Not Strong Enough

      Было тихо.       Так тихо, что Курт боялся слишком шумно вдохнуть воздух.       Он сидел на переднем сиденье, уткнувшись носом в стекло, и боялся пошевелиться, потому что по левую руку от него, за рулем, ехал Себастиан Смайт, а прямо за спиной — Блейн Андерсон.       Воздух в машине был так наэлектризован, что у Хаммела волосы на руках вставали дыбом.       Курту казалось, что если кто и должен что-то говорить, то это, конечно, он, но ему нечего было сказать в такой ситуации. Ему до сих пор не верилось, что он сумел усадить этих людей в один автомобиль, так что он просто ехал и молча гордился собой, очень надеясь, что ничего криминального не произойдет, ведь до аэропорта оставалось каких-то десять-пятнадцать минут.       Из-за того, что случилось с отцом, Курт напрочь забыл забронировать билеты, так что звонить в авиакомпанию пришлось уже после прихода Блейна. На самом деле, это было даже на руку, ибо Андерсон пришел так «вовремя», что Курт только и мечтал найти предлог, чтобы сбежать из гостиной и не разбираться в сложившейся ситуации. К счастью, на утренний рейс нашлось три билета Лайма-Нью-Йорк, и вот теперь вся компания направлялась прямиком к отправной точке.       Берт звонил уже дважды за это время, и в любой другой раз Курт уже начинал бы злиться, но здесь и сейчас это был единственный способ нарушить звенящую тишину и хоть немного разрядить атмосферу. Фразы «да, пап», «все хорошо, пап», «как ты себя чувствуешь?» были единственными фразами, прозвучавшими в салоне автомобиля Смайта за последние полчаса.       Блейн был похож на большой сгусток злости и презрения, сосредоточившийся на заднем сидении машины. Он сидел со стороны Курта, скрестив руки, смотрел в одну точку перед собой, хмурился и время от времени поджимал губы. Хаммелу пришлось объяснить ему, чем они обязаны отцу Себастиана, чтобы Андерсон согласился сесть с этим парнем в одну машину и провести на расстоянии пары футов ближайшие несколько часов. Курт держал пари, что для Блейна это будут самые тяжелые несколько часов его жизни.       В то время как Хаммел, сгорающий от неловкости своего положения, старался ни на кого не смотреть, а Блейн сидел и злился на весь мир, Себастиан мирно покачивал головой в такт играющей в его наушнике мелодии, иногда бесшумно открывал рот, чтобы подпеть, чему-то улыбался и вообще выглядел так, будто они тут дружной компанией решили выехать на пикник. Казалось бы, парень хочет разрядить атмосферу, но нет, от этой его показной веселости и легкости всем становилось еще поганее.       В аэропорту было практически безлюдно, видимо, не так много лаймовцев интересует Нью-Йорк в столь ранее время. Как только парни оказались в самолете, Курт поспешил заснуть, потому что, во-первых, он действительно не выспался, ведь так и не сомкнул глаз с двух часов ночи, а во-вторых, готов был сделать все, что угодно, лишь бы не видеть, как эти двое метают друга в друга воображаемые стрелы.       Места, которые им достались, стояли в один ряд, и Хаммелу пришлось сесть между Блейном и Себастианом, чтобы никто никого не убил. И это не сработало. Через полчаса после взлета Курт проснулся из-за слишком громкого шепота и какого-то шевеления прямо рядом с его плечом. Парень незаметно приоткрыл глаза и прислушался.       — … и нужно было увязаться за нами, — зло ворчал Блейн. — Ты, похоже, совсем не понимаешь, где начинается чужое личное пространство.       — А ты не понимаешь, что без меня у вас не было бы никаких шансов попасть в город, — спокойно парировал Себастиан. Курт услышал самодовольную улыбку в его голосе и ему стало противно.       — О, думаю, справились бы!       — Знаешь, думать — не дело для спортсмена.       — Да пошел ты! — повысил голос Андерсон.       — Ничего другого я и не ожидал, — хмыкнул Смайт. За годы своей жизни он слышал столько нелестных фраз в свой адрес, что простые реплики Блейна казались ему просто детским лепетом. — Знаешь, если…       — Так, хватит! — Курт открыл глаза и резко выпрямился, лишая парней зрительного контакта. — Вы ведете себя как дети, это уже даже не смешно, — воскликнул он, понимая, что это противостояние вообще-то никогда и не было смешным. — Блейн, — он повернулся вправо и имя, лишь однажды произнесенное между ними вслух, по-настоящему отрезвляло, — ты действительно обязан Себастиану, он и его отец очень помогли нам. Я не прошу тебя говорить «спасибо», но хотя бы перестань выпендриваться, окей?       Андерсон посмотрел на Курта так, будто тот его предал, и у Хаммела все внутри сжалось от этого взгляда, но что ему еще оставалось сказать? Ситуация в любую секунду могла стать остро конфликтной, и для предотвращения этого казались подходящими любые средства. И неважно, что теперь, вероятно, всю дорогу Блейн будет смотреть на него, как на своего самого заклятого врага. Ради всех присутствующих Курт готов был принести себя в жертву.       Он повернулся к Смайту:       — Себ, перестань делать вид, будто то, что ты сделал, стоило тебе неимоверных усилий. Я благодарен тебе, но не стоит мнить, что без этого у нас ничего бы не вышло, ладно? Дело серьезное, так что отнесись ко всему с пониманием и заткнись хоть на минутку!       Смайт выслушал все это с каменным лицом, хмыкнул чему-то своему, а затем привычно растянул губы в наглой улыбке и выдал:       — Да конечно, дорогой, я готов потерпеть это, — он бросил взгляд на Блейна, — ради тебя.       Курт открыл рот, чувствуя плечом, как Андерсон рядом напрягся.       — Спасибо, — медленно ответил он, не желая устраивать очередные разборки. У Себастиана было непонятно что в голове, спорить с ним по поводу его идиотских шуток — гиблое дело, проще просто согласиться и закрыть тему.       Остальную часть пути летели молча, и напряжение было почти таким же, как с утра в машине. В аэропорту Нью-Йорка было уже заметно оживленнее. Толпы людей, говорящих на самых разных языках — от немецкого и французского до китайского и японского — сновали большими и маленькими компаниями от одного пункта к другому, создавая невообразимый живой поток.       На выходе из аэропорта от толпы охранников отделился один, темнокожий и коренастый. Он быстрым, военным шагом приблизился к ним, так что у Курта мигом все перевернулось внутри, но мужчина оказался обыкновенным служащим, а вовсе не стражем порядка, и предложил помочь с вещами, которых, к слову, у ребят практически и не было. Себастиан вежливо поблагодарил его и деликатно «послал», после чего все трое смогли наконец оказаться на улице.       Было уже совсем светло. Город не горел яркими огнями, как бывало по ночам, но все равно пестрел афишами. Здесь все мельтешили и перемешивались друг с другом еще сильнее, чем внутри здания аэропорта, так что Курт мигом почувствовал себя втянутым в большой человеческий водоворот. Стало жутко и приятно одновременно, как бывает, когда находишься немного не в своей тарелке, но понимаешь, что привыкнуть — дело нескольких минут.       — Ну, что теперь? — поинтересовался Блейн.       Себастиан бросил на него недовольный взгляд, но Хаммел мигом это заметил и поспешил заговорить, пока Смайт не ляпнул чего-нибудь лишнего:       — Берем такси и едем прямо в НЙАДИ, — решительно сообщил он.       — А если председателя комиссии там не окажется? Мы даже не знаем, как он выглядит и как его зовут, — Андерсон повернулся лицом к Курту и говорил с ним так, будто они тут вдвоем. Себастиан молча закатил глаза и скрестил руки на груди.       Хаммел нервно перемялся с ноги на ногу.       — Это потому, что личность судьи творческих конкурсов держится в тайне до начала первых прослушиваний, чтобы у абитуриентов не было возможности и соблазна собрать компромат. И шантажировать того, от кого зависит их будущее, нелицеприятной информацией.       — Тогда нас туда просто не пустят, — нахмурился Блейн.       — Мы должны попытаться, — пожал плечами Курт. — Все-таки у нас ситуация… сложная. Надеюсь, кто-нибудь войдет в твое положение, там ведь все такие же люди.       Андерсон недоверчиво сощурился, но больше ничего говорить не стал. Видимо, он не слишком-то верил в успех предстоящей операции и старался не разуверять в ней единственного, кто пока рассчитывал на благоприятный исход. Курт заражал всех здесь своим оптимизмом и спокойствием, и он понятия не имел, как умудрялся делать это, учитывая, что ему все это казалось просто сумасшедшей, абсолютно необдуманной и проигрышной аферой.       Смайт поймал такси. После стычки в самолете он был как-то пугающе молчалив. Хаммел старался с ним не разговаривать, чтобы не будить лихо, пока оно тихо, но страх, что это окажется просто затишье перед бурей, навязчиво царапал изнутри.       От аэропорта до академии было совсем недалеко, так что буквально через десять минут трое парней с рюкзаками наперевес стояли перед массивными дверьми, над которыми золочеными буквами сверкала надпись «Нью-Йоркская академия драматических искусств». Курт потрясенно поднял голову, оглядывая величественное здание, крыша которого терялась наверху, среди сверкающих пестрых афиш.       — Вот это да, — у него вырвался восхищенный вздох.       Хаммел мечтал о НЙАДИ, буквально бредил ею с самого начала учебного года, но, как это ни смешно, никогда прежде не видел академию. Он прежде бывал уже в Нью-Йорке, и этот город всегда удивлял своим великолепием, так что чего-то иного от одного из самых известных творческих колледжей вряд ли можно было ожидать, но все-таки масштабы роскоши поражали.       Блейн присвистнул, и звук этот был похож на «кажется, я переоценил свои силы». Курт дружески хлопнул его по плечу и поднял уголки губ, не столько надеясь подбодрить, сколько просто что-то сделать, чтобы не чувствовать себя бесполезным.       — Ну, вперед, — подал голос Смайт. Он выглядел каким-то странно нетерпеливым, будто ему было до всего этого дело.       Курт удивился, но ничего не сказал, а просто молча последовал за парнем, подстраиваясь под его быстрый широкий шаг.       Внутри, на первом этаже, их встретила обширная зала с гардеробом и постом охраны, похожим на стойку администратора отеля. Пожилой мужчина в солидной форме быстро смерил их внимательным, придирчивым взглядом и громко — так, что сновавшие кругом студенты беспокойно зашептались — поинтересовался, кто они такие и что им здесь нужно.       Курт бросил взгляд на Себастиана, который недвусмысленно оглядывался по сторонам — мол, он вообще просто мимо проходил, потом на Блейна, который выглядел таким растерянным, что просто сердце сжималось, и пришел к выводу, что отстреливаться придется ему самому. А чего он, спрашивается, ожидал?       — Дело в том, что мой друг, — он указал взглядом на Андерсона, — выпускник старшей школы в Лайме, штат Огайо. В следующем году он планирует поступать в НЙАДИ, а для этого нам всем срочно нужно увидеться с председателем приемной комиссии.       Охранник недоверчиво хмыкнул.       — Не положено, — сухо выдал он, опуская глаза в какой-то журнал и давая тем самым понять, что разговор окончен.       Но Хаммел не собирался сдаваться.       — Не поймите меня неправильно, — сжав руки в кулаки, настойчиво продолжил он, — но сейчас от того, переступите вы через свою вредность или нет, зависит жизнь и будущее одного хорошего человека, попавшего в трудное положение.       — Поезжайте домой, мальчики, — устало отозвался мужчина, сводя к переносице густые пепельные брови. — Если вы думаете, что ради пары самоуверенных подростков из Огайо я стану нарушать правила, то вы очень глубоко заблуждаетесь.       — Вы, похоже, не поняли…       — Слушай, парень. Если вы не уберетесь отсюда сейчас же, я нажму на кнопочку и вас выведут с применением грубой силы. Мне бы этого не хотелось, а тебе?       Курт нахмурился и развернулся к ребятам. Смайт поджал губы, изображая ободряющую улыбку, а Блейн махнул рукой и направился к выходу. Хаммел, разозленный этим безразличием, догнал его уже на улице и грубо, совершенно не в своей манере, схватил за руку выше локтя. Андерсон ошеломленно развернулся.       — Слушай, — снисходительным тоном начал он, мягко вырываясь из слабой хватки. — Я тебе благодарен за все это и понимаю, что ты бы хотел видеть побольше энтузиазма с моей стороны, но я реалист, Хаммел. У нас ничего не получится, поедем домой.       — Нет уж, это ты слушай! — вспыхнул Курт. — Я не просто так преодолел эти километры, чтобы смотреть, как ты строишь из себя бедного мученика только из-за того, что у нас не получилось с первого раза. Где твой спортивный дух, Андерсон? Тебе разве не хочется доказать (да хотя бы самому себе!), какой ты крутой и как ты можешь добиваться поставленных целей?       — Не я ставил себе эти цели — ты, — напомнил Блейн, отчего у Хаммела все внутри вдруг перевернулось и загорелось яростным огнем.       — Я? — он почувствовал, как предательски дрогнула нижняя губа. — То есть, по-твоему, мне это нужно больше всех?       — О, знаешь, порой мне кажется, что так! — развел руками Блейн.       Курт дернулся. Будь он чуточку смелее, влепил бы Андерсону пощечину, но они были не в мелодраме, а потому он просто развернулся, возмущенно и шумно выдохнул, пнул валяющуюся на асфальте банку из-под газировки и сердито зажмурился, прогоняя злые слезы. Блейн так и остался стоять позади, молча сверля глазами его спину.       Внезапно двери академии распахнулись, и перед парнями во всем великолепии предстал Его Величество Себастиан Смайт со своей фирменной самодовольной улыбочкой.       — Ну что, вы идете? — как ни в чем не бывало спросил он.       Курт сжал и разжал кулаки, вздернул подбородок и максимально ровно поинтересовался:       — Куда?       — Туда, — махнул головой Смайт в сторону уже захлопнувшихся дверей. — Да ладно, ты же не думал, что я это не улажу, — он задрал нос и прищурился, бросив мимолетный, презрительный взгляд на Блейна, словно тот был птичьим пятнышком на лобовом стекле автомобиля.       — Серьезно? — недоверчиво прищурился Курт. Всю его злость на Блейна как рукой сняло.       — Сомневаешься? — в тон ему отозвался Себастиан. — Ты идешь? — он повернулся к Блейну. Тот изо всех сил старался делать вид, что ему нет до всего происходящего дела, но Хаммел с превосходством заметил, как у парня загорелись глаза.       Ничего не отвечая, Андерсон с сомнением сделал шаг к двери, и уже через две минуты все трое сидели на втором этаже, перед дверью в кабинет некоего мистера Х, председателя приемной комиссии и жюри творческого конкурса по отбору абитуриентов. Себастиан сидел на кресле возле журнального столика, проверял социальные сети или что-то читал в своем айфоне. Курт расположился напротив и нервно тряс ногой в предвкушении встречи с человеком, который буквально через несколько месяцев определит его судьбу. Блейн же не мог усидеть на месте, а потому несвойственным ему, быстрым и широким шагом пересекал коридор туда и обратно, прижимая к себе вынутое из рюкзака портфолио, будто оно было спасательным кругом.       Внезапно двери кабинета распахнулись, и все в коридоре сразу замерли. Взволнованные и заинтересованные взгляды поднялись и сошлись на невысоком, худощавом пареньке с копной черных кудряшек, коей позавидовал бы даже Блейн. Это был, конечно, всего лишь студент.       — Заходите, кто там следующий, — бросил паренек, засовывая руки в карманы. — Только по одному, а то она этого не любит, — он оглядел их всех пристальным взглядом черных глаз, после чего быстро и бесшумно удалился.       — Ну, — Курт сглотнул, — удачи.       Блейн кивнул, ничего не отвечая, еще крепче прижал к себе папку с бумагами, будто хотел ее в себя впечатать, а потом решительно скрылся за дверью. Воцарилась напряженная тишина ожидания, в которой Хаммел не мог просто сидеть напротив Себастиана, а потому принялся, по примеру Андерсона, нарезать круги по коридору, теребя при этом пуговицу на воротнике пальто.       — Да успокойся ты уже, — спустя минуту не выдержал Смайт. — Не на казнь же сметную он пошел, в конце концов.       — Прекрати быть таким черствым, — отозвался Курт.       — А ты прекрати так палиться, — парировал Себастиан.       Хаммел остановился, смерил друга непонимающим взглядом.       — Ой, да брось, — закатил глаза Смайт. — Ты по уши втрескался в этого придурка и даже не пытаешься скрывать этого, а теперь у тебя хватает совести смотреть на меня так, будто ты вообще не в курсе, о чем я говорю?       — Ты не знаешь, о чем говоришь, — отрезал Курт, делая голос на пару тонов тише, чтобы в кабинете их, упаси боже, никто не услышал.       — Правда? — театрально изумился Себастиан, вальяжно откидываясь на спинку кресла и кладя ногу на ногу, так что Хаммел почувствовал себя максимально уязвимым. — Ты влюблен в парня, который никогда не ответит тебе взаимностью, Курт. Знаешь, как это будет? Ты будешь сохнуть по нему, помогать во всем, типа как сейчас, жертвовать своими силами, временем, энтузиазмом, возможностями ради того, кто этого не ценит и никогда не сможет оценить. Ты будешь отдавать всего себя, а когда поймешь, насколько это было напрасно, будет уже слишком поздно.       — Заткнись, — процедил сквозь сжатые зубы Хаммел. — Ты ничего не знаешь!       — Ты злишься, — Смайт резко встал и приблизился к Курту. — Злишься, потому что понимаешь, что я прав. Чего еще ожидать от человека, для которого ты — ошибка природы? Мы все уроды для таких, как он, и ты это тоже знаешь. Попытка надеяться на что-то другое — глупость с твоей стороны. Просто не забывай об этом.       Хаммел поднял взгляд и столкнулся со жгучей, плещущейся кислотой в глаза парня напротив. Тот больше не улыбался, и от этого становилось страшно. Распаленное дыхание Себастиана обжигало лицо Курта так сильно, что ему хотелось уйти, выглянуть из окна, вдохнуть холодный воздух.       Прыгнуть.       — Я буду ждать снаружи, — внезапно сказал Смайт.       Курт выдохнул, быстро опустил глаза, но сразу поднял их, как раз чтобы посмотреть на удаляющуюся в сторону лестницы широкую спину парня.       Он чувствовал себя растоптанным, размазанным по стенке, утопленным в собственном отчаянии, в тех страхах, которые никогда не должны были быть озвучены, но были, потому что являлись неоспоримой, непоколебимой правдой, и да, он это понимал. Любой, кто знал, что происходит, понимал бы это, но никто не знал. До этого дня.       До этого дня Курт варился в этом котле в одиночку, и только и мечтал рассказать кому-нибудь из друзей, как тяжело ему приходится, чтобы был на всем белом свете хотя бы один человек, готовый помочь ему нести этот крест. И вот теперь есть Смайт. Смайт, который по каким-то неведомым признакам все точно определил и разделил тем самым большой и страшный секрет. Вот только легче Курту не стало.       Не прошло и минуты с ухода Себастиана, как дверь кабинета снова отворилась и перед Хаммелом появился сияющий Блейн Андерсон. Не нужно было даже спрашивать, как все прошло, и так было ясно. Дело сделано, им удалось. Только почему на душе по-прежнему было так гадко? Курт не понимал.       — Ну? Кто это был? — спросил он, чтобы только не молчать.       — Я не могу сказать, — серьезно ответил Блейн. — Я дал слово.       — Ты серьезно? — Курт поднял бровь.       — Абсолютно серьезно, — кивнул Андерсон. — Если я хочу учиться здесь, мне нужно начинать беречь репутацию.       — Опять ты за свое! — возмущенно воскликнул Курт.       Блейн бросил на него снисходительный взгляд, а потом уголок его губ дернулся, и это не осталось незамеченным. Хаммел поймал взгляд янтарных глаз, секунду вглядывался в них, а потом губы его сами растянулись в улыбке, потому что Андерсон широко улыбался.       — Ты такой доверчивый, принцесса, — фыркнул он.       — Да пошел ты, — Курт шутливо пихнул его локтем в бок. — Рассказывай давай.       И Блейн рассказал. Все, что произошло в кабинете. Как сурового вида темнокожая женщина в странном тюрбане и маленьких очках с затемненными стеклами встретила его, представилась (после того, как Блейн произнес имя мадам Тибидо, Хаммел едва удержался, чтобы не завизжать), как она выслушала его с полнейшим безразличием, как потом молча приняла из его рук портфолио, быстро пролистала его и ответила коротко, но недвусмысленно: «Увидимся весной. Поразите меня».       Курт слушал все это, искренне радовался, улыбался и даже смеялся, но на душе все равно скребли кошки, и эти самые кошки буквально вцепились в его горло изнутри, когда парни вышли из здания и нашли взглядом Себастиана. Он вертел в руках дорогую сигарету, но не курил, а просто с безразличным видом осматривался вокруг. Улыбки, как по команде, мигом сошли с лиц обоих парней, в то время как губы Смайта растянулись в чем-то, больше напоминающим хищнический оскал.       — Ну как? — поинтересовался парень, глядя почему-то на Курта.       — Все получилось, — холодно отозвался тот.       Он все еще чувствовал горячее, враждебное дыхание на своей щеке, и ему было не так просто делать вид, что ничего не случилось, поэтому всю дорогу до дома он был демонстративно отстраненным от Смайта, не реагировал на его шуточки, односложно отвечал на вопросы, игнорировал отельные саркастические реплики. Блейн же, напротив, был подчеркнуто уверенным, расслабленным и спокойным.       До Лаймы они добрались без приключений, но только уже к позднему вечеру. Дома Курта ждали все, в том числе и Финн, который вообще не знал, что происходит и куда его брат сорвался посреди ночи. Узнать, что ему известно, у Хаммела получилось только после ужина, когда они остались с Бертом вдвоем в гостиной, пока Финн загружал посудомоечную машину, а Кэрол ушла в душ.       — Пришлось сказать, что ты помогал другу с работы, — усмехнулся Берт.       — Ты не думал сказать ему все как есть? — удивился Курт.       Он сидел на диване рядом с отцом и попивал горячий зеленый чай с лимоном. Было уютно и тепло, но что-то внутри навязчиво мешало полностью успокоиться, и Хаммел подозревал, что это что-то — осадок от неприятного разговора с Себастианом. Он старался об этом думать как можно меньше, но правда действительно колет глаза, а еще, если она касается чувств, то даже разрывает сердце.       — Думал, конечно, — хмыкнул мужчина. — Сначала так и собирался, а потом решил, что, если бы ты хотел сказать о чем-то брату, то давно сказал бы сам.       — Это не мой секрет.       — Понимаю, потому и не осуждаю тебя. Вам, ребятам, такие вещи кажутся важными, и кто я такой, чтобы решать, кому и сколько чужих секретов следует знать.       — Спасибо, — благодарно улыбнулся Курт. Он сделал последний глоток и встал, чтобы забросить кружку в посудомойку, пока та еще загружалась, а потом отправиться к себе, как вдруг Берт произнес:       — Я горжусь тобой, сынок, — и улыбнулся той самой улыбкой, которую каждый сын мечтает хоть раз в жизни получить от своего отца.       Курт не нашел, что сказать, так что просто кивнул.       Но стало как-то сразу легче.       Пусть и ненадолго.       Утро перед началом занятий ничего плохого не предвещало. Погода была не ахти, но чего еще ожидать от ноября? Серое небо, промозглый ветер, холодный дождь и воздух, пахнущий унынием, печалью и одиночеством. Но, несмотря на все «прелести» начинающегося дня, Курт предпочел пройтись до школы пешком, немного подышать и подумать.       Осознание того, что теперь, вероятно, они с Блейном даже никогда больше не поздороваются, давило так сильно, что становилось едва ли не физически больно. Да, Курт сам хотел разорвать все ниточки, все связи с этим человеком, но тогда он был зол и полон решимости, а что сейчас? Сейчас в нем остались только тоска и неуверенность.       Занятия танцами закончились, с поступлением все более или менее утвердилось, а больше их ничего не связывало. Как бы ни было тяжело признавать, но Смайт в этом деле оказывался совершенно прав: Блейн — гомофоб, который даже жить спокойно не сможет с мыслью о том, что в него влюблен местный гомик. Курт не только не мог рассчитывать на взаимность, он боялся даже лишний раз посмотреть в сторону Андерсона как-нибудь «нет так».       Когда Хаммел был влюблен в Финна, это чувство дарило ему спокойствие и окрыление первого подросткового увлечения. Он не рассчитывал на ответные чувства, но ему они тогда были и не нужны. Курт просто был рад тому, что испытывает, и этого ему всегда хватало.       Такой и должна быть любовь, разве нет? Быть счастливым просто потому, что ты испытываешь к кому-то чувства, перекрывающие все, что ты когда-либо ощущал.       Теперь Хаммел готов был с таким утверждением поспорить.       Увлечение Блейном было похоже на медленную смерть.       Как будто Курту вкололи слишком большую дозу лекарства. Поначалу оно действует успокаивающе, как и положено, расслабляет мышцы, нервы, даже мысли, а потом начинает сжигать все внутренности, перекрывает доступ к кислороду, пульсирует кровью в висках, кружит голову, туманит разум…       И ты умираешь. Медленно и мучительно, без возможности выкарабкаться.       Такими были чувства Курта к Блейну.       И это было ужасно и прекрасно одновременно.       Хаммел почувствовал, что что-то не так еще когда только заметил издалека медную, пыльно-красную крышу. Улицы, по которым он шел до МаКинли, были безлюдными и очень-очень тихими, но от школы так и веяло шумом, разными голосами, смехом, криками. Курту это не понравилось.       Он ускорил шаг.       На площадке перед крыльцом было непривычно много народу, туда-сюда сновали ученики, раздались восторженные и испуганные восклицания, крики и смех. У каждого второго в руках был последний выпуск школьной газеты. Ученики тыкали их друг другу в лица и перешептывались, переговаривались, перекрикивались.       Курт максимально незаметно проскользнул между группой десятиклассниц, занявших почти все крыльцо и перекрывших свободный доступ в школу, и оказался в коридоре, который так же был заполнен учениками, размахивающими «Чистильщиком». Бекки Джексон, маленькая и раздражающая, сновала между ребятами со стопкой номеров газеты и пронзительно кричала «Свежий номер! Сенсация! Узнайте первыми!», — и все в таком духе.       Хаммел пробрался к шкафчику, случайно наступив на ногу какому-то парню. Тот возмущенно воскликнул:       — Эй, смотри куда идешь, ты!.. — но внезапно замолчал, будто узнав в Курте своего давнего приятеля или какую-нибудь рок-звезду.       — Прости, — поспешил убраться Хаммел. Он со смущением отметил, что несколько ребят вокруг тоже оглянулись на него со смесью узнавания и удивления на лицах. В коридоре мигом стало как-то тише, только громкий голосок Бекки Джексон никуда не делся.       — Сенсация! Шок! Спешите узнать последние новости!       Курт взял один из экземпляров «Чистильщика» со стопки в руках девушки и поспешил убраться в класс или в туалет — неважно, лишь бы куда-нибудь подальше от этой безумной толпы.       В кабинете литературы почти никого не было. Лишь пара девчонок, одна из которых тоже читала школьную газету. Заметив Курта, она с интересом уставилась на него, словно он был редким музейным экспонатом, проследила за тем, как он садится на свое место, и только потом наконец уткнула глаза обратно в разложенные на парте конспекты. Да и после этого Хаммел чувствовал ее пристальный взгляд.       И вскоре стало ясно, почему.       Первая страница «Чистильщика» обычно предлагала всякую ерунду вроде нового, супержиросжигающего коктейля на бензиновой основе от Сью Сильвестр, так что ее Курт пролистнул, после чего застыл в изумлении.       На второй странице, прямо под огромным заголовком — «Геи в МакКинли — миф или реальность?» — красовалось их с Блейном фото. Вернее, фото было такого плохого качества, что Андерсона там можно было узнать только с очень-очень большим трудом, но вот Курта, с его прической, красным шелковым шарфиком на шее и точеным профилем сложно было с кем-либо спутать.       В статье — небольшой, но меткой — коротко говорилось о том, что гомосексуальность — не просто болезнь, а «опаснейшая зараза сегодняшнего дня, которая должна быть выкорчевана из этой школы, словно сорняк, как можно скорее, иначе есть опасность постепенного ее распространения на всю нормальную половину подросткового сообщества».       Курт в ужасе пробежался взглядом по статье. Имени Блейна упомянуто не было. Написали лишь «член футбольной сборной», что и так было видно по фото, на котором Андерсон засветился в форменной куртке. Под именем редактора красовалась подпись: «Автор данной фотографии и поставщик этих достоверных сведений пожелал остаться неизвестным. Благодарим за ваше понимание».       Хаммел фыркнул. Неизвестный, как же.       Он быстро засунул газету в боковой карман сумки, бросил ее на плечо, еще раз столкнулся с любопытным взглядом одноклассницы и выбежал из класса. Литература подождет.       На пути к раздевалке футболистов Курт старался ни на кого не смотреть, но все равно чувствовал осуждающие, насмешливые или просто заинтересованные взгляды ребят вокруг. «Только бы не столкнуться с кем-нибудь из хористов», — мысленно взмолился парень, и в эту же секунду на его руке внезапно повисла Рейчел.       — Ну! — выкрикнула она, подстраиваясь под шаг друга.       — Что — ну? — поднял бровь Курт.       — Не прикидывайся, Хаммел! — возмутилась Берри. — У тебя роман с футболистом, а я, твоя лучшая подруга, узнаю об этом из школьной газеты!       — Нет у меня никакого романа, — закатил глаза Хаммел.       — Правда? А неизвестный источник утверждает, что есть. Это Андерсон, да?       Курт остановился, будто на стену налетел.       — Шшш, — он взял Рейчел за руку и оттащил в укромный угол возле раскрытой двери в класс. — У меня ничего с ним нет. Ни с кем нет.       — Тогда почему мы говорим шепотом?       — Потому что я не хочу, чтобы вся школа подумала, что я встречаюсь с… ну, ты поняла. Потому что это неправда, — щеки Курта так некстати покрылись румянцем.       — А ты бы хотел, да? — Берри как-то жутковато, даже хищно улыбнулась.       — Неважно, — нахмурился Курт. — Это неправда, — еще раз повторил он, громче и увереннее, чем в первый раз. — Мне надо идти, Рейчел. Если тебе встретится кто-нибудь из наших, постарайся убедить их в том, что у меня ничего нет ни с кем из футбольной команды, ладно? Или хотя бы просто не говори про Блейна.       Рейчел закусила губу в безуспешной попытке спрятать довольную улыбку.       — Хорошо, — все тем же заговорщицким шепотом согласилась она, — но ты мне сегодня же вечером все расскажешь!       — Ничего не…       — И это не обсуждается! — с этими словами она развернулась, гордо взмахнув волосами, и быстрой, уверенной походкой удалилась куда-то в сторону своего шкафчика.       Курт глубоко вздохнул, вдруг почувствовав, что рубашка прилипла к спине. Что ж, рано или поздно разговор с лучшей подругой должен был состояться, так что не стоит так волноваться. Тем более, когда есть дела поважнее.       В мужской раздевалке было непривычно свежо и немного пахло хорошим мужским дезодорантом. Вероятно, тут всегда так пахло по утрам, но уже после первой тренировки комната заполнялась неподражаемой смемью пота, травы и грязных носков. Почти все уже вышли на поле, в том числе и Андерсон, но это было Курту даже на руку, потому что поговорить он собирался совсем не с ним.       — Тайлер! — нарочито громко крикнул парень, появляясь в проходе, где, помимо Джордана, возле своих шкафчиков стояли еще двое парней, в одном из который трудно было не узнать Стива Гибсона. Отлично, это как раз то, что нужно.       Хаммел поежился, когда малыш Стив резко развернулся к нему всем корпусом и уставился так, будто Курт был размазанным по стеклу новой машины жирным насекомым.       — Чего тебе? — презрительно отозвался Тайлер, искоса поглядывая на главаря их команды.       — Надо поговорить, — продолжил Курт. Он чувствовал себя словно под микроскопом, когда стоял под взглядами троих футболистов, но понимал, что должен сделать это. Ради справедливости. Ради Блейна.       — Какие у тебя с ним разговоры? — фыркнул Гибсон, переводя взгляд с Хаммела на Джордана.       — Нет у нас никаких разговоров! — сорвался на визг Тайлер.       — Не об этом ли хотите поворковать, голубки? — осклабился Стив, поднимая со скамейки злосчастную газетенку и потрясая страницей с фотографией у друга перед лицом.       — Нет! — Джордан резко встал со скамьи. Он был ниже Гибсона почти на голову, и сейчас это было для него особенно невыгодно. Очень сложно доказывать важные вещи кому-то, кто не блещет умом, да еще и вдвое здоровее тебя.       Курт опустил лицо, чтобы скрыть улыбку, но Тайлер все равно успел ее заметить. К счастью, только он один.       — Да какого черта, Хаммел?! Это не смешно! — воскликнул Джордан. — Он пытается меня подставить, вы что, не видите? — парень посмотрел сначала на Стива, потом на незнакомого Курту худощавого футболиста, но не нашел в их глазах и тени доверия. — Убирайся отсюда, — бросил он, разворачиваясь.       — Прости, — Курт состроил максимально искреннюю гримасу раскаяния. — Тогда спишемся позже, — тихо добавил он, после чего быстро развернулся и поспешил покинуть раздевалку.       Уже у выхода он слышал возмущенный, противный голосок Тайлера, который пытался оправдаться, и насмешливый, грубый голос малыша Стива, который явно ему не верил. Кажется, теперь у кого-то будут проблемы. Главное, что не у Блейна.       Курт улыбнулся.       Дело сделано.       В день выборов с самого утра выпал первый снег. Хаммел хотел пройтись до школы пешком, не запариваясь с машиной, но потом взглянул на календарь и со стоном вспомнил, что именно сегодня начинается — а, если быть точнее, продолжается — его работа в офисе. Несколько дней назад миссис Бейкер скинула ему короткое, но емкое смс с датой и временем выхода на работу, так что теперь жизнь Курта должна была продолжить течь своим чередом, не отвлекаясь на кого бы то ни было.       Под «кем бы то ни было» подразумевался, конечно, Блейн, с которым Хаммел мирно общался уже несколько дней. После поездки в Нью-Йорк их отношения улучшились, а когда Андерсон узнал, что Курт сделал ради него с Джорданом, и вовсе стали напоминать дружеские. Началось все с банальной смс-благодарности, а потом пошли другие сообщения, еще и еще. И, как бы Курт ни пытался, а не отвечать на очередное вечернее смс, написанное с целью просто поболтать, у него не получалось.       Почти каждый день, перед сном, Блейн скидывал в сообщения на фейсбуке какую-нибудь ерунду вроде интернет-прикола, последней новости или крутой новой песни очередной любимой группы, и у них случался зачастую очень долгий диалог. На утро после каждого такого разговора, полного шуток или беззлобных препираний, Курт давал себе обещание кинуть Андерсона в черный список, чтобы оборвать, наконец, все те ниточки, с которыми обещал разделаться еще неделю назад, но вечером, когда улыбка сама собой расцветала на его лице при виде одного непрочитанного сообщения, все эти клятвы как-то забывались.       В школе они, конечно, не разговаривали. Это было непозволительной роскошью. Причем, роскошью — для Курта, а непозволительной — для Блейна, который, тем не менее, всегда вежливо кивал Хаммелу при встрече в коридоре или классе МакКинли.       Джордану никто не верил. Его и так не слишком любили в команде, а после того номера Курта в раздевалке начали подчеркнуто игнорировать. Курт был рад, что Стив, с его манией снести кому-нибудь башку, ограничился только этим, потому что Хаммела бы сгрызла совесть, если бы он увидел на омерзительном лице Джордана хоть одну жалкую ссадину. Выпад Курта был всего лишь защитой, но никак не нападением, а подумать о своем поведении в полном одиночестве Тайлеру точно не мешало.       После того как Рейчел Берри сняла свою кандидатуру в президенты, сделав тем самым унылые школьные дебаты настоящим событием, среди конкурентов Курта остались только Бриттани и хоккеист с дурацкой прической из восьмидесятых. И, признаться честно, Хаммел не думал, что кто-то из них действительно может составить ему конкуренцию, потому что Рик «Клюшка» Нельсон участвовал только чтобы покрасоваться и даже не имел предвыборной программы, а Бриттани считала, что победа за ней, потому что в прошлом году она просила этого у Санты.       Именно поэтому, бросая бюллетень с галочкой возле собственного имени в урну для голосований, Курт чувствовал себя как никогда уверенным. Уже в конце дня он, а заодно и вся школа, узнает, что парень-гей тоже может стать президентом МакКинли. Придурков вроде Гибсона этим, конечно, не проймешь, но кое-кто может стать и поснисходительнее к различным меньшинствам.       — Я голосовала за тебя, — призналась Мерседес, когда они с Куртом стояли возле своих шкафчиков и обсуждали голосование. Вся школа его сегодня обсуждала.       — Правда? — со смесью смущения и удивления улыбнулся Хаммел. — Я думал, все члены «Ходячих неприятностей» голосуют за Бриттани. Где же ваша женская солидарность?       — Бриттани классная, но, будем честны, ее президентство станет катастрофой для МакКинли, — усмехнулась Джонс. Она стояла, прислонившись плечом к шкафчику, и разглядывала пуговицы на кофте друга. — А ты сможешь многое дать этой школе. Я бы голосовала бы за тебя, даже ни будь мы друзьями.       — Спасибо, — искренне отозвался Курт. Его радовал тот факт, что у него есть как минимум двенадцать человек — участников Хора, которые точно поделятся своими голосами, но знать, что твоих реформ по-настоящему ждут, было особенно приятно.       — Мистер Хаммел, — внезапно раздалось у парня за спиной.       Мерседес выпрямилась, Курт быстро обернулся.       — Директор Фиггинс, — поприветствовал он. — Мистер Шустер, — добавил, непонимающе хмурясь.       Когда посреди бела дня к тебе в коридоре подходят преподаватель и директор, да еще и с такими серьезными лицами, сердце невольно уходит в пятки, а кровь приливает к щекам. Ничего хорошего от таких визитов ждать не стоит.       — Мистер Хаммел, пройдемте в мой кабинет, — коротко и строго приказал Директор. Его мягкий восточный акцент немного смягчал резкие слова и становилось не так страшно, как могло бы быть, но все равно немного не по себе.       — Мерседес, отправляйся в класс, — мягко попросил мистер Шу. — Курт…       Джонс нехотя развернулась и направилась в глубину коридора, то и дело беспокойно оборачиваясь. Курт видел это, потому что тоже оборачивался. Ему не нравилось то, что происходит, хотя он и был уверен, что не сделал ничего плохого.       До самого кабинета оба мужчины молчали, что делало ожидание еще более невыносимым. Наконец, Фиггинс занял свое место, указав Хаммелу рукой на стул напротив. Мистер Шу встал за спиной ученика, покровительственно кладя руки на спинку.       — Курт, — серьезно начал директор, — только что был произведен подсчет голосов…       «Я победил?! — мелькнула шальная мысль. — О нет, когда побеждаешь, это сообщают не таким траурным тоном и не в такой серьезной обстановке». Хаммел сжал вспотевшие ладони в кулаки.       — Ты выиграл с отрывом в сто девяносто шесть голосов.       Глаза Курта мигом загорелись, но так же быстро погасли, когда парень понял, что это, очевидно, еще не все.       Оказалось, что число бюллетеней не совпадает с количеством учеников в МакКинли.       Курта обвинили в мошенничестве.       В ту минуту, когда Фиггинс сказал, что Хаммела на две недели отстранят от занятий, для парня мир просто рухнул. Такая академия как НЙАДИ никогда не примет студента, которого отстраняли на такой длительный срок, да еще и за подобный проступок.       — Но, директор, мистер Шу, клянусь, я этого не делал! — кричал Курт. Вернее, ему казалось, что он кричит, потому что на самом деле голос у парня сел до хриплого, болезненного шепота.       — Я знаю Курта, мистер Фиггинс, — попытался вступиться преподаватель. — Он никогда не стал бы пытаться выиграть таким образом. Возможно, кто-то просто хотел ему помочь.       — Тогда он оказал своему товарищу медвежью услугу, — непреклонно ответил мужчина. — Я не могу обвинять мистера Хаммела на пустом месте, но также и не могу оставить проступок безнаказанным. Курт, — он снова повернулся к парню, который сидел и смотрел в окно за спиной директора стеклянными глазами, — если до конца недели никто из ваших товарищей не признается в содеянном, я просто буду вынужден отстранить вас от уроков. Если вы действительно ни к чему не причастны, мне искренне жаль. Но у меня связаны руки.       «Связаны руки».       Сколько раз Курт слышал эту фразу. Когда его толкали в шкафчики, когда бросали в мусорный бак, когда Карофски угрожал его убить, все, чего Хаммел мог добиться от школьной администрации это фразы, повторяющейся, словно она была записана на старую заевшую пластинку.       Остаток дня Хаммел помнил смутно. Мистер Шу отпустил его с репетиции, так что на работу получилось приехать пораньше. У начальницы оказалось полно поручений, так что до позднего вечера Курт носился по городу, выполняя роль курьера и доставщика кофе в одном лице. Зато, вернувшись домой, парень почувствовал, как волна страха, разочарования и злости накрыла его с головой.       Он, скупо поздоровавшись с отцом и кивнув Кэрол, поднялся к себе в комнату, закрылся там, упал на кровать и даже ужинать не стал. Родители ни о чем его не расспрашивали в комнату не стучались (наверняка Финн им все рассказал), так что Хаммел благодарил жизнь хотя бы за это.       Парень понятия не имел, кто мог так ему «помочь». Кто-то достаточно безрассудный, чтобы наплевать на десяток школьных правил, но при этом кто-то, кому Курт очень дорог, чтобы пойти на такое ради него. Из Хора можно было заподозрить практически любого, все хотели помочь Хаммелу. А может, кто-то сделал это вовсе не из лучших побуждений? Например, Сантана. Она могла продумать все это и подставить парня нарочно, чтобы победила Бриттани. Сама Пирс не такая стерва и вряд ли бы на это пошла, а Рик «Клюшка» додумался бы только до того, чтобы бросить пару сотен голосов за самого себя…       В десять часов раздался телефонный звонок.       — Привет! — на том конце послышался радостный голос, которого Курт уже так давно не слышал. Но сейчас даже Блейн отчего-то не радовал.       — Привет, — тихо ответил он, глядя в потолок.       — Что-то случилось? Не видел тебя сегодня в школе.       — Ушел после первых уроков, — Курт перевернулся на бок, засовывая руку под голову вместо подушки и прижимая ноги к животу.       — Завтра итоги выборов, — протянул Блейн. Хаммел услышал улыбку в его голосе и нахмурился.       — Я снял свою кандидатуру.       Секундное замешательство. Тишина       — Что? — раздался наконец непонимающий голос Андерсона. — Какого черта? Ты так этого хотел!       — Расхотел, — буркнул Курт. Но тут же смягчился. — Меня сняли. Кто-то бросил лишние голоса с моим именем.       Снова тишина.       — Ну… ты ведь понимаешь, что это из лучших побуждений? — аккуратно поинтересовался Блейн.       — Да уж, — фыркнул Хаммел, садясь в кровати по-турецки. — Хотел бы я видеть глаза того человека, у которого в голове такие вещи стоят в одном ряду с «лучшими побуждениями». Уверен, меня хотели подставить. Даже догадываюсь, кто именно.       — Правда?       — Сантана, — пожал плечами Курт. — Ей это выгоднее всего. Меня снимают с поста, президентство отдают Бриттани. Сантана любит ее, так что я не удивлен. Ну, и она стерва.       — А если это все-таки кто-то из друзей?       Хаммел задумался, глядя на свои пальцы. Ему это пришло в голову в первую очередь, но его друзья все-таки не такие придурки, они не стали бы так рисковать.       — Нет, — отрезал он. — Не найдется идиотов.       — Ну, один нашелся…       — В смысле? Блейн? — Курт выпрямился. — Блейн! Блейн Чертов Андерсон, меня же отстранят от занятий! Как тебе вообще это в голову пришло?!       — Хотел помочь тебе, в знак благодарности… подожди, отстранят от занятий?       — Да, так обычно и поступают с теми, кто смухлевал на школьных выборах!       — Я не думал, что так получится.       — А ты вообще редко думаешь, судя по всему! Попробуй — полезное занятие! — Курт резко встал с кровати, не надевая тапочки и касаясь ногами холодного пола, отчего по всему телу пробежала волна мурашек, но сейчас было не до того. — И да, теперь меня отстранят. На две недели. Прощай, НЙАДИ, прощай, Нью-Йорк, прощай, светлое будущее! — если бы это было возможно, Хаммел скоростью своих шагов создал бы торнадо в собственной комнате. — Неважно, — протяжно выдохнул он. — Спасибо за помощь.       — Мне очень жаль…       Курт резко нажал на «отбой» и бросил телефон на кровать.       — Мне тоже жаль, — тихо пробормотал он, падая следом.