Фрэнк думает, что извиниться перед ёбаным Джорджем будет не так уж сложно. Ему лишь нужно принять тот факт, что либо он сделает это, либо больше никогда не увидит Джерарда.
С утра мама первым делом берёт его в церковь, даже не дав позавтракать и всё такое. Фрэнк целый час стоит там на коленях, то представляя себе голого Джерарда, то мечтая о сигарете, то пытаясь прочитать «Аве Мария» наоборот без ошибок, то думая о еде, то борясь с тошнотой, то жалея, что он не обкурен, ведь тогда эта ситуация казалась бы ему смешной, то думая о Джерарде, сидящем в своей пижаме со Снупи на кровати со скрещёнными ногами и рисующем остатки ужина какого-нибудь оборотня.
Мама сокращает их взаимодействие до минимума. Фрэнк думает, это всё потому, что у неё тоже идёт гроза в голове. Он старается вести себе тихо рядом с ней. Хотя она всё равно не обманывается этим.
— Сейчас я иду на работу, — сообщает мама, когда они уже дома. — Пока меня нет, ты обязан искренне попросить у Джорджа прощения и дать ему понять, что он тоже часть семьи.
Это какой-то уж слишком высокий запрос, даже выше, чем грёбаный Гейб Сапорта. Фрэнку хочется сказать: «Каким, блять, образом, я должен это сделать, если мне самому не хочется быть частью этой семьи?» Но это небольшое облако раздражения мгновенно рассасывается, когда из-за угла выглядывает страх.
Поэтому Фрэнк просто кивает. Мама какое-то время просто смотрит на него с пугающе бесстрастным выражением лица. Фрэнк начинает переживать, не приобрела ли она за прошедшую ночь какую-нибудь суперсилу: может, она прямо сейчас пришивает душу Фрэнка к его груди изнутри, и если он вдруг нагрешит, то тогда его душа начнёт отрываться, проделывая кровоточащие раны у него в лёгких до тех пор, пока Фрэнк не захлебнётся кровью.
«Ого, — думает Фрэнк, — неплохая мысль. Надо написать Джерарду и…»
А потом он сжимает зубы от глупости и бессмысленности этой мысли, стараясь не разозлиться, и снова кивает маме, и остаётся неподвижно стоять в коридоре, когда мама уже закрыла за собой дверь, и даже после того, как она отъехала от дома.
Ёбаный Джордж в это время копается на кухне, прибираясь или что-то такое, и, видимо, думает, его действия не такие уж и очевидные.
Фрэнк пялится на тёмное прямоугольное пятно на обоях, оставшееся на том месте, где висело теперь уже разбитое зеркало.
— И ты иди нахуй, — бормочет он пятну.
Фрэнку всё равно трудно сдвинуться с места и пройти на кухню, даже несмотря на то, что он уже убедил себя в необходимости извиниться перед Джорджем. Вместо этого он проходит туда-сюда по коридору несколько раз. Потом поочерёдно сгибает каждый палец, пытаясь заставить их хрустеть. При этом он чуть ли не сворачивает себе средний палец, потому что после того, как этот палец хрустнул, Фрэнка прошибает боль и он какое-то время не может им пошевелить.
Затем он садится на лестнице, чувствуя себя полнейшим неудачником. Фрэнк решает, что все проблемы появляются у него из-за ебучей гордыни. Ему стоит последовать совету Марселласа Уоллеса и справиться со всем этим дерьмом. И гордыня ему в этом нисколько не поможет, а только помешает.
Но вот только… Вот только…
Фрэнк пару раз бьётся головой о перила, но они настолько хрупкие, что он не может сделать это изо всей силы. К тому же, с его-то удачей, кто знает, что может случиться с перилами. И ещё его голова до сих пор болит со вчерашнего вечера. Ему интересно, относится ли его битьё головой о разные поверхности из-за собственной тупости к какому-нибудь виду селфхарма. Наверное, он сейчас прямо как всякие эмо-девочки, которые изрезывают все свои руки бритвой. Фрэнку всегда казалось это занятие немного жалким, но да ладно, он же ничего не знает про этих девушек, возможно, у них были на то причины.
Фрэнк принимается покусывать царапину на губе и из-за болезненных ощущений почему-то вспоминает о Джерарде. Фрэнка уже начинает заёбывать, что его мозг так быстро переключается с мысли на мысль. Ему хочется покурить. Или выпить кофе, он бы не отказался от кофе. И хотя его желудок не очень-то рад этой идее, Фрэнку всё равно хочется кофе. Настолько сильно, что он аж чувствует его запах. Но если он пойдёт за кофе, то ему придётся говорить с ёбаным Джорджем.
Окрылённый решимостью и желанием получить кофе, Фрэнк поднимает голову и тут замечает ёбаного Джорджа, стоящего на пороге кухни и загораживающего весь проход своей блондинистой тушей. И у него есть кофе.
Он держит в руках две большие кружки, красную и голубую. Вообще, бабушка подарила Фрэнку и его маме эти кружки на Рождество. Голубую Фрэнку, красную — его маме.
— Э-э, Фрэнк? — зовёт Джордж.
Фрэнк пристально глядит ему прямо в глаза. Джордж ещё не избавился от своей рыжеватой утренней щетины, напоминающей по цвету бороду Боба Брайара. Но вот только Джордж в два раза крупнее Боба и в двадцать раз хуже его.
— Я сварил кофе, — сообщает Джордж, приподнимая кружки. — Ты будешь?
Это настолько тупой вопрос, но Фрэнку всё равно сложно ответить, потому что ему естественно хочется закричать: «ДА, ПОЖАЛУЙСТА», а гордость не даёт ему это сделать. Ведь за эту чашку кофе придётся как-то заплатить.
— Послушай, Фрэнк, — говорит Джордж, немного ссутулившись, хотя при его пятиметровом росте (и это ещё если он не расправляет плечи) это не очень-то заметно. Хотя плечи Джорджа всё равно всегда кажутся расправленными, даже когда он не распрямляет спину, что это за магия? Тут Фрэнк вспоминает про Джерарда, потому что тот всегда стоит подавшись бёдрами вперёд и скрючившись, словно его позвоночник сделан из желе. Фрэнк иногда замечает, что сам стоит точно так же, словно его тело по какой-то причине пародирует Джерарда.
И Фрэнк полностью погружается в свои мысли о спине Джерарда, хотя Джордж продолжает о чём-то говорить.
— … просто обсудим это, как тебе идея? — интересуется Джордж.
— Чего? — переспрашивает Фрэнк. Он правда не слышал начала фразы, но его «чего?» звучит как-то агрессивно.
Джордж вздыхает, кидая короткий взгляд на кружки с кофе.
— Я пытаюсь… прояснить ситуацию. Обговорить всё в открытую.
— Я серьёзно не понимаю, о чём ты, — отвечает Фрэнк, снова хрустя пальцами, хотя один из них и так уже почти не может шевельнуться. — Повтори ещё раз.
Джордж глядит на него и вот теперь распрямляет плечи, сразу прибавляя в росте пару метров.
— Давай просто пойдём на кухню, пожалуйста, и там поговорим. Можешь не извиняться, если не хочешь.
— Хватит со мной любезничать, блять, — выпаливает Фрэнк ещё до того, как чувствует прилив раздражения. — Просто хватит, сука.
— Слушай, — говорит Джордж, старательно нахмуриваясь. Появляется ощущение, что его лицо вырезано из дерева. — Давай так, ты прекратишь материться при мне и я перестану любезничать?
— Хм, — произносит Фрэнк. Но ладно, это его заинтересовывает, поэтому он добавляет:
— Идёт.
Джордж улыбается. Его улыбка всегда выглядит до тупости добродушной.
— Хорошо. Ладно, Фрэнк. Мне не очень комфортно находится в такой ситуации, не знаю, заметил ли ты, но у меня сейчас такое чувство, что я добровольно сую руку в осиное гнездо. Ты не самый трудный подросток из тех, кого я встречал, но тебе осталось не долго до этого статуса. Твоя мама уже с ума сходит.
Джордж подходит ближе, кажется, стараясь сделать это не слишком неуклюже, но Фрэнк замечает, как он почти что запинается об неровность на ковре. Хотя Джордж тут же восстанавливает равновесие. Его рука немного дрожит, когда он протягивает Фрэнку голубую кружку. Фрэнк тут же забирает её, даже не успев обдумать, стоит ли ему брать что-то у Джорджа.
Фрэнк хмурится, глядя на красивую тёмную и зеркальную поверхность кофе, а потом вдыхает запах, и его лицо тут же само по себе теряет угрюмое выражение.
— Знаешь, из-за кофе у тебя может быть задержка в росте, — говорит Джордж.
Фрэнк вперивается в него взглядом. Он не знает, стоит ли ему посмеяться или что-то такое.
— Ты так дразнишь меня из-за моего роста? — шутливо спрашивает Фрэнк, словно они с Джорджем какие-нибудь приятели.
Но Джордж не улавливает его интонации, и с его лица тут же пропадает вся готовность перестать вежливо разговаривать с Фрэнком.
— Нет! — испуганно отвечает он. — Я просто беспокоюсь.
— Упс, — бормочет Фрэнк, снова глядя на кофе и вдыхая его запах.
— Так, где я там остановился? — продолжает Джордж словно ни в чём не бывало. — Ты грубый, замкнутый и такой ершистый, что каждый разговор с тобой напоминает контактный спорт. Если бы я не любил Линду так сильно, я бы уже давно сбежал отсюда. Ты меня понимаешь, Фрэнк?
— Ага, терпишь меня, потому что моя мама классная, — отвечает Фрэнк.
Джордж снова ссутуливается и взмахивает кружкой, прямо как делают при поклонах.
— Контактный спорт, как я уже сказал.
«Я тебе ещё покажу контактный спорт», — мысленно клянётся Фрэнк, но тут же понимает, что это глупо, потому что единственный контактный спорт, в котором у него есть хоть какие-то успехи, — это секс. И то это всё заслуга Джерарда. А ёбаный Джордж может запросто сделать из него пюре и даже глазом не моргнёт. Он может сделать это и с кружкой кофе в руках.
— Я ещё не сделал Линде предложение, — говорит Джордж. — Она ясно дала понять, что хочет выйти замуж. Но я жду твоего согласия.
— Ты же не на мне, блять, женишься, — отвечает Фрэнк, пытаясь вытеснить из головы мерзкие изображения на эту тему.
По лицу Джорджа заметно, что он немного напрягся.
— Не притворяйся глупым. Ведь ты не такой. — После этих слов Джордж вздыхает и отпивает немного кофе. Фрэнк на автомате повторяет за Джорджем, а потом чувствует себя тупицей. Но это же кофе. Тогда он делает ещё один глоток, уже куда больший, не обращая внимания на то, как жидкость обжигает ротовую полость. — Я всё ждал, пока ты разберёшься со своей проблемой в отношении ко мне, но в последнее время я начал думать, что ты вряд ли сможешь это сделать.
— Ага, я слышал, что ты хочешь отправить меня к психологу.
— Я не считаю тебя сумасшедшим, — торопливо вставляет Джордж.
— Да плевать, мне всё равно. Нет ничего странного в том, чтобы быть сумасшедшим. — Ладно, последнее явно было ложью, потому что самый сумасшедший человек из тех, кого знает Фрэнк, — это Джерард, а Джерард явно пиздецки странный. — Ну, то есть, я не пытаюсь оправдаться. Я знаю, что не обязательно быть сумасшедшим, чтобы посещать психолога, я ведь читал всякие информационные бюллетени. Поэтому нам стоит прекратить обсуждать это, и лучше прямо сейчас.
— Я даже не знаю, как тебе сказать, — начинает Джордж, беспомощно взмахивая той же рукой, что держит кружку. — Мне кажется, что у тебя нет взрослого человека, с которым бы ты мог поговорить по душам без лишнего давления, и это меня беспокоит.
Так вот оно как. Фрэнк настолько стремительно вскакивает на ноги, что проливает кофе на свою руку. Ему тут же становится больно, но он не обращает на это никакого внимания.
— И этим взрослым человеком должен быть ты, так? — спрашивает он.
Джордж не сдаётся. Он смотрит на Фрэнка сверху вниз и не отводит от него взгляд ни на секунду, кажется, пытаясь загипнотизировать Фрэнка своими пугающими бледно-голубыми глазами.
— Возможно, — отвечает Джордж. — Ведь я тебе не отец, и не мать, и даже не твой священник.
— Ага, вот именно, — говорит Фрэнк. Ему стоит поставить куда-нибудь кружку с кофе, пока он окончательно не ошпарился, но он не хочет спускать глаз с Джорджа. — Ты мне никто, ты просто какой-то чувак, который спит с моей мамой.
— Ты… Тебе кажется, что из-за меня ты отдаляешься от мамы? — осторожно спрашивает Джордж, и хотя он продолжает стоять на том же месте, у Фрэнка создаётся ощущение, что Джордж — мангуст, который кружит вокруг змеи и готовится напасть.
— Мне плевать, — отвечает Фрэнк. Он чувствует себя капризным ребёнком, потому что ему хочется закричать: «Плевать, плевать, плевать, плевать!» Испытывая накатывающее напряжение, Фрэнк с силой сжимает кружку в руке. Он ощущает, как горят его костяшки, прижатые к кружке, и ему кажется, что его подключили к электричеству, потому что он аж дрожит от волнения. Ему приходится прикладывать неимоверные усилия, чтобы не сорваться с места.
— Я думаю, тебе бы не помешал разговор, — говорит Джордж, немного понижая голос. — И чтобы кто-то просто посмотрел на твою ситуацию со стороны.
Руке Фрэнка уже становится больно держать горячую кружку, и в скором времени ему придётся сдаться и убрать её куда-нибудь. Джордж до сих пор делает вид, что он спокоен, хотя Фрэнк понимает, что тот на самом деле нервничает. Но Джордж в отличие от некоторых из-за этого не проливает на себя кофе. Он просто аккуратно понемногу отпивает из своей кружки.
— Ну и что ты, блять, можешь знать о моей ситуации? — спрашивает Фрэнк.
— Это просто будет взгляд со стороны Фрэнк. Можешь не вдаваться в подробности, разумеется, нужны только основные детали. Не обязательно быть доктором, чтобы понять, что с тобой происходит что-то серьёзное.
Всё накопившееся во Фрэнке раздражение внезапно выплёскивается и превращается в смех, потому что, блять, да, происходит что-то серьёзное. Кружка выскальзывает у него из рук. Он чувствует, что она начинает падать, но даже не пытается её поймать, он просто сгибается пополам от смеха, ощущая, как кофе пропитывает его кроссовки и штаны, в которых он ходил в церковь.
— О боже, — выдыхает Фрэнк между смешками и вдавливает сжатые в кулаки руки себе в живот. Ему больно смеяться, и ему кажется, будто что-то разрывает его живот изнутри, позволяя жёлчной кислоте заливать внутренние органы. Фрэнк уверен, что его сейчас стошнит.
— Фрэнк? — доносится откуда-то сверху голос Джорджа, и Фрэнк понимает, что он стоит на коленях, скорчившись в клубок. Он не чувствует ничего, кроме запаха кофе. — Фрэнк? Фрэнки? Что случилось?
На плечи Фрэнка опускаются две крупные ладони и в его поле зрения оказывается пара ботинок, похлюпывающих из-за разлитого по ковру кофе. Фрэнк прислоняется головой к ногам Джорджа и пытается нормально дышать.
— Я просто… просто… — начинает он, но не может закончить свою мысль, потому что его рвёт кофе и желчью на ботинки Джорджа.
После этого тошнота мгновенно уходит. Фрэнк чувствует, как дрожат мышцы его живота, у него жжёт в горле, а в груди появляется ноющая боль. Он слабо сплёвывает на пол и старается делать вдохи через рот.
— Господи, Фрэнк, — говорит Джордж, всё ещё держа его за плечи. — Хочешь… Мне отвезти тебя в больницу?
— Не-а, — отвечает Фрэнк, поморщившись. Блевать на пустой желудок не очень круто, потому что после этого появляется ощущение, словно тебя вывернули наизнанку. Хотя ему это не впервой. Всё пройдёт через какое-то время. Если у него, конечно, уже не появилась из-за этого язва или что-то такое. Это было бы вполне ожидаемо. Он не уверен, что у шестнадцатилетних подростков бывают язвы, но если и бывают, то он первый в списке кандидатов на её получение. Фрэнк пялится в пространство перед собой, стараясь не двигаться. — Но тебе, наверное, стоить сменить обувь, — бормочет он Джорджу.
— Ты можешь подняться?
Фрэнк задумывается. Он лежит прямо в луже кофе и рвоты, рука, на которую он опирается, уже занемела, а его ноги начинают трястись.
— Не хочу.
— Ладно, хорошо, — отвечает Джордж, отпуская плечи Фрэнка. — Я просто положу тебя на диван и принесу тебе воды, ладно?
Он не дожидается ответа от Фрэнка, а просто поднимает его, словно пушинку, и несёт в гостиную.
— Больше так не делай, — говорит Фрэнк, когда его уже положили на диван, и кладёт голову на кучу подушек. — Не поднимай меня. Я тебе не мартышка.
— Прости, — отвечает Джордж, и, судя по его испуганному виду, говорит он это искренне. — Я просто не хотел, чтобы ты дальше сидел в рвоте.
Теперь, находясь в горизонтальном положении и делая глубокие вдохи, Фрэнк начинает чувствовать себя куда лучше, а головокружение и боль совершенно пропадают.
— Я не заболел, это просто… — говорит Фрэнк вслед Джорджу и тут же захлопывает рот, потому что он собирался сказать «это просто из-за нервов», но Джордж ведь только что пытался поиграть в психолога. Фрэнк колеблется какое-то время. Ладно, поебать. — У меня просто слабый желудок, это семейное. У моего папы тоже самое.
Джордж возвращается в комнату со стаканом воды. Он размешивает там что-то ложкой.
— Я добавил туда соды, — сообщает он и протягивает Фрэнку упаковку салфеток.
Фрэнк вытирает рот, выпивает воду и ощущает себя до странности уютно, лёжа тут как какой-нибудь немощный. С другой стороны, он уже привык к такому состоянию. Всё равно уже поздно пытаться восстановить свою честь.
Джордж садится на стул и старается делать вид, что ему вовсе не страшно. Он уже успел снять свои ботинки и носки. Его ступни просто огромны.
— У тебя огромные ступни, — сообщает ему Фрэнк.
Джордж тоже переводит взгляд на свои ноги.
— Они просто сорок пятого размера.
— А я о чём. — Сам Фрэнк носит тридцать восьмой с половиной.
Он прикрывает глаза на секундочку, всего на секундочку, но, кажется, вырубается, потому что, когда он снова их открывает, Джордж сидит на том же месте и читает «Преступление и наказание».
— Только не говори мне, что тебе нравится эта книга, — произносит Фрэнк, и Джордж подпрыгивает от неожиданности и роняет книгу.
— Э-э, — говорит Джордж, наклоняясь за ней. — Вообще-то, мне правда нравится.
— Но этот чувак, Раскольников, самый большой нытик на свете, он прямо как русский Человек-паук, но у него даже нет настоящих причин для нытья. В чём его проблема? Не отвечай на этот вопрос.
— Ладно. — Джордж немного нерешительно улыбается. Кажется, он растерял всё своё желание поговорить по душам. Может, Джордж подумал, что если он скажет что-нибудь грубое, то Фрэнк начнёт плеваться кровью или что-то такое. Фрэнку из-за упрямства тут же хочется снова завести тот разговор. Но теперь ему ещё хочется есть, пить и немного поспать.
— Хорошо, — решается Фрэнк. — У тебя три попытки. Что со мной происходит?
— Чего? — переспрашивает Джордж и медленно нахмуривается.
— Эй, я могу даже давать тебе подсказки, — говорит Фрэнк и с трудом садится, потому что мягкие подушки очень этому мешают. — Это всё потому, что ты спокойно отнёсся к тому, что меня стошнило на твои ботинки. Давай, три попытки.
Джордж немного наклоняется вперёд, внимательно глядя на него, словно может прочитать ответ на лбу Фрэнка.
— Думаю, это будет честно, — отвечает Джордж через какое-то время. — Первая попытка… У тебя проблемы в школе, ты боишься вернуться туда и беспокоишься из-за этого. Я решил начать с очевидных причин, — добавляет он.
— Да нихуя, — отвечает Фрэнк, — школу я могу вытерпеть. — Это правда лишь наполовину. Его как обычно будут бить, и это полный отстой, но Фрэнк совершенно не задумывался об этом в последний месяц. Он переживёт это дерьмо, оно пока вообще его не волнует.
— Хм, — произносит Джордж. — Я хотя бы был близок? Холодно или горячо?
— Ну типа средне. Тепло. Мне плевать на школу.
— Ладно. Попытка вторая. Э-э, попытка вторая… — У Джорджа появляется точно такое же задумчивое выражение лица, какое было у него при игре в скрэббл. А потом Джорджа осеняет, и на его лице показывается небольшое беспокойство. — Попытка вторая, сексуальная ориентация.
Фрэнк знает, что на его лице не отразилось никаких эмоций, но он явно выдаёт себя тем, что задумывается над ответом слишком долго. Он всё продолжает выбирать, что сделать, и тогда Джордж осторожно добавляет:
— Ты не обязан мне об этом рассказывать, Фрэнк.
А этот уёбок куда умнее, чем может показаться. У Фрэнка снова что-то сжимается в животе, как бы предупреждая: «Осторожно, тебя снова может стошнить».
— Я тогда просто… — говорит Джордж, явно собираясь закончить разговор и уйти.
— Нет, стой, — отвечает Фрэнк, махнув рукой, — я не настолько трус.
Джордж остаётся на месте, принимая терпеливый вид, и на его лице появляется выражение под названием «я тебя слышу и прекрасно понимаю».
— Ты же понимаешь, что мама будет в ужасе, если узнает, да? Ну, то есть, серьёзно, в полнейшем ужасе.
— Думаю, ты прав, — рассудительно соглашается Джордж.
— Поэтому этот разговор должен целиком остаться между нами. — «Это так глупо, — тут же думает Фрэнк, — прямо как спрыгнуть с моста и попытаться приземлиться на надувной матрас, плавающий в воде». — Серьёзно, если она узнает, то я сбегу из дома. Я пока что не собираюсь отправляться в исправительный лагерь.
Джордж поражённо глядит на него.
— Она бы ни за что… — начинает Джордж. Сам он явно относится к либеральным католикам. Фрэнк никогда не прислушивался к его разговорам с мамой о политике и всём таком. Но они же должны были об этом говорить? Мама вообще в курсе, что встречается с либералом?
— Я не собираюсь задерживаться и выяснять, что она сделает, — перебивает Фрэнк. — Она немного старомодна, если ты ещё не заметил.
Джордж начинает почёсывать подбородок, словно правда изображает психолога.
— Наверное, — отвечает Джордж.
— К тому же, это даже не главная причина моих проблем, это всего лишь цветочки, — говорит Фрэнк. У него появляется странное ощущение лёгкости, будто его наполнили кучей пузырей. В этот момент он не чувствует никакой боли, кроме головной. Но ему всё равно не очень хорошо. — Хочешь угадать в последний раз, пока тебе везёт?
— Любовь, — тут же произносит Джордж.
— Ты просто грёбаный гений, — сообщает ему Фрэнк. Он перебарывает это чувство лёгкости и поднимается на ноги. Ему так хочется хорошенько выспаться. — Вот и всё, что я хотел сказать. Спасибо за разговор, — добавляет он, хлопая Джорджа по плечу. Всё кажется пиздецки нереальным. Даже собственный дом кажется Фрэнку незнакомым. Джордж выглядит как какой-то другой человек, он словно путешественник во времени, попавший сюда из прошлого и напяливший на себя современную одежду, но Фрэнка не обманывает его внешний вид.
Фрэнк забывает обойти ту лужу в коридоре и наступает прямо в неё, при этом замечая, что Джордж успел снять с него обувь. Его носки немного промокают, и он надеется, что это больше из-за кофе, а не из-за рвоты.
Его голова начинает кружиться, когда он добирается до самого верха лестницы. Господи Иисусе. Оказавшись в своей комнате, Фрэнк с трудом избавляется от своих штанов, запачканной рубашки и галстука (кажется, Джордж ослабил его, пока Фрэнк спал) и падает на кровать, но прежде чем окончательно отрубиться накидывает на себя одеяло.
***
Когда Фрэнк просыпается, то обнаруживает, что умудрился кончить во сне, но он не может вспомнить, что ему снилось. Снаружи идёт дождь. Фрэнк слышит, как он бьёт в оконные стёкла и грохочет по крыше. Уже наступила ночь, и комнату освещает только уличный фонарь, свет от которого пробивается через ветви деревьев и занавески на окнах. Фрэнк ощущает какую-то тяжесть в теле и пост-оргазменную негу, но в то же время у него такая путаница в голове, потому что ему кажется, что во сне он видел что-то важное. Но он видел уже миллиард подобных горячих снов (серьёзно, не так уж давно было такое время, когда ему приходилось менять простыни каждый день), и обычно они ему не очень-то запоминаются, и это нормально, так что же не так в этот раз? Фрэнк ощущает, как где-то на задворках его сознания начинает зарождаться паника.
Фрэнк наконец возвращает себе контроль над своими конечностями и избавляется от влажных трусов. Он до сих пор возбуждён, и у него ничего больше не болит, даже его живот-предатель.
Таинственный и зловещий порно-сон, содержание которого он не может вспомнить, — вот что за хуйня? Он решает отложить всякие загадки на потом и вместо этого осторожно поглаживает член, думая о Джерарде. Ему даже не нужно ничего представлять, стоит только вспомнить про Джерарда, и его член тут же будто прошибает током.
Фрэнк делает глубокий вдох и прислушивается к дождю за окном: стук капель чем-то напоминает Фрэнку о Джерарде в мокрой одежде и о том, как Фрэнк, совершенно голый, прижимался к нему.
Только Фрэнк собирается использовать время с пользой и прогнать своё беспокойство медленным и неспешным оргазмом (и попробовать перестать постоянно кончать в трусы), дверь распахивается, что чуть не доводит Фрэнка до инфаркта, и комната озаряется бледным светом.
— Иисусе, — слабо произносит Фрэнк, когда понимает, что человек, чей тёмный силуэт виднеется у порога, — это Джордж. — Чего ещё?
— Извини, — тихо-тихо говорит Джордж, словно сейчас может этим что-то исправить. — Я не хотел тебя разбудить. Линда взяла двойную смену, так что её не будет где-то до полуночи. Ты хочешь есть?
Фрэнк где-то полминуты пытается понять, как чувствует себя его живот. Фрэнк вроде бы не чувствует голода, но он решает не вестись на этот очередной обман от своего мудацкого желудка.
— Не знаю? — неуверенно отвечает Фрэнк.
Джордж наверняка сейчас мысленно смеётся над ним.
Фрэнк старается незаметно убрать руку куда-то подальше от своей промежности, чтобы Джордж не понял, чем он занимался до этого. Потом он пытается вспомнить всё, что делал этим днём.
— Кажется, я вообще сегодня ничего не ел.
— Линда сказала, что в холодильнике лежит еда для тебя, — говорит Джордж.
— Мне подойдёт всё, у чего никогда не было глаз, — отвечает Фрэнк и автоматически добавляет: — и я не говорю о картошке*. — Каждый раз, когда он говорит при Джерарде или при Майки, что ест всё, у чего никогда не было глаз, они тут же упоминают картошку, потому что они ненормальные и считают, что это лучшая шутка на свете. Ещё они почему-то забывают, что повторяли её уже раз сто.
— Тебе не нравится картошка? — интересуется Джордж. Вот он явно не настолько ненормальный.
— Можно мне позвонить? — отвечает вопросом на вопрос Фрэнк, всё ещё ощущая какую-то смутную тревогу, которая заставляет его игнорировать всё ненужное и сразу перейти к делу.
Джордж неуклюже пожимает плечами, на секунду полностью загораживая свет.
— Мне стоит знать, кому ты звонишь? — спрашивает Джордж.
— Никому особенному, просто Джерарду Уэю, — говорит Фрэнк. Просто Джерарду, всего лишь Джерарду.
— Джерард Уэй, — повторяет Джордж, растягивая гласные. — Это брат Майки, да? Такой мрачный и угрюмый.
Фрэнку тут же становится смешно, и он пытается подавить смех, потому что называть Джерарда «мрачным и угрюмым», с одной стороны, верно, но, с другой стороны, это полная чушь. Часы с Человеком-пауком, одеяло с машинками и пижама со Снупи как-то не очень подходят под определение «мрачного и угрюмого».
— Ага, — отвечает Фрэнк. Ему не стоит думать про то одеяло с машинками, особенно сейчас, когда он лежит голый под тонким покрывалом, а Джордж медленно проходит в комнату. Фрэнк с неловкостью поёрзывает, и Джордж останавливается, разворачивается и включает в комнате свет.
— Прости, прости, слишком ярко? Ты проспал целый день. Я не знал, стоит ли тебя будить, ты был таким уставшим…
Фрэнк медленно приоткрывает зажмуренные глаза.
— Всё в порядке, мне всё равно больше нечего тут делать.
— Точно, — говорит Джордж, явно не зная, куда деть свои большие руки. — Да. Ладно. Как говорил мой покойный отец, на добро надо отвечать добром. Но я всё равно скажу Линде, что ты звонил другу.
До Фрэнка доходит, что Джордж наверняка осознаёт, что ему тоже достанется от мамы Фрэнка за это. Раз она работает в двойную смену, то вероятность того, что она рассердится на несоблюдение правил, взлетает до невиданных высот.
— Так что, э-э, вот, да, — продолжает Джордж, пятясь назад. — Я попытаюсь что-нибудь приготовить. Или просто что-то подогреть. А ты пока позвони своему приятелю.
— Но ведь я не сделал тебе никакого доброго дела, — вдруг выпаливает Фрэнк.
Джордж останавливается в дверях, и на его губах появляется широкая и странная улыбка. Радостная или, может, самодовольная.
— Ещё как сделал, — говорит он.
***
Фрэнку приходится набрать Джерарда около пяти тысяч раз, прежде чем этот тупица поднимает трубку. Фрэнк за это время успевает понервничать и даже разозлиться. Серьёзно, это ведь может быть его последним телефонным звонком до восемнадцатилетия.
— Э-э? — отвечает Джерард, подтверждая свой статус тупицы.
— Ёбаный в рот, когда ты научишься держать телефон где-то рядом с собой? — говорит Фрэнк.
— Фрэнки, — нечётко бормочет Джерард. — Я такой пьяный, детка.
Беспокойство и злость поднимаются во Фрэнке с новой силой. Если Джерард сейчас пьёт, то Фрэнк должен делать это вместе с ним.
— Блять, — говорит Фрэнк. — Сука.
— Майки заперся в своей комнате, — беспечно продолжает Джерард. — Разговаривает с этим, как его там, ну, ты знаешь…
— С Питом, — подсказывает Фрэнк.
— И это продолжается уже где-то час, серьёзно, блять. Фрэнк, Фрэнк, ты должен к нам прийти. Я собираюсь устроить марафон фильмов Тима Бёртона, но без тебя будет не так здорово.
Фрэнк сворачивается в клубочек на кровати. Он уверен, что сейчас драматизирует, но, блять, Тим Бёртон и пьяный Джерард — это лучшее сочетание вещей на свете, и оно всегда заставляет Фрэнка хохотать до колик в животе.
— Без тебя будет не так здорово, — снова повторяет Джерард.
— Пиздецки не здорово, — говорит Фрэнк.
— Ага, — соглашается Джерард и вздыхает. Потом добавляет: — Вздыхаю. — Потом хихикает.
— Но зато я могу поговорить с тобой по телефону, — добавляет Фрэнк. — Со мной нянчится ёбаный Джордж, и он решил, что будет налаживать со мной отношения, потому что он хочет жениться на моей маме.
— Э-э, Джордж… — говорит Джерард, словно не может понять, о ком говорит Фрэнк. — А, да, Майки рассказывал, что он немного странный, но вроде нормальный. Это забавно, потому что ты всегда так жалуешься на него, словно он сам чёрт и Джордж Буш в одном лице. Или чёрт и дьявольский сын Джорджа Буша. Но я думаю, ты, э-э… Думаю, тебе просто так кажется, э-э. Кажется… с твоей точки зрения.
Фрэнк переворачивается на спину и поворачивает голову набок, чтобы телефон просто лежал у него на ухе. Он почему-то всё ещё чувствует усталость, хотя и проспал весь день, а его желудок сжимается всё сильнее и сильнее. Фрэнк старается отвлечься от этого и отвечает:
— Я, ну, типа… Думаю, он нормальный. Но у нас сейчас куча всего странного происходит, серьёзно.
— Мне приснился сон, в котором я тебя не убивал, Фрэнки.
— Да?
— Он был совсем не таким, как мои остальные сны. Мне постоянно снятся кошмары, но в этом сне… Там ничего не происходило, мы просто сидели в лесу в свете солнца, пробивающемся между веток. На тебе была та футболка с Бэтменом и Робином. Я положил свою руку тебе на спину, и она была такой тёплой, потому что нагрелась от солнца. Вот и весь сон. Он был таким… Таким… Таким важным. Я даже мог почувствовать запах, ну, знаешь, хвои, и земли, и всего такого.
Фрэнку приходится свернуться обратно в клубок, прижать к себе коленки и глубоко вздохнуть. Медленный и мечтательный голос Джерарда словно стягивает его всего, как резинка, которая очень скоро порвётся.
— Я понимал, что сплю, — продолжает Джерард, понижая голос. — Всё было таким невероятным, лес казался огромным. А мы были такими маленькими, и тёплыми, и… Я даже не могу понять, какие чувства он во мне вызвал. Хотя обычно понимаю. Я сел рисовать тем утром. Ну, скорее днём. Вечером. Неважно, я нарисовал этот сон в двух версиях, потому что у меня были такие двойственные ощущения, понимаешь? На одном рисунке было больше жёлтого, он получился таким счастливым и просто, блять, переполненным… ёбаной надеждой и предвкушением. А на другом я не стал рисовать солнце, потому что оно тоже, ну… Я имею в виду, потому что мои чувства тоже были где-то, но внутри. Ты понимаешь, о чём я? Мне немного сложно объяснить, что я хочу сказать.
Когда Джерард сильно напивается, ему требуется немного больше времени, чтобы добраться до сути своего рассказа, но на самом деле разница между его пьяной и трезвой речью просто минимальна. Её почти не существует. Как только он начинает говорить, его может выдать лишь то, что он говорит более нечётко и немного чаще запинается, чем в трезвом виде. Если Фрэнк выпивает столько же, он с трудом вообще может сказать хоть что-то, не потеряв своей мысли и не начав хихикать как придурок. Но вот Джерард не сокрушим.
Фрэнк сильно зажмуривает глаза и говорит:
— Ёбаное дерьмо, Джерард, это такой отстой.
За этим следует короткая пауза, в течение которой Фрэнк просто слушает, как Джерард дышит, шуршит чем-то и покашливает, а потом Джерард произносит:
— Я тут вспоминал о лете.
— Ну разумеется, — отвечает Фрэнк, хотя это не так уж и очевидно: пусть Джерарду и снилось лето, это не значит, что он до этого вспоминал о нём. Джерарду может присниться что угодно.
— О прошлом лете, Фрэнк, — торопливо говорит Джерард, теперь повышая голос. — Когда Пит с Майки, ну, ты знаешь. Ты знаешь.
— Трахались как бешеные кролики, — вставляет Фрэнк. Он открывает глаза и принимается разглядывать свои пальцы. Он сжевал свои ногти под корень, и это выглядит мерзко. Ему надо подпилить их или что-то такое. А потом покрасить чёрным лаком.
— Мы просто сидели вместе, смотрели фильмы и накуривались, и, ну…
— А могли бы тоже трахаться как бешеные кролики, — говорит Фрэнк, принимаясь обкусывать кутикулы на большом пальце, потому что ногтя там уже почти и не осталось.
— Но уже поздно, — бормочет Джерард. Он начинает мямлить сильнее, словно уже совсем выдохся и не может больше болтать. — Я так устал.
Фрэнк перекатывается на спину, прижимаясь лицом к одеялу. Телефон падает с него на одеяло, а по нему скатывается на пол. Боже. Фрэнк придвигается ближе к краю и свешивается с него, чтобы поднять телефон, при этом вспоминая, как делал что-то похожее на кровати у Джерарда.
— … слишком сильно, — заканчивает Джерард, когда Фрэнк снова подносит телефон к уху.
— Что?
— Что?
— Да ничего, я просто уронил телефон, я тебя не слышал.
— А?
— Я тебя люблю, — говорит Фрэнк. Сейчас, конечно, не самый подходящий момент: Джерард пьян, а сам Фрэнк висит на кровати вниз головой. Но плевать. Ему нужно было это сказать. Он на всякий случай повторяет это ещё раз, вдруг Джерард не услышал.
— Я тоже тебя люблю, — отвечает Джерард, но его голос звучит как-то отдалённо и невнятно. — Расскажи мне что-нибудь.
Фрэнку кажется, что Джерард скажет ещё что-нибудь, но тот просто молчит и тихо дышит в трубку. Тогда Фрэнк говорит:
— Что-нибудь.
— Иди нахуй, Фрэнки, — фыркает Джерард. — Что за хуйня. Это так глупо.
— Это ты расскажи мне что-нибудь, пьяный мальчик. Ты ведь у нас такой смешной.
— Мой первый раз был с одним парнем из Хилла, — внезапно сообщает Джерард, словно в этом нет ничего особенного.
— Чего? — Голос Фрэнка напоминает какой-то писк.
— Ну да, — продолжает Джерард всё так же отстранённо. Он словно сейчас где-то глубоко в своих воспоминания и пытается вырыть что-то дельное в этой куче мусора. — Это было прямо перед тем, как я уехал в колледж. Летом. Я не рассказывал никому об этом, даже Майки.
— Ого, что…
— Кроме Елены, — говорит дальше Джерард, начиная дышать чаще. Фрэнк открывает глаза, глядя на пятна света, лежащие на шторах. — После того как… ну, после всего… после того, как нас поймали**. Я вернулся домой и плакался ей об этом, потому что я не мог рассказать даже Майки, мне было так стыдно.
— Чего, бл…
— Я никогда не поступлю так с тобой, Фрэнки. Я клянусь, я не дам никому причинить тебе боль. — Из динамика доносится какой-то удар и шуршание, а потом снова раздаётся голос Джерарда, настойчивый и уверенный. — Я обещаю.
— Я тоже обещаю, — говорит Фрэнк.
— Нет-нет-нет, — перебивает Джерард, — ты не понимаешь.
— Иди нахуй, Джерард, я, блять, обещаю, — резко произносит Фрэнк. — Тебе тоже нужна защита, тупой мудила.
Но Фрэнк уверен, что Джерард прав: он действительно не понимает. Но ему не хочется уточнять у Джерарда, о чём он говорит. Особенно сейчас, когда Джерард такой пьяный. Будет неправильно выпытывать у него всё именно теперь, это просто нечестно — заставлять его рассказывать свои секреты, пока он пьян и не может держать язык за зубами.
Но Джерард уже меняет тему, снова хихикая:
— Ты говоришь прямо как, ну, не как моя мама, но как мама. Как какая-нибудь курица-наседка.
— Джерард, кончай, блять, пить, ты уже несёшь хуйню, — говорит Фрэнк. Наверное, Джерард прав, и он сейчас прямо как обеспокоенный родитель, но Джерард прямо нуждается в том, чтобы его кто-то остановил, боже.
— Я не пью, — отвечает Джерард. — Я не… Не думаю, что я так уж много выпил, я просто забыл, что… О, вот о чём я, ты же знаешь, как ксанакс и алкоголь вместе… Ну, это такое забавное чувство. Наверное, меня скоро стошнит. Не помню, но, кажется, мне было плохо, потому что у Майки была истерика. Это не очень заметно по его виду, но я точно знаю.
— Э-э, — говорит Фрэнк, но Джерард ещё не закончил.
— И он выгнал меня из своей комнаты, потому что ему надо было позвонить Питу. И он почти что плакал, я тогда хотел обнять его, но вместо этого принял пару таблеток и попытался поиграть в Halo. Меня убивали буквально через каждую секунду, а потом я обжёгся сигаретой, и вот тогда-то я и понял, что этот день просто полное дерьмо, и украл мамин джин. А я, блять, ненавижу джин.
После короткого молчания Джерард добавляет:
— Мама тоже ненавидит джин, поэтому я даже не знаю, зачем мы его купили.
— Может… — пытается встрять Фрэнк.
— Наверное, мама думала, что раз он никому не нравится, то никто его не выпьет. Кажется, это не сработало. Серьёзно, меня, блять, сейчас стошнит. Фу, чёрт. Я даже не могу встать кровати. И не могу перестать говорить. И не хочу. Я так сильно люблю тебя.
Потом раздаётся какой-то звук, а за ним полная тишина.
— Я тоже люблю тебя, — говорит Фрэнк в пустоту, понимая, что Джерард только что повесил трубку, потому что он пьяный тупица.
Фрэнк снова роняет телефон на пол и яростно дёргает одеяла, пытаясь найти край, чтобы залезть под них, потому что ему не хочется вставать. Ему стало в миллион раз хуже, чем было до того, как он позвонил Джерарду, но в то же время почему-то и лучше, словно две половинки его мозга разделились и начали работать независимо друг от друга. Он пытается представить себе, как это бы выглядело, но в его голове это изображение получается каким-то мультяшным, с кучей крови, на нём его череп раскололся пополам, а глаза выпучились. Если бы он умел рисовать, он бы нарисовал это и подарил Джерарду. Типа «посмотри, что ты со мной сделал, мудак».
Фрэнк снова начинает ощущать себя полнейшим неудачником. Он встаёт с кровати, поднимает телефон и спускается вниз, чтобы помочь Джорджу на кухне и проследить за тем, чтобы тот не подсунул мясо в еду. Фрэнк запрещает себе даже вспоминать о Джерарде. Может, если он будет себя хорошо вести, Джордж разрешит ему посидеть за компьютером.
***
* Ну вы же знаете, что у картошки есть глазки. Можете погуглить, если вы не в курсе, но я предупреждаю, что картинки по этому запросу просто какой-то шок-контент.
** В общем, в первой части (Everyday Mysteries) упоминается момент, когда Джерард вернулся домой с пораненной рукой, и ему тогда ещё накладывали кучу швов. Так вот, об этом не говорится ни в Найтсвимминге, ни в предыдущей части, но его поймали вместе с тем парнем из Хилла, и в тот момент, когда за этого парня надо было вступиться, Джерард струсил. И ему было настолько стыдно, что он разбил какое-то стекло, не знаю. Поэтому теперь он обещает Фрэнку, что никогда не поступит вот так же с ним: не бросит его, когда того надо будет защитить.
