Not Strong Enough

      Берт и Кэрол уехали поздно ночью. Курт слышал, как выругался отец, когда чемодан упал ему на ногу. Он даже хотел выйти и проводить их, помочь с вещами, но было почти три часа ночи, и ему полагалось спать.       Только вот сон никак не шел.       Нет, ненадолго Курту всё-таки удалось заснуть. Он подремал пару часов, но потом ему приснился жуткий сон, в котором футболисты под командованием Рейчел Берри бросали его в бак, в котором вместо мусора лежали сотни купонов на сто бесплатных вещей на eBay. Андерсон своим дурацким жестом перебирал вьющиеся волосы и громко смеялся.       Курт проснулся в ужасе.       Записка все еще была у него в ладони. Он лег вместе с ней, вертел ее в руках и все думал-думал-думал, что же такого Блейн собирался ему объяснить. Следовало бы выбросить ее и не переживать по этому поводу, проигнорировать это странное и совершенно неуместное в их сложных взаимоненавистных отношениях приглашение, но что-то останавливало Курта.       Ему, наверное, просто казалось, что из всех тех запущенных «элитных» ребят, которые являются ночным кошмаром всех неудачников, Блейн Андерсон самый запущенный, но при этом его еще можно спасти. И, таким уж Хаммел был человеком, он просто не мог пройти мимо.       За окном только-только начинало светать, когда парень понял, что уснуть ему не удастся, да и смысла нет. Он поднялся с кровати, потер глаза, с содроганием представляя, какие сегодня под ними будут круги, бросил записку в мусорное ведро и всё оставшееся утро проторчал в ванной, пытаясь хоть как-то привести себя в порядок.       Позавтракал ударной дозой кофеина, так что выглядел вполне выспавшимся, когда в девятом часу утра из недр своей маленькой комнаты в подвале показался Финн. Быть здесь только с ним было очень странно, раньше Берт и Кэрол их не оставляли. Курт подумал, что пару лет назад он бы визжал от восторга, если бы оказалось, что сам Финн Хадсон, герой его романтических фантазий, целый месяц будет его единственным соседом по дому. Сейчас это казалось глупым и смешным.       Как мог Хаммел быть влюбленным в человека, который завтракает тостом с просроченным сырком и чешет ляжку под сползающими клетчатыми пижамными штанами в катышках, когда достает это «блюдо» с нижней полки? Как он мог с восторгом смотреть на того, кто не всегда вспоминает о чистке зубов по утрам? Как он вообще умудрялся любить человека, не зная о нём подобных подробностей?       Курт помнил Финна Хадсона как свою первую и единственную любовь, даже несмотря на то, что теперь относился к нему исключительно как к брату. И так как эта любовь была первой и единственной, судить о своем умении выбирать предмет обожания Хаммел мог только по ней. И те выводы, которые он делал, ему, мягко говоря, не нравились. Курт понимал, что в его жизни не было серьезных влюбленностей, потому что Хадсон в свое время свел его с ума лишь тем, что однажды оттолкнул какого-то хулигана в школьном коридоре.       Это романтическое чувство прошло, но что же стало потом? Курт понимал, что проживает свои лучшие годы, он смотрел на своих друзей, на Мерседес и Рейчел, которые любили. Или думали, что любят. В любом случае, в их жизни была драма, был этот особенный огонь подростковой влюбленности, который нужно успеть зажечь именно сейчас, другого времени не будет. Что же было с Куртом? Его душа и сердце, если покопаться, напоминали пустой каменный блок, который гореть не в состоянии. И это угнетало.       Подобные мысли возвращали Хаммела к заданию мистера Шустера. Времени пока было более чем достаточно, но Курт не любил делать все в последний момент. Ему нужно было что-то, о чем можно написать песню, и нужно это было не только ради выполнения задания в хоре, но и ради самого Курта. Не должна быть жизнь человека настолько скучной и тусклой в таком возрасте. Работа, друзья, любимое дело — это, конечно, хорошо, но как же самое главное? Курт Хаммел был романтиком, и особенно остро чувствовал нехватку тепла и нежности в своей жизни.       — Ты не приготовишь обед? — вклинился Финн. Курт отмер и окинул брата взглядом. Поток мыслей пришлось свернуть, потому что теперь Хадсон совершенно не гармонировал с рассуждениями о тепле и нежности.       — Я не успею сегодня, придется тебе поесть в «Палочках».       Курт поднялся из-за стола. Стрелки часов подбирались к девяти, пора было ехать в школу.       — Ты мог бы… после репетиции, — Финн, кажется, на занятия не спешил. Он мирно дожевывал свой тост и заедал его сосиской, вытягивая ее зубами прямо из упаковки. Курта от этого зрелища передергивало. — Я не настаиваю, просто… было бы круто.       Хаммел улыбнулся. Он знал, что готовить в отсутствие Кэрол придется ему, потому что Финн не в состоянии даже сосиску себе сварить.       — Я правда не могу. После репетиции мне, может быть, нужно будет зайти в… одно место, — Курт удивился сам себе. Когда это он решил дать ситуации с Андерсоном шанс?       — Опять твой тайный друг, которому нужна помощь?       — Мы не друзья, — с долей раздражения бросил парень. Он очень надеялся, что эта доля не была слишком явной.       — Это твое дело.       Ну надо же!       — Точно. Хотя спасибо за… заботу, — Хаммел учел последний разговор с братом и постарался сгладить свою резкость, потому что, да, Хадсон в последнее время перегибает палку с любопытством, но он на самом деле волнуется. — До встречи, Финн.       Хадсон отсалютовал ему сосиской.       — До встречи, Курт.       До школы удалось добраться без происшествий. Погода была под стать тому, что творилось у Хаммела в голове. Дул промозглый осенний ветер, деревья уже начинали темнеть, небо явно готовилось к дождю. Курт припарковался на привычном месте, вынул ключ зажигания, но выходить почему-то не хотелось. Сегодня предстоял сложный день.       Парень откинулся на спинку и запрокинул голову назад, закрыв глаза. Он был бы рад провести здесь весь день до самого вечера. Весь его пыл по поводу предстоящей дуэли с Рейчел угас в связи с тем, что Курт чувствовал себя совершенно не готовым. Он не репетировал и не выспался, а ещё заметил возле крыльца Гибсона и компанию, которые явно тоже его увидели и теперь не собирались уходить.       Вздохнув, Хаммел вышел из машины со странным предвкушением потасовки, которой явно не удавалось избежать. Пока шёл до крыльца, понял, что дождь начал моросить, а ветер усилился. Утро было больше похоже на вечер, людей кругом почти не было.       — Доброе утро, Ваше Величество! — крикнул Гибсон, когда Курт ступил на крыльцо.       — Я тоже рад тебя видеть, — ровно ответил Хаммел. Обычно он молчал так долго, как это только возможно, но сегодня ему ужасно хотелось в пух и прах разругаться с этими ребятами. Получить бы он все равно получил, так почему бы тогда заодно и не выпустить пар?       Футболисты зашумели: кто-то засмеялся, кто-то заулюлюкал, Гибсон что-то возмущенно крикнул. Курт желал бы не останавливаться, просто бросить еще пару фраз, а потом спокойно войти в школу, но это было бы слишком просто, он и сам это понимал.       Ребята начали как бы невзначай, ни о чем не сговариваясь, заключать его в кольцо, окружать, приближаться. Только теперь Курт заметил, что Андерсон тоже там. Он стоял рядом с Гибсоном, выглядел очень уставшим и даже несколько подавленным, словно все происходящее казалось ему крайне скучным. Хаммел готов был поспорить, что Блейн борется с желанием зевнуть.       — Как тебе погодка сегодня, Кейт Миддлтон? — крикнул откуда-то из-за спины Джордан. Курт развернулся.       — Да, идеальный день для путешествия в мусорный бак! — поддержал какой-то незнакомый парень слева.       — Или, может, придумать для тебя что-то новенькое? — усмехнулся Стив. Он отделился от кольца из своих друзей и медленной, ленивой походкой приблизился к Курту. Руки у него дернулись, словно он хотел схватить Хаммела за грудки, чтобы встряхнуть, или толкнуть, или просто поднять над землей, но ему было противно дотрагиваться до «педика». — Как ты смотришь на это, Хаммел? — ни то прошептал, ни то прорычал он.       Курт смотрел Стиву прямо в глаза. Ужасно хотелось опустить взгляд, сглотнуть, отвернуться — что угодно, но он продолжал смотреть, это было самым важным. Если ты моргнул, то все — проиграл, сдался. Как бы Хаммелу ни было страшно (а страшно было каждый раз как впервые), он не имел права проигрывать. Он должен был идти до победного конца ради самого себя, своих интересов и принципов. Ради Хора и ради своего отца.       — Меня. Тошнит. От тебя, — раздельно, четко, но негромко прорычал Стив. Его руки сжались в кулаки, но Хаммел не мог этого видеть. Зато видели все остальные.       Курт все смотрел в эти страшные, горящие животной необъяснимой яростью карие глаза. Он никогда не испытывал такой беспричинной, так страшной злости, и никогда бы не смог понять ее. Особенно он не мог понять ее по отношению к себе. Как можно так ненавидеть кого-то лишь потому, что он отличается? Как можно действительно, искренне желать страдания и боли человеку, имеющему другую веру, цвет кожи или сексуальную ориентацию?       Курт был человеком нового поколения, для него все были равны и имели право на самовыражение, но ему легко было определять себя человеком толерантным, он-то ведь находился по ту сторону баррикад. Для ребят вроде Гибсона, Андерсона или Джордана это все было, конечно, неправильным и непонятным. А так как им было всего только по семнадцать-восемнадцать лет, они были достаточно наивны в своем стремлении сделать людей «нормальными», чтобы в самом деле верить в то, что это возможно.       Таким, по крайней мере, все виделось Хаммелу. Хаммелу, который, как ему казалось, целую вечность уже не опускал взгляда, который чувствовал огонь, исходящий ото всех этих людей. Огонь злости и непонимания, огонь неприятия и отторжения. Хаммелу, который вел свой собственный, сложный бой с собирательным образом противника в лице одноклассника Гибсона, который скалился, словно зверь, загнавший добычу.       — Хватит, Стив!       Все обернулись. Курт наконец-то моргнул, а потом вынырнул из-за плеча своего оппонента как раз для того, чтобы увидеть, как от плотного и казавшегося нерушимым кольца отделился еще один человек. Человек, на лице которого не было ярости, была одна только скука и старание обратить свои слова в шутку.       Блейн Андерсон быстро нацепил на лицо свою ухмылку, небрежно поправил сумку, спадающую с плеча, и добавил к своему внезапному выпаду:       — Ты же не хочешь, чтобы тебя отстранили от занятий из-за проблем с лузерами. Фиггинс предупреждал нас, что такое возможно, если мы не прекратим. А нам нельзя лишаться защитника перед игрой.       Умом Курт понимал, что в этих словах есть смысл, что всё донельзя логично и правильно, но то, с каким лицом и с каким усилием Андерсон говорил это, не ускользнуло от внимания. Слова были словно вымученными.       Большинство его дружков были достаточно глупы, чтобы ничего не заметить, чтобы поверить, будто Блейн волнуется только за свою команду, но Курт Хаммел не был дураком. Он видел, что что-то происходило с Андерсоном, что-то решалось в его непонятном для Курта разуме. Все видели привычную ядовитую усмешку, а Курт видел, как в глазах плещется сомнение и страх разоблачения. Андерсон врал и врал не самым лучшим образом. Ему просто повезло, что Гибсон такой идиот.       — Он прав, Стив, — поддержали ребята.       — Это того не стоит! — согласился Джордан.       — Давайте, уходим отсюда, — лениво бросил Андерсон, разворачиваясь и проводя рукой по волосами. Курт был уже слишком зол, чтобы заметить это.       — Ладно, принцесса, считай, тебе повезло сегодня, — улыбнулся Гибсон.       У Хаммела от такой улыбки ком подступил к горлу. Футболист еще что-то хотел сказать, но ничего не придумал, так что просто угрожающе дернулся вперед, а когда Курт рефлекторно отклонился, громко рассмеялся, только после чего вошел в школу.       Курт остался стоять на крыльце, весь дрожа от возмущения. Что вообще только что произошло?       Раньше никто из футболистов не делал для него ничего подобного. Финн, конечно, не раз подставлялся ради него, но тут другое дело — они ведь были почти друзьями, а после — вообще братьями. Так что же движет Андерсоном? Может, это вовсе и не ради Курта было сделано? Нет, в этом Хаммел почему-то не сомневался.       Он подумал о записке. Жаль, что выбросил ее, это было бы серьезным доказательством. С помощью нее он мог бы выпытать у Блейна ответы на волнующие вопросы, хотя пришлось бы опуститься до шантажа. Курт усмехнулся собственным мыслям, заходя в школу. Надо же, как глубоко все это задело его. Блейн, может быть, просто переживает за свою команду, а Хаммел тут уже напридумывал целый заговор.       Но ему казалось логичным, что сначала Андерсон пишет записку с явным намеком на извинения, а потом заступается за него. Может, это и было тем самым извинением, и теперь никто из них ничего друг другу не должен? Стоит ли вообще размышлять над тем, приходить или не приходить Курту вечером в хоровую, раз Блейн уже рассчитался со своей совестью или что-то там еще подвигает его на извинения перед лузером?       День прошел как-то уныло и скомкано.       Уроки казались невероятно скучными, да и сам Курт был очень рассеянным. Он не думал о том, что произошло утром или о том, что произойдет вечером, но и учителя почему-то не слушал.       И без того плохое настроение было испорченно окончательно, когда в столовой Хаммел встретился с друзьями. Все они выглядели сонными (наверное, из-за погоды), но как только Рейчел увидела Курта, сразу же загорелась энтузиазмом и поспешила высказать то, что, кажется, держала в своей голове целое утро:       — Курт! — крикнула Берри, и ее голос в подавляющей тишине столовой прозвучал как пушечный выстрел. — Выглядишь неважно. Ты не заболел? Хотя я не об этом хотела с тобой поговорить. Как ты знаешь, я репетирую по восемь часов в сутки, и если для тебя этого не достаточно, чтобы понять, что тягаться со мной тебе бесполезно, то я попрошу тебя заметить также, что…       — И тебе доброе утро, Рейчел, — тихо прервал ее Курт, бросив свое тело на стул, а поднос с обедом — на стол.       — Ты на самом деле заболел? — аккуратно поинтересовалась Мерседес. — Выглядишь бледным, круги под глазами.       — Просто плохо спал, — отмахнулся Курт. — И очень голоден.       И как бы в доказательство поспешил запихнуть в рот как можно больше риса с овощами. Аппетит действительно был зверский.       Рейчел, воспользовавшись тем, что Хаммел занят обедом и не сможет ей ответить, продолжила свою так нетактично прерванную речь:       — Прошу заметить, что песни Битлз в моей семье имеют особое значение, так как мои папы…       — Заткнись, Берри, — встряла Сантана. — От твоего голоса у меня звенит в ушах.       — Это маленькие эльфы в твоей голове играют на скрипках, — сообщила Бриттани.       — Все равно помолчи. Твоя болтовня раздражает, — Лопез, похоже, была не в духе.       — Ну хватит, — возмутился Финн, глядя на Сантану. — Перестань так с ней разговаривать.       — Все в порядке, Финн, спасибо. Просто Сантана, кажется, не понимает, что я тут пытаюсь сохранить нашу с Куртом дружбу, которая может серьезно пострадать от очередной борьбы за соло. Это не стоит того, Курт. Ты ведь должен осознавать мое преимущество, так что тебе лучше просто отказаться, — всё-таки закончила Рейчел.       — Еще чего, — фыркнула Мерседес. — У него шансов не меньше, чем у тебя. Не слушай ее, ты выступишь замечательно, Курт.       — Мы помним, чем это закончилось в последний раз! — настаивала Берри. — Курт сфальшивил, роль отдали мне, а наш еще неокрепший союз получил серьезные травмы.       — Глупости! Если хочешь знать, в прошлый раз Курт просто…       — Перестаньте! — девушки синхронно повернулись к Курту. — Что вы делаете? Вы что, не видите, какие у Хора проблемы? Сью требует список песен, мы снова соревнуемся с «Вокальным адреналином», кружок разваливается, — он указал взглядом на столик в углу, где в компании разукрашенных девиц сидела Куинн, — на носу Отборочные, а вы все ругаетесь и хандрите!       — Да мы вовсе не… — попыталась вставить Рейчел, но Хаммел не слушал. Аппетит вдруг резко пропал.       — Мне плевать, кто победит сегодня, ясно? Если тебе так хочется, Рейчел, забирай это соло, только прекрати быть такой… такой… — он так и не смог подобрать нужное слово, потому что вдруг понял, заметив на себе взгляды всех без исключения хористов и некоторых ребят, сидящих за соседними столами, что немного перегнул палку. А еще что не знает, в какой момент поднялся из-за стола.       — Остынь, Курт, — с тревогой произнес Финн.       — Да, чувак, успокойся, сядь, — беззаботно бросил Пак. — Это же Берри, пора привыкнуть.       — Я вообще-то еще здесь! — вспыхнула Рейчел. — Не думала, что ты так воспримешь это, Курт, — она виновато взглянула на него.       Да уж, он тоже не думал.       — Мы с Мерседес и не думали ссориться, верно, Мерседес? — та с охотой кивнула. — Я просто подумала, что это немного взбодрит нас всех.       — Ты перестаралась, — сердито буркнул Курт. Он начинал потихоньку остывать, и ему становилось стыдно.       — Я волнуюсь за команду больше, чем кто бы то ни было. Ты знаешь это. Сегодня на конкурсе… все будет честно.       — Идет, — согласился Хаммел, выходя из-за стола вместе с Мерседес и Тиной, которая все это время молчала, а теперь просто положила руку Курту на плечо и улыбнулась. Хаммел улыбнулся в ответ, но только одними губами, потому что чувствовал он себя паршиво.       Вот что бывает, когда мало спишь, много переживаешь, собираешься выпустить пар на тех, кого терпеть не можешь, а в итоге тебе мешает какой-то Блейн Андерсон.       — Если у тебя какие-то проблемы, ты всегда можешь нам рассказать, — доверительным тоном сообщила Мерседес, подходя вместе с Хаммелом к его шкафчику.       — Я это знаю, спасибо, — улыбнулся Курт — так искренне, как только был сейчас способен. Стоит ли что-то рассказывать? Да и вообще, разве ему есть, что рассказать? — У тебя когда-нибудь было такое, что ты хочешь помочь человеку, который ненавидит тебя? — неожиданно спросил он.       Мерседес задумалась.       — А этот человек просил тебя о помощи?       — Сначала да… но я о другой помощи говорю, — Курт замялся. Как бы так рассказать, чтобы не выглядело подозрительно, но чтобы подруга сумела понять ситуацию и дать совет? — Он просил о помощи, а потом отказался, потому что он… ну, ненавидит меня. И я думал, что тоже ненавижу его, иногда так и есть, но иногда мне все равно хочется… его… спасти.       Так вот, чего ему хочется.       — И ты не знаешь, стоит ли тебе пытаться сделать это? — Мерседес пошла в сторону кабинета истории, Курт подстроился под ее шаг.       — Вроде того.       — А ты уверен, что этот человек нуждается в… спасении?       — Думаю, что да. Вот только он не хочет, чтобы его спасали. И я не знаю, хочу ли этого.       — Курт, если у тебя есть возможность помочь кому-то, если у тебя есть хоть капля желания сделать это, то не важно, желает ли этот человек спасения. Люди, чья жизнь находится на грани катастрофы, не всегда способны понять это, и поэтому они зачастую уверены, что все идет так, как и должно. Думаю, им везет, если появляется кто-то, кто способен взглядом со стороны оценить ситуацию и не просто найти выход, а хотя бы дать понять, что выход необходим. Я хочу сказать… возможно, он не хочет, чтобы его спасали, потому что просто не думал об этом, ведь он не видит свою жизнь со стороны. Поговори с ним и все будет хорошо.       «Если бы все было так просто», — подумал Курт, но вслух произнес лишь «спасибо», после чего обнял подругу и отправился на английский.       Поговорить с Андерсоном? О чем поговорить? Просто подойти и сказать: «Эй, Блейн, кажется, у тебя проблемы. Я, конечно, всего лишь местный неудачник, парень, которого обливают слашем, но мне кажется, что твоя жизнь делает тебя несчастным, хотя ты этого и не понимаешь. Давай я помогу тебе. Чем? Ну, я не думал об этом, хотя мы можем спеть, если ты не против. Мы ведь все проблемы так решаем» или что-то вроде того? Даже мысль ужасала и смешила одновременно.       Курт клял свою совесть и стремление помогать людям. В нем всегда это было. Дикий инстинкт какого-то героя-спасителя. Он заботился об отце, когда у того случился сердечный приступ, не только потому, что это был его отец, а просто потому что Берт в этом нуждался. Он заботился о Кэрол, когда та потухшей свечкой явилась в их семью, и помог ей вновь сиять. Он ценой собственной безопасности защищал от футболистов Тину и Рейчел. Курт делал все это не потому, что кто-то просил его, а просто потому, что таким уж он был человеком.       И Хаммел готов был заботиться об Андерсоне, как бы дико это ни звучало, лишь потому что видел, что тому это нужно. Готов был переступить через неприязнь, в какой-то мере даже заглушить свою гордость, но только не бросить человека, в котором еще есть что-то светлое. Что-то, что Курт уже дважды видел на кусочке скомканной тетрадной страницы.       Но какую ценность будет иметь эта забота? Ведь Блейн только на словах, на этих крохотных записках являет собой пример того, кто может и готов меняться, а в жизни же все совсем иначе. Он, как и все футболисты, представляет школу строгой кастовой системой, борется за место под солнцем и дорожит своей репутацией настолько, что ненавидит хористов и Курта в частности только по определению, без какой-либо серьезной причины.       Придя к тому, что эта борьба еще не закончена, что он еще может многое отдать и многое получить (парень не забывал о купоне), Хаммел немного успокоился, пришел в норму. Настроение чуть улучшилось: уже то, что Курт твердо решил задержаться сегодня в Хоровой после окончания репетиции, давало некую уверенность и даже поднимало боевой дух, да и вообще разложить мысли по полочкам было приятно.       В довершение ко всему, усмирив поток размышлений в своей голове, Хаммел сумел-таки сосредоточиться на предмете и даже получил хорошую оценку. Курт был горд собой, а потому после занятий направлялся в Хоровую уже в приподнятом расположении духа.       — Для людей вашего возраста нормально считать взрослых глупыми, и, возможно, в некоторых случаях эти мысли оказываются справедливыми, но если вы считаете, что мы не подозреваем о вашей ежегодной вечеринке, то это не значит, что так оно и есть, — спокойно, как маленьким детям, рассказывал мистер Шу, когда Курт появился в комнате для репетиций.       Рейчел, Сантана и Бриттани стояли перед ним и выглядели удивленными.       — Почему тогда учителя ничего не пытаются сделать? — спросила Мерседес, успевшая уже занять свое место в дальнем ряду.       Курт быстрыми шагами пересек комнату и устроился рядом с ней.       — Что происходит? — шепотом поинтересовался он, оглядывая класс. Ребята выглядели взволнованными, некоторые тоже перешептывались.       — Мистер Шу услышал, как Финн и Рейчел обсуждают Великую Вечеринку. Сантана это заметила и разругалась с Рейчел, сказав, что та не умеет держать язык за зубами. Мистер Шу рассмеялся, и оказалось, что все учителя в МакКинли, кроме, может быть, Фиггинса, знают про эту традицию, — коротко, но со свойственной ее голосу торжественностью пересказала Мерседес.       Курт встрепенулся. Он и забыл, как занимательны бывают собрания Клуба, когда ребята не просто репетируют. Прошлые года были довольно скандальными, и это еще не считая постоянных подстав от тренера Сильвестр. Ребята вокруг сходились, расходились, ругались, влюблялись, открывали свою сексуальную ориентацию, теряли и находили близких, даже рожали детей… иными словами, хоть Курт и не принимал активного участия в личной жизни Хора, эмоций получал предостаточно.       — Потому что, Мерседес, это бессмысленно. Мы не так стары, как вам кажется, нам тоже было по семнадцать лет, так что мы знаем, каково это, когда кто-то пытается запретить делать всякие безрассудные вещи. Это как растревожить пчелиный улей — нам самим и достанется.       — Очень мило, Мистер Шустер, что вы сравнили нас с ульем, — заговорила Рейчел, — но поведение учителей просто неуместно. Как вы можете закрывать на подобное глаза?       — Заткнись, Гном, пока у нас не начались проблемы, — влезла Сантана. Она еще не остыла после ссоры, да и вообще поцапаться с Берри было ее любимым занятием.       Бриттани аккуратно взяла ее за локоть и, пресекая повторение скандала, потянула к стульям.       Рейчел не была против Великой Вечеринки, на самом деле, она даже пыталась туда проникнуть пару лет назад, просто у Берри было обострено чувство справедливости, когда, конечно, дело не касалось ее самой. И сейчас она была возмущена тем, с какой халатностью учителя в МакКинли относятся к тому, что происходит с учениками за стенами школы. Половина ребят в этой комнате готовы были выцарапать девушке глаза за то, что она подвергает их свободу опасности.       — Я повторюсь, Рейчел, мы не закрываем глаза, а просто стараемся сделать все, чтобы ситуация оставалась стабильной. Если мы попытаемся влезть в вашу жизнь вне школы и лишить вас того, что вы, пусть и нарушая законы, делаете всего лишь раз в год, то многие из вас устроят забастовку, и тогда нам придется мириться с ежедневным безобразием. Я отойду от темы, если скажу, что главная задача хорошего учителя не в том, чтобы ограничить свободу ученика, а в том, чтобы дать ему самому со временем осознать границы дозволенного. Я ответил на твой вопрос?       — Все равно не понимаю, почему никто не пытался хотя бы рассказать родителям. Ничего личного, но вряд ли у нас в школе действительно так много хороших учителей. Взять хотя бы тренера Сильвестр, ей-то уж точно не должно быть все равно, — уперлась Берри. Ребята на местах зафыркали и закатили глаза, но она не обратила внимания.       Мистер Шустер задумался. Как это часто с ним бывало, он ненадолго задержал взгляд, сосредотачиваясь на одной точке, затем чуть улыбнулся, молча указал Рейчел рукой на ее место, как бы предлагая сесть и оканчивая разговор, а сам круто повернулся на каблуках лакированных туфель и подошел к доске. Взяв маркер, быстро, но крупно и разборчиво вывел на ней «Отцы и дети».       — Новая тема — всемирная литература? — предположил Курт.       — Не совсем. Разговор с Рейчел натолкнул меня на мысль о том, что мы с вами не замечаем всех разногласий между детьми и взрослыми, а ведь сталкиваемся с этим каждый день, — взволнованно пояснил мистер Шу. Глаза у него блестели.       — Было бы проще, если бы взрослые хотя бы перестали называть нас детьми, — недовольно вставил Арти.       — Арти прав, ребята. Мы, учителя и родители, каждый день совершаем мелкие, но обидные ошибки в отношении вас. Я не говорю, что мы сможем от этого избавиться, но уверен, что каждому здесь есть, что сказать об отношениях между разными поколениями. Так что вот вам задание на следующую неделю: подготовить номер о том, что отражает вас как представителя вашего поколения.       Ребята на местах зашумели. Некоторые возмущенно, потому что найти песню подобного рода было не так-то просто для тех из них, кто не знал достаточно много композиций. Курт смотрел практически все мюзиклы и слушал сотни музыкальных композиций со времен появления Бродвейского театра, так что у него в голове уже возникла парочка вариантов. У Мерседес и Рейчел тоже не было проблем, Финн напрягся.       — Задание непростое, но я уверен, вы справитесь, а теперь давайте вернемся к соревнованию. Курт, Рейчел, я надеюсь, вы готовы? — мистер Шустер примирительно хлопнул в ладоши, взял из первого рядя стул и сел перед пианино. — Ребята, судить, как обычно, будете вы. И помните: голосуем за талант, а не за репутацию! Рейчел, ты первая.       Берри тут же оказалась в центре зала, приняла драматическую позу и соответствующее выражение лица. Все это весьма комично сочеталось с ее темно-синим в белый горошек платьем и черными туфлями-лодочками, надетыми поверх белых гольф. Но когда девушка запела, весь этот нелепый образ потонул в переливах красивого голоса, глубине горящих энтузиазмом больших черных глаз и непростительно высоких, идеально взятых нотах.       Курт бы никогда не признался в этом даже самому себе, но слушать Рейчел Берри было одно удовольствие. А еще созерцание ее неподражаемого таланта здорово подрывало его и без того шаткую уверенность. Удивительно, но у нее получалось петь так, словно она совсем не старается, словно могла бы исполнить эту песню даже во сне, но Хаммел был уверен, что она репетировала не меньше десяти часов.       У него самого так не всегда выходило. Чтобы песня вышла настолько же легкой и идеальной, как у Рейчел, ему нужно было просто прочувствовать ее. Когда же он старался, репетировал по несколько дней, выходило только хуже. В прошлом году ему даже отказали в первом прослушивании в хор «Соловьи» из-за чрезмерного рвения. Он планировал больше не допускать таких ошибок, что было не так-то просто для человека, который, признаться честно, всегда жаждал, чтобы его заметили.       Когда Берри допела, Курту казалось, что прошла уже целая вечность. Выходя в центр комнаты, он вдруг почувствовал, как ноги наливаются свинцом. Да, Хаммел всегда волновался как в первый раз. Странно, что его не стошнило на том единственном соло на региональных с «Соловьями», если он даже здесь, перед друзьями, жутко переживает.       А потом Хаммел начал петь, и все волнение как рукой сняло.       Музыка, пение, танцы творили с ним что-то неправдоподобное. Он словно оказывался где-то в другом мире, где можно было не думать, а только слушать свой голос и наслаждаться моментом. Здесь не было никаких проблем и переживаний, и отсюда не хотелось возвращаться. Из всего этого зала, думал Курт, одна только Рейчел любит музыку настолько же сильно, чтобы понять это чувство.       Он никогда не знал, как его выступления выглядят со стороны, но ему все представлялось идеальным. Если это была песня из мюзикла, то кругом тут же возникали декорации и он, Курт Хаммел, в созданном воображением чудесном костюме каждый раз был настоящей бродвейской дивой. Если же это была эстрадная песня, то три ряда одноклубников превращались в заполненный зрителями, кричащий от восторга стадион.       Поэтому, остановившись и допев последние строки, Курт уже не думал о победе или об Отборочных. Тем более он не думал о портфолио и поступлении. Был только он сам, его минута славы и глубокая эйфория после выступления. Настолько глубокая, что, упади сейчас прямо на МакКинли метеорит, Хаммел еще несколько минут оставался бы счастливым.       — Что ж, спасибо, Курт, — мистер Шу встал, хлопнул ученика по плечу, указывая взглядом на место. — Спасибо, Рейчел, — он кивнул девушке, которая не переставала улыбаться с таким видом, будто победа уже у нее в кармане. — Голосуем, — и он быстро раздал всем маленькие бумажки.       Курт тут же вывел на своей «Курт Хаммел» и поспешил сдать. Его уже немного отпустило, и он вернулся к волнению по поводу конкурса. Раньше у них с Рейчел не было серьезного и честного соревнования. Сначала он сфальшивил, потом была ничья, потом они отказались узнавать результаты. Много чего было, но в этот раз все должно было быть по-честному.       — Итак, — протянул учитель, медленно раскладывая листовки в две почти что равные стопки. Курт мог бы поклясться, что они равны, и снова будет ничья, если бы не знал, что число проголосовавших — нечетное. — Победителем конкурса и владельцем соло на отборочных соревнованиях становится… — Хаммел затаил дыхание… — Рейчел Берри! Рейчел, поздравляю, Курт, мне очень жаль, но не расстраивайся, это не последнее твое выступление.       Курт выдохнул.       Что ж, не получилось.       — Не переживай, принцесса, повезет в любви, — беззлобно отшутился Пак. Курт фыркнул.       Как закончилось собрание, он плохо помнил. Кажется, Тина выступила с песней о любви к Майку Чангу, а потом Арти и Финн спели что-то веселое и танцевальное.       Хаммел чувствовал себя разбитым. Он не был очень расстроен, что даже немного удивляло, просто было как-то пусто, будто с этим соло у него отобрали еще что-то важное, чего он не в состоянии был объяснить.       На ближайшее время никаких серьезных целей больше не было, так что он просто попросил у мистера Шу ключи от Хоровой, сказав, что хотел бы прорепетировать для просушивания в местную постановку «Отверженных». Он на самом деле планировал не терять времени зря в ожидании (было только шесть тридцать), но как только комната опустела, понял, что петь совсем не хочется.       Несмотря на твердое решение сегодня утром, он немного подумал о том, стоит ли все-таки чего-то здесь дожидаться, но потом решил, что раз Андерсон не подкинул ему повторную записку с чем-то вроде «объяснений не будет», то стоит посидеть. Спешить все равно некуда, дома ни души: Финн умчался к Рейчел, папы которой уехали на концерт какой-то старой и горячо любимой ими группы.       Так и просидел в одиночестве до семи часов, глядя в потолок и не представляя, какой крутой поворот произойдет в его жизни через пару часов после того, как в дверном проеме в том же сером непривычном свитере появится Блейн Андерсон.