***
Эта сводящая с ума нужда ни капли не успокаивается за то бесчисленное количество часов, которые он должен прождать. Он не выходил из дома так давно, но ещё с первого дня у него было ощущение того, что он запертая в клетке крыса, и оно росло в геометрической прогрессии. Но в этот раз он не дрочит. Это он оставляет на потом. Он ходит по комнате туда-сюда в наушниках, подключённых к магнитофону. Провод пару раз запутывается у него в ногах, и Фрэнк чуть не сносит всю установку на пол, но спасает положение своими спайдерменскими рефлексами, при этом ударяясь коленями и бедром о компьютерный стол с такой силой, что какое-то время просто сидит на полу, хватая ртом воздух. Ловкость Спайдермена не идёт в комплекте с его рефлексами. По крайней мере, Фрэнк не ведёт себя как плаксивая сучка, так что он засчитывает это за победу. Он просто немного раздражён. Когда до часа ночи остаётся десять минут, он приоткрывает дверь, высовывая голову в коридор и старательно прислушиваясь. Никаких скрипов постели, никакого приглушённого шёпота, никаких отвратительных звуков, сопровождающих секс. Он с такой скоростью спешит к окну, что чуть снова не падает. После этого он ещё и едва не срывается с грёбаной лестницы из-за того, что неправильно поставил ногу. Подошва его ботинка соскальзывает с верёвки, и когда он пытается найти опору, лестница дёргается и он больно ушибается пальцами о стену. Но он всё равно не разжимает руки и благополучно спускается на землю. Боже, он так сильно нервничает, что представляет опасность для себя самого. Дождь прекратился, но теперь всё укрыто туманом, как мокрым одеялом, придающим всему вокруг противный серовато-жёлтый цвет и приглушающим все звуки. Фрэнк словно идёт внутри тучи, ему видно не дальше двух домов вперёд, у первого ещё выделяются очертания, второй просто напоминает серую тень, а потом ничего, огромное ничего. Это выглядит классно и напоминает сцену из какого-нибудь старого фильма о шпионах. Замечательная ночь для тайной встречи и подобного дерьма. Он прибавляет шагу, но не решается бежать, потому что не хочет закашляться. В такую ночь надо прятаться, выжидать и наблюдать. До перекрёстка ещё пройти четыре дома и четыре фонаря. Фрэнк различает три размытые пятна света и сначала решает, что последний фонарь поглотил туман, но оказывается, что он просто не работает. Фрэнк даже не замечает машины, пока не оказывается прямо перед ней. Потом до него доносится запах сигарет, от чего его сердце подскакивает и в груди что-то сжимается, и он подаётся в сторону водительского окна. Стекла там, конечно, нет, потому что Джерард опустил его и теперь сидит, облокотившись на дверцу, и Фрэнк врезается в него. Не слишком-то сильно, но Джерард всё равно вздрагивает и вскрикивает: — А-а-а, блять! — Это я, успокойся, — говорит Фрэнк, хотя спокойствие и он — несовместимые вещи. Одной рукой Фрэнк приобнимает Джерарда за шею, чтобы притянуть его ближе, а другой забирает у Джерарда сигарету. Но в первую очередь он целует Джерарда, потому что у него правильно расставлены приоритеты. Джерард вцепляется пальцами в плечо Фрэнка, и он прижимается к грязной и мокрой машине, прикрывая глаза. Он забывает про сигарету и запускает руку, держащую её, в волосы Джерарда, не замечая этого до тех пор, пока не чувствует, как жжёт его пальцы. Он отпрыгивает назад, кидает сигарету на землю и похлопывает Джерарда по голове, чтобы убедиться, что он ничего не поджёг. — Привет, — говорит Джерард, облизывая губы. — Может, тебе стоит сесть внутрь и всё такое. Ну, знаешь? — Да, ладно, — отвечает Фрэнк и скорчивает гримасу, означающую «хорошо, всё равно у меня нет особого выбора», но дверцу он открывает незамедлительно. — Воу, что насчёт пассажирского си… — начинает Джерард, но Фрэнк просто выбрал короткий путь и забирается внутрь через Джерарда. Если из-за Фрэнка им и придётся пару раз остановиться по дороге, чтобы он смог полапать Джерарда, это лишь будет плюсом к его выбору местоположения. — Я просто с ума сходил, — говорит он, зажатый между Джерардом и рулём, и изо всех сил пытается не задеть клаксон, потому что иначе им будет полный пиздец. — Это было безумие, боже. Полнейшее безумие. Джерард проводит руками по бокам Фрэнка, немного задирая его толстовку и задевая оголённую кожу кончиками пальцев. — Давай убираться отсюда, — произносит Джерард.***
— Майки дома? — спрашивает Фрэнк, когда они поднимаются по лестнице, делая это медленно из-за того, что у Фрэнка сбивается дыхание, да и курение на ходу не особо облегчает задачу. Джерард держит Фрэнка за талию и тащит его за собой, но на самом деле это тоже не слишком-то помогает. — Ага, — отвечает Джерард. Его пальцы сжимаются на краю толстовки Фрэнка. — В последнее время он очень раздражён. Он всё ещё пытается решить, что ему делать, знаешь, с Питом. Фрэнк не может понять, что там можно решать. Позвони парню и выслушай его, разве это не очевидно? — Блять, если он не позвонит ему в ближайшем будущем, я сделаю это сам, — говорит Фрэнк. Джерард хмыкает, выпуская при этом облачко дыма, словно издавая какой-то дымовой сигнал. Дымовой сигнал, который, очевидно, переводится как «ха-ха-ха». Но с его лица тут же сходит улыбка — как понял Фрэнк, в данный момент то, что происходит между Майки и Питом, совершенно не смешно. — Он не говорит со мной. То есть он говорит, но не объясняет, как себя чувствует. Я понимаю, серьёзно, Майки всегда, ну… Он не любит делиться всякими вещами, пока они ещё в процессе. Ну, я рассказываю ему всё, как только подумаю о чём-нибудь, потому что мне легче сразу же поделиться этим, знаешь. И процессом, и тем, как всё происходит. Понимаешь? — Да, да, — отвечает Фрэнк, кивая. Он хочет, чтобы Джерард делился и с ним такими мыслями. А он бы делился своими с Джерардом. — Серьёзно, ну, главное не то, к чему то приходишь в конце, а сам ход мысли. Они останавливаются на лестничной площадке, после которой лестница поворачивает. Перила все мокрые из-за тумана, но они всё равно прислоняются к ним, а Фрэнк прижимается к Джерарду сбоку и кладёт голову ему на плечо. Джерард услужливо наклоняется, чтобы им было удобнее. — Майки не такой, — говорит Джерард. Он замолкает, чтобы сделать пару затяжек, и хмурится, словно ему тяжело думать о том, как Майки отличается от него. Может, ему сложно думать о том, что он не всегда верно понимает Майки. — Он предпочитает сначала всё обдумать. Не обговаривая это вслух. Думаю, я иногда тоже так делаю. Фрэнк приподнимает голову и утыкается лицом в шею Джерарда. Джерард что-то мычит и поворачивается лицом к Фрэнку, крепче обнимая его за плечи. Поцелуй весь на вкус как дым, и Фрэнк закрывает глаза, чувствуя жжение в горле. Он забирается пальцами под воротник футболки Джерарда, чтобы согреть их. Повсюду вокруг висит влажный туман, напоминающий холодный душ в замедленном движении, и у Фрэнка появляется чувство, словно туман въедается и ему в кожу. Тепло ему только в тех местах, где он прижимается к Джерарду. Неважно, напоминает ли туман холодный душ или нет, их обнимашки не ставятся под вопрос. Это как, как… Как использовать фен, стоя под холодным душем, просто нажал на кнопку — и жизнь снова чудесна. Фрэнк думает, что это никогда ему не наскучит. Такого не может быть. Он даже не знает, что он делает, он пытается вжаться в Джерарда целиком, пальцами, ртом, телом, зажмуривая глаза, и их с Джерардом разделяет лишь кожа, сырая и холодная ночь и запах сигаретного дыма. Джерард с выдохом обрывает поцелуй. — Иногда мне становится страшно, — произносит он хриплым из-за дыма и холода, запыхавшимся голосом. Когда он больше ничего не спешит добавить, Фрэнк решает, что это просто был случайный факт. Джерард часто говорит что-то такое из-за своей привычки делиться мыслями обо всём. Фрэнк не против. Если Джерард захочет сказать что-то ещё, то в конце концов сделает это, а пока Фрэнк снова приподнимается на цыпочки, немного неудобно прижимаясь спиной к перилам, и на его губах снова оказываются влажные, гладкие и уверенные губы Джерарда. — Я имею в виду, — снова прерывается Джерард, в этот раз почти совсем не отстраняясь, притягивая Фрэнка ближе и в то же время продолжая вдавливать его в перила, — это… В книгах всегда так. Никогда не бывает счастливых концов. — Что за хуйня? — говорит Фрэнк, скашивая глаза для того, чтобы смотреть Джерарду в лицо. — Там чёртова уйма счастливых концов. — Но не у таких вот безумных героев, которые словно одержимы и просто… вот такие вот. — Он сжимает Фрэнка сильнее, словно пытаясь показать, что он подразумевает, и вцепляясь во Фрэнка пальцами. — Но это же хорошо, — говорит Фрэнк. Даже крепкая хватка Джерарда для него приятна, чёрт возьми. Даже перила, впивающиеся ему в спину, и холод приятны. Из тела Джерарда уходит напряжение, и он ослабляет объятия и бормочет в шею Фрэнка, опаляя кожу горячим дыханием: — Да, это хорошо. И это так чертовски приятно, Фрэнк. И мне лучше, когда я с тобой. Я не настолько ухожу в себя. — С его словами всё в порядке, но тон его голоса настолько драматичен и наполнен эмоциями, что это словно звуковая версия заламывания рук. — И где же плохое, боже? — спрашивает Фрэнк, утыкаясь в волосы Джерарда и сильно тыкая его в рёбра пальцами, потому что от этого разговора у него что-то сжимается внутри, а он не собирается провести сегодняшнюю ночь в беспокойстве. — Ты уходишь в себя прямо сейчас, так что прекращай это дерьмо, чувак. Переживай о… Ну, о чём ты переживаешь обычно? Что ты сойдёшь с ума и съешь мой мозг или что там, я даже не знаю? Я скажу тебе, если ситуация правда станет ненормальной, ясно. Мне повторять это теперь каждые пять минут? — Ладно, — шепчет Джерард, и Фрэнк чувствует улыбку в его голосе. — А теперь мы можем пойти внутрь и потрахаться, да, — говорит он. — Ладно, — повторяет Джерард, издавая что-то похожее на смешок. В коридоре выключена лампа, но из-под закрытой двери комнаты Майки проникает серебряная полоска света. Оттуда же доносятся звуки «Nine Inch Nails», чему Джерард должен быть очень счастлив. Но если Майки включает «The Downward Spiral», то это значит, что он грустит. — До этого были «Joy Division», — едва слышно произносит Джерард. Ему можно было и не шептать, потому что Майки слушает музыку довольно громко. Джерарда какое-то мгновение раздирают сомнения, когда он стоит перед дверью в комнату Майки, но продолжает крепко держать Фрэнка за руку. Фрэнк буквально слышит борьбу, которая происходит у него в голове, и начинает беспокоиться, что им придётся отменить все планы, потому что Майки — это, блять, Майки, он всегда будет для Джерарда стоять на первом месте. Теперь Фрэнк даже не чувствует зависти, это было бы глупо. И, к тому же, он правда не хотел бы быть братом Джерарда. Но Джерард вздыхает и поворачивается обратно к Фрэнку, смотря на него чёрными из-за темноты глазами, и Фрэнк видит, как его переживания отступают. — Да, — говорит Фрэнк. Потому что да. —Давай, идём, время не ждёт. — Пока машина не обернулась в тыкву, — добавляет Джерард, идя спиной вперёд по коридору и одновременно скидывая ботинки, а Фрэнк оборачивает руки вокруг его шеи и тоже пытается избавиться от обуви, но запинается и повисает на Джерарде, а тот подхватывает его так, что Фрэнк не достаёт ногами до пола. Комната Джерарда напоминает мусорную свалку куда меньше, чем когда Фрэнк был здесь в прошлый раз. — Стой, стой, — произносит он, оглядывая комнату из-за плеча Джерарда. Джерард перестаёт стягивать с него футболку, оборачиваясь, чтобы выяснить, на что смотрит Фрэнк. — Ты прибрался здесь? — Нет, — слишком быстро отвечает Джерард. — Да. Нет. Я устраивал стирку. То есть… мы устраивали стирку. Недавно. Мы просто постирали все вещи. Мама была рада, ну, она помогала. Кровать не заправлена, но простыни такие хрустящие и твёрдые, как бывает первые несколько дней после того, как их постирали и высушили. Вау, вау, Фрэнку хочется оказаться голым на них в ту же секунду. Он ещё не видел этого набора постельного белья, потому что Джерард редко меняет бельё и обычно выбирает один из двух комплектов, которые представляют собой просто скомбинированные вещи из каких-то разных наборов. Но тут всё сочетается, выглядит новым, не застиранным и не изношенным. На тёмно-голубой ткани изображены одними белыми контурами облака. Маме Фрэнка, наверное, понравилось бы. Кажется, словно кусочек детской спальни оказался посреди джерардовского художественно-задротского беспорядка кровавых комиксов, постеров «Iron Maiden», представляющих Эдди во всей его ужасающей красе, и кубических-или-каких-там-ещё картин бабушки Джерарда, на которых, возможно, изображена грудь тёти Франчески. Фрэнк нигде не видит одеяла с машинками, а оно бы теперь подошло к этому белью. Наверное, оно всё ещё в стирке. Но простыни… Чистые, новые простыни. Фрэнк любит чистые и новые простыни. — Чёрт, боже, — говорит он, отходя от Джерарда, расстёгивает толстовку и снимает её. — Я собирался спросить, могу ли я побыть сверху в этот раз. Но я передумал. — Чего? — спрашивает Джерард. Фрэнк проводит пальцем по краю матраса. Бельё довольно дешёвое, немного шершавое на ощупь и классное. Он представляет, как лежит на этих простынях животом, придавленный к ним весом Джерарда. Да. — Ага, — говорит он. — Не знаю, я имею в виду, ты же не будешь против, если когда-нибудь я трахну тебя? Я хочу попробовать и так, и так, чтобы иметь полное представление. Но не сейчас. Он стаскивает футболку и начинает возиться с джинсами, когда Джерард толкает его на кровать, отпихивая руки Фрэнка и заменяя их своими. Фрэнк приподнимает бёдра навстречу рукам Джерарда, и уже в этот момент он готов, он балансирует на грани, у него поджимаются пальцы на ногах, на коже проступает пот, сердце заходится в бешеном ритме. Он постоянно забывает это ощущение внезапной потребности. Когда он один сам с собой, всё не так, всё медленнее, ему нужно постараться, чтобы это почувствовать. А сейчас это похоже на сон, от которого он проснётся вместе с оргазмом. Джерард просовывает руку в трусы Фрэнка, даже не расстегнув джинсы, а Фрэнк пытается нащупать под ногами опору, но ему не удаётся, потому что в такой позиции он не дотягивается до пола, и в конце концов он стукается пятками об острый край кровати, съезжая ниже. Он лихорадочно подталкивает себя выше, до хруста выгибая спину, и кончает. — О боже, — говорит он, восстановив дыхание. — Блять, ты быстрый. — Джерард вытаскивает руку из штанов Фрэнка, рассеянно оглядываясь вокруг, а потом вытирает её о простынь. — Хм, думаю, ты захочешь, чтобы я снова потом сменил бельё и всё такое. — Ох, боже, — повторяет Фрэнк. — Пока нет. Блять, для начала нам стоит их хорошенько испачкать. Он пихает Джерарда, чтобы тот отодвинулся, и Джерард садится на краю кровати, а Фрэнк торопливо стягивает с себя штаны и трусы. Фу, отвратительно. Он отбрасывает их в сторону и ложится обратно, устраиваясь поудобнее. — Наверное, с возрастом я научусь не кончать в штаны. — Я ещё не научился, — довольно беззаботно сознаётся Джерард, а потом, растянувшись на кровати, придвигается к Фрэнку и целует его. Фрэнк просто лежит и наслаждается, позволяя своему мозгу вернуться из нирваны, а телу снова проснуться. Это происходит постепенно, но обычно наступает такой момент, когда настрой словно по щелчку сменяется с пост-оргазменного на опять-пред-оргазменное. «Прямо как в той сцене из «Терминатора», — думает он, приподнимаясь на локтях и подталкивая Джерарда, — когда зритель думает, что Терминатор мёртв, а потом его глаза снова загораются». Похоже, но всё равно не совсем. Он просовывает колено между ног Джерарда, а тот поддаётся и ложится на спину, и нога Фрэнка оказывается перекинутой через него. Фрэнк переворачивается за ним, садясь верхом на его ногу. Он чувствует грубую ткань джинсов под своими бёдрами и пряжку ремня Джерарда, впивающуюся ему в кожу. Фрэнк на секунду садится прямо, чтобы оценить вид, потому что спутанные чёрные волосы Джерарда так разметались по подушке, что напоминают нимб, а его глаза большие и блестящие, из-за чего он кажется, ну, невинным или… Фрэнк даже не знает, какое прилагательное он сейчас пытается подобрать для Джерарда, но тот однозначно выглядит замечательно. — О каком прилагательном я думаю? — спрашивает он, опускаясь на Джерарда и опираясь руками на матрас возле его плеч. Он немного перемещается вперёд, устраиваясь прямо на бёдрах Джерарда. — Я не знаю. Э-э, мне надо угадать? Барочный, — отвечает Джерард, кладя руку Фрэнку на шею, и снова целует его, сбивая ход мыслей Фрэнка своим языком. — Загадочный? — переспрашивает Фрэнк. Ему нравится это слово. Но на уме у него точно было не оно, если слово, которое он старается вспомнить, вообще существует. Джерард поглаживает его затылок, ведя вверх подушечками пальцев, а вниз — касаясь шеи ногтями, из-за чего у Фрэнка бегут мурашки по всей спине. Фрэнк немного поёрзывает, потираясь своей оголённой кожей об одежду Джерарда, обо всякие молнии, пряжки, пуговицы и заношенную ткань. — Нет, барочный, — шёпотом выдыхает Джерард. — Понятия не имею, что это за хуйня, — шепчет Фрэнк в ответ. — Так что это не то слово. Я говорю о, эм, прилагательном, которое описывает тебя, когда ты весь такой, ну, лежишь со своими волосами и своим лицом. — И даже не «загадочный»? — Всё так же шёпотом. — Ну, я был бы не против побыть загадочным. Иногда я пытаюсь сделать это нарочно. Хотя, наверное, это раздражает. Ладно, то, что они шепчутся, даже сексуально, потому что слышны лишь звуки их дыхания, а слова легче разобрать осязанием, чем слухом. Но Фрэнк полагает, что он всё равно слышит, что говорит Джерард, потому что он правда не может понять слова только по одному шевелению губ. — Не-а, — произносит он в щёку Джерарду. — Мне нравится слушать твою странную болтовню. Но то слово! Ну, ты кажешься таким юным и невинным, но типа… ты не то чтобы невинный, а уже совсем не невинный. — Развратный, — говорит Джерард уже не шёпотом. — Вот оно! Если, конечно, оно значит то, о чём я думаю! — Он целует скулу Джерарда, переносицу, лоб и взъерошивает его волосы, чтобы Джерард выглядел ещё более развратно. — Ты замечательный. — Ты тоже выглядишь довольно развратно, — отзывается Джерард и прикасается к лицу Фрэнка, кладя ладонь ему на щёку. Джерард проводит большим пальцем по губам Фрэнка, и тот ловит палец зубами. — Да, — добавляет Джерард, вводя палец глубже, а Фрэнк проводит языком по покрытой узорами подушечке пальца и посасывает его. Джерард кладёт свободную руку на бедро Фрэнка и начинает медленно двигаться, сначала неторопливо выгибаясь, а потом снова опускаясь, и так по кругу. Снова набухший член Фрэнка трётся о живот Джерарда, проезжаясь по его толстовке. Зубцы молнии, задевающие его кожу, укалывают её холодом. Фрэнк снова кусает Джерарда за палец. — Я готов, давай. Раздевайся, — произносит он немного невнятно из-за пальца во рту. — Ох, — отвечает Джерард, смотря из-под полуприкрытых глаз. Он делает глубокий и шумный вдох. — Ах. Да, мне стоит… Да. — Или этим могу заняться я, — говорит Фрэнк, отодвигаясь назад и чувствуя прохладный металл пряжки сначала своими ягодицами, потом яйцами, а затем и членом, и усаживается на колени Джерарда, чтобы удобнее было всё расстёгивать. Он начинает стягивать джинсы, и Джерард услужливо приподнимает бёдра, но Фрэнк тут же отвлекается, потому что чёрт, красноватый след, оставшийся на том месте, где ремень врезался в кожу, выглядит до странности соблазнительно, так что он просто обязан наклониться и провести вдоль следа языком, чтобы прочувствовать все яминки. А потом он утыкается носом в жёсткие завитки лобковых волос, выглядывающих из-за раскрытой молнии, и решает, что тут он может ненадолго задержаться. Он снова дёргает джинсы вниз. Он просто хочет снова почувствовать этот вкус, серьёзно, и боль в челюсти от того, что он долго держал рот открытым, и вес и размер члена Джерарда на своём языке. Совершенно непонятно, почему ему кажется, что сосать член так пиздецки здорово, но да какая разница. Это просто ещё одна из тех вещей, которые буквально манят его. Он не может поверить, что делал это всего лишь однажды, потому что всё кажется ему довольно знакомым и простым. Ну, он знает, что он сможет сделать, а что выходит за границы его возможностей. Разумеется, он пытается выйти за эти границы. Разумеется. Он слишком быстро скользит ртом вниз, пытаясь выяснить, как перестать давиться, и пока в силу не вступают рвотные рефлексы, прерывая всю вечеринку, это всё довольно горячо, прямо как занятие каким-то экстремальным спортом, при котором происходит безумный всплеск адреналина. До него едва доносится приглушённый вскрик Джерарда, а когда он ведёт губами вверх по стволу, то замечает, что впился пальцами в самое болезненное место на бёдрах Джерарда и что от его ногтей остались красные отметины, которые сойдут ещё нескоро. На секунду у него появляется ощущение, что он сможет просто расслабить горло и не препятствовать проникновению, и, наверное, именно так всякие чуваки глотают шпаги, хотя со шпагой, должно быть, дело идёт куда труднее. На самом деле, член довольно легко помещается во рту, ну, он имеет округлую, гладкую форму, и он сделан не из режущей стали. Он легонько задевает зубами член, и Джерард снова вскрикивает. Но теперь Фрэнк внимательно прислушивается. — Глотать шпагу куда неудобнее, — говорит Фрэнк, приподняв голову. — М-мпф, да… да, — запыхавшись отвечает Джерард. — Но шпаги у тех чуваков не острые, а иначе они в процессе перерезали бы себе горло. Фрэнк оставляет поцелуй на ноге Джерарда и садится. — Хорошо, что ты не можешь порезать моё горло своим членом, ведь тогда случился бы полный пиздец, — добавляет он. Джерард вытаращивается на него, и Фрэнк совершенно уверен, что сейчас больное воображение Джерарда представляет ему эту ситуацию. — Хватит думать о том, как перерезаешь мне глотку своими гениталиями, извращенец, — говорит Фрэнк. — Ты сам это всё начал! — Но потом Джерард просто приподнимается, хватая Фрэнка за плечи и отклоняя его голову назад, и целует его шею, слабо посасывая кожу. Не настолько сильно, чтобы оставить после себя какие-нибудь ужасающие, откровенные засосы, непременно бросившиеся бы маме в глаза (по крайне мере, Фрэнк так думает. Или, скорее, надеется.), но достаточно сильно для того, чтобы Фрэнк почувствовал дрожь и потом во всём его теле появилась слабость. И ему просто хочется обессиленно повиснуть на руках у Джерарда, как нарисованные на всяких картинах обнажённые юноши, которых древнегреческие боги крадут на гору Олимп, чтобы там их совратить. Но тогда Джерард будет в роли древнегреческого бога, и хоть Джерард чертовски привлекателен и чертовски горяч, он не подходит под типаж древнегреческого бога. К тому же, его нос слишком маленький и милый. А потом Джерард с лёгкостью переворачивает его, словно это ему ничего не стоит. Господи Иисусе, это никогда не надоест. Фрэнк оказывается на спине с разведёнными ногами, он пытается восстановить дыхание и осознать последовательность всех своих телодвижений. Джерард не делал ничего сложного, но всё произошло так быстро и резко, хотя обычно Джерард немного… не то чтобы нерешительный, но и не ведёт себя как какой-нибудь альфа-самец. Но в постели всё по-другому, и Фрэнку хочется сообщить об этом всем и каждому, поэтому его злит осознание того, что он не может этого сделать. — Я хочу рассказать всем о тебе, — произносит он немного задушенно, потому что Джерард без лишних осторожностей начинает покусывать его грудь. И вот оно, он понимает, что с каждым разом они будут узнавать друг друга лучше, будут понимать, где прикасаться и как. Это будет чертовски, чертовски… невероятно. — Я хочу, чтобы все знали, что ты можешь, ну, делать это, и я хочу, чтобы все знали, что никто больше не может забрать тебя себе. Джерард замирает и пристально глядит на него какое-то мгновение. Наверное, ему не хочется, чтобы Фрэнк всем рассказывал о том, что он может вести себя как похотливое животное, хотя так и есть на самом деле. — Я знаю, я знаю, — говорит Фрэнк. — Ёбаный в рот, это всё равно отстой. — И станет ещё хуже, если ты кому-нибудь расскажешь, поверь мне, — мягко произносит Джерард. Блять, это почти что убило весь настрой. Почти что. — Ага, — соглашается он. — Да, я понимаю. Блять. — Фрэнк, — говорит Джерард. — Да, нам стоит просто… Какое слово я сейчас пытаюсь вспомнить? — спрашивает Фрэнк. — Заняться сексом, — подсказывает Джерард. — Точно. Вот что тебе надо сделать, понятно. Я просто буду, ну, лежать тут. — Он подпихивает Джерарда. — Снимай свои чёртовы штаны! — О да, — отвечает Джерард и переводит взгляд вниз. Его джинсы всё в том же положении, в котором их оставил Фрэнк, — ширинка расстёгнута, и они приспущены на пару сантиметров. Когда он смещается, его член проезжается по бедру Фрэнка, из-за чего тому просто хочется шире раздвинуть ноги и притянуть Джерарда ближе, но ещё ему хочется немного больше обнажённой кожи, поэтому откатывается на край кровати и ложится на живот. Он скрещивает перед собой руки и кладёт на них голову. — Я подожду, пока ты не будешь готов, — говорит он Джерарду, улыбаясь или даже скорее ухмыляясь. Но он снова чувствует это тянущее ощущение в груди, словно там находится пружина, которую сжимают всё сильнее и сильнее. Он вытягивает руки, утыкается лицом в матрас и лежит, никуда не подглядывая. Создаётся совершенно другая атмосфера по сравнению с тем разом, когда Фрэнк всё время смотрел на Джерарда. Сейчас в ситуации даже есть, наверное, какой-то кинковый оттенок. Не то чтобы существует кинк на что-то подобное, но есть какая-то особая сложность в обыкновенном лежании на животе и ожидании прикосновений. Джерард затих, видимо, испытывая всё точно то же самое. Фрэнк слышит, как он перемещается, слышит звон пряжки ремня, слышит, как ткань скользит по коже, ощущает, как прогибается матрас при каждом шевелении, чувствует тепло и шершавость простыней под собой. Ему хочется сказать что-нибудь, но в то же время он хочет и просто молчать и не избавляться от этого напряжения в воздухе, чтобы посмотреть, что произойдёт. Джерард явно понимает всё, потому что раздаётся лишь звук падающих на пол штанов, а потом кровать снова прогибается и выпрямляется, когда он встаёт. Затем слышатся его шаги, Фрэнк думает, что он ищет смазку, и от этой мысли по его телу проходит дрожь, но он всё равно не поднимает головы. Потом скрипит выдвигающийся ящик, после этого кровать снова прогибается. Фрэнк зажмуривает глаза, глубоко дыша. На самом деле, дышать довольно трудно, потому что его нос прижимается к матрасу, отчего воздух, вдыхаемый им, кажется влажным, тяжёлым и спёртым. Кожу на его спине покалывает так сильно, что он едва не начинает ёрзать. Рука Джерарда опускается на его плечо так внезапно, что, Фрэнку кажется, он даже вскрикивает, но он не уверен: он не слышит ничего из-за шума крови в ушах. Если говорить точнее, он не слышит ничего, кроме того, что делает Джерард, — каждое его движение, его дыхание и чуть ли не биение его сердца. Наверное, последнее ему уже мерещится из-за возбуждения, но он всё равно верит своему слуху, даже если это и простая звуковая иллюзия. Джерард проводит рукой по шее Фрэнка и поворачивает его голову вбок, держа его за подбородок. Наверное, он делает это лишь для того, чтобы посмотреть на Фрэнка, потому что он ничего не говорит, а просто хмурится и напряжённо глядит на него потемневшими глазами. Фрэнк думает, что его лицо сейчас, наверное, выглядит очень глупо, потому что он зачарованно приоткрыл рот. Но Джерарда это не очень-то беспокоит, он наклоняется и целует Фрэнка, а потом утыкается лицом ему в шею и, кажется, нежно бормочет что-то, но слишком тихо для того, чтобы Фрэнк мог расслышать. Джерард ведёт рукой вниз по его спине, и Фрэнк выгибается, как кошка. — Ты хочешь сделать это вот так, Фрэнк? — спрашивает Джерард всё так же мягко, но уже чуть громче. Фрэнк кивает, надеясь, что даже в таком положении это напоминает кивок, и Джерард сдвигается ниже, задевая зубами кожу на шее Фрэнка, отчего по ней пробегаются сладкие и доводящие до дрожи искры и покалывания. Фрэнк снова прижимается лицом к простыне и задерживает дыхание. На этом безумная прелюдия заканчивается, потому что Джерард приступает к делу, садясь на кровать и отодвигая одно колено Фрэнка в сторону, разводя его ноги шире, и сейчас это действие кажется другим, ещё более странным и грязным, чем в тот раз, когда он лежал на спине, глядя на Джерарда. Он прикусывает губу и хватает себя за запястье другой рукой, сильно сжимая его, словно пытаясь остановить себя от сопротивления, хотя он ничему и не сопротивляется. Он думает, ему бы понравилось, если бы Джерард держал его вот так за запястья, но, наверное, он слишком забегает вперёд. Может, когда они приноровятся, то смогут заниматься сексом так же беззаботно, как говорят друг с другом. Джерард коротко целует его в поясницу, а потом переходит к активным действиям. Он вводит влажные пальцы внутрь, поглаживая бедро Фрэнка свободной рукой. На мгновение всё тело Фрэнка застывает, но потом он делает глубокий вдох и постепенно расслабляет конечность за конечностью, немного поёрзывая из-за странного ощущения, но он знает, что в какой-то момент оно сменится на Иисус ёбаный Христос, и этот момент уже близок, так близок. Джерард, видимо, чувствует это, потому что он не останавливается, он издаёт успокаивающий звук. Фрэнк кусает себя за руку, чтобы сосредоточиться, и раздвигает ноги шире, прогибаясь в спине, и вот оно, победа над собственным телом — он окончательно расслабляется, привыкнув к проникновению. — Ладно, — пытается произнести он, но вместо этого выходит лишь сбивчивый выдох. И он никак не может восстановить дыхание, но всё равно остаётся расслабленным и в тоже время напряжённым и дрожащим от нетерпения. Джерард ничего не говорит, от чего в мозгу Фрэнка проносится радостная мысль «он уже знает меня», и это правда немного глупо, потому что, алло, они знакомы уже целый год. Но Фрэнк подразумевает, что Джерард знает о том, что Фрэнк предупредит его, если что-то не так, и ему не нужно постоянно спрашивать, в порядке ли он. Он не осторожничает, ни когда подготавливает себя, ни когда подготавливает Фрэнка, он просто устраивается между его разведённых ног, хватает его за бёдра и немного приподнимает их, входя внутрь. Медленно, не сразу целиком до конца, но без каких-либо сомнений. В течение двух или трёх ужасно растянутых секунд Фрэнк снова чувствует себя странно и ощущает боль, обжигающую, царапающую боль, несмотря на то, что он смазан и полностью расслаблен. Но потом боль исчезает и взамен наступает приятная наполненность, из-за которой трудно вдохнуть, трудно пошевелиться, трудно сделать вообще что-нибудь. Поэтому он просто лежит со сложенными на голове руками и чувствует трение грубой ткани простыни о своё лицо, и его член едва касается кровати, потому что Джерард всё ещё придерживает его за бёдра. В голове Фрэнка всплывает слово «догги-стайл», и из-за этого он вспоминает о Снуп Доге. Он тут же издаёт смешок, потому что, блять, ёбаный Снуп Дог, понятно? Боже. Но потом Джерард немного выходит и резко толкается бёдрами вперёд, и Фрэнк перестаёт смеяться, а также думать о постоянно курящих марихуану рэперах. Но Джерард начинает вести одной ладонью вниз, и теперь Фрэнк не может промолчать, потому что этого они ещё не обсуждали. — Нет, нет, не трогай, не дрочи мне, — говорит он, и Джерард, даже не сбиваясь с ритма, перемещает руку к груди Фрэнка, вдавленной в матрас, и задевает ногтями сосок, снова вгоняя член внутрь, и это действие отдаётся у Фрэнка в спине и в члене. Достигать оргазма вот так гораздо сложнее. Он словно держит баланс на гребне волны, занимаясь оргазмо-сёрфингом и всё такое, и с каждым толчком он прижимается к матрасу, подбираясь ближе к грани, но затем он снова теряет трение до следующего толчка, и его словно вколачивают во что-то упругое, что меняет форму лишь при ударе. К тому моменту, когда он уже невозможно близок к разрядке, он глотает ртом воздух, его горло жжёт, и он так сильно сжимает собственной запястья, что буквально чувствует, как крошатся кости. Когда он кончает, это напоминает не столько удар, сколько резинку, которую оттянули, а потом отпустили, ему кажется, что он где-то в свободном падении, он не осознаёт ничего, кроме собственного тела. Джерард продолжает сильно и ритмично трахать его после этого, а когда кончает сам, то выдыхает что-то среднее между «блять» и «Фрэнк». На самом деле, это даже приятно. Но проблема этой позиции состоит в том, что он не может увидеть лица Джерарда, а ему правда этого хочется, но в то же время он не решается отодвинуться от Джерарда, чтобы развернуться. Джерард разрешает этот вопрос, нежно целуя его в шею и осторожно выходя из него. Фрэнк какое-то мгновение лежит неподвижно, возвращая себя контроль над телом, а затем переворачивается на спину. Джерард идёт кидать презерватив в мусорку, но промахивается и морщится, словно говоря этим «упс». С его щёк ещё не сошёл румянец, его глаза немного остекленевшие, а его губы покраснели, словно он долго их кусал. Фрэнк уверен, что его рот выглядит точно так же, и от этой мысли он улыбается, а его губы при этом пощипывает. — Эй, — говорит Джерард, глуповато улыбаясь ему в ответ. — Фрэнк, Фрэнк, Фрэнк. — Чего? — спрашивает Фрэнк, а Джерард просто забирается на кровать и целует его, сперва мягко, а потом немного активнее, и Фрэнк тоже погружается в процесс, потому что его губы покалывают и горят, потому что они сейчас припухшие и чувствительные. Джерард придерживает его рукой за подбородок, проводя пальцами вдоль него и чуть надавливая на более мягкие места. Фрэнк отклоняет голову назад и обнимает своими уставшими руками Джерарда за шею. Он почти не замечает звука открывающейся двери или просто не осознаёт, что он слышит, но первое, что до него доносится, это слова Майки: — Чёрт, Джерард, тебе стоит… Ох, БЛЯТЬ, БОЖЕ МОЙ. — Блять, — говорит Джерард, но никуда не сдвигается, продолжая прикрывать Фрэнка своим телом. — Майки, что за хуйня? Фрэнк поворачивает голову на бок. Он слишком счастлив, чтобы расстраиваться. Не то чтобы Майки должен удивляться тому, чем они тут занимаются. Майки стоит в дверях, прижимая к глазам руки. — Всё хорошо, всё хорошо, просто… Моим глазам явно не нужно это видеть, Джерард. — Ладно, — отзывается Джерард, и они с Фрэнком одновременно тянутся к одеялу, а потом смеются над этим, неловко накрывая себя им, при этом путаясь в своих конечностях и постоянно тыкая друг в друга локтями. Майки выглядывает из-за своих пальцев. — Я пришёл сказать, что там внизу что-то происходит, — говорит он. — Что-то происходит? — переспрашивает Фрэнк. Майки совсем убирает руки от лица, и кажется правда взволнованным. — Я слышал крики, не знаю. Кажется, там стоит чья-та машина. Джерард поджимает губы. — Если это опять те ёбаные ворюги на своём доисторическом грузовике, я посоветую маме приобрести ружьё. — Он поднимается на ноги, а Майки снова закрывает лицо руками, как маленький ребёнок. Фрэнк продолжает лежать, глупо пялясь, когда Джерард натягивает штаны и выходит из комнаты, пытаясь надеть футболку. Майки задерживает на пороге и говорит: — Тебе тоже стоит одеться, Фрэнк. И, ну… открыть окно? И сделать вид, что ты только что не занимался совершенно незаконным сексом, на случай если кто-нибудь вызовет копов. Потом он уходит в след за Джерардом, а Фрэнк всё так же лежит на кровати, всё так же ошарашенно глядит в никуда и ощущает, как что-то холодное и противное разливается у него внутри. Он медленно встаёт и находит свою одежду, на какое-то мгновение чувствуя стыд и неловкость, хотя он и совершенно один. Потом он осознаёт, что позволяет глупому испугу Майки перебраться и на себя, и распрямляет спину, потому что, что бы ни случилось, он только замечательно потрахался, так что поебать, он молод и гордится этим, и всё такое. Он приводит в порядок постель и открывает окно. Воздух снаружи удивительно холодный и мокрый, и Фрэнк слышит работающий двигатель машины и чьи-то приглушённые крики, которые люди обычно издают, ругаясь с кем-то посреди ночи. Вообще, по звукам это не похоже на воров, ездящих на доисторических грузовиках. Это похоже на разозлённую женщину, ездящую в совершенно обычной машине. Он одевается и даже надевает свою толстовку, потому что снаружи холодно, затем он осторожно поднимает с пола презерватив, идёт в ванную комнату и смывает его в унитаз. Потом он умывает лицо, руки и приглаживает свои волосы. Когда он открывает дверь, то слышит, как Майки говорит что-то, запинаясь, слишком громким и высоким тоном для Майки. Что за хуйня. — Она не виновата, — доносится до него. — Пожалуйста, просто послушайте. Фрэнк выходит на лестничную площадку, окидывая взглядом двор. Дверь за ним закрывается с оглушающим стуком. За этим следует пауза, прямо как в фильмах, когда все звуки исчезают, а от стука всё идёт и идёт эхо. Фрэнк думает, что это ему просто кажется. «Это мне просто кажется», — мысленно повторяет он, потому что припаркованная машина с включёнными фарами, свет от которых льётся прямо на дверь дома миссис Уэй, принадлежит его маме. И перед машиной, освещаемые фарами, стоят мама Фрэнка, и миссис Уэй, и Майки, и ёбаный Джордж. И ёбаный Джордж удерживает маму Фрэнка за плечи, а Майки стоит между ней и свой матерью, и теперь они все смотрят на Фрэнка. Он не может пошевелиться, словно они нацелили на него свет прожекторов, хотя он и стоит сейчас на лестнице в темноте, но их взгляды такие шокированные и тяжёлые. Даже Майки выглядит изумлённо. Потом мама выкрикивает его имя, и Фрэнк замечает, как Джордж упирается ногами в землю, чтобы она не вырвалась. Она первый раз выглядит так сумасшедше, её волосы растрепались, и вот теперь она действительно как женщина в белом. Она кричит ему, чтобы он сейчас же спускался, но ещё до того, как он успевает сделать хоть шаг, она разворачивается и начинает снова орать на миссис Уэй — орать на миссис Уэй, Фрэнк сейчас сойдёт с ума. — Зачем ты лжёшь, как ты можешь мне ВРАТЬ, сука! Трусиха! — Прекратите! — говорит Майки, но его слова не имеют никакого эффекта, он не может потягаться с мамой Фрэнка и в те дни, когда она спокойна, а сейчас явно не тот случай. Мама Фрэнка плюёт ему в лицо, и Джордж оттаскивает её на шаг назад. Это словно оживляет Фрэнка, и он начинает спускаться вниз по лестнице, переходя на бег где-то на половине, а внизу он врезается в Джерарда, который явно ещё не пришёл в себя. Они хватаются друг за друга, на секунду их взгляды встречаются, и Фрэнк ещё никогда не видел Джерарда таким мертвенно-бледным. Фрэнк на секунду останавливается, чтобы сжать ладонь Джерарда, потому что такое дерьмо точно никогда не сойдёт Фрэнку с рук, а уж если его мать позвонит в полицию… Ему даже не хватает сил закончить это мысль. — Мама! — кричит он. — Хватит на неё орать! Мама, разумеется, не слушается, потому что её ярость никогда не проходит быстро, а уж если она кричит чуть ли не на полных незнакомцев, то она явно достаточно разозлена. Джерард идёт прямо за ним, идёт за ним, даже когда Фрэнк срезает путь через кусты цветов, из-за чего к его джинсам прилипает куча мокрых розовых лепестков, идёт за ним следом до самой парковки. А когда они оказываются там, Джерард встаёт рядом с Майки и со своей матерью, а Фрэнк подходит к своей. Мама хватает его за шиворот и встряхивает, не настолько сильно, чтобы причинить ему боль, но Фрэнк всё равно замечает, как руки Джерарда сжимаются в кулаки. И это ещё одна причина для беспокойства. Будет полный пиздец, если мама ударит Фрэнка сейчас (не то чтобы это часто происходило, но иногда она бьёт его по уху, если он ведёт себя действительно отвратительно), потому что ему кажется, что Джерард сейчас не способен мыслить здраво, и кто знает, что он может сделать. Фрэнк осознаёт, что миссис Уэй плачет. Она одета в халат, в её волосах бигуди, а на лице нет макияжа. Он едва узнаёт её вот такой, с опухшими и покрасневшими глазами и полуголую. Сейчас она кажется действительно маленькой и хрупкой, лишь её руки выглядят всё такими же сильными, способными ударить кого-то или выцарапать кому-нибудь глаза. Но сейчас, когда она прижимает одну руку ко рту, по её виду не скажешь, что она готова ударить кого-либо. Майки приобнимает её за плечи. — Я добьюсь запретительного приказа, — шипит мама Фрэнка. — Линда… — говорит ёбаный Джордж. — Да ладно, мам, — произносит Фрэнк, поворачиваясь к ней. Она всё ещё не глядит на него. — Я сбежал! Она даже не знала об этом. — Ты совершенно распустила своих детей, Донна, и это ни для кого не секрет, ну, а вот теперь это зашло слишком далеко, — говорит она. — В этом виноват я! — чуть громче говорит Фрэнк. — Фрэнку всего лишь шестнадцать! Он хорошо учится, он не такой мальчик. Фрэнк хватает её за руку и дёргает. — Мам! — Помолчи, Фрэнк, ради бога, — произносит она со сжатыми зубами. — Хватит, блять, кричать, мам, — огрызается он. — Запретительный приказ вынесут тебе за сумасшедшее поведение. По крайней мере, эти слова доходят до неё, потрясённо думает он, когда его мама вдыхает так сильно, что, кажется, сейчас задохнётся. Джордж глядит на него не то чтобы шокированно, а… Фрэнк не уверен, но Джордж вроде как впечатлён тем, что Фрэнку хватает смелости сказать это в лицо матери. Фрэнк тоже впечатлён собой. А ещё он думает, что сейчас он настолько ухудшил ситуацию, что не увидит белого света до своего восемнадцатилетия. У него снова появляется это противное ощущение, словно он погружается в бассейн с чем-то липким и холодным. Пиздец, полный пиздец. Он даже не может сейчас посмотреть на Уэев. — Идёмте, — тихо говорит Джордж. — Поговорим об этом дома. Видимо всё ещё не отойдя от изумления, мама позволяет увести себя в машину и садится на пассажирское сидение. Фрэнк не оглядывается и устраивается на заднем сидении, пристёгиваясь. Джордж закрывает за собой дверцу и выруливает на дорогу. Вот тогда Фрэнк оборачивается, кидая взгляд на Уэев. Они всё ещё стоят на том же месте, как статуи, Майки до сих пор обнимает миссис Уэй, Джерард выглядит всё так же безэмоционально и ни на кого не смотрит. Но когда машина начинает отъезжать, Джерард вздрагивает, вытаскивает из кармана пачку сигарет и протягивает её матери. Майки наклоняется к ней и целует её в щёку. Потом Джордж разворачивается на парковке возле заправки, и Фрэнк откидывается на сиденье, прикрывая глаза. Во время поездки никто ничего не говорит.***
Мама ударяет его по лицу, как только они оказываются дома, ничего при этом не говоря. Она лишь отвешивает ему сильную и быструю пощёчину, а потом удаляется, оставляя Фрэнка стоять в коридоре вместе с ёбаным Джорджем. — Она действительно испугалась, — говорит Джордж. Фрэнк просто потирает щёку, думая, что ещё никогда раньше он так сильно не заслуживал пощёчины. — Тебе стоит показать мне свой тайник, пока она не пришла крушить твою комнату с бензопилой, — добавляет Джордж. На это Фрэнку нечего ответить, потому что Джордж совершенно прав. Фрэнк просто поднимается в комнату, открывает тайник и достаёт оттуда всё: порно-журналы, ужастики, пакетик с травкой, которой едва хватит на один косяк, и полную пачку Мальборо Лайтс. Зато там нет ничего, свидетельствующего о том, что он занимается незаконным гей-сексом, за что Фрэнк безумно благодарен. Джордж приподнимает пакетик, и Фрэнк просто пожимает плечами. Его мать не поведёт его в полицию за травку. Возможно, она запишет его в группу проблемных подростков в церкви, но с этим он может смириться. — Попытайся понять её точку зрения, Фрэнк, — говорит Джордж. Теперь и он кажется довольно взволнованным. — Телефон? Окно закрыто, и верёвочная лестница убрана. Он выключает телефон, прежде чем отдать его Джорджу. По крайне мере, так они не смогут прочитать его сообщения. Джордж ведёт себя довольно прилично, но даже вежливый тюремный охранник остаётся тюремным охранником, верно? Фрэнк не собирается показывать ему свои слабости, но как только Джордж уйдёт, он тут же даст волю чувствам. — Я вернусь за телевизором и компьютером, — угрюмо произносит Джордж. — Да без разницы, — говорит Фрэнк, подходит к кровати и ложится прямо на покрывало. После того как Джордж возвращается и забирает у Фрэнка последние вещи, связывающие его с внешним миром, Фрэнк какое-то время пялится на закрытую дверь. Джордж закрыл его снаружи, но это скорее символичное действие, потому что это не может физически остановить Фрэнка от того, чтобы он выбрался наружу. Он может пробить рукой пробковое дерево, не посадив при этом ни единой занозы. Он думает: «Они никак не смогут заставить меня остаться тут». Но, разумеется, они могут. Даже странно, сколько власти имеют родители. Потом он осознаёт, что только что подумал о ёбаном Джордже как о «родителе», и это просто становится последней каплей. Он даже не может позвонить своему настоящему папе и убедиться в том, что тот у него правда есть, что Фрэнк не превратился каким-то образом во Фрэнка Зоботку. Он со всей силы бьёт стену возле изголовья кровати кулаком, чтобы не чувствовать себя полным слабаком, когда начнёт плакать. Но потом он всё равно так себя чувствует.***
[1] Ну, Стар Трек, все дела, корабли Федерации. [2] В фильме «Волшебник из страны Оз» у Дороти были волшебные башмачки, и в конце она должна была стукнуть три раза каблуком о каблук, чтобы перенестись домой, в Канзас.