Il Confessione

Рим, 1463 Мой дорогой брат, тебе следовало бы осмотрительнее себя вести. Отец был бы недоволен, узнав о твоем поведении, - Лаура грациозно прохаживалась по комнате, подобрав складки темно-вишневого парчового платья. Она была так же хороша, как ее брат: высокая и статная, большие темные глаза, оливковая кожа. Ее густые темные волосы были забраны наверх и собраны под украшенной драгоценными каменьями сеткой. Во всех ее движениях чувствовалась ленивая грация и изящество. Она была уже не невинной девочкой, а скорее взрослой женщиной, матерью двоих детей, но по-прежнему была свежа и прекрасна, красота ее была не робким очарованием нераскрытого бутона, а пленительной красотой благоухающей розы в цвету, манящей, опьяняющей и губительной, о чем Лаура прекрасно знала. Наконец, она опустилась на софу, взяв из большого серебряного блюда кисть винограда. - С тебя сейчас только писать картины, моя дорогая сестра. - О, я знаю. Их уже написано достаточно. И будет написано еще больше. - Как только твой муж позволяет тебе позировать перед всеми твоими живописцами. - Некоторые из них плохие художники. Но хорошие любовники, - она положила в рот спелую ягоду и поморщилась. - А виноград у тебя не сладок. - Так же, как и наша жизнь в этом мире. Мы пришли сюда, чтобы страдать и страданиями заслужить себе лучшую долю в ином мире. - Прибереги это для своих проповедей,- она снова поморщилась, хотя ягод больше не ела, - если ты веришь, что рожден для страданий, ты будешь непременно страдать, но если верить,что рожден для наслаждения, то у тебя еще есть шанс. Она снова встала. Джулио заметил, что сестра явно не спокойна. - Ты чем-то взволнована? - Да, caro, тобой. Отец послал меня с предупреждением. До него доходят слухи о твоем времяпрепровождении и он удручен. Ты можешь оказаться в опасности. - Передай отцу,что я сам разберусь с этим, - Черные брови кардинала сползли к переносице, его точёные черты исказило недовольство. - Твоя роскошь,твои постоянные кутежи, приёмы, люди, которых ты приглашаешь к своему двору, ты думаешь,в Риме можно что-то утаить? - Не думаю. И не пытаюсь. - Отец считает, что ты легкомыслен. Джулио фыркнул. - А ты? Я думаю, что у тебя своя голова на плечах и ты достаточно учен, но я знаю, что ты также человек увлекающийся, а потому, быть может, стоит послушать отца и его опыта? - Пожалуйста, - он сделал ударение на это слово, - дорогая сестра, не надо читать мне морали, я, как можешь видеть, сам поднаторел в этих вопросах. Оставим это. - Вокруг тебя сгущаются тучи. Твой несдержанный образ жизни может стать твоим слабым местом. - Напротив, - развел руками Джулио, - это непорочные праведники вызывают подозрения. Ищейки копаются в их грязном белье, пытаясь уличить их в каких-нибудь грешках, а что взять с бедного грешника? - он сделал глоток вина. - плоть слаба. Лаура рассмеялась. - Ну конечно, ты не так прост, как кажешься. "Разумеется, - подумал кардинал, - даже тебе я не могу рассказать о своих планах, ибо даже в своей семье нельзя быть уверенным в наше время". - А хотел бы ты стать... Папой? - Плох тот кардинал, который не желает стать Папой. Но мне это пока абсолютно ни к чему. - Отец бы гордился тобой. - Отец сделал меня кардиналом, когда мне было девятнадцать. Половина моего кардинальства у меня ушла, чтобы понять, какие привилегии и преимущества дает мне это положение и теперь я собираюсь пользоваться ими. И даже отец меня не остановит. - {орошо-хорошо, мой дорогой брат, я всегда знала, что ты темная лошадка, можешь ничего не рассказывать мне. Я вовсе не хочу встревать во все эти политические интриги, оставь мне мой милый кружок, моих художников и поэтов. Но одного ты от меня все же не утаишь, - она хитро прищурилась, - у тебя новая игрушка, верно? Джулио усмехнулся. - От тебя и впрямь ничего не скроешь. - Кто же это? Мужчина или женщина? Если я не ошибаюсь, твоим последним фаворитом был мужчина. Я знаю, ты, мой дорогой брат, имеешь склонности как к тем, так и к другим. -тебе что нечем заняться, кроме как лезть мне в спальню? - Спальня таких людей как ты всегда особенно привлекательны, и не только для меня. Я-то лишь жертва своего любопытства. - Лаура, если ты столь прозорлива, я полагаю, ты давно уже и сама все знаешь, - Джулио раздраженно фыркнул. - Знаю. Но хочу еще и посмотреть. Покажи мне свою новую игрушку, братец. Он хорош? - Нет, Лаура, - кардинал нацепил на лицо улыбку. - я не собираюсь с тобой делиться. Достаточно того, что в детстве ты всегда отнимала у меня игрушки, а я как старший и мудрый брат вынужден был тебе уступать. - А ты, оказывается, единоличник, мой старший и мудрый брат, - рассмеялась она. - Что ж, я удовольствуюсь твоими скромными подношениями, кстати, серьги, что ты подарил мне просто великолепны. У тебя хороший вкус, потому-то я так и хочу посмотреть, кого мой целомудренный брат выбрал себе в любовники в этот раз. Джулио запустил в нее бархатной подушечкой, словно они все еще были детьми, но девушка увернулась. Оба рассмеялись, но вскоре Лаура стала серьезна. - Твоя прошлая пассия - Альфаро, где он? Джулио пожал плечами. - Наивный брат! Нет врага страшнее отвергнутого любовника. - Я всегда держу врагов в шаговой доступности, - улыбнулся Джулио. - не беспокойся, я присматриваю за ним. - Тебе стоит остерегаться его. Я помню его глаза, он ревнив и своего не упустит. Как бы не было беды. - Думаешь, он осмелиться поднять на меня руку? - повел бровью молодой кардинал. - На тебя нет. Но кто знает, на что он способен, чтобы вернуть твое расположение. Если я не ошибаюсь, оно дорогого стоит. - Он интриган и трус. - Именно интриганы и трусы губят благородных храбрецов. Быть может, ты твои помыслы не всегда чисты, но я знаю, что уж на подлость ты не способен, а тот кто не способен на подлость сам может стать ее жертвой. - Ты считаешь, он плетет заговор против меня? Слишком мелкая сошка. - Как знать. Я просто не хочу, чтобы мой дорогой брат оказался в неприятном положении. Я ведь все-таки люблю тебя, - она улыбнулась, - хотя иногда и ненавижу. *** Даниэль стоял у распахнутого окна и глядел на раскинувшийся перед ним город. Сказать, что он чувствовал себя отвратительно, было бы не сказать ничего. Вот уже четыре месяца, как он стал любовником кардинала, хотя любовником это громко сказано: Даниэль демонстративно не проявлял к Джулио никакого интереса, но, похоже, его это не смущало. Соглашаясь на эту авантюру Даниэль надеялся, что, получив желаемое, кардинал угомонится и вскоре потеряет к нему интерес, или что тщеславного Джулио уязвит нарочитая холодность Даниэля, но все вышло наоборот. Если бы кардинал был жесток с ним, Даниэль возможно имел больше прав сетовать на судьбу и чувствовать себя несчастным, это хотя бы дало ему основания ненавидеть Джулио, но как назло тот был удивительно нежен. И иногда инквизитор с ужасом обнаруживал, что, если бы не его разум, восстающий против происходящего, он вполне мог бы получать удовольствие. От этого он начинал чувствовать себя грязным и недостойным и с тоской вспоминал свое детство, казавшееся теперь таким далеким и безоблачным. Вспоминал он и излюбленное изречение тосканцев, родившееся в период междоусобиц: "Сидит немало дураков по городам своим. Но тот четырежды дурак, кто уезжает в Рим!". Какой же он был дурак! Теперь он был в западне. Даниэль был сломлен, подавлен и разбит, он плохо спал (причиной отсутствия сна не всегда был кардинал), под глазами у него залегли темные тени, он потерял аппетит, когда-то мягкие и нежные черты его лица заострились, он выглядел старше. Что же ему делать? Сбежать из Рима не представлялось возможности, вернее, возможность была, но это не было выходом из создавшейся ситуации и лишь добавило бы проблем. Кроме того, подобная выходка свела бы к нулю все его прежние успехи, а надо признать, Даниэль был честолюбив. Потому оставалось лишь принять неизбежное. Бедному юноше, воспитанному в строгости, в атмосфере строгих моральных норм и непоколебимых запретов казалось, что вокруг него смыкается порочный круг, еще немного и эта пучина поглотит его. Даниэль отказывался принимать от кардинала какие-либо материальные блага, тяжелый перстень, оставленный Джулио на столе после их первой ночи, Даниэль вернул ему наутро, со словами. - Вы потеряли свое кольцо. Должно быть, Ваше Преосвященство огорчила бы, утрата столь ценной вещицы. Джулио холодно улыбнулся, черные глаза кардинала недовольно прищурились, но он покровительственно улыбнулся, принимая кольцо. - Благодарю тебя, дитя. Ты столь же честен, сколь и прекрасен. Джулио протянул ему руку для поцелуя, и, касаясь губами тонких, унизанных перстнями пальцев, Даниэль вздрогнул при мысли, что эти руки он ощущал ночью на своём теле. На его щеках вспыхнул румянец, что не укрылось от кардинала, и тонкие губы молодого клирика на мгновение озарила улыбка. Кардинал не оставлял попыток вознаградить своего любовника, но Даниэль упорно возвращал подарки, ему словно казалось, что в тот момент примет от кардинала хоть что-нибудь, он перейдет в разряд тех продажных куртизанов и куртизанок, которых так много вертится при дворе сильных мира сего в надежде на поживу, и растеряет последние крупицы душевной чистоты. Однако вскоре заметив свои продвижения по службе Даниэль догадался, что и тут не обошлось без влияния Джулио, по-первости он хотел отомстить ему, нарочно не выполняя порученные задания, но, поостыв, понял, что эта глупость навредит в первую очередь ему самому. Все же он высказал Джулио, что думает по этому поводу, холодно заметив, что не нуждается в его помощи и не хочет быть ему обязанным. На эту тираду Джулио лишь изумленно приподнял брови изобразив на лице удивление и невинную улыбку, и заявил, что никакого отношения ко всему этому не имеет, так что единственный, кого Даниэль должен винить в успехах и неудачах, это он сам. Большие черные глаза кардинала в этот момент хитро поблёскивали, что свидетельствовало о том, что наглец врет и не краснеет, и Даниэлю захотелось хорошенько ему треснуть, но, разумеется, сделать этого он не мог. Помимо всех прочих проблем, которых Даниэлю и без того хватало, молодой римский аристократ Альфаро Бальдинелли, который, по-видимому, в прошлом занимал положение, которого лишился по вине Даниэля, изводил его своими придирками. закончилось все вооруженной потасовкой в которой, как ни странно, победивший Даниэль (как ни странно, вовсе не потому что он был слабее, а потому, что нападение было рассчитано так, чтобы застать Даниэля врасплох, тем самым обеспечив нападающему молниеносную победу) поинтересовавшись, чем же он так синьору Бальдинелли обязан, услышал в ответ о себе много нового. - Лучше не стой у меня на пути, - гневно сверкнув глазами прошипел Альфаро, когда Даниэль опустил клинок. - Разве я стою? - Думаешь, занять чужое место так просто? Поверь, мне стоило немалых сил заслужить расположение кардинала и я найду, как от тебя избавиться. - Так ты об этом, - зло улыбнулся Даниэль. - я вовсе не стремился завоевать его расположение. Если ты избавишь меня от его благосклонности, ты меня очень обяжешь. - Строишь из себя святошу? А сам в это время делаешь себе имя благодаря его преосвященству? - Отнюдь. - Даниэль грустно покачал головой. - Святым здесь не место. И почему вы все не оставите меня в покое. У тебя С этими словами инквизитор развернулся и пошел прочь, хотя знал, что нельзя поворачиваться к врагу спиной. Ему просто было наплевать. На все. Альфаро было не наплевать, и он действительно изобрел способ, как избавиться от Даниэля, подмешав тому яд в вино. Но то ли бедолага был несведущ в ядах,то ли обратился к шарлатану, но вышло все не так, как он рассчитывал. Яд в бокал соперника Альфаро подсыпал на приеме во дворце кардинала. Предполагалось, что яд подействует не сразу, дабы ненавистный инквизитор не свалился прямо за праздничным столом, испортив торжество и вызвав подозрения, но будет медленно и верно делать свою работу изнутри, не оставляя ему шанса. Знаток, к которому Балдьдинелли обратился, утверждал, что яд невозможно распознать, но, вероятно, напутал с пропорциями, или еще чем, а заказчик в обмане его уличить не мог, ибо сам этот яд пробовать не собирался, и Даниэль, отпив вина из бокала и почувствовав отвратительный привкус, решил, что вино – дрянь, и пить его более не стоит, и вылил его в цветочный горшок, не допив и половины, так как дело было теплым летним вечером и стол был накрыт во дворе. Во время представления, он почувствовал себя не слишком хорошо. Будь он более наблюдателен, Даниэль заметил бы, что Альфаро гораздо внимательнее и пристальнее следит за ним, чем за происходящим на сооруженной в глубине сада импровизированной сцене. Но он был слишком занят своими мыслями и погружен в них, за что постоянно становился объектом шуточек соседа - банкира Якопо Бернадотто, который постоянно острил на тему того, все ли инквизиторы столь угрюмы и равнодушные юмору. Вообще Даниэль чувствовал себя чужаком - флорентинец в окружении римской аристократии, он недоумевал и, чего таить греха, негодовал, зачем кардинал заставляет его присутствовать на подобных празднествах, неужели тому недостаточно его унижения? Кроме того, будучи натурой созерцательной и склонной к размышлениям, Даниэль никогда не любил подобных празднеств. Находясь в кругу неистовствующей в своём веселии толпы, он ощущал себя особенно одиноким и еще глубже задумывался о тщете всего сущего. Вид у него был страдальческий и несчастный, как он ни старался употребить все свое лицемерие, чтобы казаться веселым, едва он забывался, выражение глубокой печали снова появлялось на его прекрасном лице. По мере приближения представления к развязке бедняга чувствовал себя все хуже и хуже. Сначала его просто мутило, и он чувствовал легкое головокружение, но не придал этому значения, хотя вряд ли это можно было списать на последствия злоупотребления вином, так как Вы знаете, что в этот день Даниэль выпил ничтожно мало. Теперь же его бросало в жар, он почувствовал острую боль и резь в груди, и с нетерпением ожидал, когда же закончатся эти пошлые мадригалы, но представление все не кончалось и не кончалось, слуги все подливали вина и приносили яства, а полуобнаженные красавицы смущали взор своей бесстыдной и пленительной наготой. К тому моменту, когда эта пытка закончилась, Даниэлю уже было настолько худо, что у него темнело в глазах. Самое мерзкое было то, что он не знал причины своего плохого самочувствия и грешил на вино, вспоминая его странный привкус, но и подумать не мог, что кто-то из присутствующих мог желать его смерти. Да, его не любили и воспринимали как досадное недоразумение, но он был, пожалуй, еще слишком чист душой, чтобы думать, будто чье-то недовольство достигнет таких пределов, чтобы недовольный решился его погубить. - Ваша милость сегодня странно бледны, - заметил Альфаро. - С чего такая забота? - буркнул инквизитор, вспоминая недавнюю потасовку. В любой другой момент он, конечно, постарался бы проявить большую учтивость, но сейчас, едва не теряя сознание, не слишком заботился о том, как будет выглядеть в глазах этого напыщенного фата. - Вы, как видно, не в духах. Ваше плохое самочувствие не располагает к любезностям? - продолжал ехидствовать Бальдинелли. - Не располагает. Особенно к любезностям с Вами, - раздраженно ответил Даниэль, собирая всю волю в кулак, лишь бы не упасть без чувств перед недругом. Больше всего Даниэлю хотелось оказаться подальше от посторонних глаз, лечь и свернуться калачиком, лишь бы не чувствовать этой боли, но его надеждам не суждено было сбыться, поскольку кардинал возжелал видеть его после приёма. Отказать кардиналу Даниэль не решался. И потому, выждав момент, поплелся через потайной коридор в кардинальские покои, к тому моменту, когда Джулио распрощался со всеми, выпроводив последних гостей, и поднялся к себе, бедняга Даниэль был уже ни жив, ни мёртв. Поднявшись с кресла, в котором он сидел, скрючившись в три погибели, чтобы хоть как-то унять жестокую боль внутри, он пошатнулся и непременно упал бы, не поддержи его кардинал. - Ты перебрал сегодня, мое дорогое дитя, улыбнулся кардинал, - убирая растрепавшиеся золотые локоны с лица своего "тосканского ангела". - Едва ли. Я не выпил и бокала. Кардинал и сам уже заметил мертвенную бледность инквизитора. - Тебе нездоровится? - тон его голоса стал серьезен, от прежней шутливости не осталось и следа. - За ужином ты не съел ни крошки. - Я плохо себя чувствовал. - Посмотри на меня, - кардинал взглянул в помутневшие глаза Даниэля, подозревая неладное. - Я... я не знаю, что со мной. Я пил вино, у него был странный вкус и я вылил его в цветок. Простите, Ваше Преосвященство, может, сегодня мне лучше отправиться домой... - что еще хотел сказать Даниэль, кардинал так и не узнал, потому что силы того покинули, и он упал без чувств на руки Джулио.