Not Strong Enough

      — Вы знакомы? — поинтересовался Билл тоном человека, который хотел бы поскорее разобраться со сложившейся ситуацией и перейти непосредственно к занятию.       Но поскорее бы не получилось. Только не между этими двумя.       Курт не знал, чего хотелось сейчас Андерсону, ведь его лицо, в общем-то, ничего нового и особенного не выражало (те же удивление, отвращение, желание выругаться и уйти), но вот сам Хаммел хотел просто рассмеяться.       Он не верил в судьбу. Он вообще ни во что не верил, но, знаете, очень трудно оставаться скептиком, когда человек, которого по всем правилам и установкам тебе положено бы избегать, уже в сотый раз за один — ВСЕГО ОДИН! — месяц появляется в твоей жизни. Да еще и в такой важной роли, что никуда его из своих будней не выкинешь.       Это просто чья-то не смешная шутка или все-таки суровое проклятие?       Хаммел хотел бы знать, в какой момент Вселенная решила поиздеваться над ними обоими, но выяснять это сейчас не было ни смысла, ни времени, поэтому он, в очередной раз собрав все свои силы в кулак, просто и по возможности безэмоционально ответил:       — Учимся в одной школе.       И эта фраза показалась ему какой-то неправильной.       Неудивительно, он-то все это время представлял мальчишку, учащегося в самом дорогом и престижном учебном заведении Нью-Йорка или Колумбуса. На почве этого голова Курта, и без того затуманенная комичностью происходящего, предсказуемо начала заполняться вопросами: как так получилось, что будущий пасынок известного на весь штат Огайо депутата учится в такой дыре, как Лайма? В МакКинли! И почему об этом совершенно никто не знает?       Не то чтобы Курт так уж сильно не любил свою школу, но даже самый ярый любитель МакКинли вроде Фиггинса понимает, что есть заведения гораздо-гораздо круче. Хаммела в школе держали друзья из Хора, но даже он при крайней необходимости и появлении возможности перевелся в Далтон, а что вообще удерживает Блейна? Хоть одна веская причина? Команда? Футбол? Это глупо, сборная МакКинли лишь пару раз победила в соревнованиях штата, а на Национальных вообще никогда не поднималась выше десятого места. К тому же Курт по-прежнему был убежден, что Андерсон не такой большой любитель футбола, каким пытается казаться.       Тем временем (и это не ускользнуло от внимания обоих парней), Билл явно напрягся. Он хмурился и выглядел так, будто перед ним поставили едва разрешимую задачу, а на нахождение ответа дали всего минуту.       — Это не будет проблемой, Билл, — поспешил заверить его Андерсон.       Его голос в этой тишине прозвучал так странно, что Курт даже вздрогнул. Он вдруг понял, что никогда раньше не разговаривал с парнем вне МакКинли или связанных с ней событий. Они были людьми из разных миров, что теперь, кстати, стало совершенно ясно, и единственной точкой их соприкосновения была эта чертова школа, в которой Андерсон, по всем законам здравого смысла, даже не должен учиться.       Теперь все совпадения, все ситуации, сталкивающие Курта с Блейном нос к носу, казались еще более абсурдными. Не засмеяться в голос стало еще тяжелее.       — Я этого не прописал в контракте, — коротко откликнулся де Блазио.       — О чем, собственно, речь? — громче, чем хотелось бы, поинтересовался Курт.       Билл и Блейн переглянулись, словно раздумывая, кто будет отвечать. Де Блазио решил взять инициативу на себя:       — Дело в том, Курт, что, так как мы с Блейном скоро станем семьей, он находится в опасности и под пристальным вниманием моих конкурентов. Как только мы с Мелиссой приняли решение пожениться, я предложил перевести ее сына куда-нибудь поближе к нашему дому в Нью-Йорке. Но, подумав, мы сошлись на мысли, что ему лучше будет остаться в Лайме, там, где никто ничего не знает. Некоторые новости доходят до регионов с меньшей скоростью, чем распространяются по Нью-Йорку, и если там все уже знают о нем, — он посмотрел на Блейна, — и о том, кем он мне приходится, то в Лайме об этом пока мало кто слышал. Мы просто хотели, чтобы у Блейна была спокойная жизнь еще хотя бы несколько месяцев. Как только его начнут узнавать в Лайме, от журналистов отбоя не будет. Теперь понимаешь?       — Приблизительно, — кивнул Курт. — Но при чем здесь я?       — В твоем контракте не было пункта касательно Блейна. Я, признаться, даже не подумал, что у вас вообще могут быть какие-то общие знакомые. Ни Мел, ни Кларисса не говорили мне, откуда ты, и я думал, что твоя школа в Колумбусе.       — Я точно так же думал о вашем пасынке, — усмехнулся Курт. — Но, мистер де Блазио, неужели вы думаете, что добиться полного доверия можно только посредством составления контракта? Конечно, я понимаю сложившуюся ситуацию и обещаю никому не говорить о том, кем и кому приходится Ан… Блейн. Боюсь, вам придется поверить мне на слово.       Билл поджал губы, явно не до конца убежденный, но уже почти смирившийся.       — Ну, боюсь, нам действительно ничего больше не остается, кроме как просто довериться тебе, Курт. Только у меня есть одна просьба.       — Что угодно.       — Зови меня Билл, — еще раз повторил мужчина, коротко улыбнувшись.       Курт в который раз усмехнулся и в этот момент нечаянно поймал взгляд Блейна, мигом стараясь согнать улыбку со своего лица. Андерсон выглядел каким-то потерянным и, чего скрывать, не слишком довольным.       — Итак, для начала простое упражнение на тренировку вестибулярного аппарата, — сделав голос насколько возможно ровным, быстро проговорил Курт. Он вдруг разволновался, словно перед ним стояла цель научить танцевать вальс не двоих человек, а целый класс. — Это не совсем стандартный подход, но меня учили именно так, поэтому я думаю, что важно это сделать. Просто встаньте в удобную для вас позу и кружитесь на месте. Вальс — танец долгий, и в какой-то момент начнет кружиться голова, особенно, если организм не натренирован.       — Вот это точно про меня, — усмехнулся Билл.       Хаммел боялся, что такой уважаемый и серьезный человек воспримет как издевку или даже оскорбление предложение сделать подобное упражнение, но на деле Билл оказался куда проще, чем выглядел на первый взгляд: он раскинул руки и действительно начал просто кружиться, как делают это маленькие дети — не задумываясь о том, что на них кто-то смотрит. Чтобы было не так скучно, Курт включил стоящий в углу магнитофон, так что остаток занятия проходил под какую-то веселую джазовую музыку.       Блейн на задание лишь улыбнулся одними уголками губ, но выполнять не стал.       — Что-то не так? — оставив Билла кружиться, подошел к нему Хаммел.       — Это глупо, — предсказуемо бросил Андерсон. — Думаю, мой организм достаточно натренирован, — и как бы в доказательство он указал ладонями на свой торс.       — О, я не сомневаюсь в том, что ты сможешь заступиться за девушку в темном переулке или дотащить до дома тяжелую бытовую технику, но перед тобой такой задачи не стоит.       — Ну конечно, танцевать гораздо сложнее! — саркастически хмыкнул парень.       — Я этого не говорил, — стараясь сохранять самообладание, процедил Курт. — Я только пытаюсь сказать, что для этого танца тебе нужны не кубики на прессе, а натренированный вестибулярный аппарат.       — «Кружитесь!», — пискляво передразнил Блейн. — И за что он только тебе деньги платит?       Курт медленно выдохнул, мысленно считая до десяти. Если Андерсон решил над ним поиздеваться, то явно выбрал самый удачный момент — он еще почти ничего не сказал, но Хаммелу уже приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не послать его к черту.       Он посмотрел на Билла, который самозабвенно кружился то в одну сторону, то в другую, потом перевел взгляд на Андерсона, который по-прежнему просто стоял, и, действительно заметив издевку в его глазах, решил тоже присоединиться к этой игре. Наклонившись к лицу Блейна так близко, что тот всем телом напрягся, Курт прямо в ухо, едва не касаясь его губами, непривычно низким голосом произнес:       — Просто заткнись и делай, что тебе говорят, — после чего с беззаботным видом вернулся к Биллу. — Отлично! Думаю, сегодня с этим можно закончить, но время от времени, дома или даже на работе, пока никто не видит, выполняй это упражнение. Это не только для танца полезно, но и вообще облегчает жизнь. Теперь попробую научить тебя правильно держать руки. Блейн, ты пока можешь кружиться! — крикнул он Андерсону.       Тот все еще стоял в легком шоке от выходки Курта. Хаммел заметил это и не смог сдержать победной улыбки.       Конец занятия прошел спокойно. Ему почти удалось научить Билла правильно держать руки, а Блейна — слушаться, но до самого танца они так и не дошли. Следующее занятие было назначено на утро воскресенья. Сначала Билл предложил встретиться послезавтра, но Хаммел сказал, что у него Отборочные, и де Блазио отнесся к этому с большим пониманием. Оказалось, он тоже в старших классах пел в школьном хоре. Услышав это, Блейн закатил глаза, а Курт с Биллом завязали легкую и непринужденную беседу об искусстве.       Курт пригласил Билла на Отборочные, и здорово удивился, когда тот пообещал прийти, правда, нацепив поддельные усы, темные очки и шляпу детектива.       — Тебя подвезти? — предложил мужчина, когда они с Куртом вышли на дорогу.       Блейн плелся где-то позади. Курту только под конец занятия удалось заставить его хотя бы пять минут покружиться, и теперь у Андерсона все плыло перед глазами, а Хаммел праздновал победу. «Глупо, как же», — самодовольно думал он.       — Нет, спасибо, я на машине.       — А ты, Блейн? — он обернулся к парню.       — Меня друзья подбросят, — проворчал Андерсон.       — Как знаешь, — не стал настаивать Билл, видя, что парень чем-то очень недоволен и не горит желанием разговаривать. — Спасибо, Курт, это было весело. И удачи на Отборочных, — он отцовским жестом похлопал Хаммела по плечу, и Курт, поблагодарив в ответ, направился к машине.       Усаживаясь поудобнее и вставляя ключ зажигания, Хаммел еще раз попытался осмыслить ситуацию, в которую влип (а иначе и не скажешь). Теперь ему вновь придется не просто замечать Андерсона в школе, но и видеться, и даже общаться с ним минимум пару раз в неделю. И, так как на их встречах будет присутствовать третье, уважаемое, лицо, показывать свою неприязнь откровенно не получится, придется играть в любезность.       «А есть ли она вообще, эта неприязнь?»       Курт крепко задумался.       Со стороны Андерсона определенно есть какое-то пренебрежение на грани презрения. Хаммел мог бы предположить, что это все владеющие футболистом гомофобные стереотипы, но тогда в голове всплывал тот день в МакКинли, когда Блейн помогал ему оттирать оскорбительные фразы со стен школьного туалета.       Курт еще раз взглянул на то место, где минуту назад стояли мистер де Блазио и Блейн. На тротуаре никого уже не было, разбитый фонарь, на который Хаммел раньше не обращал внимания, пару раз с треском моргнул и погас, погрузив улицу в полную темноту.       Курт включил фары и тронулся.       Не проехал он и десятка футов, как полил дождь. Улица была пустая, темная и недружелюбная, поэтому Хаммел очень удивился, когда за первым же поворотом заметил неспешно идущего по тротуару парня.       — Андерсон? — Курт остановился, опустив оконное стекло и светя фарами на Блейна так, что тот недовольно прищурился, прикрывая лицо рукой, как козырьком. — Твои друзья опаздывают? — Хаммел не хотел, чтобы это звучало саркастически, просто так получилось. Когда он разговаривал с этим человеком, всегда так получалось, ничего тут не поделаешь.       — Иди к черту, — огрызнулся Андерсон.       — Я вообще-то хотел помочь, — тоном типа «да-не-очень-то-и-надо» бросил Курт.       — Справлюсь.       — Как знаешь, — Хаммел пожал плечами, снова трогаясь с места.       Он уже почти заехал за дом, как вдруг услышал выстрелом прозвучавшее в вечерней тишине:       — Стой, Хаммел!       Курт, не оборачиваясь, самодовольно улыбнулся и остановил машину.       Через полминуты Блейн, весь мокрый, взъерошенный и дрожащий забрался в машину и сел рядом.       — Конечно, тебе нужно было повыпендриваться, постоять под этим ливнем лишние несколько секунд, чтобы потом как следует намочить мои сиденья, — справедливо заметил Курт.       — Ты поразительно догадлив, — не стал отрицать Андерсон.       Он был явно доволен тем, что Хаммел сам предложил объяснение его выходке. Ну не признаваться же, в самом деле, что он просто вдруг понял, что одному в такой темноте и под таким дождем до станции, а потом и до дома, добираться будет просто отвратительно.       Ну не признаваться же, в самом деле, что Курт ему нужен.       В очередной раз.       — Почему ты не поехал с Биллом? — Хаммел включил печку и выехал на дорогу.       — Не захотел.       — Почему?       — Потому.       — Слушай, до Вестервилля ехать почти целый час, нам все равно придется о чем-то разговаривать, так что прекращай быть таким мудаком и просто поддержи беседу, — не выдержал Курт.       Блейн усмехнулся, как будто удачные попытки вывести Хаммела из себя доставляли ему особое удовольствие.       — Не захотел, потому что он принялся бы читать мне лекции о морали и нравственности, — все-таки снизошел до объяснения он.       — О морали и нравственности? И что же такого безнравственного ты натворил?       — Ты думаешь, Билл на самом деле такой слепой наивный дурачок? Он все занятие выполнял эти твои идиотские упражнения и старательно делал вид, что ему нет дела до наших перепалок, но он, конечно, все заметил. Не просто же так он попал в конгресс.       — Оу, — Курт смутился, поняв, что дело в нем. — И он бы тебя отчитал?       — Не льсти себе, — ответил Блейн, поднося окоченевшие пальцы поближе к печке и глядя куда-то на дорогу. — Он просто знает, как я отношусь к таким, как… как ты.       — К геям, — Курт не любил, когда кто-то говорил «такие, как ты», потому что сразу чувствовал себя не то мутантом, не то душевнобольным.       — К геям, — быстро повторил Андерсон. — Знает, и ему это не нравится.       — Зря он пичкает тебя наставлениями.       — Что?       — Ну, зря пытается переубедить тебя в этом. По моему опыту, если люди не проявляют толерантности к каким-либо меньшинствам, то смысла их переубеждать просто нет. Это еще больше настраивает человека против этой социальной группы. Как будто мы уже не просто боремся за свои права, а начинаем насаждать другим свое мнение, пропагандировать свои убеждения и все такое.       — Как ты можешь? — Блейн впервые за все минуты их поездки поднял на Курта глаза.       — Могу что? — Хаммел бросил на парня быстрый взгляд и снова повернулся к дороге.       — После всего, что тебе сделали, ты должен ненавидеть гомофобов, а ты их защищаешь?       — Я не защищаю гомофобов, боже упаси. Я считаю их невоспитанными, грубыми и в большинстве случаев даже глупыми охотниками до лжесправедливости, но и ненависти у меня нет. Мне просто кажется, что люди всегда сами должны делать свой выбор. Если я хочу быть открытым геем, то это мой выбор. Если ты хочешь ненавидеть меня, то это — твой. Если бы я диктовал гомофобам, как им следует себя вести и как к кому относиться, чем бы я был лучше них самих?       — Да ты просто святоша, Хаммел, — Андерсон поднял уголок губ.       Курт снова коротко взглянул на него и с удовольствием отметил, что этот раунд он выиграл. Блейн, конечно, просто отшутился, но он был впечатлен, тут не поспоришь. Он привык делить людей на плохих и хороших, а мир — на черное и белое, и его принципы практически пошатнулись, когда вдруг человек, которого жизнь должна была уже давно ожесточить и заставить всех ненавидеть, говорит о мире, справедливости и свободе.       — Как ма вообще нашла тебя? — после пары минут молчания спросил Блейн.       — Кларисса Бейкер — моя начальница.       — Ты работаешь в журнале? — изумился Андерсон.       — Почему всех это так удивляет?       — Меня не удивляет, — Блейн смотрел в окно. Они ехали по шоссе, и рассматривать там было нечего, но он, очевидно, просто избегал встречаться с Куртом взглядом. Почему-то. — Меня вообще ничего уже не удивляет, знаешь.       — О чем ты? — Хаммел насторожился. Конечно, он бы удивился, если бы Блейн не заметил, что в последнее время их как-то непозволительно много в жизни друг друга, но то, что Андерсон тоже обдумывал это и даже решился озвучить, почему-то очень взволновало.       — Не прикидывайся дураком, — он снова повернул голову к Курту, но, столкнувшись с ответным взглядом, мигом отстранился и уставился на тонкий серп луны. — Сначала ты в Хоровой, когда я искал мистера Шустера, потом на Вечеринке, когда ты обкуренный валялся в моей постели, теперь еще и это. Слишком много совпадений, как будто кто-то решил пошутить. Как в каком-то идиотском сериале. И не говори, что не думал об этом, — настоятельно порекомендовал Андерсон.       — Думал, — кивнул Курт. — А еще думал о том, что это все-таки ничего не значит. Если Вселенная пытается что-то нам сказать, то у нее вряд ли хорошо получается. Может, она хочет научить тебя терпимости?       — Терпимости? — Блейн нервно хохотнул. — А может, она хочет научить тебя не быть таким манерным педиком?       — Прекрати так разговаривать с человеком, который хочет тебе помочь.       — Помочь? Опять ты об этом! Да с чего вдруг такая тяга? Почему ты вообще решил, что я нуждаюсь в твоей помощи? Если ты не забыл, вообще-то из нас двоих ты тот самый лузер, которого в школе окунают головой в унитаз.       — Мир — это не только школа, Блейн, — Курт остановил машину и посмотрел прямо в глаза парню рядом с собой. Он вдруг впервые заметил их цвет — янтарный, редкий.       Когда-то у мамы были такие бусы…       На секунду показалось, что воздух в машине трещит — это повисло между ними произнесенное Хаммелом имя.       — Поэтому я и хочу помочь тебе, — как можно спокойнее продолжал Курт. — Ты не понимаешь, что всего этого — лузеров из хора, крутых футболистов, девочек из команды поддержки — в большом, взрослом мире не будет. А вы, ребята «со статусом», будете снова строить свой престиж с нуля. И мне жаль вас, потому что, потеряв все, что есть у вас сейчас, вы очень, очень сильно разочаруетесь.       — О, ну конечно, лучше быть таким, как ты — человеком, который не разочаруется в жизни, потому что ему в принципе нечего терять! — нахмурившись, яростно выпалил Андерсон.       Он рывком открыл дверь так, выскочил наружу и быстрым, дерганным шагом направился прочь от машины, шумно вдыхая холодный осенний воздух.       — Ты не знаешь, что я имею и что мне терять! — голос у Хаммела, вышедшего следом, снова взлетел почти до визга, но ему было уже наплевать. — Просто я, в отличие от тебя, правильно расставляю приоритеты и прекрасно понимаю, что имидж, статус, даже уважение — это все временное, ограниченное рамками учебных лет.       — Что тогда постоянное? Семья? Друзья? Любовь? — Андерсон остановился и повернулся. Он уже почти кричал. — Не делай вид, что знаешь меня, Хаммел. Ты думаешь, я вел бы себя так, как веду в школе, если бы у меня был выбор?       — Но выбор всегда есть.       — Ты ни черта не понимаешь, так что просто не лезь не свое дело!       — Так помоги мне понять!       Голос Курта прошел сквозь ночную тишину шоссе, как нож сквозь масло.       И все сразу затихло. Слышно было только два тяжелых дыхания в разнобой.       — Зачем? — севшим голосом спросил Блейн.       Они стояли в нескольких футах друг от друга, но Курт все равно расслышал.       Хотя сейчас бы он предпочел сделать вид, что нет, потому что сам уже почти месяц задавался этим самым вопросом, а ответить ничего вразумительного даже самому себе так и не смог.       — А зачем ты помогал мне тогда, на Вечеринке?       — Это другое.       — А зачем ты помогал мне оттирать те надписи в туалете?       — Я хотел поблагодарить за репетиции, — развел руками Блейн.       — Ты поблагодарил — сказал «спасибо», этого было достаточно. А зачем ты заступился за меня тогда, на крыльце МакКинли? Сказал эту ерунду про Фиггинса и отстранение от занятий. Твои друзья тогда меня не тронули, хотя явно собирались.       — Да плевать мне было на тебя, я просто волновался за команду, — Андерсон нахмурился и поморщился, мол, «что за бред ты несешь».       И вот в этот самый момент Хаммел окончательно понял, что движется в правильном направлении, что Блейн на самом деле не плохой человек, он просто чего-то боится. Он может делать верный выбор, но не может признаться, что просто хотел помочь. Как будто боится, что люди увидят в нем не только плохое.       — Ладно, — Курт опустил руки. — Садись в машину.       Блейн еще несколько секунд постоял, бросил быстрый взгляд на темное, с редкими звездами и одиноко горящей белой луной небо, шумно выдохнул через нос теплый воздух, пустив в верх струю пара, и послушно вернулся на место.       Двери захлопнулись, и остаток пути парни проехали молча, каждый погруженный в свои мысли.       Курт довез Блейна до самого дома и остановил машину напротив крыльца.       Андерсон выходить не спешил, так что они просто сидели и молчали несколько долгих секунд, пока Хаммел не произнес разумное:       — Мне еще до дома добираться, так что ты бы поспешил, — даже не поворачивая головы.       — Спасибо, что подвез, — так же глядя вперед, равнодушно отозвался Блейн.       — Постарайся больше не быть таким придурком. На занятиях. Так мы сможем быстрее с этим разобраться и больше, до самого конца этого учебного года, нам вообще не придется разговаривать. Просто сделаем это. Я — ради двойного оклада, а ты — ради своей матери, и с миром разойдемся, идет?       — Идет, — как-то нехотя бросил Блейн. — И, Хаммел…       «Ну давай, скажи что-нибудь едкое, чтобы я ехал домой в еще более удрученном настроении», — со злым сарказмом подумал Курт.       — Удачи на Отборочных, — и он снова приподнял один уголок губ, после чего быстро вышел, хлопнул дверью и в несколько больших шагов-прыжков преодолел расстояние от калитки до крыльца.       — Спасибо, — прошептал в пустоту ошеломленный Курт.       Он и сам не, понял почему, но настроение всю оставшуюся дорогу у него было приподнятое.       В день Отборочных Хор наконец-то ожил.       Курт, в последнее время слишком сосредоточенный исключительно на себе и своей внешкольной жизни, был рад наконец-то вновь почувствовать себя частью команды. Он помогал Мерседес нанести макияж и параллельно разговаривал с Сантаной по поводу Куинн.       Ему нужно было чем-то себя отвлечь, потому что первые две команды, как и ожидалось, выступили с теми же самыми номерами, которые «Новые горизонты» репетировали особенно усердно и которые они между собой называли «номера основного списка». Каждый член Хора благодарил кого-нибудь свыше — бога, Барбру Стрейзанд, летающего макаронного монстра, волшебную расческу — за то, что они успели прогнать несколько раз запасные номера.       Курт, получивший после того проигранного в начале месяца вокального соревнования с Берри короткую сольную партию в завершающем выступлении, старательно делал вид, что абсолютно не волнуется, и не обращал внимания на свой дрожащий голос и слегка трясущиеся руки с замерзшими пальцами.       Рейчел, открывающая выступление своим великолепным соло, как обычно бегала от одного члена кружка к другому, говорила ободряющие речи и всех раздражала. Финн волновался из-за того, что недостаточно хорошо отработал какое-то танцевальное движение в одном из номеров «запаса», а мистер Шу, стоя в дверях, наблюдал за всей этой суматохой и улыбался, довольный тем, что в этот раз Сью не удалось выбить его и ребят из колеи.       — Бриттани сказала, что ей странно выступать не в составе нашей золотой троицы на соревнованиях, как будто у нее забрали ногу или кусочек сердца, — рассказывала Лопез, поправляя прическу.       — Она вернется, — с уверенностью сообщил Курт. — Вот увидишь, не пройдет и пары месяцев, как Куинн заскучает по хору.       — Не похоже, чтобы ей было не все равно, — вмешалась Мерседес. — На днях она подожгла одно из тех фиолетовых пианино, которые мистер Шу расставил по школе.       — Не знаю, как вы, а я собираюсь сказать ей за это спасибо, — хмыкнула Сантана. — Это задание с игрой в самых неподходящих местах полное…       — Итак, ребята! — прервал разговор вышедший в центр комнаты мистер Шу. — До выхода осталось две минуты, так что бегом все в круг.       Все быстренько сбежались в одну большую дружную толпу. Даже Пак и Сантана, которые часто ворчали о бесполезности этого сентиментального обычая «Новых горизонтов», на самом деле все равно очень любили вот так собираться в круг, складывать руки и заряжаться друг от друга уверенностью, позитивом и энтузиазмом.       Мистер Шу произнес душещипательную речь — так, как только он это умел, отдельно отметил, что ребятам очень повезло выступать на родной сцене, а потом все сложили в стопочку руки и совсем не хором, в разнобой крикнули: «Великолепно!»       И началось выступление.       Пока все стояли за кулисами и волновались, Рейчел Берри беззастенчиво вышла в центр такой знакомой сцены и безукоризненно исполнила «Jar of Hearts». Зал, заполненный зрителями, большую часть которых составляли ребята из других хоров и их подтанцовка, разразился бурными аплодисментами. Рейчел изобразила смущение, блеснула улыбкой и отошла назад, как раз чтобы влиться в уже вышедшую на сцену толпу остальных хористов.       Следующий номер был действительно «хоровым» и очень танцевальным. Признаться, его «Новые горизонты» отработали не так хорошо, как могли бы, немного страдала синхронность и четкость выполнения движений, но чем ребята и были хороши, так это свой естественностью.       Хаммел просто обожал то чувство, когда он на сцене среди своих друзей, когда движения складываются в танец сами по себе, когда знаешь, что все не идеально, не так точно и правильно, как следует это делать, но все равно очаровательно и красиво. Это всегда привлекало и подкупало как судей, так и зрителей — понимание того, что каждый человек на сцене не просто винтик огромного механизма под названием хор, но еще и самостоятельная, зрелая личность со своими переживаниями, чувствами и видением искусства.       Курт, который как человек навсегда отдавший всего себя сцене, знал, как важно во время выступления установить зрительный контакт с каждым, кто находится в этом зале, во время каждого движения старался охватить взглядом как можно больше сидящих перед ним людей, поэтому буквально на первых минутах выступления он с изумлением заметил сидящего в задних рядах мужчину.       На нем не было накладных усов, шляпы и темных очков, но была только радостная, искренняя улыбка, какая бывает у стариков, наблюдающих за веселой детской игрой любимых внуков. В глазах застыло то самое выражение ностальгии, по которому, наверное, любой мог прочитать, что этот человек когда-то тоже выступал в хоре. Увидев это выражение, Хаммел начал стараться еще больше, словно он был юным, неопытным поэтом, дебютирующим перед своим уважаемым и известным в литературных кругах наставником.       Когда песня закончилась, свет погас. Одинокий софит освещал небольшой круг в центре сцены. На не сгибающихся от волнения ногах Курт вышел в центр, стараясь не зажмуриться от света, бьющего прямо в глаза. Людей в зале он из-за этого слепящего света теперь не видел, но оно было и к лучшему, ведь одно дело, когда ты выступаешь в коллективе, а другое — когда совершенно один стоишь посреди сцены и чувствуешь себя единственным человеком на этой планете.       Он вдруг вспомнил Блейна, щурящегося от яркого света фар.       «И, Хаммел… Удачи на Отборочных»       Стараясь не думать о словах песни, не сильно вслушиваться в музыку или какие-то посторонние шумы, Курт запел. И, как у него это обычно случалось, уже буквально на первой секунде, с самых первых строчек волнение отпустило, песня захватила с головой. Он не старался, просто пел как мог, и это звучало прекрасно.       Он и не заметил, в какой момент к его пению присоединились остальные, как он на автомате уступил место другим, как песня закончилась и как зал, в первые секунды ошеломленный, разразился такими оглушительными аплодисментами, что захотелось закрыть руками уши или, наоборот, громко закричать, пока есть возможность и никто не услышит.       Свет включился так же резко, как три минуты назад погас, и Курт, чье зрение еще не пришло в норму, вдруг непроизвольно сфокусировал взгляд на одном лице.       На небольшом балконе, скрытый от глаз остальных присутствующих в зале и наверняка незамеченный другими хористами, одобрительно улыбаясь, стоял парень в форме игрока футбольной команды. У него были дурацкие, отросшие за этот месяц темные кудряшки, которые он, сам того не заметив, расчесал рукой, как гребешком, и большие глаза. Конечно, Хаммел с такого расстояния не мог видеть их цвет.       Но он теперь уже и так его знал. Янтарные.       Как бусы у мамы.       «Новые горизонты» в тот день победили, и после выступления мистер Шу налил всем шампанского, хотя Тине, Арти и некоторым другим ребятам еще не исполнилось восемнадцати. Когда смех и радостные возгласы в Хоровой достигли своего пика, в дверях послышалось робкое покашливание.       Все затихли и обернулись, пораженно разглядывая вошедшую девушку.       Куинн неловко улыбалась, и ей это очень шло.       У нее снова были светлые волосы, простой, практически незаметный макияж, а вместо черных длинных юбок, кожаных жилеток со значками и заклепками и массивных криперов — легкое белое платье в цветок и серенькие балетки.       — К вам можно?       Голос ее прозвучал хрипло из-за сигарет. Как ни старайся, каких-то вещей под изменившейся прической и одеждой не скрыть.       Мистер Шу, от удивления даже приоткрывший рот, растеряно оглядел ребят и, не заметив каких-либо выражений недовольства на их лицах, тепло, по-отцовски улыбнулся Фабре и тихо ответил:       — Конечно, Куинн.       И веселье продолжилось, только теперь «Новые горизонты» были уже в полном составе.       Странно, но Курт тоже чувствовал себя как-то целостно и собрано. Он был уверен, что дело не в возвращении Фабре, хотя это, конечно, очень хорошая новость. Просто теперь ему как будто было позволено помочь, как будто появился шанс сделать что-то хорошее, чего ему так давно хотелось.       О том, как сильно Курт хотел спасти одного человека, он старался не думать.       Он просто радовался тому, что день заканчивается так хорошо.