Not Strong Enough

       — Почему она вообще перегорела? — Курт поднял глаза на печально повисшую над их головами лампочку. — Если сюда не часто заходят, то и свет не часто включают, а менять лампы в определенное время администрация обязана по закону о содержании школьных учреждений.       — Конечно, давай подумаем об этом сейчас, — язвительно пробурчал Блейн.       — Просто что-то тут не так, — спокойно продолжал Хаммел. — Лампочки не перегорают с таким треском и уж точно не сверкают. Готов поспорить, света нет во всей школе, если даже не в целом районе.       — А ты специалист, да?       — Ну, мой отец держит автомастерскую, так что в детстве я там все свободное время проводил. Часто вышибало пробки, потому что на электрооборудовании приходилось экономить. Знаю, по мне не скажешь, но я кое-что понимаю и в чисто «мужских» делах.       — Это все очень интересно, но давай ты, может, уже все-таки попробуешь кому-нибудь позвонить, — Андерсон, наконец, прекратил свои настойчивые попытки взломать дверную ручку канцелярскими принадлежностями вроде линейки, ручки, циркуля.       — Почему бы тебе не попробовать? — Курт сидел на краю пыльной парты (конечно, он ее предварительно протер) со скрещенными на груди руками.       — Потому что, принцесса, — начал Блейн голосом врача, обращающегося к душевнобольному, — я не знаю никого, кому можно было бы позвонить и попросить вытащить меня из закрытого помещения и компании гея-лузера-хориста без ущерба для твоего здоровья и моей репутации.       Курт закатил глаза.       — А ты думаешь, среди моих друзей кто-то подойдет?       — Ну вы же, девчонки, все друг другу рассказываете.       — Иди к черту, — презрительно сощурился Курт, все-таки доставая из кармана брюк телефон. — Отлично, здесь нет связи, — он поднял телефон повыше и поводил им в воздухе, а затем снова взглянул на экран — конечно, ничего не изменилось. — И, к твоему сведению, я никому ничего не говорил.       — О, это очень важно для меня! — театрально воскликнул Блейн, запрыгивая на парту рядом с Куртом. — А вообще, я бы не пожалел твоего смазливого личика, если бы оказалось, что ты кому-то все растрепал.       — Смазливого? — поднял бровь Хаммел.       — Заткнись, — Андерсон быстро расчесал рукой свои непослушные кудряшки, и окинул взглядом помещение. — Слушай, помоги-ка мне убрать эту доску от окна, — он спрыгнул.       Когда выяснилось, что доска зачем-то накрепко пригвождена к оконной раме, парни с дружным вздохом вернулись обратно на уже насиженное место на парте. В классе было темно и холодно, так что Курт буквально каждую минуту проверял, не появилась ли связь.       — На самом деле, я думал рассказать обо всем Мерседес, — зачем-то признался он, когда Андерсон, спустя минут десять, снова подошел к двери и попытался взломать ее при помощи линейки. — Они с Рейчел здорово наседают.       — Мерседес — это что, та черная толстушка?       — Черная толстушка? — возмутился Курт. — Мы вообще-то говорим о моей подруге, ты, чертов расист!       — Ты называл моих друзей тупыми, Хаммел, — напомнил Блейн. Он чертыхнулся, когда линейка треснула пополам от чрезмерных усилий. Кусочек ее остался внутри замочной скважины, и теперь туда вообще ничего не получалось засунуть.       — И ведь не соврал, — пожал плечами Курт, обхватывая себя руками, потому что его уже начинало знобить. — Похоже, окно заколотили этой доской, потому что там нет стекла. На улице сегодня почти нулевая температура, и здесь не лучше.       — Как будто я соврал, — фыркнул Блейн. — Если ты замерз, у меня в рюкзаке есть толстовка. Вообще не понимаю, как можно хотеть кому-то что-то рассказать. Ты либо рассказываешь, потому что тебя спросили, либо молчишь.       — Ну, знаешь, так принято — делиться с друзьями своими секретами, — не без иронии пояснил Хаммел, расстегивая рюкзак и вынимая оттуда большую темно-серую толстовку с какой-то эмблемой на груди. Он уже собирался закрыть сумку, потому что, черт возьми, ему неимоверных усилий стоило просто игнорировать внезапную доброту Блейна, как вдруг на дне что-то недвусмысленно блеснуло. — Андерсон, скажи, что это не то, что я думаю.       — Что? — Блейн оторвался от своего увлекательного занятия по вытаскиванию кусочка линейки из замка, и поднял глаза на Курта, который уже в одной руке держал за лямку кожаный коричневый рюкзак, а в другой — бутылку с красной жидкостью, которая, хоть и была по цвету не как вино (скорее, как хорошенько разбавленный томатный сок), в своем происхождении сомнений не оставляла. — А, это настойка на коньяке. Рябиновая.       — Ты это с собой в школу носишь?       — Это не мое.       — Тебя подставили? — зло ухмыльнулся Курт. — Подбросили бедному, ничего не подозревающему мальчику, который в своей счастливой, популярной жизни настолько отчаялся, что не может обходиться без бутылки уже даже несколько часов?       — Да ты придурок, Хаммел! — нахмурился Блейн, яростно выхватывая настойку и рюкзак. Курт скрестил на груди руки, в одной из которых все еще была зажата темно-серая толстовка.       — Что, жизнь совсем не легка?! — почему-то все больше и больше злился Хаммел.       — Это подарок!       — Для твоего будущего рака печени?       — Для брата.       — О.       — О!

— Не знал, что у тебя есть брат, - попытался перевести тему Курт, потому что…       Какого черта он только что разорался на Блейна Андерсона?       — Не знал, что ты так волнуешься о моем здоровье.       — Не волнуюсь, — как можно убедительнее перебил Курт. Он ведь и в самом деле не волновался. Нет, конечно! — Просто я знаю, что такое алкоголь и что он делает с людьми.       Ему мигом вспомнилась та злосчастная вечеринка у Рейчел Берри, утреннее похмелье хористов, пьяный звонок мистера Шустера Сью Сильвестр, которая озвучила его потом всей школе, и еще много-много мерзких подробностей, после лицезрения которых Хаммел раз и навсегда пообещал себе быть осторожнее с алкоголем.       — Ты? Я думал, вы в своем хоре чисты и невинны, как ангелочки, — усмехнулся Блейн, снова присаживаясь рядом на парту.       Он поставил бутылку между собой и Куртом на стол, а рюкзак застегнул и бросил за спину. В комнате было темно, тихо и очень-очень холодно, как в каком-то склепе.       — Ну, ты ошибался, — поджал губы Хаммел. Его тело снова обдало волной мурашек, так что он решил все-таки накинуть уже бедную толстовку.       — Дай-ка я угадаю. Тот номер на неделе борьбы с алкоголем в прошлом году, верно?       — Как ты узнал? — удивился Курт, ежась в толстовку. Она была очень теплая и приятно пахла, хотя признание второго почему-то давалось с неким трудом.       — Ну, догадаться было несложно, некоторых из вас стошнило прямо на сцене, — фыркнул Андерсон. Он почему-то совсем не замерз, и спокойно сидел, откинувшись спиной на стену с содранными в некоторых местах обоями. Хаммела передернуло, когда он представил, какие они, должно быть, холодные, эти стены. «Я должен пообещать себе никогда больше не связываться с Блейном Андерсоном и его гениальными планами», — с мысленным вздохом подумал Курт.       — Если хочешь знать, я не был в их числе! — он гордо поднял палец.       — Да, есть, чем гордиться. И ты, получается, вообще никогда ничего не пил?       — Ну, с отцом на Рождество. А еще однажды волшебная женщина по имени Эйприл Роудс посоветовала мне решать все проблемы с одноклассниками с помощью передвижения по школе в ну очень нетрезвом виде. Это был не самый лучший день моей жизни, а это о чем-то да говорит, потому что, знаешь, жизнь мальчика для битья вообще нелегка, — припомнил Хаммел. — И, если помнишь, я был под кайфом как-то раз!       — Тоже мне, под кайфом. Да ты проспал почти все веселье.       — О да, как я мог, никогда себе не прощу.       — Нет, серьезно, ты же упускаешь лучшее время для экспериментов. Твое здоровье никогда не будет таким, как сейчас.       — Переживу, — доверительно кивнул Курт.       — А я — нет, — усмехнулся Блейн. — Признаюсь, ты не лучшая компания для такого дела, но, раз альтернативы у меня нет, предлагаю открыть эту малышку, — он указал взглядом на бутылку с красно-оранжевой жидкостью.       — Ты что, сейчас серьезно? — поднял бровь Хаммел. — Это же подарок, — лицо парня напротив как будто говорило сейчас: "И это что, все твои аргументы?" — Брось, у нас даже стаканов нет.       — Боже мой, ты просто невыносим, — покачал головой Андерсон. — Сейчас дядюшка Блейн покажет, как это делается.       — Дядюшка Блейн? — хихикнул Курт. — Это прозвище звучит как будто из порно-фильма.       — А вот и интересные факты пошли: принцессы тоже смотрят порно, — Андерсон хитро улыбнулся.       — Я не!..       — Да ладно! — прищурился Блейн. — Ты все равно не докажешь.       Он не без усилия откупорил-таки бутылку и сразу сделал неплохой такой глоток, конечно, прямо из горла. Затем протянул напиток Курту.       — Я не буду, — качнул головой тот.       — Поздно теперь отказываться, иначе я все-таки рискую стать алкоголиком.       — Я не буду пить. Не просто так.       Блейн поднял брови и его большие янтарные глаза стали еще больше, после чего пухлые губы расплылись в такой хитрющей улыбке, будто он был демоном, искушающим юного и неопытного ангела.       Да и Хаммел примерно так себя и чувствовал. Будто кто-то посягает на его чистоту, а он почему-то не может просто взять и отказаться. Слишком велик соблазн этого вездесущего «а что, если?..» и боязнь снова упустить какую-то без сомнения важную ситуацию, ключевую деталь.       «А что, если бы мне стало плохо хотя бы на пять минут позже?» — снова так некстати пронеслось в голове, уже затуманенной чем-то и без алкоголя.       — Оу, значит, не просто так, — поддел Андерсон. — Хорошо. Знаешь эту игру «Я никогда не…»? Не можешь не знать.       Курт не знал этой игры, но это не было важно. Бывают иногда такие ситуации, когда тебе даже еще не озвучили условия выбора, а ты заранее знаешь, что согласишься. Так вот это предложение было как раз из таких. Вот такое вот быстрое и добровольное падение.       — Пойму по ходу, — с вызовом сказал он.       — Ладно, — чуть ли не присвистнул Блейн. — Попробуем. Я никогда не красился.       — В смысле, волосы?       — Вообще в любом смысле.       — Грим для выступления считается?       — Еще как. Если бы не считался, я бы этого не сказал. Так что пей.       — Кажется, я понимаю, — сделал глоток Курт. Настойка чуть-чуть кольнула горло, но вообще показалась довольно вкусной. Значит, дело пойдет не так тяжело, как показалось с самого начала. — Теперь моя очередь? Я никогда не крал в магазинах.       Блейн фыркнул и сделал глоток. По ногам сильно дуло, так что он забрался с ногами на парту и сел в позе лотоса, снова откинувшись спиной на стену.       — В средней школе на спор я стащил из супермаркета несколько шоколадных батончиков и целую банку арахисовой пасты. Какая-то старушка заметила это, и пригрозила рассказать все администраторам, но я ведь не мог вернуться к ребятам пустым, меня бы просто засмеяли. Так что я просто дал деру, — он засмеялся на последних словах. — Признаться, я никогда так быстро не бегал.       Курт улыбнулся. Он окончательно согрелся в этой огромной толстовке и теперь просто наслаждался исходящим от нее запахом. Ненавязчивый аромат хвои напомнил ему о том вечере, когда Блейн, закинув Курта на плечо, как мешок, тащил его наверх. Ему было так плохо, голова кружилась, перед глазами все плыло, тошнило просто невероятно, а потом возник этот спасительный запах.       Тонкая полоска света, проникающая сквозь заляпанное окно, быстро тускнела: сейчас темнело очень рано. Хаммела грызло неприятное чувство того, что скоро Берт будет волноваться, начнет звонить, а когда поймет, что телефон сына выключен и никто из друзей его не видел, поедет в школу. Им здорово повезет, если их найдет именно его отец, а не Гибсон или даже Рейчел с Финном.       — Я никогда не нарушал обещаний, — серьезно произнес Блейн, почему-то глядя Курту прямо в глаза, как будто расставил ловушки, и с замиранием сердца ждал, когда же несчастная жертва в них попадет.       Курт непонимающе прищурился. Он вроде бы тоже никаких обещаний не нарушал.       — Пей, — кивнул на бутылку Блейн.       — С чего это? — возмутился Хаммел.       — Ты нарушил обещание. Ты рассказал ей, Куинн Фабре, — Андерсон уже не выглядел очень веселым. Скорее обиженным и немного рассерженным.       — О чем рассказал?       — Не прикидывайся. Тогда, на Великой Вечеринке, она сказала, что я обязан тебе. Почему она это сказала? Почему, Хаммел? — Блейн не отводил взгляда, и Курт под таким эмоциональным напором стушевался. То ли алкоголь так действовал, то ли что, но настроение Андерсона ему очень быстро передавалось. — Пей.       — Это правда, она кое-что знает, — Курт напряженно выпрямил спину.       Блейн развел руки в жесте типа «ну кто бы сомневался», а Хаммел шумно выдохнул.       — Но я не нарушал своего обещания. Я обещал, что никому ничего не расскажу, и я не рассказал, как бы сильно мне ни хотелось. Куинн просто… узнала. Увидела, еще в сентябре, как мы уходили после репетиций, и сказала мне. Она никому не расскажет, так что можешь не волноваться, твоя репутация по-прежнему неприкосновенна.       — Я бы уже не был так уверен, — усмехнулся Блейн. — Рано или поздно меня найдут здесь, наверняка уже пьяного, в компании с тобой. Кто бы ни открыл эту дверь, мой имидж будет разрушен раз и навсегда.       Он произнес это настолько безэмоционально, что Курт мигом почувствовал, как все внутри закипает от злости. То есть в то время как он, человек, не привыкший что-либо скрывать от своих лучших друзей, держит ото всех в тайне примерно треть всей своей жизни, только чтобы не нервировать лишний раз этого самодовольного выскочку Андерсона, тот демонстрирует такое возмутительное безразличие?       И не мешало бы извиниться за то, что ложно обвинил человека за нарушение обещаний, вместо того, чтобы просто переводить тему. Но об этом Курт уже говорить не стал. Андерсона не перевоспитать, а эгоиста из него не выбить, как ни старайся. И приоритеты его, судя по всему, пытаться менять уже смысла нет.       — Я никогда не целовал девушку, — предпочел просто продолжить игру Хаммел.       — Слишком очевидно, — цыкнул Блейн, делая глоток.       — Просто я по твоим глазам видел, что ты хочешь выпить, — устало улыбнулся Курт.       — Очень мило с твоей стороны.       — Вот черт! — осенило вдруг Хаммела, так, что он снова выпрямился. — Я же целовался с Бриттани почти три года назад.       — Воу, — Блейн тоже сел ровно. — А ты не так прост, как кажется.       — Еще бы, — довольно улыбнулся Курт, выпивая «штрафной» за невнимательность. — Ну, на самом деле, я просто очень хотел доказать отцу, что могу быть нормальным. Знаешь, натуралом и все в этом роде.       Андерсон мигом посерьезнел.       — Он был против? Твой отец. Ну, когда ты сказал, что ты… по парням.       — Нет. Я боялся говорить ему, — Курт водил пальцем по горлышку бутылочки. Воспоминания о моменте, который два года назад казался ему таким тяжелым, буквально переломным, сейчас показались теплыми, если не семейными. — Он сказал, что всегда знал об этом и будет любить меня таким, какой я есть.       Блейн предсказуемо скривился, но вслух сказал только:       — Тебе повезло.       Курт не совсем понял, к чему именно была эта фраза, но спрашивать не стал. Кажется, это было что-то очень личное и, ни будь Андерсон под градусом, никогда бы такого не сказал.       — Я никогда не целовал парня, — усмехнулся Андерсон.       — А я смотрю, тема тебя зацепила, — поднял уголок губ Курт. — Спешу тебя разочаровать, я тоже никогда не целовал парня.       Глаза Андерсона округлились до смешного.       — А вот этого я точно не ожидал.       — Кажется, я только что себя закопал? — усмехнулся Хаммел.       — Вроде того. Как ты можешь знать, что ты гей, если никогда не целовался с парнем? Если тебе не понравилось целоваться с Бриттани Пирс, попробовал бы кого-нибудь другого, мало ли в Лайме симпатичных девчонок!       — Да дело тут не в том, с кем мне нравится целоваться, — закатил глаза Курт. — Ты же знаешь, что ты натурал, хотя никогда не целовался с парнем. Они тебя просто не привлекают, это… не твое. Все настолько очевидно, что не приходится вообще кого-то целовать.       На этих словах Курту показалось, что Блейн как-то виновато опустил глаза, но он уже начинал пьянеть, так что решил, что ему все-таки просто показалось.       — Я никогда не рисовал портретов, — поспешил перевести стрелки Хаммел, заметив, что Андерсон все-таки как-то погрустнел после последнего хода.       Блейн удивленно взглянул на парня перед собой, делая глоток.       — Ты не можешь знать, — качнул головой он, подозрительно сощурившись.       — Будем считать, что я угадал.       — Нет, серьезно, откуда?       — Видел твой альбом, — признался Курт. — Тогда, на Вечеринке, перед тем, как вы вошли. Я проснулся минут на десять раньше, походил по комнате, посмотрел.       Андерсон явно напрягся, даже снова выпрямился.       — И что ты видел?       — Что ты круто рисуешь, — удивился такой настороженности Курт. — Не думал, что это секрет. Я, честно сказать, всего рисунков пять посмотрел, но мне понравилось, у тебя явно есть талант.       — Да, — Андерсон облегчено выдохнул и быстро усмехнулся, отпив еще немного. — Но это в прошлом.       — Ты больше не рисуешь? – грустно спросил Хаммел.       — Нет, — отрезал Блейн.       Непонятно, почему, но все разговоры о своих творческих интересах он пресекал на корню, и Курту это совсем не нравилось. В этот раз он не намерен был так просто сдаваться.       — Почему?       — Это не нравится моим родителям. Особенно отцу, — он сделал небольшой, но громкий глоток из бутылки.       — А чего бы он хотел? Дай угадаю, чтобы ты занимался футболом?       — Это не твое дело, Хаммел, — скривился Блейн. — У моих родителей уже есть разочарование в виде моего старшего брата, который ушел в шоу-бизнес. Я не хочу быть вторым, знаю, чем все это кончается.       — Точно, твой таинственный брат! — вспомнил Курт. Он еще час назад хотел спросить об этом, когда впервые был ошарашен новостью. Оказывается, у Блейна Андерсона, которого Хаммел все это время считал избалованным единственным ребенком, есть брат!       Блейн как-то зло рассмеялся:       — Да уж, еще никто не называл Купера таинственным.       — Купера? Подожди, Купера Андерсона? Того самого? Это он-то первое разочарование твоих родителей? Звезда реклам и самый сексуальный парень во всем Огайо?       Блейн развел руками:       — Сложно такого в тайне держать, правда? А хотелось бы.       — Обожаю его шоу.       — Не разочаровывай меня, Хаммел.       — Так ты очарован? — на автомате спросил Курт, не думая особо, что и у кого он спрашивает.       Алкоголь давал о себе знать. Голова была такой пустой и легкой, а все слова сами собой складывались в предложения и озвучивались раньше, чем удавалось их осмыслить. И не было ничего, что казалось бы неправильным. Он почему-то посмотрел на губы парня напротив.       — Я думаю, — глядя в потолок, значимым тоном протянул Блейн, — мы могли бы подружиться, если бы не…       Он умолк.       «Если бы не что?»       — Если бы не что?       Курт почувствовал, что лицо у него горит, когда оторвал взгляд от собственных пальцев и поднял глаза на Андерсона. То ли от непонятного смущения, от ли от алкоголя, но щеки его действительно пылали. При этом руки были ледяными и по спине снова пробежали мурашки.       Блейн завис.       Курт положил руку ему на колено и немного потряс, на что Андерсон ответил явно обдуманным «м-м-м», потому что раздалось оно не быстрее чем через полминуты.       Хаммел посмотрел на бутылку, в которой жидкости осталось чуть меньше половины, подумал глотнуть еще немного, сам не понимая, зачем, но без игры не было интересно. Он неловко залез с ногами на стол, неуклюже заполз в свободное место между стеной и Блейном, таким образом оказавшись в углу, подпираемый пыльной стенкой с одной стоны и плечом Андерсона — с другой. Здесь было теплее.       — Я никогда не был влюблен, — сказал Курт, и сам же сделал глоток, глядя на парня рядом.       У него были растрепанные темно-русые чудесно вьющиеся волосы, смуглая кожа, отличная фигура и приятный хвойный запах. Глаза были закрыты, но у Курта в голове все равно четко вырисовывались линии зрачков. Такие трудно не запомнить во всех подробностях.       Подумав буквально пару секунд, Хаммел положил голову спящему Блейну на плечо. Его немного знобило, хотелось оказаться дома, забраться под одеяло и не думать о том, что будет, когда их тут найдут. Он закрыл глаза, и сам не заметил, как провалился в сон.       И не заметил, как парень рядом зашевелился.       Голова Андерсона упала на голову Курта. Мягкие кудряшки коснулись светлого лба.       Завтра, когда их найдут, они снова смогут друг друга ненавидеть. Завтра они будут снова людьми из разных миров, обязанными обходить друг друга за несколько футов. Завтра все будет как раньше.       Но до завтра у них есть еще несколько часов.       Когда Курт проснулся, полоска света, еще бледная, снова падала на старую мебель. Голова не болела, но очень хотелось пить и безумно затекла шея. Было еще холоднее, чем ночью, и Хаммел, морщась, пошевелил пальцами ног, затекшими и заледеневшими в тонких осенних ботинках.       Блейн лежал рядом, спиной к Курту, свернувшись клубком, словно кот. Видимо, за ночь он сполз со стены, и теперь ютился на старой парте, как на кровати. Если бы здесь было одеяло, Хаммел бы его укрыл, таким замерзшим Андерсон выглядел.       Разминая шею поворотами головы, Курт достал из кармана брюк свой телефон. Было почти пять утра. Зарядки оставалось минут на десять, но — о чудо! — связь появилась. Во входящих не было звонков, но зато было десятка два сообщений о том, что ему пытались позвонить: отец, Кэрол, Финн, Мерседес, Рейчел и даже мистер Шустер.       Хаммел прерывисто вздохнул, быстро соображая, кто бы смог помочь ему и рассказать об этом как можно меньшему числу людей. Кто-то, кто уже оправдал доверие. Кто-то, кто уже имел хоть какое-то представление о ситуации. Кто-то вроде Куинн Фабре.       Пальцы сами набрали номер.       — Хаммел, ты на часы смотрел? — голос девушки звучал как обещание прикончить его.       — Куинн, мне очень нужна твоя помощь, — вполголоса проговорил Курт.       — В пять утра?       — Я не могу долго говорить, кончается зарядка на телефоне, так что, умоляю тебя, пожалуйста, приезжай прямо сейчас в МакКинли. Нужно стащить у охранника ключи от сто сорок восьмого класса и выпустить нас.       — Вас? — судя по голосу, Куинн теперь окончательно проснулась. — Какого черта ты делаешь в МакКинли?       — Долго рассказывать. Ты поможешь или нет?       — Если это шутка, Хаммел, клянусь, ты пожалеешь, что родился на свет!       — Спасибо, — пискнул Курт. — И еще, Куинн: пожалуйста, не говори никому ничего.       — Да что там у тебя случилось?       — Нас…       Хаммел не успел ничего объяснить, потому что как раз в этот момент его телефон предсказуемо умер. Курт откинул голову на стену и облегченно вздохнул. Скоро все это закончится, он вернется в свой теплый дом и…       И придется объяснять отцу и всем остальным, где и с кем он пропадал всю ночь, почему не брал трубку и как ему после этого вообще можно доверять.       — Кто это? Кому ты позвонил? — подал голос Блейн.       Курт вздрогнул. Он уже успел забыть, что не один в комнате.       — Куинн.       — Куинн Фабре? Не самый плохой вариант, — усмехнулся Андерсон.       Девушка приехала минут через тридцать, к этому времени им обоим как раз удалось более или менее привести себя в порядок, спрятать в недра рюкзака Андерсона початую бутылку настойки, пожевать нашедшуюся у него жвачку, поправить прическу с помощью конечно же завалявшейся у Курта расчески и отойти друг от друга на пару футов, как и положено.       Куинн присвистнула было, когда открыла дверь в класс, но взгляды парней буквально метали молнии, а выглядели они, несмотря на все попытки, не самым лучшим образом, так что она приберегла свои саркастические замечания и расспросы на потом. Блейн сразу же вызвал такси и очень быстро уехал, не попрощавшись и даже не сказав Фабре спасибо. Курт отблагодарил девушку так, как только был сейчас способен, отвез обратно домой, а по дороге рассказал все как есть, конечно, вырезав все те подробности, которые ему не положено было рассказывать согласно контракту с мистером де Блазио.       По его рассказу, Блейну просто нужно было научиться танцевать вальс для свадьбы его матери, и они договорились встретиться в этом проклятом сто сорок восьмом. Фабре вроде бы поверила, хотя в пять утра, когда вытаскиваешь запертого в одном из школьных классов друга, сложно во что-то не поверить. Сама эта ситуация уже настолько бредовая, что в любой предшествующий ей бред веришь автоматически.       Дома он застал заснувшего сидя прямо в гостиной на диване Берта и лежащую головой на его коленях Кэрол. На журнальном столике рядом с ними лежала ручка и листок с вычеркнутыми номерами больниц и полицейских участков. Как только дверь за Хаммелом захлопнулась, и он оказался в гостиной, чуткий сон Кэрол прервался, и она подняла голову.       — Курт? — ему даже показалось, что у нее слезы в глазах стоят.       — Курт! — тут же очнулся Берт.       С ними объясняться было сложнее, но первые полчаса Курт мог об этом не думать, потому что его просто обнимали и целовали. Он и не представлял, что его близкие пережили за эту ночь, так что позволял им делать все это, несмотря на то, что безумно хотелось спать.       Потом началась вторая стадия: обвинения. Именно в эти долгие полчаса он понял, что же все-таки пережили его близкие. После этого, когда все успокоились, Курту наконец дали слово.       Ему пришлось применить весь свой актерский талант, чтобы убедить мачеху и отца, что он провел это ночь с Куинн и ее друзьями. Благо, ни Берту, ни Кэрол мальчики еще не успели рассказать о триумфальном возвращении Фабре в хор, а потому для них она пока была просто запутавшейся девочкой, которая связалась с плохой компанией. Поэтому позвонить ей этой ночью Хаммелам-Хадсонам, к счастью, и в голову не пришло.       В этой плохой компании Курт, якобы, и провел прошлую ночь.       Ему бы никогда и ни за что совесть не позволила вот так взять и обвинить во всем человека, который его спас, если бы по дороге домой Куинн сама не предложила этот план.       Выслушав все это с тенью подозрения, Берт хорошенько отчитал сына за безрассудство, не забыл добавить, как сильно он в нем разочарован, и, наконец, вынес строгий, но справедливый приговор: месяц домашнего ареста. Никаких вечеров у Рейчел, никаких поездок в Нью-Йорк, никаких походов в музыкальные клубы на джазовые концерты. Только школа, работа и дом, и все под его, Берта, строжайшим контролем.       Хаммел, слишком уставший, чтобы что-то возражать, да и чувствовавший себя не в праве делать это, поплелся наверх, в свою комнату. Благо Кэрол уговорила отца не отправлять его сегодня в школу, а потому можно было теперь выспаться на нормальной постели.       Первым, на что обратил внимание Курт, когда он вполз в свою комнату, было его же собственное отражение в зеркале. Теперь неудивительно было, что у Кэрол слезы на глаза навернулись при его виде. Лицо бледное, будто Хаммел уже пару дней как почил, под красными словно от рыданий глазами — фиолетовые синяки, волосы, несмотря на все старания, растрепаны, а вместо привычного идеально выглаженного и чисто наряда — огромная темно-серая толстовка. Она на самом деле была очень большая, и постоянно сваливалась с худых плеч Курта, и по длине спускалась ниже бедер.       — Святая Барбра, — пробубнил Хаммел, падая на кровать.       Ему хотелось раздеться или хотя бы разуться, расправить кровать и поспать по-человечески, но не было вообще никаких сил. Как только его голова коснулась — нет, даже не подушки, просто матраса, потому что он рухнул поперек — Курт послал удобство ко всем чертям и погрузился в крепкий сон без сновидений.       Проснулся только к обеду, и первым делом взглянул на экран телефона, где теперь уже красовались минимум по пять пропущенных от всех хористов. Он тяжело вздохнул, откидываясь головой на подушки.       Придется что-то объяснять им всем.       Он был даже рад, что Берт запретил субботние пижамные вечеринки у Рейчел, потому что в школе она слишком занята своими многочисленными кружками, любимым парнем, а теперь еще и выборами, и потому с радостью съест байку про какую-нибудь ночь в гей-баре или что-нибудь вроде того. Вот соберись они за просмотром, скажем, Мулен Руж, она-то бы приложила все имеющиеся усилия, чтобы выпытать у друга подробности, от которых и до правды недалеко.       В общем, с друзьями все обстояло более или менее понятно.       Только Хаммел все равно с содроганием наблюдал целый день, как стремительно движутся стрелки на часах, приближая ночь, а за ней и завтрашнее утро. Утро, когда ему все-таки придется пойти в школу и увидеться со всеми этими людьми.       С одним человеком.       С которым он не знал теперь, как себя вести.       Будто со вчерашнего дня что-то резко между ними поменялось.       Практически до вечера Хаммел не выходил из своей комнаты. Ему не очень хотелось есть из-за пережитого стресса, но часам к шести, когда внизу послышалось какое-то шевеление и все собрались за ужином, желудок все-таки предательски заурчал. Спускаться к столу и снова смотреть в глаза Берту, теперь уже трезвым взглядом, было невыносимо стыдно.       К счастью, ему этого делать не пришлось, потому что буквально минут через двадцать в его комнату постучались, а затем в дверь протиснулся Финн.       — Не спишь?       — Нет уж, я сегодня выспался, — грустно усмехнулся Курт, бесцельно глядя в потолок.       Он уже переоделся, принял душ, узнал домашнее задание и сделал его, позависал на фэйсбуке, написал бессмысленный пост в твиттер, и теперь просто валялся, раскинув руки и ноги, и не знал, куда себя деть. Толстовка Блейна лежала на тумбочке рядом и источала хвойный аромат. Сначала Курт хотел постирать ее, но, подумав, решил, что это было бы просто преступлением.       — Я принес поесть, — Хадсон присел на край кровати, как обычно садятся у койки больного в тяжелом состоянии.       Курт вспомнил, как он сидел так в прошлом году у постели Берта, когда у того случился сердечный приступ, и ему захотелось выброситься из окна, потому что он, черт возьми, просто не имел права заставлять отца так волноваться.       Хаммел быстро сел, учуяв соблазнительный запах макарон с сыром.       Финн протянул брату тарелку, и тот набросился на еду в совершенно не свойственной ему манере.       — Берт уже не сердится, если тебе интересно, — как бы между делом сказал Хадсон.       Он все так же с неловким видом сидел на углу большой кровати, положив руки на колени и не зная, куда деть взгляд. То он натыкался на стопку модных журналов, то на висящий на дверце шкафа длинный малиновый кардиган, который Хаммел никак не успевал перешить, то на стопку со слезливыми мелодрамами. Наверняка все это, вкупе с тем, что он находится все-таки в комнате парня, сбивало с толку.       — Да? — жуя, спросил Курт, просто чтобы что-то спросить. Он как никто другой знал отца и его отходчивость.       — Мы переживали. Рейчел ушла только после двенадцати, ее отцы тоже обзванивали больницы. Ты здорово нас напугал, знаешь?       — Прости, — пробурчал Курт. Только вот нравоучений от Хадсона его и без того измученной совести сейчас не хватало. — Так получилось.       — Не хочешь – можешь не рассказывать.       — Я все уже рассказал.       — Да, я слышал, — грустно подтвердил Финн. — Только я знаю, что Куинн не стала бы так поступать. Не тогда, когда у нее появилась возможность общаться с дочерью.       Курт сглотнул слишком большой ком из макарон и сыра, практически не жуя, и поморщился. Он не рассчитал, что Хадсон неплохо знает их общую подругу, учитывая, что они встречались больше полугода.       — Я просто… — он пытался разработать новую легенду, но вместо этого в голове крутилось настойчивое «Лжец! Лжец! Лжец!»       Когда заводишь секреты от родителей или друзей, они рано или поздно все равно всплывают, и правда оказывается на поверхности, доступная каждому — этот закон всем известен. Но самое ужасное во лжи даже не это. Самое ужасное — это когда тебе приходится лепить для каждого человека в твоей жизни персональный снежный ком из лживых историй и выдуманных фактов. Здесь появляется сложность в том, чтобы не перепутать исходные материалы, не забыть, с кем и какой версии стоит придерживаться.       От этого голова начинает адски болеть. А если еще и выпил накануне, то, считай, все, трудности тебе обеспечены.       — Не стоит, — вдруг прервал его Финн. Но Хаммел не спешил благодарить его, потому что Хадсон встал, поджал губы, кивнул каким-то мыслям в своей голове, будто делал какие-то выводы не в пользу Курта, а потом обреченно выдал: — Ты можешь относиться ко мне, как тебе хочется, и можешь не считать меня своим другом, хотя я и могу заверить тебя, что являюсь им. Ты можешь не доверять мне, хотя это… грустно и неправильно.       — Финн…       — Ты можешь не делиться со мной своими этими секретами, потому что, да, этот придурок Финн Хадсон, который не знает, что и со своей-то жизнью делать, вряд ли даст кому-то правильный и разумный совет, но, Курт, пожалуйста… Не пытайся обмануть меня.       — Я не хотел, просто… — Курт отставил тарелку с недоеденными, но уже остывшими макаронами в сторону. — Я запутался, — «во вранье», — и не хотел грузить тебя.       — Мне просто казалось, мы братья, — снова повторил недавнюю фразу Финн. — Что ты расскажешь мне, если что-то такое будет происходить, или хотя бы не будешь выдумывать ерунду вроде тех баек для Берта и мамы, чтобы успокоить их нервы.       — Да ничего «такого» не происходит, — вздохнул Курт, глядя на свои ноги в теплых домашних тапочках.       — Правда, что ли? — внезапно саркастически хмыкнул Финн.       Хаммел вопросительно поднял бровь.       — И ты ничего не хочешь мне рассказать? Ничего такого?       — Абсолютно, — с уверенностью кивнул Курт.       — Хорошо, — Хадсон сощурился, но больше ничего не сказал.       — Спасибо за ужин.       Финн просто кивнул.       Он одним шагом подошел к двери, открыл ее и собрался уже было выйти, как вдруг снова развернулся, окинул взглядом комнату, задержался немного на тумбочке, чему-то улыбнулся своей фирменной дурацкой улыбочкой, как называет ее Сантана, и произнес:       — Если что, я могу ее вернуть. Если ты не хочешь, чтобы кто-то знал.       — Что? — не понял Хаммел.       — Мой подарок на День рождения, — как будто бы объяснил Финн, после чего быстро вышел, тихо прикрыв дверь за собой.       «Что за бред?» — нахмурился Курт.       И тут его осенило. Руки резко вспотели.       Ну конечно, откуда у Блейна еще могла взяться такая огромная (даже для Курта, который на несколько дюймов выше) толстовка? Подарок на День рождения. Подарок от Финна Хадсона.       С которым теперь точно предстоит объясниться.