Not Strong Enough

      После уроков на следующий день все ребята, как и положено, собрались в Хоровой. Каждый был занят каким-то делом в ожидании мистера Шу, который, как обычно по вторникам, немного опаздывал из-за несовпадения в расписании.       Рейчел пыталась написать песню. Она с сосредоточенным видом, время от времени покусывая карандаш, строчила тексты в своем маленьком розовом блокноте и иногда что-то-то яростно вычеркивала. Финн наблюдал за ней, но в сам процесс предпочитал не вмешиваться, опасаясь, как бы попытки помочь своей девушке в очередной раз не вышли ему боком.       Мерседес, как это ни странно, на время оторвалась от своего телефона, и теперь они вместе с Тиной расшивали пайетками какой-то яркий наряд. Парни, кроме Арти, смотрели на телефоне Сэма видео-ролик и все время что-то громко и возмущенно обсуждали, в то время как Абрамс вносил поправки в сценарий предстоящего мюзикла, руководителем которого его назначил мистер Шустер.       Куинн сидела в углу и тоже что-то писала в блокноте, на обложке которого красовалась прикрепленная скрепкой фотография ее дочери Бэт. Примерно через каждые полминуты девушка переворачивала блокнот, смотрела на фото, а после — возвращалась к работе.       Сантана и Бриттани использовали большой черный рояль в качестве стола. Они выгнали пианиста Брэда и разложили на поверхности инструмента ярко-розовые плакаты с Бриттани на единороге, листы с речью и коробочки со значками и календарями на будущий год с женской грудью на фоне. Оставалось только надеяться, что это не грудь Пирс, хотя от нее чего угодно можно ожидать.       Курт тоже занимался улучшением своей предвыборной кампании. За сегодняшнее утро он, не без помощи девушек, уже успел развесить свои плакаты по МакКинли, а на большой перемене агитировал учеников, раздавая им брошюры с планами по усовершенствованию учебной системы. К его большому сожалению, в школе оказалось куда меньше умных ребят, чем ожидалось, и куда больше идиотов, предпочитавших взять картинку с изображением женской груди.       Хаммел очень постарался, чтобы своим видом на плакатах не провоцировать школьных гомофобов на агрессию. Ничего слишком яркого, женского или «гейского» на фотографиях не было. Простая, строгая и элегантная классика — вот чего он успешно добивался. Тем не менее, уже к концу занятий часть плакатов сорвали, часть –«украсили» самыми разными пририсовками, среди которых гитлерские усики были наиболее безобидными, а часть даже облили слашем. Но все-таки Курт не собирался сдаваться из-за кучки придурков без мозгов и чувства стиля, а все эти издевательства, как ни странно, только подстегивали его к дальнейшим действиям и борьбе за желаемое президентство.       Временами Курт поднимал голову и смотрел на ничего не делающего Финна, но, как только тот выказывал намерение повернуть в его сторону голову, сразу опускал глаза обратно на бумагу. Вчера они больше не разговаривали, утром Курт позавтракал очень рано и сбежал в школу, пока никто еще даже не проснулся. Весь день в МакКинли он избегал брата и его заботы, хотя тот и не пытался поговорить.       Просто было не по себе, потому что, за неимением лучшего плана, Хаммел решил, что при любых расспросах Хадсона по поводу той-самой-толстовки будет все отрицать. Это был не самый лучший вариант, но что еще оставалось делать? Разве что оттягивать разговор путем избегания. Чем Курт, собственно говоря, и занимался.       — Добрый вечер, ребята! — в дверях класса появился необычайно радостный мистер Шустер. С тех пор, как ему на Отборочных удалось обвести вокруг пальца тренера Сильвестр, руководитель «Новых горизонтов» как на крыльях летал по МакКинли.       Он прошел в центр комнаты, и ребята потихоньку оторвались от своих занятий, приготовившись слушать. Все знали, что разговор пойдет о мюзикле, потому что всю предыдущую неделю ни о чем другом и речи не было. Прослушивания еще не начались, но почти все уже записались, и теперь те, кто претендовал на роль с конкуренцией, сильно нервничали. Особенно волновались Рейчел и Мерседес, которые собирались пробоваться на главную женскую роль — роль Марии.       Сам Курт еще не записался на прослушивание, просто потому что не знал, кого бы ему следовало сыграть. Главную роль скорее всего будет, как всегда, исполнять Финн, а второстепенные персонажи не были Хаммелу достаточно близки по духу и стилю. Конечно, сыграть он мог кого угодно из них, но желания почему-то особого не было.       — Итак, у меня для вас есть несколько новостей. Во-первых, прошу поприветствовать аплодисментами новых членов кружка!       Среди ребят раздались возбужденные шепотки. В этом году к хору еще никто не присоединялся. Новички вообще не баловали кружок своим посещением. Наверное, это потому, что, когда последний раз девочка по имени Саншайн захотела к ним присоединиться, Рейчел Берри отправила ее в наркопритон.       — Рори Фланаган, студент по обмену из Ирландии, прошу любить и жаловать!       В комнату, неловко переминаясь с ноги на ногу и смущенно улыбаясь, вошел ужасно милый темноволосый и круглолицый паренек в зеленой клетчатой рубашке и самых обыкновенных джинсах. Курт приветливо улыбнулся, хотя не был уверен, что новичок его заметил. Сел он, по каким-то совершенно непонятным причинам, рядом с Бриттани, которая вместе со своей девушкой сразу после прихода преподавателя переместилась на стул в центральном ряду.       — Привет, Рори-Лепрекон, — мечтательно улыбнулась Пирс.       Курт удивленно поднял бровь, но говорить ничего не стал, снова развернувшись к мистеру Шу, памятуя, что тот объявил о новичках во множественном числе.       — Уэйд Юник Адамс!       Парня, который зашел теперь, Хаммел хорошо знал, а потому сразу подвинулся, освобождая Юник место между собой и Мерседес. В прошлом году они с подругой поддержали его на национальных, и «Вокальный адреналин» тогда победил. Именно тогда Курт впервые и понял, что победа не главное, а главное — в любых ситуациях оставаться человеком.       Условия, в которых работали члены хорового кружка школы Кармелл, были настолько изнуряющими, что не было ничего удивительного в том, что такие талантливые ребята как Уэйд сбегали оттуда. И в итоге «Новые горизонты» все равно побеждали, не теряя своей человечности.       — И Джо Харт, — улыбнулся мистер Шу.       В Хоровую быстро вошел парень, показавшийся Курту очень симпатичным, но странным. У него был пирсинг в носу, дреды до пояса и татуировка на ключице. Обычно люди с такими штуками не слишком стесняются посторонних, так как привыкли обращать на себя внимание других, но тут был какой-то особенный случай. Джо смущался даже больше того ирландца, и, всем улыбнувшись, но ни на кого не взглянув, сел на крайнее место в первом ряду.       Глаза Хаммела округлились, когда он заметил, что на ногах парня нет никакой обуви.       «Этот Джо так в школу по улице пришел?» — удивленно подумал он. Иногда Курту казалось классным, что в Хоре собралась такая пестрая компания из людей самых разных религий, национальностей и ориентаций, но порой странность фриков, забредавших в Хоровую, даже слегка пугала.       — Добро пожаловать в нашу дружную семью, — продолжал тем времени мистер Шу, с опаской поглядывая на Рейчел, которая во весь рот улыбалась и явно очень хотела выступить с приветственной речью. Она вообще в любое время и с любой речью очень хотела выступить, поэтому преподаватель изо всех сил ее порывы игнорировал. — Вторая новость касается «Вестсайдской истории».       Все вновь предсказуемо зашушукались.       — Арти, слово тебе, — мужчина указал рукой в центр комнаты, а сам отошел к роялю.       — Итак, прослушивания состоятся в четверг и пятницу, до пяти вечера. Если кто-то еще хочет записаться, подходите ко мне, но в среду после занятий будут составлены окончательные списки и попасть на прослушивание можно будет только при наличии полностью свободных ролей.       — А кто в жюри? — в своей манере, нагловатым тоном, поинтересовалась Сантана.       — Я, тренер Бист и мисс Пилсбери, — уверенно ответил Арти. — Рори, Уэйд, Джо, спешите присоединиться. У меня пока все, всем спасибо, — и он вернулся обратно на свое место.       — Арти, спасибо, — снова вышел вперед учитель.       — Мистер Шу! — все-таки не усидела на месте Рейчел.       — Да, Рейчел? — снисходительно отозвался преподаватель. Курт вообще не понимал, как ему хватало терпения не ударять ее по голове чем-нибудь тяжелым в такие моменты.       Девушка вышла вперед, отодвигая мужчину куда-то на задний план, и принялась толкать речь в поддержку своей предвыборной кампании. Хаммел и Сантана открыли рты от возмущения, потому что вот так просто взять и сагитировать хоровой кружок могла только Рейчел Берри. Это было очень в ее стиле — действовать по принципу «кто успел, тот и съел», и невероятно всех раздражало.       Признаться, и у Курта была мысль воспользоваться поддержкой хористов, но раз их баллотируется трое из одного коллектива, то есть ли смысл просить проголосовать за себя? Это было бы очень-очень бестактно, но Рейчел умеет идти по головам и даже Сантану в своем стремлении готова заткнуть на пояс.       — И чтобы вы быстрее приняли решение, я хочу исполнить для вас номер из репертуара Барбры. Это выступление стало ее ответом многомилионной толпе поклонников после попадания на вершину славы и успеха, так что я буду рада спеть эту песню для вас, — и она очаровательно улыбнулась своей широкой, детской улыбкой с белоснежными зубами.       Курта потряхивало от злости, но он, конечно, ничего не сказал, а вот Санатана сдерживаться не стала:       — Какого черта! — вскочила с места Лопез.       Рейчел перестала петь, испуганный Брэд остановил бегущие по клавишам рояля пальцы, мистер Шу примирительно поднял руки, чтобы успеть пресечь конфликт еще до его начала, но не тут-то было.       — Это невежливо! — уперла руки в бока Берри.       — Невежливо?! — не поверила своим ушам Сантана. — То, как ведешь себя ты — невежливо! С такими, как ты, у нас долго не разговаривают, так что скажи спасибо за то, что я все еще не попыталась сломать тебе твой огромный еврейский нос!       — Расистка! — возмущенно воскликнула Рейчел.       Перед лицом Сантаны как будто красной тряпкой махнули, и она тут же набросилась на Рейчел, вцепляясь пальцами ей в волосы. Берри истошно завопила и принялась бесцельно махать руками, стремясь поцарапать противницу куда только можно. Все повскакивали со своих мест и зашумели, Финн начал пробираться вперед, Арти и Пак достали телефоны и принялись снимать.       Курт откинул голову назад и тяжело вздохнул, как будто такое происходит каждый день и ему это порядком поднадоело. Все трое новичков повели себя примерно одинаково: сжались на своих местах, став раза в два меньше, и испуганно уставились на происходящее.       Мистер Шустер быстро растащил девочек, отталкивая Рейчел в сторону Финна и хватая рвущуюся в бой Сантану за руку выше локтя с такой силой, что наверняка останется синяк. На нежной светлой коже Курта точно бы остался.       — Сантана! — рявкнул мужчина. — К директору! Живо!       Он вышел вместе с ней, и все в Хоровой мигом притихли, не зная, что и подумать. Конечно, Лопез всегда была несколько агрессивной, особенно по отношению к Рейчел Берри, потому что, ну, это же Рейчел, но чтобы вот так налетать — это что-то новенькое. Конечно, повод был, но не с кулаками же, в самом деле.       Тем временем Куинн подсела к Бриттани и приобняла ее за плечи, решив, что той нужно утешение, хотя Пирс выглядела как обычно — спокойной и мечтательной.       Курт волей-неволей слушал их разговор.       — Это из-за поступления? — спрашивала Фабре.       — Нет, — вздохнув, покачала головой Брит. — Она призналась бабушке, что мы вместе, и та теперь отказывается с ней разговаривать.       — У нее сложный год, — кивнула Фабре. — Думаю, нам надо поговорить с ней.       — Мы уже не волшебная тройка, — с грустью сообщила Пирс. — Я хотела попросить у Рори-Леприкона в качестве желания, чтобы ты вернулась в команду поддержки, но он сказал, что у меня есть только три желания, и я выбрала, чтобы лорд Таббингтон какал шоколадными батончиками.       — Это так мило, Брит, — Куинн обняла подругу, положив голову ей на плечо. — Но не думаю, что Сью возьмет меня обратно после всего, что произошло.       — Ты же не серьезно? — вмешалась Мерседес. — Снова быть под командованием Сью Сильвестр? Ты переросла ее, детка.       — Согласна, — встряла Рейчел.       — Если ты хочешь, стоит попробовать, — внезапно подал голос новичок с дредами. Все обернулись и уставились на него, как на нечто инородное, как будто каждый только что заметил, что находится в Хоровой не один. — Нет, серьезно. Я мало что знаю о Сью Сильвестр, но я слышал о тебе. Ты Куинн Фабре, и после того, что ты пережила, думаю, ты можешь просто делать что-то, чего бы тебе хотелось.       Все молча переглянулись, переваривая внезапно поступившую информацию, а потом радостно зашумели и разразились отдельными криками в поддержку попыток Куинн вернуться в команду, если она так сильно этого хочет.       Признаться, Курт был удивлен.       Хор радовал его с каждым событием все больше и больше. Все здесь сидящие знали, как тренер Сильвестр любит ставить своих ребят перед выбором: Хор или команда поддержки. И все знали, сколько раз Куинн склонялась в пользу второго варианта, что, на минуточку, ставило под удар выступление «Новых горизонтов», но при этом ребята сейчас все равно поддерживали интересы девушки, а не свои собственные.       В другое время Курт, наверное, был бы одним из тех немногих, кто начал бы отговаривать Куинн от возвращения в команду поддержки, но сейчас он был так обязан девушке, что сама мысль о подобном поведении заставляла устыдиться.       Мистер Шу вернулся через несколько минут один и сообщил, что Сантану не отстранили от занятий, но он лично отстранил ее от посещения хорового кружка, чтобы дать девушке время остыть. Все с пониманием восприняли эту новость, и занятие продолжилось.       — И еще одно, — произнес в заключение мистер Шустер. — Сразу после премьеры «Вестсайдской истории» мы начнем репетировать номера на Региональные. Я проанализировал все наши предыдущие выступления и понял, чего нам не хватает до идеала.       — Больше оголенных ножек у девчонок? — ухмыльнулся Пак.       — Композиционной слаженности? — воскликнула Рейчел. У нее вся левая рука до локтя была в жутких царапинах, и девушка, стесняясь, прикрывала ее платком.       — Волшебных блесток конфетти? — предположила Бриттани.       — Почти! — улыбнулся учитель. — Нам не хватает четкости и синхронности движений. Ребята, все талантливы, но не все достаточно усердны, так что мы с Майком, — он указал рукой на парня, — придумали тренировочный лагерь. Некоторым из нас нужно подтянуть танцевальный навык, чтобы «Новые горизонты» выглядели на сцене еще эффектнее. Финн, Пак, Мерседес, — он назвал еще несколько человек, и в конце неожиданно добавил: — и Курт.       — Что? — оторвался от своего занятия по написанию программы Хаммел. — Я умею танцевать.       — У тебя только одно движение, — фыркнул Майк, демонстрируя то, что в хоре прозвали «джазовыми ручками Курта Хаммела».       Курт возмущенно скрестил руки, но спорить не стал. Ему не составит труда прийти на вводное занятие и показать им всем, как круто он может танцевать. Знали бы они, что он преподает танцы у будущего мэра Нью-Йорка!       — Новичкам тоже стоит прийти на вводное занятие, чтобы я смог оценить ваши способности. Что ж, на сегодня это все, — хлопнул в ладони мистер Шу.       Следующие несколько дней были очень сложными для хорового кружка.       Как оказалось, мать Рейчел и приемная мать Бэт появилась в городе не просто так. Она устроилась в МакКинли по просьбе отца той избалованной девицы Шугар Мотта, которую мистер Шу не взял в кружок тогда, в сентябре. Они открыли свой хоровой клуб специально для Шугар, и когда Сантану отстранили от занятий, Лопез быстро нашла замену любимому кружку.       Следом за ней переметнулась и Бриттани.       Потеря одновременно сильного голоса и восхитительного танца стала настоящей трагедией для хора, и все участники «Новых горизонтов» долгое время ходили в весьма угнетенном состоянии, что, конечно же, не могло не радовать Сью Сильвестр.       Она вмешалась в жизнь Хора прямо с экрана телевизора.       Берт, как обычно по вечерам, смотрел местные новости, в то время как Кэрол гладила вещи, Финн тусовался у себя в комнате, а Курт, сидя в гостиной на диване рядом с отцом, листал журнал.       — Я баллотируюсь в конгресс, потому что считаю, что этому штату нужен человек, который сможет защитить наших детей от влияния вездесущего искусства. Нет таких школ, где детям запрещали бы петь о том, какие они глупые или уродливые, а потому все мы думаем, что творчество стимулирует мозговую деятельность. Я же возьмусь за то, чтобы доказать обратное. Если вы проголосуете за меня, я обещаю искоренить этот сорняк из системы образования, и позволить детям учиться, не отвлекаясь на подобные глупые, никчемные, отупляющие занятия, такие как рисование, театр, танцы или пение в хоровом кружке. И это мнение Сью!       — Это возмутительно! — Берт даже тарелку с попкорном поставил на стол. — Эта женщина просто демон в юбке, неужели нет кого-то, кто мог бы поставить ее на место?!       — Мистер Шу? — предположил Курт.       Не то чтобы его учитель был настолько же агрессивным, сильным и волевым человеком (читай «психом»), как Сью Сильвестр, но все-таки он несколько лет подряд как-то справлялся с ее напором и успешно отстаивал права хора на существование.       — Уилл Шустер — неплохой паренек, — кивнул Берт, — но он может бороться с врагом только на территории школы, а если эта женщина переходит на уровень штата, то это уже касается любого из нас.       — Пап, ты же не хочешь?..       — А почему нет, Курт? Я простой человек, из народа, люди будут голосовать за старика Берта, а? Я бы показал этой Сью, что и кого нужно искоренять из местных школ.       — Но у тебя сердце, — поспешил напомнить Курт. Не ему было говорить про больное сердце отца с такими выходками, как ночевки черт пойми где и черт пойми с кем, и Берт взглядом сразу же дал это понять. — Я просто волнуюсь.       — А нечего за меня волноваться, я же не в поедании бургеров буду с ней соперничать! Если составить грамотную предвыборную кампанию, хорошую программу и поработать над… — Хаммел-старший почесал затылок. — Ну, над чем ты там все время работаешь?       — Имидж?       — Да, над имиджем! Тогда моим нервам ничего не будет угрожать.       — Ты очень сильно ошибаешься, если думаешь, что Сью не потреплет твои нервы, — Курт отложил журнал, всерьез забеспокоившись. Его отец не был человеком, склонным принимать спонтанные решения и упираться в них рогом, поэтому такой внезапный энтузиазм немного пугал. — Ее совесть не екнет, доведи она человека до инфаркта.       Берт вдруг взял пульт и убавил звук до минимального.       — Послушай меня, Курт, — он присел к сыну поближе и заглянул в глаза из-под козырька кепки, которую до сих пор так и не снял, хотя пришел с работы пару часов назад. — Я уже не молод и не очень здоров, это правда. Но, знаешь, твоя мать когда-то хорошенько вбила мне в голову одно правило: у нас одна жизнь, и ничто и никто не должны помешать прожить ее так, как хочется. Ни страхи, ни предрассудки, ни проклятая болезнь и уж тем более не Сью Сильвестр. Кто рискует — тот, на самом деле, всегда выигрывает, даже если получает не тот приз, которого ждал.       — Ты не знаешь, что я пережил в прошлом году, когда сутками сидел у твоей постели и ждал, пока ты просто откроешь глаза, — воспоминания мигом накрыли с головой и в носу предательски защипало.       — Не знаю, — кивнул Берт. — Но я знаю, что врачи, молитвы твоих друзей, Бог или еще что-то вытащило меня с того света не для того, чтобы я просто просиживал оставшиеся дни перед телевизором с тарелкой попкорна.       — Говоришь, как сектант, — усмехнулся Курт.       — Да, похоже на то, — усмехнулся Берт в ответ. — Ты еще молод и вряд ли полностью понимаешь весь смысл того, что я тут тебе наговорил о полноте жизни, но никто не заберет у меня шанс, если он дан. Никто и никогда.       — Это эгоизм, — нахмурился Курт.       — Станешь постарше — поймешь, что ты ошибался, а пока иди-ка ты в свою комнату, хорошо? Еще не притрагивался к домашнему заданию, — и мужчина отодвинулся, снова взял пульт, добавил звук и всем своим видом продемонстрировал занятость.       Курт нахмурился, резко поднялся и с шумом ушел в свою комнату, сдерживая желание как следует хлопнуть дверью (это было бы совсем уж по-детски). Парень терпеть не мог, когда Берт строил из себя образцового отца и начинал заботиться об уроках Курта, его окружении, питании или внешнем виде.       После смерти Элизабет Хаммел-старший привыкал к роли отца чуть дольше, чем ему самому казалось, а потому Курт вынужден был многому научиться сам: самостоятельности, ответственности, умению заботиться о себе и своих близких.       У Курта перед глазами был замечательный пример хорошего человека с устойчивыми принципами и весьма адекватными взглядами на жизнь, но с почти полным отсутствием опыта отцовства. Им обоим было тяжело, но теперь парню время от времени казалось, что Берт просто не имеет право строить из себя родителя — не сейчас, когда в этом нет совершенно никакой необходимости.       — Кто рискует — всегда выигрывает! — фыркнул Курт, садясь за стол и доставая из сумки тетрадь по математике.       Ему много чего нужно было сделать, но как-то не клеилось, поэтому через час упорной, но совершенно не продуктивной работы, парень забросил тетрадь обратно в сумку, включил плеер, надел наушники и упал на кровать, закрыв глаза. Спать было еще рано, а делать ничего не хотелось, так что он просто лежал и ни о чем не думал, пока телефон, лежащий на тумбочке рядом, не разразился песней Барбры.       Курт быстро вытащил наушники.       — Привет, Рейчел, — не слишком радостным тоном протянул он.       — Я под твоими окнами, Курт Хаммел, — почему-то требовательным тоном сообщила подруга. — И если ты сейчас же не пойдешь и не погуляешь со мной, я простою тут до самого утра, ты понял?       — Что? — Курт встал с кровати и подошел к окну, отодвигая штору.       Рейчел действительно стояла под окном — маленькая фигурка в ярко-красном пальто и бардовой беретке. Она была одна и смотрела прямо на окна спальни друга.       — Ты уже одеваешься?       — Я под домашним арестом, Рейчел, — вздохнул Курт. — Говорил же.       — Выкрутись, — пожала плечами Берри. — Мне нужен мой лучший друг, — она обхватила себя свободной от телефона рукой, и Хаммел заподозрил, что что-то случилось.       — Стой там, я сейчас попробую, — он положил трубку, засунул телефон в карман джинсов и вышел из комнаты.       Ни Берта, ни Кэрол в гостиной уже не было, так что можно было просто проскочить мимо их комнаты в прихожую, никто не и не заметит, но Курт только два дня назад корил себя за то, что еще больше расшатывает здоровье отца, а теперь что же? Сбежать-то незаметно он сбежит, а вот вернется ли так же бесшумно обратно? Не факт.        Подождав с минуту, он все-таки решился добиться разрешения.       И правильно сделал, потому что как только он подошел к двери в спальню родителей, чтобы постучаться, дверь открыла Кэрол.       — Курт! — она подскочила на месте от неожиданности, но потом сразу улыбнулась.       — Я хотел постучать.       — Да ничего. Что-то случилось?       — Нет, я просто... хотел спросить. Пап? Не спишь еще? — Кэрол впустила его в комнату, а сама ушла на кухню. Курт остановился возле большого шкафа, не доходя до кровати, на которой Берт мазал руки увлажняющим кремом. Курт подарил его несколько месяцев назад, решив, что у отца слишком сухая кожа рук из-за постоянной работы с грязным металлом и вредными жидкостями, с которыми не может быть несовместима работа автомеханика.       — Как видишь, — хмыкнул Берт, разводя руками.       — Я тут хотел спросить, — он неловко мялся возле этого шкафа, все не решаясь подойти к делу. Конечно, отец бы его не отругал и не отчитал, как пятилетнего, но в восемнадцать лет слышать твердое и бескомпромиссное «нет» тоже не всегда приятно. — Мне звонила Рейчел, кажется, она плакала, и я подумал, может…       — Надолго? — Берт для вида нахмурился, но Курт сразу почувствовал, что лед тронулся, и ему теперь остается удачно выполнить свою часть игры «строгий отец — послушный ребенок».       — Думаю, не очень, — смиренно опустив глаза в пол, ответил он.       — Только вдоль по улице до сквера, и чтобы в десять был как штык, ясно?       — Да, — бросил Курт, выходя. Берт вернулся к своему занятию. — Эй, пап, — он снова поднял глаза, — я думаю, ты сделаешь Сью Сильвестр на выборах.       — Спасибо, сынок, — усмехнулся мужчина.       Курт улыбнулся в ответ и вышел.       Он быстро накинул пальто, намотал как попало шарф и без шапки выскочил на улицу, о чем сразу пожалел, потому что погода была ну просто не по сезону холодная, да еще и ветер дул.       — Для полного счастья не хватает ледяного ливня, — вместо приветствия объявил он подруге, подходя поближе. Она уже не стояла под окнами, а сидела на лавочке в тени деревьев, скрытая от света фонаря, как будто пряталась от кого-то. И плакала. — А, нет, хватает и ливня, — поджал губы Курт, садясь рядом. — По какому поводу слезы?       Берри громко всхлипнула, но ничего не ответила.

— Ладно, — протянул Курт. — Как прошло прослушивание?       Сегодня был четверг, а значит, первый день прослушивания в мюзикл. Сам Курт еще во вторник вечером написал Арти о том, что претендует на роль офицера Крупке, но решил прийти в пятницу, так как еще не начинал готовиться. Рейчел как претендентка на главную роль просто не могла не прийти в четверг.       Она снова шумно шмыгнула носом, и Хаммел понял, что дело как раз в этом.       — Что такое? — он приобнял подругу за плечи и наклонился к самому ее лицу, пытаясь заглянуть в заплаканные глаза, которые она прятала, опуская лицо и прикрывая густые ресницы.       — Просто, — Рейчел глубоко вдохнула и постаралась взять себя в руки, — многое навалилось. Шелби приехала и привезла множество неприятностей, — девушка грустно взглянула на высокий фонарь перед собой. — Сантана ушла и Бриттани тоже. Мы не были друзьями, но как лидер хорового кружка я чувствую ответственность, — Рейчел взглянула на Курта.       — А при чем здесь прослушивание? — парень заснул руки в карманы, пряча лицо в шарф.       — Мерседес была лучше меня.       — И это все? Из-за этого ты решила устроить потоп? — поднял бровь Хаммел.       — Нет! — возмутилась Рейчел. — Не все, просто… это глупо, но из-за Шелби вернулась Куинн, и теперь мне кажется… иногда, что Финн как-то, не знаю, он смотрит на нее. Они же встречались, Курт! А что, если он ее не забыл? Или она его?       Курт даже фыркнул, такие это были глупости.       — Рейчел, ты просто идиотка, — он улыбнулся совершенно по-доброму. — Финн любит тебя и не думает о Куинн, это же любому ясно, кто проведет с вами хотя бы пять минут. Нельзя вот так заклеймить человека один раз и потом всю жизнь его в чем-то подозревать. Ты ведь тоже встречалась с Паком, с Джесси Сен Джеймсом, но разве тебе есть сейчас до них дело?       — Конечно, нет, — опустила взгляд девушка.       — Тогда почему ты думаешь, что с Финном по-другому? И Куинн сейчас не до отношений. В ее жизни появилась Бэт, я думаю, это поважнее ваших попыток поделить Хадсона. К тому же, мне кажется, она понравилась новенькому. Джо.       — Наверное, ты прав, — пожала плечами Берри. — Просто последние дни были непростыми. Я хочу, очень хочу попасть в НЙАДИ, но для этого мне нужно занять пост президента старших классов. Но ведь и тебе тоже нужно, и Бриттани, а я не хочу отбирать у кого-то шанс!       — Рейчел, ты ли это? — театрально удивился Курт.       — Прекрати, я серьезно, — она несильно толкнула его рукой в плечо. — Просто я подумала, что это же наш последний год. Мне хотелось бы сделать что-то хорошее, для вас, моих лучших друзей, потому что шансов пробиться куда-то будет предостаточно там, в большом мире, а вот настоящих друзей можно уже никогда не встретить. Я хочу проводить это время с хором.       — Ты что задумала, Рейчел Берри? — подозрительно сощурился Хаммел.       — Увидишь, — таинственно улыбнулась девушка.       — Не пугай меня.       Они одновременно выдохнули и проследили за белым облачком теплого воздуха, растворившегося от порыва ветра. Где-то за спиной зашелестели листья деревьев.       Курт посмотрел на небо.       Оно было сплошь усыпано звездами.       Говорят, в больших городах такого никогда не увидишь. Там всегда пасмурно из-за заводских испарений, и небо как будто заволакивает тучами, не успеет солнце выглянуть из-за облаков.       — Да, в Нью-Йорке многого не будет, — сказал Курт, обращаясь куда-то к воздуху, к этому черно-сияющему небу над головой.       Рейчел положила голову ему на плечо и вздохнула.       Хаммелу почему-то захотелось закричать.       Рано или поздно этот учебный год закончится, и страшно было подумать, что ждет их всех там, впереди. Им с Рейчел повезло больше остальных, потому что они знали, чего хотят и имели четкие цели, но ведь были и те, кто до сих пор не мог определиться. Сантана и Финн, Мерседес и Пак. Почти половина хористов, талантливых и амбициозных, не знали, что им делать теперь со своей жизнью.       И это пугало, как ничто и никогда.       Они просидели с Берри на скамейке почти час, просто разговаривая, строя планы на Нью-Йорк и успокаивая друг друга тем, что «Новые горизонты» все равно в итоге будут вместе и выиграют Национальные. Просидели бы еще больше, но оба до того замерзли, что не чувствовали ни рук, ни ног, ни кончиков ушей.       Когда Курт вернулся в свою комнату и снова сел на кровать, он вдруг почувствовал себя как будто облегченным. Казалось бы, секретов у него меньше не стало, но вот таких разговоров с подругой не хватало. Возможно, он действительно слишком много взял на себя в этом году, когда нужно-то просто проводить последние месяцы с друзьями, за душевными разговорами и хорошими фильмами.       Проведя вечерний ритуал по уходу за кожей, Хаммел все-таки заставил себя доделать алгебру и с чистой совестью лег спать.       Ему снился светлый, не тревожный сон. Как будто члены Хора — это звезды на ночном небе. И они не перестают гореть даже над яркими огнями Нью-Йорка.       В четвертом часу Хаммела разбудила чье-то сообщение.       Телефон защебетал голосом Паваротти — любимой канарейки Курта, которая трагически погибла в прошлом году, еще когда он учился в Далтоне. Этот звук был записан у Хаммела в телефоне только на одного человека, и услышать его теперь, спустя почти полгода, было странно. Поэтому Курт так быстро и проснулся: не поверил своим ушам.       «Не занят?» — загорелось на экране.       Хаммел поднял бровь. Серьезно? Занят ли он в три часа ночи?       «Был немного», — ответил он, пожалев, что весь уровень переполнявшего его сарказма нельзя передать через телефон.       «Я позвоню?» — пришло через несколько секунд.       Курт не успел набрать «Давай лучше утром», как телефон снова завибрировал от звонка. Чертыхнувшись, Хаммел взял трубку.       — Какого?.. — начал было он, но голос на том конце, все такой же нагловатый и самоуверенный, бодро выкрикнул:       — Хаммел, я придурок, прости меня!       — Ты не просто придурок, — Курт сел на кровати, моргая, чтобы глаза поскорее привыкли к темноте. — У меня слов не хватит описать, какое ты чудовище, Себастиан Смайт!       — Вообще-то я извинился!       — В три часа ночи? Долго же ты тянул.       — Это не я, это все она, — сокрушенно произнес Себастиан.       — Она?       — Моя проклятая гордость, которая почти полгода мешала мне набрать твой номер, Курт Хаммел, — он улыбался, судя по голосу. На заднем плане слышалась музыка и чей-то громкий смех.       — Ты что, пьян? — догадался Курт.       Конечно, стал бы Смайт на трезвую голову звонить спустя полгода после той истории с каменной солью? Эта не смешная шутка чуть не стоила Курту глаза, а парень даже и не подумал извиниться, хотя они вроде как считались друзьями. Хаммел вылил на него в ответ столько негатива, что на полгода взаимного игнорирования хватило. Хотя Себастиан и был целиком и полностью виноват, Курт тогда явно перестарался, но тоже был слишком горд, чтобы первым заговорить.       — Самую малость, — признался Смайт.       — Тогда все понятно, — кивнул Курт темноте. — Доброй ночи, Себастиан.       — Погоди, Хаммел! Ты не сказал, что простил меня.       — Да. Не сказал, — спокойно подтвердил Курт.       — Знаю, это не лучшее извинение, — на заднем плане стало тише, наверное, парень куда-то вышел, чтобы поговорить. Это было почти приятно. — Но я сегодня днем только вернулся из Парижа, зашел в Лайма Бин, сел за тот столик в углу, где мы всегда оставались после уроков и... черт, я скучал по тебе, Курт!       — Это все очень мило, — хотел было отделаться Хаммел, а потом вспомнил вечерний разговор с Рейчел о том, что нужно проводить время с друзьями сейчас, пока они все здесь, даже если эти друзья когда-то поступили как мудаки. — Ладно, — он сделал тон чуточку приветливее, — я тоже скучал.       — Может, встретимся тогда?       — Только не в «Скэндалс»!       — Хорошо, — рассмеялся Смайт. — Я думал о Лайма Бин. Как насчет завтра?       Курт быстро прокрутил в голове свой завтрашний день: уроки, собрание Хора, прослушивание и… ах да, домашний арест.       — Может, на следующей неделе? — он поджал губы, понимая, как это выглядит.       — Ты что, хочешь от меня отделаться?       — Нет, я просто... под домашним арестом.       Парень на том конце сначала недоверчиво что-то промычал, потом помолчал и, поняв, что Хаммел не собирается признаваться в том, что пошутил, громко рассмеялся. Курт тоже улыбнулся, ему немного не хватало этого сумасшедшего смеха, который в живую выглядит еще эффектнее.       — Ты что, серьезно? Сколько тебе лет?       — Если хочешь знать, я просто забочусь о здоровье отца, — сердито напомнил Курт.       — Да я понимаю, — успокоился Себастиан. — Тогда, может, отпросишься хотя бы на завтрак в воскресенье? Просто завтрак, ни выпивки, ни шумных компаний. К одиннадцати я уже верну тебя домой.       — Если к двенадцати отвезешь меня на работу, даже отпрашиваться не придется.       — Тогда договорились! — обрадовался Смайт. — В воскресенье я заеду за тобой в девять?       — Не доезжая два дома, я сам подойду, — напомнил Курт фразу, которая раньше в их диалоге звучала очень часто: Берт Себастиана и так не любил, а после той истории со слашем и каменной солью — вообще на дух не переносил.       — Помню, — бросил Смайт. — Доброй ночи, Курт.       — Доброй ночи, Себ, — рефлекторно ответил Хаммел, и удивился, как непривычно звучит этот сокращенный вариант имени.       Такое же чувство возникает, когда садишься на велосипед спустя долгое время. Вроде бы кататься не разучился, а чувствуешь себя все равно немного не в своей тарелке.       С Себастианом вообще так было всегда и во всем.       Они были друзьями, вместе провели лучшие часы Хаммела в академии Далтон, несмотря на практически полное отсутствие общих интересов и совершенно разные характеры. Смайт был очень, просто не в меру общительным, вспыльчивым и категоричным во многих вопросах. Его смелости хватало на них обоих, когда Курт хотел, но не мог решиться прогулять уроки или заглянуть в единственный гей-бар Лаймы.       Это был совершенно удивительный человек.       Он рассказывал Курту о Париже, в котором проучился несколько лет, с таким изяществом слога, что впору было писать стихи или песни по его историям. И в то же время во всем остальном Смайт был пошляком — хамоватым, а иногда даже просто грубым. Он никогда не лез за словом в карман, и в любой ситуации мог оказаться на виду, поставив себя таким образом, что не только он сам, но и все вокруг начинали считать Себастиана Смайта центром Вселенной.       Сам того не замечая, Курт многому научился у своего друга.       Да что уж там, какое-то время Хаммел даже был уверен, что влюблен. Смелость, уверенность и непоколебимый оптимизм привлекали, но безграничное самолюбие, эгоизм и заносчивость — отталкивали, так что этой болезнью парень переболел очень быстро.       А потом обстоятельства сложились так, что Курт снова вернулся в МакКинли, и Себастиан, будучи ярым собственником, не слишком-то был доволен, что друг предпочел ему кого-то еще, каких-то неизвестных ребят из «Новых горизонтов». Он развязал настоящую войну хоров из-за своей глупой обиды, и в итоге больше всех пострадал Хаммел: на одной из так называемых «хоровых стрелок», Смайт по ошибке выплеснул Курту в глаза слаш с каменной солью.       Пришлось делать операцию.       Когда Себастиан пришел к Курту в больницу, чтобы поговорить (вернее, чтобы вести себя как ни в чем не бывало, что он всегда и делал), Хаммел все еще был в таком недоумении и гневе от того, что друг мог так поступить, что высказал все, что думает и чего не думает о Соловье, после чего их общение прекратилось. Курт как сейчас помнил эту грусть в глазах человека, который просто не умел грустить, и, закрывая глаза, видел, как он быстро встает и выходит из палаты, не оглядываясь.       История была предана огласке, и Смайта могли исключить из Далтона, если бы его влиятельный отец, прокурор штата, не подсуетился и не перевел сына обратно в академию в Париже.       С тех пор они и не виделись.       А в воскресенье как ни в чем не бывало пойдут вместе завтракать.       И Курт понятия не имел, как с ним себя вести.