* * *
— Ты меня раздражаешь, Ламберт. — А ты ответь. Иначе я даже не подумаю поднять жопу и сунуться прямо в лапы к Старому Гроту. Йеннефер медленно вытерла губы белоснежной полотняной салфеткой и отставила в сторону тарелку с овсянкой. — Поднимешь. И сделаешь все, что я скажу. Потому как от этого зависит благополучие Цири. Что же касается ответов на вопросы, то все в свое время. Все в свое время. — Она тонко улыбнулась, постукивая серебряной ложечкой по краю фарфоровой чашки. Эскель поморщился: звук вышел слишком резким. Ложечка и чашка таинственным образом обнаружились среди столовых приборов на следующее утро после эффектного появления чародейки. Как и белые салфетки. Как и удушающе тяжелый запах сирени и крыжовника. Где бы она ни оказалась, Йеннефер незримо заполняла собой все пространство. — Йен, — миролюбиво сказал Эскель, — Ламберт прав. Едва объявившись в нашем доме, ты сразу начинаешь отдавать указания, толком ничего не объясняешь. Мы все любим Цири и сделаем для нее всё, но прежде мы хотим знать, что ты задумала. — Как я и говорила, я задумала снять проклятье. И я не стану вдаваться в утомительные подробности инкантаций, тем более, что ты вряд ли поймешь хоть что-то из моих объяснений... — Ну так ты попробуй! — Ламберт стукнул кулаком по столу. — Не смей прерывать даму! И позволь совет, сначала ты попробуй сделать то, о чем я попросила. А после и поговорим. — Йеннефер резко поднялась, расправила несуществующие складки на юбке. — Благодарю за приятную беседу, Ламберт, Эскель. Когда за ней закрылась дверь, Ламберт откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. — Вот сука. Пока Геральта рядом нет, эта стерва решила, что будет точить когти о нас. А ты, судя по всему, таки решил ее ублажить и намылился за вилохвостом? Эскель кивнул. — Горы такие большие, — сказал он, отхлебывая из кружки. — А вилохвост такой маленький. Поди еще попробуй его найти. Ламберт открыл рот, чтобы возразить, потом поглядел на дверь и закрыл рот. — Эскель-Эскель, — ухмыляясь, проговорил он, — и что сказал на это папочка Весемир? — Папочка Весемир сказал, цитирую: «Вилохвосты нынче крайне редко встречаются в наших местах, мой мальчик, возьми с собой побольше припасов ― это будет долгая охота». Ламберт расхохотался. — Ну Весемиру точно можно доверять в этом вопросе. С его-то опытом! — Вот и я тоже так думаю.* * *
Дождь лил сплошной стеной. Иногда, при особенно сильных порывах ветра, эта стена шла рябью, по-прежнему оставаясь непроглядной и мутной. Фрейя горестно вздохнула, пододвигаясь ближе к костру. — Надеюсь, хозяева пещеры не вернутся, пока мы тут. — Не вернутся, — сказал Эскель спокойно, разломил еловую ветку и подкинул в огонь наиболее сухую часть. — Эта медвежья берлога давно пустует. Фрейя зябко обхватила себя за плечи. — Признайся, ты специально подгадал так, чтобы попасть в бурю и задержаться тут подольше. Эскель выразительно посмотрел на нее. — Не говори ерунды. Василек едва слышно зашелестел овсом в торбе. Чародейка надула губы, пошарив в сумке, выудила крупное красно-желтое яблоко и с аппетитом вгрызлась в него. От куска острого вяленого мяса с лепешкой она без сожаления отказалась. Эскель закончил с костром и сел рядом, накинув на плечи одно из взятых одеял. — Знаешь, я удивлен, что ты не осталась в замке, а решила отправиться со мной. — Ничего удивительного, когда там бушует сама Йеннефер из Венгерберга. — Мне казалось, вы поладили. Фрейя издала смешок. ― Ты видел хоть одного человека, кроме Геральта, кто мог бы сказать, что поладил с ней? ― Нет. ― Я тоже. Эскель в задумчивости уставился на языки пламени. В присутствии Йеннефер Фрейя становилась напряженной, как натянутая тетива. В то время, как сама Йеннефер демонстративно едва обращала внимание на молодую целительницу. — Ты ее боишься? Фрейя молча доела яблоко и с раздражением отшвырнула огрызок. Эскель терпеливо ждал ответа. — Нет, — сказала она наконец. — Я чародейка, а чародейки ничего не боятся, никогда не плачут и никого не любят. Прямо как ведьмаки. Эскель хмыкнул, но взгляд не отвел. Фрейя потерла переносицу и снова покосилась на него. — Ладно. Немного побаиваюсь. Самую малость. Дьявол, да не смотри же так! Лучше поцелуй меня, ведьмак. И давай не будем больше о Йеннефер. Не сейчас.* * *
— Забавная штука — жизнь. Давно забытое неожиданно напоминает о себе, давно утерянное — находится. Фрейя вздрогнула и обернулась. В дверях библиотеки стояла Йеннефер. Как обычно, черно-белая, ослепительно красивая. — Госпожа Йеннефер. Йеннефер подошла ближе, облокотилась о балконные перила, посмотрела туда же, куда и Фрейя. Внизу, на Гребенке, лениво уклонялся от раскачивающегося бревна Эскель. — Ты знаешь, что наряду с мутацией глаз, изменениям подвергается среднее и внутреннее ухо и, соответственно, вестибулярный аппарат? Ведьмаку удерживать равновесие гораздо проще, чем обычному человеку. Так что можешь не следить за ним так пристально. Он не упадет. Хотя, признаюсь, выглядит это все впечатляюще. И не называй меня госпожой — ты ведь больше не ученица. — Хорошо… Йеннефер, — вежливо, хотя несколько натянуто улыбнулась Фрейя. Черноволосая чародейка погладила звезду на шее. Она по-прежнему задумчиво смотрела на Эскеля. Фрейя невольно затаила дыхание. — Мне известно, — продолжила Йеннефер, — что у тебя есть кое-что, что тебе не принадлежит. Некая крайне ценная вещь, которая досталась тебе после гибели Коралл. Вещь, о подлинной силе которой известно очень немногим. Например, мне. Вещь, из-за которой, я полагаю, ты и слонялась столько лет по деревням и селам, подальше от других чародеев. Как видишь, я навела кое-какие справки. Улыбка Фрейи застыла. Йеннефер холодно рассмеялась, чуть повела головой из стороны в сторону, бриллианты в ее ушах ослепительно сверкнули. — Я не стану отбирать эту вещь и никому не расскажу о том, что она у тебя. Во всяком случае пока. Но надеюсь на ответную услугу. Понимаешь, о чем я? Фрейя снова посмотрела вниз. Эскель перекинул меч в левую руку и все с той же ленцой перепрыгнул с одного зубца на другой. Это было похоже на игру, в которую играли девочки-первогодки в Аретузе. С той лишь разницей, что девочки прыгали по нарисованным на земле квадратам, а ведьмак балансировал над пропастью. — Чтобы настроиться на тебя, Йеннефер, потребуется время, — произнесла она медленно. — Я давно этого не делала. — Времени у нас почти нет, но я уверена, ты прекрасно справишься. — Йеннефер, круто развернувшись на каблуках, направилась к выходу.* * *
— Бедный Звоночек. Фрейя осторожно выглянула из-за еловых веток. Эскель недовольно потянул ее за локоть назад. — Его зовут Колокольчик. А ты обещала молчать. И не высовываться. — Я молчу. Эскель скептически приподнял брови. — И не высовываешься? — И не высовываюсь. Только вот... Ведьмак неожиданно обхватил ее поперек груди и зажал рот ладонью. — Тихо! Присев, он бесшумно раздвинул ветви. Пригорок для засады попался хороший: Эскель отлично видел и стреноженного Колокольчика, и дорогу, которая вела к вершине. По дороге быстрым шагом, нисколько не скрываясь и не заботясь о тишине, поднимался человек. Эскель хмыкнул, убрал меч обратно в ножны. — Приманка для вилохвостов притягивает даже ведьмаков! — Широко улыбаясь, он вышел из-за ели. — «Дабы вилохвоста приманить, к колышку козу вервием привяжи, и среди листвы как можно скорее скройся», — процитировал Геральт. Ведьмаки крепко обнялись. — Бестиарий брата Адальберта, страница восемьдесят вторая… — подала голос Фрейя из-за спины Эскеля. — Я ведь просил тебя… — нахмурился Эскель. Геральт прищурился, глядя на чародейку. Судя по выражению лица, он напряженно вспоминал. Повисла пауза. — Верген? — наконец сказал он удивленно. — Целительница из Вергена? Далековато же ты забралась, госпожа. — Ты даже не представляешь, насколько она далеко забралась от Вергена. — Эскель хмуро посмотрел на Фрейю, та ответила ему быстрым взглядом. — Рад тебя видеть, Волк. Мы тут все очень тебя заждались. Очень, — повторил он с нажимом. Геральт понимающе усмехнулся: — Йен вам скучать не дает? — Угу. — Эскель сложил руки на груди. — Еще из телепорта не вылезла, как уже раскомандовалась. А если кто-то пытался хоть слово вставить, то… — «Не смей прерывать даму»? — Вот-вот… Тсс! Слышал? Летит! Он снова выхватил из ножен меч и пригрозил Фрейе пальцем. Та скривилась, поджав губы. — Да помню я. Молчу и не высовываюсь. Промахнувшись мимо привязанного Колокольчика почти на десяток футов, вилохвост приземлился на пригорок. Увидел бегущих к нему ведьмаков и с угрожающим клекотом захлопал крыльями. Эскель с Геральтом, не сговариваясь, разошлись в стороны. Вилохвост недоуменно замотал башкой, раздумывая, за кем броситься в первую очередь, рыкнул и кинулся вправо за Геральтом. Эскель увернулся от длинного хвоста, увенчанного острыми шипами, замахнулся и пользуясь тем, что вилохвост отвлекся, рубанул того по задней лапе. Вилохвост завизжал, обернулся, запрыгал, поджав раненую лапу, балансируя крыльями. В лицо Эскелю полетели поднятые потоком воздуха еловые иголки вперемешку с обломками веточек, он прикрыл глаза ладонью, но вынужденно отступил. Вилохвост заработал крыльями быстрее, отрываясь от земли. Его хвост истошно метался, мешая Геральту подобраться сзади. — Холера… Уходит! — выругался Эскель. — По крыльям его! За ним! Едва слышно щелкнула тетива арбалета. Вилохвост резко потерял высоту, завалился было на одно крыло, заорал от боли, но, тут же выправившись, тяжело полетел в сторону гор. Геральт снова выстрелил. Болт прошел левее. Эскель наклонился над лужей крови рядом с тем местом, где топтался вилохвост, растер между пальцев каплю. — Смотри, кровища-то светлая — у него артерия перебита. Далеко уже не улетит, тварюга. Надо двигать за ним и побыстрее, — бросил он Геральту, тот кивнул. Подошедшая Фрейя выглядела испуганной и чуть более бледной, чем обычно. — Эскель? — она обеспокоенно тронула его за локоть. — Бери Василька и езжай в замок, — сказал Эскель, нежно погладив ее по щеке. — Не волнуйся, это всего лишь вилохвост.* * *
От одного вида «Унылого Альберта» Эскелю становилось не по себе, поэтому в сторону стола, на который Весемир уложил Уму, он старался смотреть как можно реже. Ламберт, напротив, глядел на привязанного карлика почти не отрываясь. Выражение лица у него при этом было странное. Йеннефер негромко переговаривалась с Фрейей. Молодая чародейка сдержанно кивала в ответ, но Эскель видел, как она нервно теребит кончик косы. Эскель стиснул зубы и отвернулся. После того, как были установлены колбы с нужными эликсирами, Йеннефер простерла руки над Умой. Медальоны ведьмаков начали дрожать на цепочках. Карлика окутало голубоватое сияние, он изогнулся дугой, запричитал, а потом истошно завопил. Ламберт громко и грязно выругался. Геральт неприятно оскалился. Эскель его понимал. Каждый из них понимал, каково это — лежать на том столе. — Люций, я не уверен, что мальчишка готов. — Они теперь все не готовы, Весемир. Но тебе уже поздно об этом беспокоиться. Он либо выживет, либо нет. От тебя больше ничего не зависит. Эскеля било мелкой дрожью. Ему казалось, что его одновременно варят в кипятке и окунают в ледяную прорубь. Он выл, судорожно дергался в путах, пытаясь вывернуться, освободиться. Пытаясь сделать хоть что-то. Потом, обессилевший, просто лежал, то и дело впадая в беспамятство. Тогда ему виделась мать. Не такая, какой он запомнил ее в последний раз: со сморщенной, как у утопца, кожей и сине-фиолетовыми пальцами. Нет, ее образ, здоровой, счастливо смеющейся, с кристальной ясностью появлялся на обратной стороне его век лишь на миг затем, чтобы навсегда исчезнуть из памяти. Но на этот ослепительный миг Эскелю казалось, что все с ним происходящее — дурной сон. Что не было этих изнурительных тренировок, холода и одиночества. Что нет раздирающей внутренности, перемалывающей боли сейчас. Он слышал голос матери, тихонько напевающей простенькую пастушью песенку, и это давало силы пережить еще минуту… и еще одну… и еще... Эскель вынырнул из воспоминаний и посмотрел на Уму. — Прошу, — отрывисто бросила Фрейе Йеннефер. Сухость ее тона не извиняли даже бисеринки пота, выступившие над прикушенной губой. Фрейя положила ладонь на лоб Умы. — Yalle assa! Attra motture! Медальон на шее Эскеля задергался с удвоенной силой, ведьмак поморщился и снял его, положив в карман. Ума наконец затих, безвольно вытянулся, уставившись в потолок бессмысленным стеклянным взглядом. Он до того был похож на сломанную несуразную куклу, что Эскель нахмурился. Но Фрейя глубоко вздохнула, спокойно кивнула Йеннефер и отошла подальше от стола. — Что ты с ним сделала? — Ламберт перегородил ей дорогу, грубо схватив за предплечье. — Ничего! Это всего лишь обезболивающее заклятие! —Успокойся, Ламберт, — тихо, но серьезно сказал Эскель, оттесняя его от чародейки. — Она пытается помочь. Ламберт отпустил руку Фрейи и смерил его злым взглядом. — Чародеи, — отходя, буркнул он — могут только калечить и причинять вред. И твоя ведьма ничем от них не отличается, уж попомни мое слово. — Эскель, — зашептала Фрейя, настойчиво увлекая ведьмака за колонну, — какого демона тут творится? — Йеннефер снимает проклятие с Умы. — Я не про это! — прошипела она. — Пока вы дрыхли после ночного дебоша… Эскель вдруг с кристальной ясностью вспомнил, как громко в подробностях рассказывал Геральту про суккуба, и почувствовал себя идиотом. — Так вот, — Фрейя мстительно выдержала паузу, будто подглядела его мысли, прежде чем продолжить, — Йеннефер утром связывалась с Трисс Меригольд. И знаешь что? — М-м-м? — все еще пытаясь восстановить в памяти прошлый вечер, неопределенно промычал Эскель. — Она потребовала, чтобы та как можно скорее появилась здесь. — Это очень плохо? — Эскель потер щеку, как всегда делал в моменты замешательства. Фрейя выглянула из-за колонны, убедившись, что на них никто не обращает внимание, прошептала: — Ты представляешь себе, какими должны быть масштабы грядущей катастрофы, если Йеннефер сама зовет Трисс Меригольд в то время, когда в замке находится Геральт? Эскель хмыкнул. Снова потер шрам. — Ты преувеличиваешь, — с сомнением сказал он. — Да ну? Он посмотрел поверх ее головы. По стенам змеились трещины, исчезая где-то под потолком. Концентрическими кругами расходилась паутина от пустующей уже не одно десятилетие подставки под факел. «Дикая Охота ищет Цири, — подумал он. — Что нужно Йеннефер? Я верю Геральту, но не верю ей. Она продолжает водить нас всех за нос и наверняка преследует какие-то свои цели...» — Эскель? — Фрейя тронула его за локоть. Он перевел взгляд обратно на чародейку. На дне ее серых глаз плескался тщательно скрываемый страх. — Ну и пес с ними, — сказал он, привлекая Фрейю к себе. — Не думай об этом. — У меня ощущение, что мы снова влипли по самые уши во что-то очень нехорошее. — Надо помочь Цири. А потом все наладится, вот увидишь. Фрейя неуверенно кивнула.* * *
Каэр Морхен. 1272 год. Погребальный костер давно прогорел, ветер, непрерывно дующий с гор, почти унес с собой пепел и удушливый запах гари. Эскель продолжал сидеть, глядя на черные обугленные бревна. Он сам казался себе этим морозным ветром — полным кристаллов льда и тоски. Он думал о том, как мало их теперь осталось. Ведьмаков. Бесчувственных чудовищ, созданных для убийства других чудовищ. Им больше не было места в мире, так упорно отвергавшем и презиравшем их. Думал о том, что не должен бы ощущать эту страшную боль — боль, когда теряешь часть себя. Он думал слишком о многом, о чем всегда принуждал себя не задумываться. Кто-то опустился на колени перед ним, закрывая собой вид на пепелище. Эскель недоуменно моргнул. Женщина взяла его лицо в ладони, заставила посмотреть на нее. У нее были прозрачно-серые глаза, точь-в-точь как небо над перевалом. Она была такая маленькая, такая хрупкая, что Эскель мог бы отшвырнуть ее, как котенка. Мог бы без труда сломать все кости, свернуть шею. Мог бы искалечить сотней способов, даже не вставая. — Пойдем, — позвала его Фрейя. — Пойдем внутрь, ты совсем замерз. Эскель нахмурился, попытался отстраниться, но руки Фрейи были нежными, а он и впрямь замерз. Тогда он покорился ее теплым ладоням, позволил увести себя в крепость. Бездумно следовал за ней по темным пустым коридорам. Не стал сопротивляться, когда она расстегнула застежки его куртки, расшнуровала рубаху. Он столько хотел бы сказать ей, но смолчал — он был всего лишь чудовищем, созданным для убийства других чудовищ. — Это все неправда, — прошептала Фрейя, принуждая его опуститься на кровать. — Потому что я люблю тебя. То, что она делала, было таким ослепительно прекрасным, что он не мог не поверить ей. Он был ведьмаком, мерзавцем без достоинства, совести и чести, адовым исчадием, лишь к убиениям приспособленным мутантом. Но он тоже любил ее.* * *
От неожиданности Эскель не успел сгруппироваться и неудачно приземлился на предплечье. Руку пронзило острой болью. Он стиснул зубы и потянулся другой рукой к спрятанному в голенище сапога кинжалу. Эльф неторопливо приближался уверенной походкой победителя, но Эскель не собирался так просто сдаваться. Внезапно что-то ослепительно белое ударило эльфа слева, отбросив почти на два десятка шагов и осыпав ледяным крошевом. Злость Эскеля мгновенно сменилась почти безграничным ужасом — аккурат между ним и эльфом появилась невысокая женская фигура. За доли мгновения Эскель успел разглядеть и коричневый охотничий костюм, и диагональную царапину на сапоге, оставленную болтом Охотника за Чародеями в Бан Глеане, и длинную косу, перевязанную шелковой лентой. — Прочь! — крикнула чародейка яростно. — Прочь! Она воткнула свой посох в каменную плиту, широко расставила руки, будто держала что-то большое. Воздух вокруг заискрился от холода, а медальон Эскеля в ответ на силу творимой волшбы истерично задергался. «Беги, дура! Беги! Он же убьет тебя!» — пытался сказать Эскель, однако горло словно сдавило стальным обручем. Навигатор Дикой Охоты поднялся, демонстративно стряхнул со сгиба локтя снежинки. Сквозь забрало шлема невозможно было разглядеть лицо, но Эскель не сомневался, что он ухмыляется. Шар в навершии его посоха засиял еще ярче, и он лениво махнул ладонью в сторону чародейки. Навстречу Фрейе понеслась серебристая волна. Она не долетела примерно фут, наткнувшись на невидимую стену, с гулом расползлась по ней радужной пленкой. Эльф снова взмахнул ладонью — очередная радужная клякса расплылась поверх предыдущей. Фрейя пошатнулась, но устояла. Эскель, наконец, нашарил рукоять меча. Каждое движение, медленное, тягучее, как если бы он был под водой, отдавалось болью в плече, но он задвинул ее на задворки сознания. С трудом встал сначала на колено, потом поднялся на ноги, сделал шаг, еще один. И вдруг понял, что все вокруг замерло. Замер в странной позе эльф — с раскрытой вперед ладонью; застыли неподвижно в воздухе снежинки. Стало так тихо, что Эскель слышал звук своего дыхания. Фрейя по-прежнему стояла спиной к Эскелю, по ее волосам пробегали синие искры. Он протянул к ней руку и почувствовал исходящий от чародейки резкий, пронизывающий до костей, холод. Она медленно обернулась. Все цвета окружающего мира разом поблекли и выцвели. Все, кроме ледяной голубизны ее глаз. — Кто ты? — прошептал Эскель, глядя в мертвенно-бледное лицо и уже зная ответ. — Твое время еще не пришло, ведьмак, — сказала незнакомка равнодушно. — Когда-нибудь я возьму тебя за руку и поведу через луг. В туман, холодный и мокрый. Но сначала я возьму тех, что тебе дороже всего. Эскель рывком сел, пытаясь унять сердцебиение. Рядом беспокойно вздохнула Фрейя. — Что случилось? — спросила она сонно. — Все в порядке. Спи. Эскель нежно погладил ее щеке, тихо соскользнул с постели и подошел к окну. Приоткрыв створки, жадно вдохнул ночной воздух, поежился. Тревога отступила, растворилась вместе с остатками сна, но беспокойство и чувство потери никуда не делись — они, будто бы иглами, засели где-то глубоко в сердце. Эскель отвернулся от окна, подобрал брошенную на пол одежду. Одеваясь, он неотрывно смотрел на спящую Фрейю.* * *
Внизу, у очага, обнаружился только лишь Золтан Хивай в обнимку с здоровенной кружкой. Перед ним стояла огромная, под стать кружке, бутыль из темного стекла. Вместе с Золтаном бутыль с кружкой смотрелись очень органично. — А, Эскель, дружище, присаживайся! — краснолюд радостно, хоть уже и несколько заторможенно махнул рукой, указывая на место напротив. — Выпьешь? Эскель принюхался: пахло спиртом, чем-то тягуче-землистым и, неожиданно, свежей хвоей. Глядя на него, Золтан хрипло захохотал. Тут же откуда-то чудом появилась еще одна кружка. — Не боись, не отрава. Пей, а то на тебе что-то лица нет. — Дурной сон, — пожал плечами Эскель, отпивая Золтан понимающе цокнул языком. — Эт бывает, да. Они снова выпили, думая каждый о своем. Эскель кинул взгляд на перебинтованную руку краснолюда, в которой тот держал кружку. Еще вчера рука эта была больше похожа на освежеванный кусок мяса и висела плетью, так что Золтан едва-едва мог пошевелить ею. — Магия, курва-мать. — Перехватив взгляд ведьмака, Золтан согнул и разогнул пальцы. — Хотел бы я знать, как они это делают: пришла, значит, пошептала, руками поводила — и все уже как новое и почти не болит. Будто и не кромсали меня вовсе. — Он выпил, со всей силы грохнул кружкой об стол и сказал: — Славная у тебя девка, ведьмак! Видел бы, как рванулась тебе на подмогу, когда ворота не открылись! Как дикая рысь кинулась, разве что искры не летели. А может и летели. Я дальше не разглядел — не до того тогда было. — Уже наслышан, — нехотя буркнул Эскель. — Йеннефер была очень раздражена этим обстоятельством. — Больше ты слушай эту гарпию! — Золтан сделал хороший глоток. — Ей-богу, славная. Эскель вздрогнул, ощутив на коже прикосновение потустороннего холода, но Золтан как ни в чем не бывало поднял палец вверх и продолжил проникновенно: — Знаю я таких. Дурные от любви. Пойдут и в огонь, и в воду, и к дьяволу в гузно. Не побоятся, не усомнятся. Только вот что я тебе скажу — хорошо, что не успела, а то и она б там голову положила, как Весемир. — Золтан погрустнел. — Толковый был мужик. Выпьем за него, ведьмак. Что б ему сладко жилось на том свете! Эскель кивнул и угрюмо уткнулся в кружку. «Сначала я возьму тех, что тебе дороже всего», — шептал сквозняк, гуляющий по пустым коридорам старой крепости.* * *
Смерть Весемира нарушила что-то очень важное в хрупком равновесии между всеми вольными и невольными обитателями Каэр Морхена. Будто ушло то, что связывало воедино столько непохожих друг на друга людей. И больше всего это отчуждение коснулось, как ни странно, самих ведьмаков. Они не стали друг другу совсем уж чужими, нет. Но исчезла единственная причина, по которой они могли считать старую крепость домом. В огне, поглотившем тело Весемира, сгорел Каэр Морхен, бывший пристанищем каждую зиму, где каждый из них мог обрести тепло и покой, и осталось лишь место, принесшее каждому боль. Первым из ведьмаков покинул ведьмачью крепость Ламберт — это было ожидаемо. Но к огромному удивлению Эскеля, вместе с Ламбертом уехала чародейка из Темерии — Кейра Мец. За те несколько недель, что она провела в Каэр Морхене, мнение Эскеля о товарках Йеннефер нисколько не улучшилось. Кейра была наглой, заносчивой, эгоистичной и невыносимо шумной. Она требовала горячей воды, внимания к себе и изящных манер. Ей не нравились пауки, крысы, холод, вековая грязь, отсутствие нормальной купальни, о чем она оповещала всех при любой возможности. Единственное, что хоть как-то мирило Эскеля с ее присутствием — это то, что по большей части, она пропадала на вершине башни вместе с Йеннефер, Трисс и Фрейей, и, судя по всему, будучи действительно сильной чародейкой, могла серьезно помочь в грядущей борьбе с Дикой Охотой. Так же, как и Йеннефер, Кейра даже не пыталась поладить ни с Эскелем, ни с Весемиром. Но хуже всего было с Ламбертом — чего стоили ежевечерние упражнения обоих в остроумии, превращавшие каждый ужин в целое цирковое представление. Впрочем, это была, скорее, игра одного актера. Ламберт сквернословил, откровенно хамил, но при всем желании ни разу так и не смог противопоставить Кейре ничего равнозначного в искусстве изящного злословия. И вот теперь она вместе с Ламбертом скрылась за воротами крепости, оба выглядели при этом вполне довольными, даже умиротворенными. Фрейю совместный отъезд Ламберта и Кейры ничуть не удивил, а даже, казалось, несколько позабавил. Глядя им вслед, она лишь фыркнула: «Ну еще бы!», однако пояснять, что имела ввиду, не стала. Затем, сославшись на нужды государственной важности, уехали Вернон Роше с Бьянкой и Золтан Хивай. Их отбытию предшествовал небольшой скандал, во время которого Бьянка громко и наотрез, несмотря на нецензурные увещевания Роше о конспирации, отказывалась надевать платье и ехать в телеге с яркой, но местами заляпанной глиной надписью «Иржи Виссельмейн. Всем за...» Немногие оставшиеся в замке были поглощены планированием противостояния с Эредином, однако очень скоро стало понятно, что надолго никто не задержится в Каэр Морхене: Геральт и Цири готовились к путешествию верхом в Новиград, Йеннефер, эльфский Знающий и Трисс тоже собирались в Новиград, но порталом. Правда, Трисс необходимо было прежде уладить какие-то дела в Ковире. Одного лишь Лето совершенно не трогала царившая вокруг суета — он спал, рыбачил и, казалось, существовал в какой-то своей реальности, где его абсолютно все устраивало. Каждый день в серых, как зимнее небо, глазах Фрейи Эскель видел вопрос, на который не мог дать ответ. Он сбегал в лес от нее, от себя, от своих кошмаров, от определенности, и очень скоро вопрос перерос в немой упрек. Глядя на плиты двора, где только что потух огненно-черный портал, которым отбыли Йеннефер и Аваллак'х, Эскель со всей обреченностью ощутил, что дольше тянуть нельзя. Он должен был наконец что-то сделать. Ночью, лежа рядом со спящей чародейкой, он слушал вой ветра и хорошо знакомые стоны и жалобы старого замка. Ветер, гуляющий среди развалин Каэр Морхена, среди поросших мхом останков безымянных ведьмаков, завывал не хуже волков. Эскель смотрел на едва дрожащие ресницы Фрейи, на сжатые губы, на темную прядь, полускрывшую маленькое ушко. Чистая и искренняя любовь была его сокровищем, неожиданным и бесценным. И столь же хрупким, сколь хрупкой была ее жизнь. Фрейя беспокойно завозилась во сне под грудой одеял. Эскелю не нужно было уметь читать мысли — он знал, что после всего случившегося, ей снится снова и снова Содденский Холм. Она часто просыпалась среди ночи, рывком садилась на постели, в ее расширенных от ужаса глазах, в тяжелом дыхании и учащенном пульсе Эскелю слышалось биение войны. Страх. Ведьмак понимал ее. Точнее, думал, что понимает — смерть и война никогда не бывают приглядными и оставляют одинаково уродливые следы в душах людей, будь ты хоть чародейкой, хоть покрытым шрамами ветераном. Он ни о чем не спрашивал, только прижимал Фрейю к себе. Молча представлял себе морской берег, покрытый золотистым песком и залитый ярким солнечным светом, мерный плеск волн, уходящую за горизонт лазурь воды. Тогда Фрейя успокаивалась, медленно расслаблялась в его руках, снова засыпала, на сей раз тихим сном без сновидений. А Эскель долго лежал, разглядывая исчезающие тени на стенах и потолке, размышляя. «Мрак смерти, одиночество, бессилие что-то изменить — мы постоянно тащим за собой в этот мрак всех, кто появляется на нашем пути. Те, кого мы любим, покидают нас, либо погибает на наших руках. Может поэтому ни один ведьмак не умер в своей постели — не вынес вины?» Эскель поцеловал Фрейю в висок, осторожно вылез из-под шкуры и подошел к окну. Густой предрассветный туман спустился с гор, стелился у подножия башен. Старые камни уже слегка серебрились инеем, а вода для умывания из просто холодной за ночь превращалась в ледяную. В душе Эскеля наконец созрела злая жестокая решимость.* * *
Громко треснула головешка, взметнув сноп искр. Трисс вздрогнула, обернулась было в сторону очага, но тут же перевела взгляд обратно на Эскеля, нахмурилась, прикусив нижнюю губу. За все время очень даже близкого знакомства с ведьмаком Трисс была уверена, что знает все, что можно от него ожидать — Эскель всегда был спокоен, рассудителен и предсказуем. Она слишком привыкла не брать его в расчет, и, похоже, это было ошибкой. Теперь, буквально выдернутая из кровати посреди ночи, Трисс была удивлена и сбита с толку. Она пыталась спрятать эти эмоции за раздражением и от этого раздражалась еще сильнее. — Думаю, стоило бы в первую очередь спросить, каково желание самой Фрейи, прежде чем решать за нее, — сказала она резко. — Забавно слышать от тебя такие речи. Йеннефер вот не так давно приняла за нее решение, не интересуясь ничьими желаниями, — прорычал Эскель. Трисс непроизвольно вжалась в спинку кресла. — Это другое! Фрейя согласилась помочь Йен по своей воле! Ее никто не принуждал! — поспешно воскликнула она, чувствуя, что голос предательски дрожит. — Да ни хера подобного! — Эскель метнулся к ней и наклонился к самому лицу, стиснув подлокотники так, что кресло жалобно скрипнуло. — И знаешь почему? Потому что в прошлый раз, когда она это делала, такая же беспринципная сука, как Йеннефер, чуть ее не угробила! Ты знаешь, что она до сих пор по ночам просыпается от этих кошмаров? Не стоит держать меня за идиота, Трисс. Трисс задержала дыхание. Он был слишком близко, слишком открыт. Ее, как кипятком, ошпарило мыслями и эмоциями Эскеля: гневом, яростью, и… отчаянием. Таким огромным, что Трисс, захлебываясь, тонула в нем. «О боги, он ведь ее любит, — с удивлением подумала она. — Действительно любит. Ах, если бы...» Трисс оборвала мысль, даже понимая, что Эскель прочитать ее не сумеет. — Почему... — спросила она, чувствуя как горячий румянец заливает шею и лицо. — Почему ты просишь об этом именно меня? Ведьмак выпрямился, сложил руки на груди. — Потому что ты была в Ривии в день погрома. Ты видела, как умирают на твоих глазах те, кто тебе дорог, но ничем не могла их спасти, — просто сказал он. Трисс опустила голову, пряча глаза. Это было больно. Это было очень больно. Но она поняла. — Я сделаю то, о чем ты просишь, — прошептала она сдавленно. — Конечно сделаю. — Сделаешь? Трисс выдохнула. — Да. Если Фрейя выразит желание отправиться со мной в Ковир, я сделаю для нее портал. Обещаю, — четко, с нажимом, проговорила она. Эскель смотрел внимательно, не мигая, вызывая невольную ассоциацию с замершим перед прыжком хищником. Трисс стиснула зубы, пытаясь не дать волю обуревавшим ее чувствам. — А если она будет какое-то время не способна выражать желание, но за нее выразит это желание кто-то другой? — наконец ровно спросил он. Трисс с недоверием уставилась на него. — Ты же не собираешься… о боги, Эскель, так нельзя! Он молча взглянул ей в глаза, Трисс запнулась, подумав, что, несмотря на все, что когда-то их связывало, похоже, никогда на самом деле не знала его. — Не собираюсь, — сказал Эскель мрачно. — Не беспокойся.* * *
Он бесшумно остановился перед дверью библиотеки. Тяжелая и дубовая, она была такой же старой и потрепанной, как и остальной замок. Сотни раз он открывал ее, нисколько не заботясь о том, как она выглядит. Но вот сейчас просто стоял и бездумно рассматривал вертикальные трещинки на дереве, мелкие царапины и сколы. Он до сих пор не представлял, что скажет, войдя в эту дверь. Эскель подавил позорное желание снова сбежать, отложить этот тягостный разговор, и прислонился лбом к прохладным доскам, собираясь с мыслями. Когда он вошел в библиотеку, Фрейя, стоя у стенки книжного шкафа, быстро листала книгу. Она была вся такая теплая, подсвеченная светом заходящего солнца, похожая на сказочное видение. Фрейя перевернула очередную страницу, сдула со лба непослушный локон, а он все завороженно смотрел на нее, стараясь впитать этот образ: перламутрово-белая кожа, длинные тени от ресниц на щеках, смазанное пятнышко от чернил на скуле. Он хотел бы молча упасть на колени перед ней и навсегда застыть так, прижавшись лбом к ее ладоням. Он хотел бы целовать ее тонкие пальцы, тонуть в глубине серых русалочьих глаз. Он хотел бы не быть здесь и не чувствовать то, что чувствовал сейчас. Рука Фрейи замерла на полпути, чародейка медленно подняла голову, невидящим взглядом уставившись в стеллажи напротив. Эскель нечеловеческим усилием загнал все мысли глубоко-глубоко. — Трисс собирается в Ковир. Завтра, — хрипло произнес он. — Я хочу, чтобы ты отправилась с ней. Она готова помочь. Переправить вас обеих. Он видел, как побелели костяшки пальцев на руке, в которой Фрейя держала книгу. — Готова переправить нас обеих? В Ковир? — переспросила она, по-прежнему глядя перед собой. — А ты? Эскель пересек комнату и остановился около распахнутой дверцы на балкон, усердно изучая пейзаж. Вид на перевал был завораживающий. — Я приеду следом. Чуть позже. — Так просто? Значит ты уже все решил. Эскель покачал головой. — Нет, — соврал он. — Не все. Фрейя поставила книгу на место, рассеянно погладив корешок. Она молчала. — На дорогах Каэдвена и тем более Редании, слишком опасно, сама знаешь, а в Ковире сейчас много чародеев. Трисс говорит, что там вскоре будет даже школа. Вместо Аретузы. Тебе будет там хорошо. Фрейя молчала, упрямо сжав губы. — Фрейя… Он вдруг понял, что говорить стало невероятно сложно. Слова застревали где-то на подходе, становились поперек горла. Эскель стиснул зубы, снова возвращаясь к созерцанию горных пиков. «Это все ради тебя. Ты должна понять, не можешь не понять», — подумал он. — Нет, я не понимаю, ведьмак, — со странной интонацией произнесла Фрейя. — Иногда кажется, что вот-вот пойму. Что между нами наконец есть что-то. Доверие? Уважение? Но нет, ты уже все решил, не удосужившись поставить меня в известность, как будто мое мнение или желания ничего для тебя не значат. — В Ковире ты будешь в безопасности, — сказал Эскель медленно, словно растолковывая ребенку очевидное. — Это все? Все что ты можешь сказать? — Так будет лучше для всех, поверь. Фрейя прищурилась. На миг ему показалось, что она продолжит упрямиться, что вспылит, откажется, что придется ее уговаривать. Но она, круто развернувшись, просто вышла из библиотеки.* * *
— Я знаю, что ты не спишь. Слышу. Эскель лег на бок и провел ладонью по спине Фрейи. Чародейка раздраженно дернула плечом и отодвинулась. — Поговори со мной. — Зачем? — глухо пробормотала Фрейя. — Ты наверняка уже решил, что я должна сказать. Я сэкономлю нам обоим время и промолчу. — Как тебе будет угодно. — Эскель положил руку ей на бедро. Фрейя резко вывернулась и соскочила с кровати, выпрямилась. Свечи разом вспыхнули, осветив комнату оранжевым. — Убери от меня руки. Эскель криво ухмыльнулся, все еще не понимая новых правил игры, но уже сомневаясь, что это игра. — Ты стоишь передо мной в чем мать родила и ты прекрасна. Разве могу я удержаться? — Уж сделай одолжение — удержись. — Она сдернула одно из одеял и, завернувшись в него, как в кокон, уселась на кровать. — Фрейя… — Иди к дьяволу в задницу, ведьмак. Возможно, завтра, я соглашусь тебя выслушать. И искренне надеюсь, что твоя речь будет полна искреннего раскаяния и цветистых метафор, восхваляющих мою красоту и доброе сердце. Но сейчас я буду спать. Ты можешь лежать рядом, но, клянусь Мелитэле, если ты попробуешь ко мне прикоснуться, я устрою так, чтобы ты еще долго ничего не мог тронуть. Эскель перевернулся на спину и тяжело вздохнул. У него было странное ощущение, будто бы он стоит у штурвала стремительно тонущего корабля и совершенно не понимает, что нужно сделать, чтобы выплыть наверх. — Трисс доставит тебя в Ковир быстро и безопасно. Она обещала, что поможет тебе освоиться, и ты ни в чем не будешь нуждаться. Фрейя смерила его ледяным взглядом и, щелкнув пальцами, погасила свет. — Спокойной ночи.* * *
Снег укрыл ведьмачью крепость пушистым белым покрывалом. Скрылись потрескавшиеся плиты двора, обломки кладки, бурые следы крови, подпалины взрывов. Каэр Морхен, засыпанный снегом, наконец обретал вид того, чем на самом деле и являлся — древних никому не нужных развалин. Эскель стоял, подняв лицо к небу, прикрыв глаза, и снежинки таяли на его коже. В душе его царила пустота. — Куда теперь? — На юг. Здесь мне делать больше нечего, Волк. — Знаю, — сказал Геральт бесстрастно. Эскель нехотя открыл глаза, поглядел в серое зимнее небо и невесело усмехнулся. — Нам всем здесь больше нечего делать, — твердо произнес он. Геральт положил руку ему на плечо. В этом простом казалось бы жесте, было столько чувства, столько того, что не передашь никакими словами. Эскель накрыл его руку ладонью, пожимая. Ему подумалось, что они с Геральтом всегда понимали друг друга как никто. У самых ворот фыркнул, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, конь Цири. Геральт отпустил плечо Эскеля и легко запрыгнул в седло Плотвы. — Бывай, брат. — Бывай, Волк. Эскель подождал пока утихнет цоканье копыт за воротами и лишь тогда вернулся в крепость. Там по-прежнему ярко горел очаг — до утра дров точно должно было хватить — и Эскель некоторое время сидел неподвижно, глядя на то, как танцевали язычки пламени, потом решительно встал, запалил факел и направился вглубь замка. Чтобы что-то началось, что-то должно закончиться. Раз и навсегда. Ступени, засыпанные мышиным пометом и какой-то трухой, уходили вниз бесконечным полотном. Эскель спускался медленно. Не потому что боялся упасть, нет. Просто не хотел торопиться. Каждый его шаг отдавался гулким эхом. Он остановился на последней ступени, закрепил факел и огляделся. Вопреки всем легендам, знаменитая ведьмачья Лаборатория не отличалась ни размерами, ни величием. Это было круглое помещение, когда-то освещавшееся при помощи сложной системы зеркал, а теперь темное и пыльное. На стеллажах стояли запечатанные магией бутыльки с мутагенами, отварами и декоктами; перегонные кубы, оборудование, заботливо разложенное на столах, печи — все покрылось толстым слоем пыли и паутины. Посередине, прямо в камне была вытравлена пентаграмма — раньше там стоял Унылый Альберт. Теперь же Эскель сам стал в центр, постоял, затем сложил пальцы в Знак Аард и, как следует накачав Знак силой, опустил его. В воздух взметнулось стеклянное крошево вперемешку с обломками. Эскель наклонил голову, защищая глаза предплечьем, снова ударил Аардом. Со смертью Весемира, с уходом Фрейи, что-то сжалось внутри него будто пружина. И сейчас разжималось с каждым ударом, с каждой разбитой бесценной колбой, с каждым разломанным инструментом. Уничтожить. Уничтожить это место и все, что оно собой представляло. Уничтожить осколки прошлой жизни. Уничтожить, чтобы… Чтобы что? Он остановился только когда от истощения помутилось перед глазами. Согнулся, упираясь ладонями в колени, пережидая слабость. — А еще говорят, что Коты психованные. Лето стоял у подножия лестницы, небрежно прислонившись к стене и ковырял под ногтями кончиком кинжала. За его спиной чадил факел, и Эскель был рад, что не видит выражения его лица. Уж что-то, а вглядываться в Лето ему совсем не хотелось. Эскель молча вышел из разгромленной лаборатории. Уже поднимаясь, он услышал как что-то взорвалось внизу. А следом — довольный смех Лето.