Глазами четверых

Когда я шагал от Рязанцева по гостиничному коридору, страсти во мне бушевали, как фанаты на наших концертах. Мальчишка, дрянь, ещё и руку на меня поднял! Наркоман! Он подставит, обязательно подставит таким трудом созданную группу. Мою группу! И в этом можно не сомневаться: наркоманы – самая ненадёжная и подлая публика… Когда он успел, зачем? И Глеб всё это время от меня скрывал! А этот – был улыбчивый, ясный, а тут глаза бешено засверкали: не подходи, убью! Но самое противное было – как он перепугался. И всё же сумел сделать вид, что за меня. А на самом деле трясётся, что его посадят или из группы вышвырнут. Артист! Однако больше всего я досадовал на себя. Не мог уж прикрыться, каратист хренов. А главное – больно. И к Сане обращаться неохота. И рассказывать про эту пакость неохота, и Санины сентенции слушать неохота. Надо самому зализать раны и собраться с мыслями. Честно говоря, я боюсь крови. Вернее, не то чтобы боюсь, а так… Хорошо, что об этом никто не догадывается. Зачем? Для всех я жесткий и непогрешимо сильный человек. Я действительно сильный. Правда, благодаря с детства воспитуемой силы воли, а не врождённой непробиваемости. Чтобы ставить себе за себя хотя бы оценку «четыре», мне нужно постоянно работать над собой. Не то что этому баловню судьбы – Глебушке. Он самодостаточен. Поэтому его все любят. И я, наверное, тоже. Я достал из сумки бутылку водки (а как без неё на гастролях?!), выпил рюмку и стал этой же целебной жидкостью промывать рану. Чёрт, больно! Щенок обдолбанный, мало нам около гаражей навесили! Правда, эти гаражи и спасли сегодня Рязанцева. Дрались-то тогда вместе, друг за друга! Если б я это не помнил постоянно, я бы его сейчас убил! Натурально, убил! Загубил концерт, обдолбался! Ему это так не пройдёт! Дверь слегка щёлкнула и приоткрылась. Чёрт, я ведь вроде запирал. В замке не мог разобраться, технарь называется. Кого там нелёгкая принесла? - Вадик? – только и спросил удивлённый Саня. - Сейчас о дверную ручку ободрал, - сдержав раздражение, буркнул я. - Зря ты сердишься, - сказал спокойно Саня. – Дай-ка я посмотрю. Ишь, чего придумал! Я, между прочим, терпеть не могу, когда меня осматривают мужики. В этом есть… что-то противоестественное. Поэтому я всегда стараюсь ходить к женщинам-врачам. А в принципе – вообще к врачам не ходить. - Нет-нет, - отодвинулся я от Сани. - Вадик, я не собираюсь в данный момент делать тебе операцию брюшной полости, - терпеливо сказал Саня. - Я тоже не собираюсь ложится под нож, - согласился я с ним и снова отодвинулся. Саня улыбнулся. - Если ты ко мне относишься так предвзято, - сказал он, - посети, пожалуйста, медицинский кабинет на втором этаже. Если начнётся абсцесс, то помимо сопутствующих неприятностей, ты выбудешь из строя для дальнейших концертов. - Если бы ты ещё поясней выражался, - сказал я, - ты бы вообще был золотым человеком. - Вадик, не ребячься, - сказал Саня, - иди. Между прочим, я видел фельдшера гостиницы, очень милая девушка. - Да, вот как? – поддел я аскетичного ударника. – Откуда ты знаешь? И не потому ли ты вчера так рано заперся в номере? - Вадик, не говори сальности, - без всякого раздражения ответил Саня. – Цыганскому барону это не идёт. - Урок этики номер сто двадцать пять, - парировал я. – Ладно, Саш, я пойду. Но если девушка не окажется милой, это ляжет тяжким бременем на твою совесть. Так и знай! И индульгенцию я тебе не дам! Услышав про индульгенцию, Саня чрезвычайно обрадовался. - Ухожу, - сказал я. – Дождёшься? Мне бы с тобой… поговорить надо. Не то чтобы сильно надо, а так. - Дождусь, - согласился Саня. – Только вот что, товарищ музыкальный руководитель. Скажи мне всё-таки, с кем ты подрался? Кто тебя ткнул? Вот ведь, а?!! И я ещё тут вру! И кому – Александру Проницательному! - Никто, - рявкнул я для защиты. - Погорячился Никто, - сказал Саня. – Тогда будь добр, скажи фельдшеру, что на штырь какой-нибудь в машине налетел или, к примеру, у тебя в кармане ножик перочинный так удачно раскрылся. Я поспешно вышел, чтобы скрыть смущение. Девушка с короткими чёрными волосами, изображая строгость, посмотрела на меня. - Я постоялец вашей гостиницы, честное слово! – сказал я. – Из номера тридцать четвёртого, можете проверить. И мне срочно нужна помощь. Хотя я смотрю на вас – и мне уже легче. Прекрасная часть медицины кинула на меня ещё один испытующий взгляд. Видно, пыталась угадать по моим длинным волосам (такие порядочные люди не носят!), что я за птица. Поэтому я сказал: - Я – заезжий музыкант. А вы куда-то собирались? - Д-да, - ответила она, не отрывая от меня ставшие непонятными глаза. – У меня обеденный перерыв, причём он уже начался. - А давайте сделаем так: вы меня быстренько подлечите, а потом мы с вами вместе пообедаем. Только не отказывайтесь, пожалуйста – я вас приглашаю. Иначе как я буду себя чувствовать, если не компенсирую вам причинённые неудобства? Она рассмеялась. - Что у вас там? – спросила она. - Почти смертельная рана, - сказал я и без церемоний снял рубашку. Она покачала головой и принялась обрабатывать рану. После процедуры я и Люся (мы, конечно, познакомились с милым фельдшером) поднялись ко мне. Разумеется, я сказал ей, что мне нужно переодеть рубашку, но предлог был уж очень прозрачный. Я давно заметил, что девушки со средним медицинским относятся очень легко, даже с долей цинизма к утвари, называемой мужчиной. Совершенно иное дело – собственно врачи… Впрочем, я отвлёкся. Едва увидев нас, Саня поднялся, чтобы уйти. - Оставайся! – сказал я ему. Он глянул на меня, и в глазах его появились лукавые искорки. «А если останусь?» – ясно читалось в них. «Попробуй только!» – так же молча ответил я ему. Он усмехнулся и вышел. Я достал из сумки сухое вино (у нас всё имеется!) и сбегал вниз за более-менее приличной закуской, дав Люсе время обдумать свой шаг. Мы выпили немного, и она спросила: - А какой вы музыкант? - Рок-музыкант. Из группы «Агата Кристи», - объяснил я. И по чистым глазам понял, что группы такой она не знает. Да и само понятие «рок-музыка» вряд ли что-то говорит этой ясной душе. Ну и слава Богу – милой девушке это незачем. Хотя среди множества моих знакомых девушек есть немало любительниц рока и философов. И далеко не все они – мои любовницы. Скорее подруги. Беседовать с ними – особый кайф и совершенно иной мир. Вторая группа, на которые я подразделяю женщин – любовницы. Не именно мои, а вообще – более-менее подходящие для роли любовниц. В меру умные, достаточно красивые, умеющие приодеться, немного стервы. И есть ещё третьи – легкодоступные девушки. Их я не люблю. Вернее, люблю, но не долго. Люся, видимо, пила редко, если вообще не в первый раз, и глазки у неё заблестели. Я не удержался и поцеловал её. И тут произошло странное – глаза у неё широко открылись, и она отпрянула от меня. Словно перепугавшись. Такого я уж никак не ожидал. - Неужели я такой страшный? – попробовал пошутить я. Но она не отозвалась, она внимательно следила за мной. Вот так раз! И правда боится! Зачем же она тогда шла сюда? - Люся! – попробовал окликнуть я её. - Кто дал вам право думать, что я лёгкого поведения?! – с детской злобой крикнула она и вдруг расплакалась. Похоже, я обидел женщину, а тяжелее этого греха, по-моему, нет. Она плакала не напоказ, а от отчаяния и обиды. Я присел перед ней на корточки, как перед ребёнком. - Люсенька, не плачьте, пожалуйста. Я очень раскаиваюсь. Не удержался, виноват – уж очень вы красивы – но больше такого не повторится. По крайней мере, без спроса. Не обижайтесь! Как мне загладить вину? Хотите, я из окошка спрыгну (и спрыгнул бы с третьего этажа, я не блефовал). Или песню вам спою? Не плачьте, Люся, глаза покраснеют. Она отодвинулась, но стала успокаиваться. Не глядя на меня, подошла к двери. - Выпустите меня! – сказала она сердито. - Как скажешь, Люся. Только ведь ты вся в слезах, может, умоешься сначала? Я тут постою, а если не веришь. Можешь запереться в ванной. Когда она вышла, я стоял у двери с букетом цветов. Помимо воли, она так вся и вспыхнула. - Не держите на меня зла, Люся, - сказал я. – Вы до четырёх работаете? Тогда я зайду за вами после работы, хорошо? В парк сходим, мороженого поедим, на каруселях покатаемся. А если вы сомневаетесь во мне, позовите с собой подругу. Она опустила глаза на букет, врученный мне фанатами, и улыбнулась. Слава Богу, утешил ребёнка! А теперь надо с Рязанцевым разобраться.