***
Сегодня довольно солнечно, и в обеденный перерыв он видит Пита Вентца, лежащего на траве возле общежития. Рубашка Пита снята, и он светит своими татуировками. Фрэнку так хочется татуировку, что это даже не смешно, но Питу уже восемнадцать, а Фрэнку придется прождать еще целую вечность до того, пока ему можно набить себе что-нибудь. Хотя его папа пообещал раскошелиться на одну в качестве подарка. Папа стал нравиться Фрэнку куда больше после того, как он переехал и женился на красотке. Все ключицы Пита усыпаны засосами, которые похожи на новые уродливые татуировки. — Привет, Пит, — говорит Фрэнк. — Хорошо провёл вчерашнюю ночь? — И ты знаешь ответ, Айеро, — отвечает Пит, не удосуживаясь открыть глаза. — И да, я хвастаюсь. А ты завидуешь. Фрэнк правда завидует, но не по той причине, о которой думает Пит. — Я аж позеленел и расчувствовался[1], —говорит он. — Ты позеленел и перепутал значение метафор. Фрэнк снова смотрит на татуировку колючей проволоки, обвивающую шею Пита, и на странную летучую мышь и вздыхает про себя. «Быть подростом — не наказание за прошлые грехи, хоть порою и кажется, что это так», — несколько месяцев назад сказала ему мать в редкий момент их взаимопонимания. Фрэнк считает, что если это правда, то тогда всё ещё хуже. Тогда он страдает вовсе ни за что. — Передавай привет Майкиуэю, — произносит он и плетётся прочь. — Передам! Своим языком! — кричит ему вслед Пит.***
Фрэнк никогда не общался с Отцом Лери, обмениваясь с ним лишь «здравствуйте» и «до свидания» возле церковных дверей, так что он не знает, чего ему ожидать. Он клянётся матери держать язык за зубами, но при этом скрещивает пальцы в карманах. Не стоит давать подобные обещания, потому что иногда (почти всегда) он просто не может их сдержать. Он не обзывает сакристию[2] закулисьем и не говорит «Так вот где творится магия!», когда заходит внутрь, и это уже небольшая победа Фрэнка над собой. Отец Лери высокий, полный, у него пышные седые волосы, и он действительно ёбаный ирландец. «Он довольно неплох для мика[3]», — однажды сказала тётя Франческа его маме. После того как она ушла, мама провела с ним беседу по поводу того, что он не должен называть кого-либо миком и ему не стоит вообще слушать то, что говорит тётя Франческа. — Здравствуй, Фрэнк, — говорит Отец Лери, глядя на него сверху вниз. Он, кажется, выше Фрэнка на полметра. Фрэнк словно на допросе у ирландского светловолосого Чубакки. — Как твои дела? — Все хорошо, Отец, — отвечает Фрэнк. Ему просто нужно оставаться спокойным. — А у Вас как? — Великолепно, Фрэнк. Великолепно. Мне нравится общаться с юными прихожанами. — Он садится за большой дубовый стол и жестом предлагает Фрэнку занять место напротив. Затем он складывает ладони вместе, и вокруг его глаз под кустистыми белёсыми бровями появляются морщинки. Его глаза имеют ярко-голубой цвет, свойственный ирландцам. «Дамблдор», — думает Фрэнк и жалеет, что не принес сюда с собой вилку или какие-нибудь плоскогубцы. — Твоя мать сказала, что у тебя какие-то проблемы. — Не-а, — говорит Фрэнк. — Я чувствую, когда от меня пытаются отделаться, — отрезает Отец Лери, и Фрэнк заинтересованно отклоняется назад. Ага, теперь они играют по-грязному. — Слушай, Фрэнк, я знаю, что ты рос без отца, а это очень сложно и тяжело, особенно в твоём возрасте. Из-за этого ты иногда можешь поступать немного… несдержанно. — Я знаю, ага, — произносит Фрэнк. — Ты уже почти мужчина, — говорит Отец Лери и смотрит на Фрэнка тяжёлым взглядом, означающим «только попробуй закатить глаза, панк». Фрэнк просто глядит на него. — Не переживай, мне не нужно, чтобы ты рассказывал мне о своих желаниях. Я знаю всё о подростках и о их побуждениях. Я просто намекну, что умеренность во всём угождает Богу. — Ладно, — отвечает Фрэнк. — Ты уже, наверное, экспериментировал с девушками. Вы, молодые, всегда так торопитесь повзрослеть. А потом проводите остаток своей жизни, желая вернуть молодость. — На самом деле, нет, — говорит Фрэнк. — Меня не интересуют девушки. — Хм-м, — выдаёт Отец Лери. — Это не беспокоит тебя? Фрэнк трясёт головой. Постоянно моргающий глазами Отец Лери немного его пугает. Всё это место довольно жуткое: эти голые стены, выгибающиеся под потолком, странные церковные принадлежности, распиханные по верхушкам шкафов, и массивная тёмная мебель. Наверняка здесь повсюду ползают пауки. А под каменным полом находятся склепы со скелетами. О да, ещё больше пауков. — Меня беспокоят пауки, — отвечает он. — А девушки ничего так. — Твоя мать говорила, что ты не уважаешь старших. Я заметил это. — Ага, такое бывает, — говорит Фрэнк. — Не хочешь ли объяснить это? — Хорошо, — отвечает Фрэнк, — ну, например, все повторяют, что никогда не нужно лгать. Но если ты будешь всегда говорить правду, то в какой-то момент выяснится, что ты не уважаешь старших. Что насчёт этого? Снова моргание. Отец Лери может действительно страшно пялиться. — Ну, Фрэнк, истина может быть жестокой, если ты не будешь осторожно подбирать слова. Она может использоваться как оружие. — Здорово, — говорит Фрэнк. — Это мне нравится. — Можешь быть полностью честным со мной, Фрэнк. Ты должен просто научиться следить за своим языком, чтобы не сказать людям чего-то грубого. Ты понял? — Вы имеете в виду, мне нужно лгать? — Просто следуй правилам. Они придуманы не без причины. — Смотрите, Отец. Что насчёт того… Стойте, всё же конфиденциально, да? Я не хочу, чтобы моя мама знала правду, если вы понимаете, о чём я. — Это только между мной и тобой, Фрэнк. — Хорошо. Так вот, правда в том, что мне нравятся парни. То есть я хочу, чтобы они засовывали свои руки мне в штаны. И как это может соответствовать правилам? Отец Лери вздыхает. — Меня все устраивает, — продолжает Фрэнк. — Ну, серьёзно. Это довольно классно. Мне нравятся парни. Парни — это замечательно. — В такой ситуации церковь… — Ага, точно, — перебивает Фрэнк. — Вы не можете мне сказать ничего кроме «не делай этого». Правильно? Поэтому, ну, знаете. Вы не можете мне помочь. И мне не нужна помощь. — Но она нужна тебе, Фрэнк, — говорит Отец Лери. — Не от Вас, — отвечает Фрэнк. — А это, наверное, правда, — Отец Лери улыбается. У него даже зубы белые. А потом он мигает глазами. — Я был молодым где-то в шестидесятых, мальчик. И меня воспитывали далеко не монахини. Но, в любом случае, я не могу тебе ничего посоветовать. — Эй, да какая разница. И я не ожидал ничего другого. — В мире так много вещей, в которых можно разочаровываться, не так ли? — Не нужно обобщать, — говорит Фрэнк. — Со мной всё в порядке. Было приятно с Вами пообщаться, Отец. — Не начинай врать, Фрэнк. — Пытаюсь следить за своим языком. — Он встаёт и протягивает священнику руку. — Спасибо за разговор, Отец. — Поговори со своей матерью, — отвечает Отец Лери и пожимает его ладонь. — Ты ничего не боишься, но ты ещё очень молод. Ты не всезнающ.***
Он засыпает в машине по пути домой, потом с трудом остается бодрствующим во время выполнения домашнего задания — последнего в летней школе! — и отправляется в кровать в полседьмого. Ему снятся сны про церковь, и просыпается он утром лишь тогда, когда мама приходит будить его.***
Пятница В этот раз после школы его мать заставляет его подстричь газон, а потом сделать ещё кучу разных вещей во дворе. Ёбаный Джордж затих, занимаясь какой-то фигнёй в гараже. Скорее всего, он конструирует там повсюду новые ловушки из банок краски и ещё из какого-нибудь дерьма. — Фрэнк, постарайся вести себя хоть немного дружелюбнее с Джорджем, — просит мама, когда Джорджа нет поблизости. — Ради меня? — Я и так дружелюбно веду себя с ним ради тебя, мам. — Я хотела бы… — начинает она и раздражённо замолкает. — Я бы хотела, чтобы ты дружил с кем-то, у кого есть отец. Он не может удержаться от расстроенного джерардовского жеста рукой. — Мам, в чём твоя проблема? Она должна сказать ему спасибо хотя бы за то, что он не добавил джерардовское «сука» в конце предложения. — У тебя ведь есть друзья в Хилле? — Конечно, — отвечает он. Трэвис замечательный дилер, он никогда никого не обманывает, и его травка отличная. А Пит Вентц просто забавный засранец. Можно считать за друзей. — Кажется, я не видела Донну Уэй на мессах после её развода, — говорит мама, морщась. — И я ни разу не замечала там её сыновей. — Они нерелигиозные, — произносит Фрэнк, пожимая плечами. Он думает, Джерард бы обжёг руку, прикоснувшись к ручке входной двери в церковь. Майки бы заснул внутри через пять минут. Это, наверное, было бы очень смешно. Единственный раз, когда он видел их где-то рядом с церковью, были похороны их бабушки. Тот день был одним чёрно-серым размытым пятном. Джерард и Майки с усталыми лицами и покрасневшими глазами тогда так крепко держались за руки, что костяшки их пальцев побелели. Фрэнк смотрел на них тогда, понятия не имея, через что им приходится пройти, и горячо надеялся, что в ближайшем будущем ему не придется это выяснить. Ему кажется, что это всё тогда стало своеобразным открытием для него. Он был ещё таким ребенком той осенью, что это даже удивительно. Хотя Джерард прошлой осенью уже был взрослым. И позапрошлой тоже, а Фрэнку тогда было всего лишь тринадцать. Странно. Он решил никогда не поднимать это тему с Джерардом. Наверное, именно это и имел в виду Отец Лери, советую держать язык за зубами рядом с чувствительными людьми. — Почему здесь повсюду разбросаны банки с краской? — кричит Джордж из гаража.***
Суббота Майки звонит ему субботним утром около одиннадцати. — Чувак, — говорит он. А потом какое-то время молчит. Фрэнк чувствует, как по его спине ползет паучок беспокойства на своих восьми ледяных лапках. — Что? — Я скажу это только один раз, — голос Майки ровный и тихий. — Не причиняй боль моему брату. Фрэнк не знает, что ему на это ответить. — Ага, вот, это всё, что я хотел сообщить, — произносит Майки с облегчением. — Стой, Майки, — быстро говорит Фрэнк. — В каком плане «не причинять боль»? — В эмоциональном, Фрэнк! Мне плевать, если ты устраиваешь ёбаные… сеансы БДСМ с… О БОЖЕ МОЙ, я только что повредил свой мозг, блять, спасибо. Ну ты понял меня! — Тон голоса Майки как-то совершенно естественно и гладко переходит с облегчённого на раздражённый, а потом на визгливый. Фрэнк впечатлён. — Серьёзно, Майки, угрозы от тебя звучат немного смешно, но то, что ты хочешь защитить Джерарда, довольно классно, — говорит Фрэнк. — Нет, это действительно классно. Я люблю вас, парни. Правда. — Он немного вытягивает слово «правда», произнося его сладко и соблазнительно, и Майки снова пищит. — Давай никогда больше не обсуждать это, хорошо? —просит Майки. — Ничего особенного не произошло, — ухмыляется Фрэнк. Ему даже нравится, что Джерард не может хранить секрет от Майки и пару секунд. Это мило. — Но всё равно передай Джерарду, что я его люблю. — Заткнись! Я вешаю трубку! — Ладно! Я приду, когда за мной не будет слежки, хорошо? Майки отключается, ничего не ответив. Его так легко напугать. Хотя Фрэнк теперь тоже немного боится. Если Джерард обсуждал всё с Майки, очевидно, что правило «ничего не происходило» больше не работает. «Боится» — немного неправильное слово для описания его эмоций. «Волнуется»? Наверное, он волнуется. А может, и боится. Волнуется и боится. Он определённо больше не так сильно расстраивается из-за того, что должен красить забор вместе с мамой и ёбаным Джорджем. Но он всё равно раздражён, потому что мама на этих выходных явно преследует цель создать семейное единение и прочее дерьмо. Около шести часов ему кажется, что он может незаметно сбежать, но мама замечает его в самый последний момент, а ёбаный Джордж маячит за ней как высокое блондинистое дерево. — Я иду к Майки, — говорит он. Невероятно неожиданно, ведь он посещает только два места, а музыкальный магазин Боба не работает по субботам после шести. Она поджимает губы. — Майки Уэй не учит меня не уважать старших, — осторожно произносит Фрэнк. «Ведь это делает Джерард», — радостно думает он. Его мать многого не знает о Джерарде. Вообще, его мать осведомлена о существовании Джерарда только благодаря безумным выдумкам о нём, которые ходят по всему городку. Для женщин из церкви Святой Марии Джерард ужасный и печальный пример того, что происходит, когда родители, церковь и школа не успели заметить предупреждающие знаки. А Майки, по их мнению, прелестный и невинный, и у них у всех, скорее всего, есть секретные планы по его усыновлению на тот случай, когда грядёт неизбежное. — Возвращайся к одиннадцати, Фрэнк, — говорит ёбаный Джордж. Мама кладет ладонь на его мускулистую и покрытую веснушками руку, словно говоря «я разберусь с этим». Ну, по крайней мере, она ещё не позволяет Джорджу командовать. — Возвращайся к одиннадцати, — повторяет она. — Да, мэм, — отвечает он. Он вернется за пятнадцать минут до этого времени, в постели будет ровно в одиннадцать и снова улизнёт в полпервого ночи. Остаток лета будет его, сучки. Он в ужасающе узких джинсах Майки и глупой футболке Джерарда с Бэтменом и Робином. Мама корчит гримасу, видя это, и выглядит немного растерянной, видимо, пытаясь вспомнить, когда она могла купить такие вещи Фрэнку.***
Ни Майки, ни Джерарда нет в их комнатах, поэтому Фрэнк обходит дом и направляется к заправке. Миссис Уэй сидит за прилавком, как обычно вся в чёрном, с завитыми платиновыми волосами. Фрэнку нравится миссис Уэй, но ещё она пугает его. Майки и Джерард выросли фриками не без причины. Любовь к мыльным операм — это одно, но, серьёзно, ни у кого не должно висеть так много голов животных в гостиной. «У нас в семье никто никогда не охотился» — однажды рассказал ему Майки. «Дедушка подбирал сбитых на дороге животных, чтобы попрактиковаться на них в набивке чучел, честное слово. А мама иногда покупает чучела на аукционе. Думаю, она делает это, чтобы почтить его память. Знаешь, он же был её отцом». — Привет, Фрэнк! — весело говорит она. Кажется, ей всегда приятно видеть его. Может быть, она радуется ему, потому что он общается с Джерардом. — Хочешь содовую? — Спасибо, миссис Уэй, — вежливо отвечает он. Его мать может гордиться. Он всегда вежлив с миссис Уэй. Он умеет уважать старших. Особенно, когда они выглядят так, словно могут наслать на него проклятие. А ещё миссис Уэй никогда не обращается с ним как с каким-то недоразумением, и это приятно. — А где, ну, знаете, ваши дети? — Мальчики в подвале, сладкий. И тот юноша из Хилла с тату, которую он любит всем показывать, тоже здесь. У него такие узкие штаны, словно на дворе снова 1973. О, вижу, у тебя такие же. — Это джинсы Майки, — говорит Фрэнк и ухмыляется ей. Она усмехается в ответ. Это немного жутко. Она протягивает ему колу через прилавок. — Ну, тогда всё ясно. Мне кажется, что Майки никогда не потолстеет, что думаешь? — Было бы странно видеть полного Майки, — отвечает Фрэнк. — Эм, в подвале-подвале, мэм? Или, ну, в их старой комнате? — Они наконец-то решили разобрать этот беспорядок, солнышко, — она теребит волосы, немного распушая их. Этот жест напоминает ему Джерарда, хотя тот внешне совершенно не похож на миссис Уэй. Но он без сомнения её сын. — Им просто нужно время. Я не хочу давить на него. Я имею в виду, на Джерарда. Он так тяжело перенес смерть мамы. Фрэнк кивает. — Переезд в её комнату уже большой шаг для него, — продолжает миссис Уэй, постукивая по прилавку заострённым ногтём, покрытым чёрным лаком. Это самый взрослый человек из всех знакомых Фрэнка, который красит ногти чёрным. Миссис Уэй такая готичная. — Иногда… иногда я задумываюсь, что мне нужно было сделать по-другому. Чтобы он не вырос таким проблемным. — Но он хороший, — говорит Фрэнк. — Проблемный — да, но он хороший человек. Она грустно улыбается ему. — Ты такой чертовски милый мальчик, Фрэнки, — произносит она. — Не рассказывай своей маме, что я ругаюсь при тебе. Иначе она больше не пустит тебя сюда. — Я бы никогда не рассказал, миссис Уэй, — отвечает Фрэнк и берёт банку колы. — Пойду поищу их в подвале. Он бежит обратно и, как обычно, залезает в подвал через окно. Они успели передвинуть из-под окна комод, поэтому полёт Фрэнка оказывается более долгим, чем он рассчитывал. Он ударяется руками и коленями об пол, а банка колы откатывается в сторону. Хотя неожиданное падение — это довольно классно. Фрэнк любит сюрпризы. Он поднимается с пола и принимается изучать саднящие ладони, когда Майки с Джерардом заглядывают в комнату. — Фрэнк, господи Иисусе, — произносит Майки. — Убрали комод, — говорит Фрэнк. — Учите меня держать ухо востро, да? — Привет, Фрэнк, — Джерард машет ему рукой. Майки тыкает его локтём в бок и исчезает в подвале. — Привет, Джерард, — отвечает Фрэнк. Потом повисает неловкая тишина. — Мы… мы прибираемся в подвале, — говорит Джерард. — Пит помогает. Если это вообще можно назвать помощью. — Я красил забор и весь день слушал, как ёбаный Джордж щебечет о ёбаном садоводстве, о его новой машине и еще хуй знает о чём. — Фрэнк ухмыляется Джерарду, проталкиваясь мимо него. Джерард не успевает отодвинуться с прохода, поэтому Фрэнк несильно и дружелюбно пихает его, пытаясь сказать этим «эй, между нами все хорошо». Джерард может и не понять этого. Иногда Джерард не видит смысла и в простейших намеках. — О да, ещё он пытался обсудить со мной бейсбол. Почувствовав его толчок, Джерард улыбается ему. — Серьёзно? — Серьёзно. Бейсбол. — Никто никогда не обсуждал со мной бейсбол, — говорит Джерард. Фрэнку кажется, что его голос звучит немного тоскливо. Джерард, наверное, единственный человек во вселенной, которого спорт волнует меньше, чем Фрэнка. Ну, ещё есть Майки, но Майки может создать иллюзию того, что поддерживает разговор, просто делая высокомерный и равнодушный вид. — Можешь прийти к нам покрасить забор и послушать его. Заодно погреешься на солнышке. — Буду как Том Сойер, — произносит Джерард. Фрэнк легко может представить себе Джерарда в шляпе. Потом он пытается представить, как Джерард убеждает своих друзей сделать за него всю работу, но это уже не так просто. У него нет такого большого количества друзей, даже если считать Боба и Рэя, к которым Джерард хорошо относится, но он не очень много времени проводит с ними вместе. Иногда, когда Фрэнк приходит в музыкальный магазин, Рэй спрашивает про Джерарда. Он, наверное, злится, что его бывший лучший друг из средней школы превратился в безумного отшельника и перестал звонить. Фрэнк бы чувствовал то же самое, если бы у него был лучший друг в средней школе. — Ты бы до усрачки напугал ёбаного Джорджа, — говорит он. — Он думает, что я малолетний преступник только потому, что у меня крашеные волосы. А уж если он увидит тебя с твоими длинными патлами и мёртвенно-бледной кожей, чувак, чувак. Он бы дрожал от страха. — Я бы испугал и твою маму, — произносит Джерард. — И она получила бы ордер, который запрещал бы мне приближаться к тебе. — Она ещё не знает худшего, — вырывается у Фрэнка, и он в ту же секунду хочет отрезать свой ёбаный язык, потому что Джерард аж побледнел и отшатнулся, услышав его слова, а Фрэнк, блять, подразумевал всего лишь травку и алкоголь, а не, ну, другую вещь. Дерьмо. — Эй, послушай… — Чуваки! — радостно вопит Пит Вентц, появляясь из глубин подвала с двумя одинаковыми стеклянными сферами. — У кого-то в роду были ведьмы! Айеро! Привет! Фрэнк кивает ему. Джерард засовывает руки в карманы толстовки и почти со злостью сжимает ткань. — Это место странное, — говорит Пит. Потом он замирает, хмурится и спрашивает: — Что такое? Джерард чешет бровь. Потом он трёт ухо. Потом он начинает водить костяшками пальцев по щеке. Место на шее Фрэнка начинает зудеть. Пит закатывает глаза. — Как я и сказал, странное. — Блять, — произносит Джерард. Он крутится туда-сюда, оглядываясь вокруг, словно забыл, где находится. —Майки? Ты убрал пиво в холодильник или что? — Конечно, — раздается голос Майки откуда-то из-за большой разбитой витрины, в которой на пыльном картоне разложены птичьи черепа, яйца и перья. — Не могу поверить, что они хранили всё это дерьмо. Фрэнк разглядывает красивое серо-белое пятнистое перо и интересуется: — Куда вы всё это денете? За этим следует небольшая пауза, и Фрэнк думает, что Майки и Джерард как-то умудряются обменяться взглядами, хотя они не могут видеть друг друга в этот момент. Потом Джерард отвечает: — Оставим важные для нас вещи, продадим ценные вещи, выбросим бесполезные вещи. — Он похож на третьеклассника, неохотно рассказывающего стишок на уроке английского. — Вау, — говорит Фрэнк. — Вы серьёзно занялись этим. Но вам понадобится, ну, много дней. — Сейчас мы просто просматриваем всё, — объясняет Майки. Слышатся звуки его движений, шорох перетаскиваемых по линолеуму коробок, его шаркающие шаги и шуршанье чего-то непонятного. — Мы не будем ничего выносить отсюда сегодня. — Мне действительно нужно будет сильнее напиться для этого, — произносит Джерард. Когда Фрэнк смотрит на него, он отводит взгляд вниз. — Мне уйти? — неожиданно спрашивает Пит. Он немного подпрыгивает на пятках, бегая глазами от Фрэнка к Джерарду. — Вы такие странные, что я сейчас чувствую себя болезненно-нормальным. Но мне серьёзно нужно идти. Майки! Из ниоткуда возникает Майки. Его волосы взъерошенные и немного грязные. Фрэнку кажется, что он видит паутину, прилипшую к его очкам. Ужасно. Ужасно и пугающе. — Пройдись со мной? — просит Пит. В этот момент Фрэнку хочется взглянуть на Джерарда, чтобы они оба одновременно скорчили бы лица «твой брат и его парень придурки, и сейчас они собираются пойти лизаться, ха-ха». Если бы не одно «но», ага. Он прислоняется к стене и наблюдает за тем, как Майки и Пит смотрят друг на друга с выражением «мы придурки, и сейчас мы собираемся пойти лизаться». Пит засовывает руку в задний карман джинсов Майки, когда они поднимаются по лестнице. Фрэнк выжидает секунды три, после того как они уходят, и говорит: — Ладно, Джерард, — а потом он замолкает, потому что он понятия не имеет, что собирается сказать. Пожалуйста, залезь ко мне в штаны. Пожалуйста, подари мне мой первый поцелуй, чтобы я убежал домой и написал об этом в свой дневник. Пожалуйста, перестань думать о плохом! Он открывает рот и произносит: — Мысли позитивно. Джерард задумчиво хмурит брови. Теперь он смотрит прямо на Фрэнка. И размышляет. Вся его остальная деятельность прекращена. Его рука перестает нервно теребить волосы и замирает прямо во время движения, так что пальцы все ещё запутаны в прядках. Он выглядит как те полуголые барышни на картинах, поправляющие свои волосы перед богато украшенными и позолоченными зеркалами. Здесь просто меньше золота и больше неравномерно прокрашенных черных волос. — Ага, ну, то есть, — продолжает Фрэнк, — прекрати пилить себя, мудак. — Он взмахивает рукой на ужасающий подвальный лабиринт паучьей смерти. — Вы разбираете всё это дерьмо. Это классно. Не переживай. Мысли позитивно. Джерард выглядит совершенно сбитым с толку. Не в положительном смысле. Скорее ошарашенным? Ошарашенным. — Мыслю позитивно, — неуверенно говорит он. — Да! Черт, да! — с энтузиазмом произносит Фрэнк. — Не хочешь пойти в твою комнату и поиграть в Battlefield? Это место пиздецки пугает меня. В ответ на это губы Джерарда растягиваются в крошечную улыбку. Она немного робкая и кривая, но Фрэнк доволен. Кризис пройден.***
Весь день держится жаркая и солнечная погода, и даже в полночь ещё тепло. Даже воздух пахнет теплом и таким летним ароматом травы и земли. Фрэнк встает на небольшую пружинистую лужайку и просто дышит какое-то время, всё ещё держась за верёвочную лестницу. Ему совсем не хочется спать, потому что он даже не ложился в кровать. Ну, он ложился, но только чтобы поиграть в тетрис на оригинальном геймбое, который ёбаный Джордж дал ему, когда Фрэнк в последний раз попал в больницу. Эта штука была сделана где-то в девяностых, когда Джерард был ещё ребенком, а Фрэнк, наверное, эмбрионом. И она довольно классная. Фрэнк невольно признаёт, что ёбаный Джордж хорошо ухаживает за своими старыми электронными приборами, и замечает, что ёбаный Джордж полон решимости расположить к себе Фрэнка, чтобы Фрэнк его любил, обнимал и называл папочкой. Как жаль, что он придурок и у Фрэнка уже есть папа. Он едет на велосипеде к Уэям не особо торопясь, потому что ему нужно подумать. Ему требуется какое-то время, чтобы заставить свой мозг работать, ведь он только и может что прокручивать в голове такие моменты, как, ну, рука Джерарда на его члене! И ещё он вспоминает то чувство, которое появилось сразу перед этим: чувство свободного падения его уверенности. Отчасти кажется, что вся та ночь — это странный и давнишний сон, спровоцированный травкой, такой туманный и отрывистый, а отчасти — что тогда началось что-то, что происходит до сих пор. Чувство свободного полёта возвращается, но уверенность нет. Он врезается в Майки, когда обходит дом, — врезается в буквальном смысле, чуть не сбивая того с ног. Сам Фрэнк действительно падает, приземляясь на четвереньки в траву. — Блять! — кричит Майки, начиная испуганно размахивать руками. Руки и колени Фрэнка всё ещё болят после сегодняшнего вечера, поэтому он пережидает, пока улягутся неприятные ощущения. Теперь на его штанах пятна от травы, а на левой ладони царапина. Он сидит на земле какое-то время, слизывая кровь и выравнивая дыхание. — Хорошо, что я оставил велосипед на парковке, —говорит он. — Чувак. Почему ты никогда, ну, не ходишь? Фрэнк косится на Майки. — Тут три с чем-то километра, парень, на велосипеде просто гораздо удобнее. Что это вообще за вопрос? — Я имею в виду, почему ты не ходишь, вместо того чтобы бегать, как ёбаный маньяк! — Майки снова вскидывает руками. — Я и есть ёбаный маньяк, Майкиуэй, — отвечает Фрэнк, скалясь зубами. — Я окружён маньяками, — говорит Майки. Фрэнк поднимается на ноги и обхватывает Майки вокруг груди, прижимая к себе. — Разве твоя жизнь не чудесна? Майки осторожно поглаживает его по спине, но не пытается оттолкнуть или ещё что-то. Майки вообще не особо любит обниматься, хотя он часто липнет к Джерарду, но Фрэнк полагает, что это происходит из-за того, что Джерард такой… Джерард. Из-за этой мысли Фрэнку тоже немного хочется помахать руками, но он просто стискивает костлявое тело Майки и отпускает его. Майки улыбается небольшой и счастливой улыбкой. Фрэнк уверен, что жизнь Майки сейчас действительно прекрасна по многим причинам. — Я собираюсь заставить Джерарда пойти со мной на пляж, — объявляет он. — Что ты будешь делать? Снова эта улыбка. — Пит одолжил машину у Гейба, — отвечает Майки. — Он заедет за мной. — Машину у Гейба? — переспрашивает Фрэнк. У него сейчас наверняка такое глупое выражение лица. — У Гейба Сапорты? — Ага, — говорит Майки. И пожимает плечами, словно в этом нет ничего особенного. Грёбаный скромничающий засранец. — Пит вроде как дружит с Гейбом. Я не знаю, блять, чувак. Думаю, Гейб был впечатлён его правым хуком снизу или что-то такое. Кажется, у Пита есть какая-то суперсила. Фрэнк вспоминает о том, что не нужно стоять с открытым ртом. — Наверное, управление разумом. Господи. — Да, возможно. Мне пора идти, ладно. Удачи с попытками уговорить Джерарда приблизиться к воде. — Майки снова пожимает плечами и осматривается вокруг, идёт назад к дому, останавливается, поворачивает обратно и начинает идти в противоположном направлении. Фрэнк прыскает, а Майки толкает его плечом, проходя мимо, и не оглядывается назад.***
Фрэнк придумывает лучший план притащить Джерарда куда-то к воде прямо на ходу, и он заключается в том, что Фрэнк заходит к нему, говорит что-то типа: «Я иду на пляж! Я разденусь и буду плавать голышом в темноте! Замечательно!», а потом издаёт радостный возглас и убегает. И Джерард не может не пойти следом, потому что его богатое воображение показывает ему все ужасные способы, которыми можно умереть, купаясь в ночью в одиночку. Джерард видел такие в фильмах и читал о таких в книгах. И видел в своих кошмарах. Наверное, вот так вот манипулировать им не очень честно, но наблюдать за его реакцией действительно смешно. Нормальный пляж расположен на несколько километров выше по дороге, но здесь поблизости есть небольшая полоска шероховатого песка за деревьями, кустарниками и прочей растительностью. И это довольно классное место, если не обращать внимание на комаров, к тому же, сюда никто не ходит. Очень странно, что Уэи выросли рядом с озером, но так и не стали любителями погреться на солнышке, как все остальные дети, живущие на этом берегу реки. Фрэнк бы тоже вырос таким, но он настолько часто болел, когда был маленьким, что его мать не разрешала даже мочить ноги в озере. Он учился плавать в бассейне с подогревом. — Думаю, плавание не лучшая идея для тебя? — бормочет Джерард позади него, попадая под пятнистый и предательский лунный свет, просачивающийся между деревьями. Кажется, он пытался скопировать маму Фрэнка, но у него не получилось. — Ага, — отвечает Фрэнк. — Как и куча других вещей. — Просто проверяю. Я не собираюсь плавать. Только буду следить за тем, чтобы ты не утопился, вот и все. — Конечно, — говорит Фрэнк. — Там холодно. — Благодаря этому на твоей груди будут расти волосы, — произносит Фрэнк. — Нет, спасибо, — говорит Джерард. — Знаешь, есть такие пауки, ведущие ночной образ жизни, которые любят тусоваться возле воды… Фрэнк замирает. Его ноги очень хотят развернуть его в обратную сторону. Он старается не думать о больших (конечно, они большие) волосатых (и волосатые, без сомнений) пауках, поджидающих за деревьями. Он смотрит на Джерарда, который глядит на него в ответ. На его бледном круглом лице благодушное выражение, а его глаза большие и невинные… — Ты просто наёбываешь меня. Джерард сохраняет равнодушную гримасу пару секунд, а потом начинает хохотать, из-за чего Фрэнк планирует броситься на него и ударить. Но это не срабатывает, потому что Джерард разгадывает его намерения и ловит Фрэнка в захват. Он обхватывает шею Фрэнка рукой, готовясь отвесить ему щелбанов, но потом передумывает и просто почти ласково взъерошивает волосы Фрэнка, а другой рукой, лежащей на плече Фрэнка, сжимает ткань его футболки. Сердце Фрэнка начинает биться чаще, и ему становится трудно дышать. Его колени словно превратились в желе. Но Джерард тут же и без предупреждения отпускает его, и Фрэнку с трудом удаётся устоять на ногах. Фрэнк говорит: — В ответ на твою паучью чушь я скажу вот что: иногда наркоманы оставляют свои иглы после себя, знаешь, прямо на пляже. Как маленькие подарочки. Закопанные в песок. — Ты хочешь плавать один? — Блять, да на этом пляже никогда не было никаких наркоманов, — отвечает Фрэнк. Это, наверное, тоже правда. Он легонько тянет Джерарда за рукав. — Тут только мы, честно. — Я знаю, — произносит Джерард. — Я просто… Он замолкает. Фрэнк ждёт, когда он продолжит, но он не делает этого. Это первый раз, когда Джерард действительно не пытается закончить свою мысль. — Что? — Ничего. — А ещё Джерард не из того типа людей, которые говорят «ничего». Луна видна лишь наполовину, и она действительно очень яркая, но её свет довольно обманчив: предметы находятся не там, где кажется, а отсутствие цветов путает восприятие пространства и перспективу. Фрэнк концентрируется на том, чтобы не сломать пальцы ног о камни и корни деревьев. — Середина ночи очень красивая, — мечтательно произносит Джерард, когда утоптанную землю тропинки под их ногами сменяет сыпучий сухой песок. — Ну, середина ночи в реальной жизни. Когда я сплю, мне всегда снится город, не знаю, почему. Может, я читал слишком много фэнтези, события которых происходят в городах, и они заразили мой мозг своими ржавыми трубами, крысами и туннелями метро. Мне никогда не снился лес. Даже во снах с оборотнями. Никакого леса. — Ты перечитал «Город Грехов»[4], — говорит Фрэнк. Середина ночи правда очень красивая. Как и Джерард со своим бледным лицом, черными волосами и блестящими глазами. Он выглядит довольно горячо, будто готов высосать чью-то кровь. — Ты должен поплавать, чувак. Ты живёшь лишь раз! — Я задумывался о реинкарнации, — отвечает Джерард, хмурясь так, словно он Задумывается О Реинкарнации прямо сейчас. — Это более вероятная теория, чем, знаешь, Страшный суд. Ты борешься снова и снова, пока не поймёшь смысл жизни, а потом просто забвение. Больше похоже на правду, чем вечные муки ада или бесконечное блаженство. — Ага, — произносит Фрэнк. — Может, ты переродишься в рыбку. Или в тюленя. Или в выдру. Выдры очень милые, Джерард. — Да, выдры классные. — Джерард улыбается. — И у них такие маленькие лапки, правда? — Ага. Фрэнк спинывает ботинки. Песок прохладный, но не ледяной. — Ты правда пойдешь в воду? — с сомнением спрашивает Джерард. — Серьёзно. — Чёрт, да, — говорит Фрэнк, снимает толстовку, сворачивает её и кладет на траву. Он мысленно делает себе заметку хорошенько встряхнуть одежду, прежде чем снова надеть её. — Чудик, — комментирует Джерард и скрещивает руки на груди. Фрэнк ухмыляется ему и стягивает футболку. — Просто раздевайся и искупайся, чувак, — говорит он. — Это ты чудик со своей привычкой скрывать все части тела. — Мы все не можем быть сумасшедшими эксгибиционистами. — Здесь темно, — отвечает Фрэнк и складывает футболку на толстовку. — Ты не можешь, ну, эксгибиционировать, если тебя никто не видит. — Я тебя отлично вижу, — говорит Джерард, но он не смотрит на Фрэнка, а разглядывает стопку его одежды. Фрэнк без лишних раздумий расстегивает ремень и ширинку и избавляется от джинсов с нижним бельём. Он, конечно, хочет, чтобы Джерард разделся прямо сейчас и без промедления, но ещё он хочет плавать. Ему не удалось покупаться этим летом из-за учебы, и болезней, и… учебы, и ёбаных болезней, а потом, после жары в июне, была дерьмовая погода. Жить в трёх километрах от относительно чистого озера с относительно чистым пляжем и не плавать каждый день — ёбаное преступление. — Ты такой тупица, что не купаешься здесь все время, — сообщает он Джерарду. — У тебя даже нет оправданий, ты просто, я даже не знаю. Здесь так замечательно. — Я тупица, — подтверждает Джерард. Фрэнк знает, что Джерарда нельзя заставить сделать что-то, обзывая его. Он просто соглашается с любыми оскорблениями, и всё. Это как драться с ебучим облаком. Хотя теперь Джерард смотрит прямо на него, напряжённо и не моргая, и его выражение лица… Фрэнк не может понять, что оно значит, но по его рукам, груди, спине и вообще по всему телу бегут мурашки, но это не из-за холода, ведь ему не холодно. Дует мягкий, нежный и почти тёплый ветер. Он глядит на Джерарда, напрягаясь и думая: «Сейчас, давай, сейчас». Но затем Джерард моргает, отводит взгляд и говорит: — Я мёрзну только смотря на тебя, чудак. О, что за ёбаная ложь. Фрэнк разрывается между желанием ударить Джерарда в голень за грязное враньё и желанием встряхнуть его, чтобы вывести из задумчивости. Но озеро, тёмное и сверкающее в лунном свете, так близко, и если Джерард собирается и дальше быть таким скрытным, то Фрэнк пойдёт купаться. Ему необходима небольшая водная перезагрузка системы. Фрэнк задирает подбородок и вышагивает к краю озера. Ему нужно сперва потрогать воду ногой, потому что он понятия не имеет, какой может быть температура воды после всех этих дождей. Не так уж и холодно. Сначала вода немного щиплет кожу, но потом, когда он привыкает, она кажется замечательной. Первые десять шагов от берега озера вода доходит до ему колена, а потом следует резкий обрыв на глубину до двух метров, и Фрэнк забывает о нём в самый последний момент и уходит под поверхность как камень, от удивления нахлебавшись воды. Вода всё равно кажется мягкой, классной и удивительной, даже когда Фрэнк пытается вынырнуть, откашливается и отплевывается. Теперь он полностью прогнал от себя сон, его глаза немного жжёт, а его легкие пытаются сжаться до размера изюминки, но просто хочет нырнуть обратно в черноту. — Фрэнк! — зовет Джерард. Он звучит встревоженно. — Фрэнк? Фрэнк открывает глаза — он даже не заметил, что зажмурил их, и Джерард, всё ещё не снявший свою грёбную одежду, потому что он полный придурок, стоит прямо в воде перед обрывом с испуганным выражением на лице. Фрэнк смахивает волосы с лица и ныряет, быстро плывя под водой в сторону берега. Он всплывает в метре от Джерарда. — Ты хотя бы снял обувь, Джи? — спрашивает он. — Хм, — смущенно отвечает Джерард. — Я умею плавать, знаешь, — говорит Фрэнк. — Не все умеют! — произносит Джерард, беспомощно взмахивая рукой. — Рэй Торо не умеет плавать, к примеру. — Я знаю, — говорит Фрэнк. — Он сообщает мне об этом каждый раз, когда тема касается воды. Я, блять, пью воду из бутылки, а Торо такой: «Я не учился плавать!» Он нащупывает дно кончиками пальцев и плывёт вперёд, не вставая на ноги до тех пор, пока не оказывается на мелководье. Глаза Джерарда округляются, и это, блять, последняя капля: Джерард стоит тут как величайший в мире и самый красивый грёбаный придурок, в мокрых джинсах и в своих чёртовых ботинках, и у Фрэнка просто спирает дыхание. «Любить кого-то — полнейшее безумие», — думает он. А потом смотрит на Джерарда и кивает сам себе — признаться действительно так легко: «Да, я по уши влюблен в тебя, ты, ёбаный тупица». Господи боже. Он уже собирается сообщить это Джерарду, вау, он серьёзно готов сказать ему это сейчас, но Джерард прерывает все его намерения, резко выбрасывая вперёд руку, словно он падает и пытается найти опору, и с силой хватаясь за плечо Фрэнка. — Ебать, Фрэнк, — почти неслышно бормочет Джерард. А Джерард может быть и придурок, но он всегда чётко выражает свои мысли, если только не безнадёжно пьян. Насколько Фрэнку известно, сейчас он почти совершенно трезв. — Да, — ясно отзывается Фрэнк, и Джерард дергаёт его ближе к себе и заключает в крепкие, но немного отчаянные объятья, обхватывая мокрые плечи и спину Фрэнка и холодя его шею своим быстрым дыханием. — Ох, сука, — говорит Джерард, зарывается в волосы Фрэнка руками, а потом обхватывает лицо Фрэнка ладонями и целует его. Поцелуй не такой спокойный и медленный, как показывают в кино. Джерард забывает наклонить свою голову, поэтому они сталкиваются носами, и Фрэнк не знает, что нужно делать, и не может пошевелиться, а его губы трутся о его же зубы из-за напористости Джерарда. Это не совсем то, чего Фрэнк ожидал, но потом Джерард издает короткий разочарованный звук, чуть поворачивает голову Фрэнка и расслабляется, и больше нет никаких зубов и носов. Фрэнк всё ещё не знает, что делать, поэтому он неподвижно стоит на цыпочках, приподнявшись к Джерарду и цепляясь за его мокрую толстовку. Когда Джерард приоткрывает рот, он делает так же, а когда Джерард прикасается языком к его губам, Фрэнк толкается своим собственным навстречу ему. На секунду это просто кажется странным. Французский поцелуй относится к таким вещам, которые звучат бессмысленно в теории: зачем кому-то засовывать свой язык в чужой рот? Но Джерард снова двигает губами и подпихивает язык Фрэнка, а ресницы Джерарда щекочут его щёку, и тогда все смятение Фрэнка тонет в восторге. Он не перестает думать, что это странно, но ещё это грязно, горячо и непристойно, и Фрэнк готов целоваться до посинения. Он начинает возбуждаться, но в данный момент его это не беспокоит, он просто хочет прижаться ещё ближе и вот так вот посасывать язык Джерарда до конца жизни. Даже когда Джерард отстраняется, Фрэнк тянется за ним, вытягивая шею и, наверное, издавая какие-нибудь неловкие звуки. — Черт, — хрипло говорит Джерард. Фрэнк дергаёт его за толстовку. Джерард глядит на него потемневшими и блестящими в холодном лунном свете глазами. Фрэнк запускает руки в его спутанные и немытые волосы и тянет к себе, Джерард закрывает глаза и придвигается обратно, целуя его, и его руки сильнее сжимают голову Фрэнка. Фрэнк просто вжимается бёдрами в Джерарда. Джинсовая ткань почти приносит боль его обнажённой и мокрой коже, но он не может остановиться. Фрэнк отпускает волосы Джерарда и хватает его руки, а потом талию, а потом задницу, забираясь в его задние карманы и цепляясь пальцами за шлёвки. Фрэнк пытается дышать через рот, и ему кажется, что он сейчас задохнётся, но он просто не может оторваться от Джерарда, чтобы вдохнуть. Спустя смехотворно долгое время он вспоминает, что можно дышать через нос. Он закатывает глаза. — Фрэнк. Фрэнк. Фрэнк. Фрэнк, — повторяет Джерард, снова заканчивая поцелуй и всё ещё касаясь своим ртом губ Фрэнка. — Что? — спрашивает Фрэнк. Он не перестаёт потираться членом о грубую ткань джинсов Джерарда, даже если это не совсем приятно. Ему, блять, плевать. — Что? — Ты такой холодный, — отвечает Джерард. — Блять, нет, ни капли. — Ты… Мы… Э-э. — Джерард зажмуривается и мотает головой, чтобы прочистить мысли — Джерард действительно делает подобные вещи. Иногда он относится ко всей этой странной чепухе в своём мозгу так, словно это физический объект и он может вынуть его из головы, встряхнуть или изменить, всего лишь стукнув себя по лицу. — Нам надо вернуться домой. Фрэнк не хочет уходить. Сейчас он влюблён в это озеро так же сильно, как и в Джерарда. Они почти как одно целое. Вода внизу такая тёплая и манящая. Это просто воздух холодный, и ветер перестал быть ласковым, превращая капельки воды на его теле в ледяные шипы. — Просто, просто поцелуй меня ещё раз. Ладно? —просит Фрэнк. Джерард смотрит на него, а потом отводит глаза в сторону, пожёвывая нижнюю губу. Хотя он не убирает руки, продолжая нежно поглаживать короткие волосы на висках Фрэнка. Фрэнк хочет сказать Джерарду, чтобы тот перестал беспокоиться, но он не хочет случайно напомнить этим Джерарду о том, что Фрэнк всего лишь маленький и дерьмовый ученик предпоследнего класса старшей школы. Вдруг это совсем не то, о чём переживает Джерард, и, к тому же, нет ничего более незрелого, чем кричать «Я не ребёнок, чёрт возьми!». Поэтому он идёт наперекор своей собственной природе и ждёт, позволяя Джерарду привести свои мысли в порядок. Джерард прижимает большой палец к губам Фрэнка, и это странно, потому что прикосновение такое легкое, но губы Фрэнка начинают покалывать, в его груди что-то ноет, и по его телу проходит волна такого безумного, сосредоточенного желания, что он не знает, куда ему деваться. К чёрту это ожидание. Он снова тянет Джерарда за волосы и целует его, и Джерард наклоняет голову, целуя в ответ. «Я люблю тебя», — лихорадочно думает Фрэнк. С одной стороны, ему хочется сказать это вслух, чтобы не хранить в себе ничего, но потом он замечает крепкую хватку Джерарда на своих плечах и то, как сильно Джерард зажмуривает глаза. Джерард настолько погружён в свои мысли, что слова Фрэнка либо пролетят мимо его ушей, либо выведут из равновесия. А ещё Фрэнк считает, что нужно работать над отношениями, перед тем как признаваться в любви. Когда Джерард проводит руками по спине Фрэнка, они кажутся поразительно горячими, и Фрэнк соглашается с тем, что он замёрз. Он приподнимает края толстовки Джерарда и засовывает ладони под неё, и Джерард резко выдыхает в его рот, но Фрэнк не знает, было ли это возбуждённым вздохом или приглушённым смешком. — Думаю, мне нужно одеться, — произносит он в щёку Джерарда, немного повернув голову. Он едва чувствует щетину, действительно едва, потому что растительность на лице Джерарда появляется с отрицательной скоростью и не во всех тех местах, где должна появиться, поэтому ощущать его щетину губами довольно забавно. Фрэнк продолжает утыкаться ртом в это же место и добавляет: — Я имею в виду, так мы сможем вернуться домой, а потом мы снова разденемся. И ты сможешь согреть меня, э-э, своим телом. Можно притвориться, будто бы мы застряли в метели. Голые. Он трёт мягкую и тёплую кожу на боку Джерарда кончиками пальцев и думает, можно ли ему стянуть его футболку и потрогать Джерарда везде. Он хочет везде прикоснуться к нему губами. — Я хочу, — шепчет он, — я хочу поцеловать тебя везде. Джерард прислоняется лбом ко лбу Фрэнка, все ещё держа глаза закрытыми, и снова гладит Фрэнка по волосам и по щеке. Потом он немного измученно вздыхает. Фрэнк чувствует небольшую искру страха — он зашёл так далеко, а теперь есть вероятность того, что всё пойдёт прахом на последней секунде. Если так произойдет, то это будет просто грёбаный праздник отстоя, и Фрэнк получит отстойный подарок в виде испорченных отношений с Джерардом. — Не волнуйся, — говорит Фрэнк. Он готов начать умолять. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не волнуйся и не усложняй ничего. Джерард снова вздыхает, но, может быть, это от облегчения, а не от внутренних терзаний? Он ссутуливает спину и обнимает Фрэнка, прижимаясь лицом к его шее. Фрэнк тоже обхватывает его руками и целует его в ключицу; воротник футболки Джерарда немного сдвинулся, поэтому Фрэнк утыкается лицом ему в плечо и вдыхает запах его теплой кожи. Не запах пота, не дыма, не слабый аромат шампуня или мыла, а именно тот запах, которым пахнет человеческая кожа, если вообще есть слова, которыми можно описать это. Он может спросить об этом Джерарда. Наверное, позже, когда будет тепло. Когда Джерард покончит с беспокойством. Он выбирается из объятий и чуть снова не падает назад, туда, где глубоко, но Джерард всё ещё держит его за плечи и тем самым спасает его, дергая Фрэнка обратно в свои медвежьи объятия. — Не утопись только, — очень тихо произносит он. — Я бы не стал этого делать, — отвечает Фрэнк. — Нет, не специально. Ты действительно очень невезучий, Фрэнк. — Или просто глупый. — Фрэнк берёт в ладонь руку Джерарда и сжимает её. Он не отпустит его до тех пор, пока в этом не будет необходимости. Джерард сжимает его руку в ответ. Луна заходит за облако, из-за чего вода становится ещё чернее. Джерард представляет из себя просто тёмную бесформенную фигуру, даже темнее, чем всё остальное вокруг. — Может, нам стоило взять фонарик, — говорит он и спотыкается обо что-то в воде. Фрэнк очень осторожно ступает своими окоченевшими ногами. Хотя он и не видел почти ничего при лунном свете, темнота заставляет все ранее замеченные им предметы увеличиваться и меняться в его воображении. Он не помнит, были ли в воде камни. — Ага, э-э, надеюсь, ты не боишься темноты или еще чего-нибудь. — Боюсь, — без сомнений признаётся Джерард. — Но она мне нравится. — Ха, — произносит Фрэнк. — Это имеет смысл, думаю. Пугающие вещи иногда бывают забавными. — Но не смешными. — Ботинки Джерарда начинают издавать весёлые чавкающие звуки, когда они выходят их воды. Грубый песок жжёт и покалывает ступни Фрэнка. — Ну… это настоящая темнота, и в ней скрыты настоящие вещи. Осязаемые, понимаешь? В темноте они такие же, как и на свету. — Ага, — отвечает Фрэнк. Он вынужден отпустить руку Джерарда, чтобы найти свои вещи и надеть их, но к счастью, Джерард продолжает говорить, чем подтверждает его присутствие. — Метафорически тёмные вещи не очень надёжные, — говорит Джерард. Фрэнк слышит, как он почёсывает голову и теребит волосы. — Они меняются, когда ты не смотришь на них. Иногда, я смотрю на реальные объекты и вспоминаю, что они — это лишь то, что они есть, и ничто больше. Ну, если совсем погружаться в детали, то на квантовом уровне они… просто пустота? То есть, вообще-то, они не то, чем они являются. Может, реальность была более реальной до того, пока не открыли всякую квантовую механику. Теперь реальность — тоже метафора, полагаю. — Она всё ещё реальна. Я имею в виду, даже если происходит какое-то загадочное квантовое дерьмо, ты не можешь этого увидеть, а это всё ещё, ну… Здесь всё ещё есть пляж, и дерево, и Фрэнк. — Не метафорический Фрэнк, — мягко произносит Джерард, и Фрэнк знает, что Джерард сейчас качает головой и улыбается, хоть и не видит этого. — В моей обуви полно воды. Мои пальцы станут похожи на изюм. Фрэнк пытается натянуть кроссовки в темноте, а с его мокрыми, грязными и замёрзшим ступнями это сделать очень тяжело. — Блять, чувак, молчи про пальцы. Мои скоро совсем отпадут. На его нос падает капля. Другая на его руку. — Ох, дерьмо, — говорит Джерард. Он подходит ближе, и его ботинки при каждом шаге издают полувсхлюп-полухруст. Фрэнк видит его боковым зрением — это ещё один странный факт о темноте: можно увидеть предмет, не смотря на него в упор. На самом деле, это из-за строения глаз, а не из-за темноты, но Фрэнк не помнит ничего точно; в общем, это просто странно, конец истории. Джерард врезается в него, нащупывает его ладонь и берётся за неё. — Пойдём, Фрэнки, пока мы совсем не… Ох чёрт. Из одиноких капель дождь превращается в сплошную стену воды за четыре секунды. — Ну, я уже был мокрым, — отвечает Фрэнк. Ему приходится повторить свои слова куда громче, потому что звук шлёпающихся о листья дождинок заглушает всё остальное. Они бегут, точнее, пытаются бежать, но их дорога действительно пиздецки тёмная, и действительно пиздецки мокрая, и действительно пиздецки скользкая, поэтому они запинаются, шатаются и много раз повторяют слово «блять». Рука Фрэнка начинает болеть от того, что Джерард держится за неё, и от того, что он сам крепко сжимает ладонь Джерарда в ответ. Когда они поднимаются на заросшую травой насыпь к шоссе, худшее остается позади; жестокий хлещущий ливень смягчается и больше не напоминает стихийное бедствие. Фрэнк издает радостный возглас, когда оказывается под жёлтым светом от уличного фонаря, и Джерард широко ухмыляется. Его лицо освещается так, что глазницы похожи на две чёрные дыры, а из-за мокрых прядей волос, облепляющих его бровные дуги и скулы, он напоминает мертвеца. Фрэнк начинает хохотать. — Чего? — спрашивает Джерард, всё ещё усмехаясь, и, чёрт, да, он выглядит пугающе: его кожа имеет землистый оттенок, глаз не видно, волосы похожи на змей, к тому же, у него много острых зубов. — Ты похож на какую-то сверхъестественную тварь, чувак! — кричит Фрэнк и проводит руками по лицу Джерарда-зомби, убирая жуткие змееподобные волосы. Джерард откидывает голову назад, и тень вокруг его глаз пропадает. — А теперь нет. Очень жаль! — Я просто вернул себе своё очарование, — напыщенно произносит Джерард. — К несчастью, мой настоящий облик расстраивает некоторых. — Мне он нравится, — говорит Фрэнк, тыкая снова нормальное лицо Джерарда. — Итак, я вышел замуж за зомби[5]. — Сейчас я объявляю вас Фрэнком и зомби. — Губы Джерарда дёргаются, и Фрэнк наклоняется вперёд и целует его, потому что он может, и Джерард приобнимает его. Теперь они оба мокрые и дрожащие, и сначала им всё так же холодно, даже когда они прижимаются друг другу, но потом становится теплее. Сквозь дождь пробивается свет фар, и Фрэнк вспоминает, что они целуются прямо посреди дороги, словно в последнем кадре какого-нибудь романтического кино. Они тянут друг друга на обочину, и это самый несинхронный побег в мире, поэтому они чуть не валятся в канаву. Машина сигналит, проносясь мимо. — Э-э, мне показалось, что на нас едет Тодд Соренсен, — говорит Джерард. — Яйцехрен, — произносит Фрэнк.***
[1] Выражение «green and melting» связано с идеей глобального потепления, то есть ледники тают, покрываются мхом, и все дела. Фрэнк, естественно, ничем не покрывается, он позеленел от зависти, а у «melting» просто много значений. [2] В католических храмах ризница называется сакри́стия. Она представляет собой помещение, которое располагается сбоку или впереди алтаря, где хранятся принадлежности культа (священные сосуды и богослужебные облачения священнослужителей, богослужебные книги и т. д.), совершаются облачение священнослужителей и некоторые другие обряды. [3] Окей, ладно, «mick» или «мик» — презр. ирландец. [4] «Город грехов» — цикл графических новелл (комиксов) американского писателя и художника Фрэнка Миллера. [5] Возможно, это отсылка к «Я гуляла с зомби» — фильму ужасов режиссёра Жака Турнера, вышедшему на экраны в 1943 году. Возможно и нет. Я до сих пор не знаю, что за Тодд Соренсен.