Not Strong Enough

И лучше быть одному, чем непонятно с кем, И просто жить в твоих легких. (с) Orange House, «Таблетки, ты и я»

      — Курт! Курт, каникулы не могут длиться вечно! Ну-ка вставай немедленно!       Хаммел лениво открыл глаза. Берт колотил в дверь. Часы показывали восемь тридцать.       Он подскочил.       — Я встал, пап, спасибо! — крикнул он, попутно выбрасывая прямо на пол вещи из шкафа в поисках чего-то, в чем можно было бы пойти в школу.       — Я пожарил яичницу с беконом! — послышался удаляющий голос отца.       — Черт, — выругался Курт, когда любимые узкие горчичного цвета джинсы не пожелали застегиваться. Кажется, он все-таки немного набрал в праздники.       Кэрол и Берт, сидящие за столом на кухне, являли собой такую умиротворенную идиллическую картину, что становилось даже не по себе. Он тут опаздывает, а они сидят и попивают чай, да где это видано!       Быстро закинув в себя яичницу (бекон он отодвинул на край тарелки), Курт пожелал родителям хорошего дня, а сам рванул в коридор. Погода была сегодня просто отличной и, если бы занятия не начинались через четверть часа, Хаммел непременно бы прогулялся.       Но вместо этого ему пришлось всего лишь насладиться видом из окна машины, пока он, балансируя на грани превышения скорости, мчался в МакКинли. Впрочем, так было даже лучше, потому что за ту короткую дорогу от дома до автомобиля Курт успел понять, что хорошая погода только притворяется таковой. Солнце светило, но совершенно не грело, а ветра не было только потому, что он наверняка просто замерз при такой температуре.       В МакКинли, как обычно после каникул, царило оживленное веселье. Второе полугодие — это своего рода финишная прямая, особенно для выпускников. Для остальных это значило как минимум то, что они уже гораздо ближе к концу учебного года, чем к его началу. Самые ярые школоненавистники начинали отсчитывать дни.       Курт весь день был как на иголках.       Он ожидал встреться с Блейном, вылетающим из-за угла, в любую секунду, но совершенно не знал, как себя с ним вести. Хаммел проиграл в голове семь сценариев их встречи, но потом все их отмел как слишком сказочные. Хотя с этим Андерсоном никогда не знаешь, чего ожидать.       — Привет, — возле шкафчика его поймала Фабре. В форме группы поддержки.       Она выглядела счастливее, чем обычно, и это вряд ли был хороший знак, потому что последний раз она, кажется, собиралась выкрасть ребенка.       — Привет, — рассеяно отозвался Курт.       С того самого дня, когда Блейн — тяжело было говорить вслух даже в собственных мыслях — поцеловал его, Хаммел просто не знал, куда себя девать. Сначала он летал по квартире будто на крыльях, беспрестанно улыбался, прокручивал этот волшебный момент перед сном и видел в этом самом сне, но с каждым днем становилось все хуже.       Андерсон не отвечал на звонки, не читал сообщений.       Он словно вообще перестал существовать.       Курт одновременно ждал и боялся их первой встречи. Он рассчитывал, что она произойдет в школе в первый день после каникул, но его ожидания не оправдались.       — Слышала, Андерсон переводится в другую школу, — не то утвердительно, не то вопросительно произнесла Куинн, поправляя спадающую с плеча сумку.       Хаммела будто по голове ударили. В груди что-то болезненно сжалось.       — Что? — он не узнал свой собственный голос. — Откуда ты знаешь?       — Мы же были здесь в Сочельник, — напомнила Фабре. — Я, Пак, Сантана и Бриттани, Мерседес, Рейчел и Джо остались до утра, потому что упились в хлам и не могли возвращаться домой в таком состоянии. Утром Фиггинс выпер нас из Хоровой, но он, похоже, сам здорово выпил накануне, потому что сказал, что готов забыть обо всем, что мы устроили, если мы смоемся за пять минут. Мы с Джо уходили последними, закрыли класс и пошли к директору, чтобы отчитаться и отдать ключи, а у него в кабинете сидели Блейн и, наверное, его папаша. Последний подписывал какие-то бумаги, пока Фиггинс рылся в личных делах.       — Может, они просто что-то искали, — пробормотал Хаммел. — Какие-то данные из личного дела… мало ли, что могло понадобиться…       — Курт, — лицо Куинн выразило сострадание, отчего стало только страшнее. — Когда я зашла, Фиггинс сказал, в какой графе нужно писать причину перевода. Он еще начал что-то о том, как трудно будет перевестись посреди учебного года, но я только занесла ключи, поэтому ничего больше не слышала…       Хаммел почти не слышал подругу, в ушах болезненно пульсировал какой-то шум, а сердце сжалось так, что от боли потемнело в глазах.       «Ты слышал, Андерсон переводится в другую школу?»       «Андерсон переводится в другую школу».       Андерсон поцеловал тебя, и теперь он переводится.       Он бежит от своего поступка и своих проблем.       Он бежит от тебя.       Курт схватился за голову.       — Ты как? — донеслось откуда-то из тумана.       — Мне нужно на урок, — на автомате проговорил он.       — Я думала, ты знаешь, — извиняющимся тоном крикнула вдогонку Куинн.       Как зачарованный, Хаммел вошел в класс математики, сел на привычное место. Спиной почувствовал взгляд, которого больше не было. И никогда не будет?       Он быстро достал телефон и набрал такой знакомый номер.       Ничего.       Попытался снова. И еще раз, и еще. Никакого ответа.       В какую школу он мог перевестись? В Вестервилле? Быть может, даже в Далтон. Но кто сказал, что эта школа вообще в Огайо? Вдруг он уже даже не в штате? Наверное, купил новый номер телефона.       Они так никогда и не поговорят.       Курту казалось, что он попал в один из своих кошмарных снов, только этот был еще ужаснее, потому что даже в своих самых изощренных, самых болезненных фантазиях он не мог представить такого исхода. То, что Блейн поддастся общественному мнению и снова предаст Курта, облив слашем или бросив в мусорный бак, — да; то, что они никогда не пройдут по коридору этой школы или улице этого города, держась за руку — само собой; даже то, что Андерсон побьет его или будет демонстративно игнорировать до самого выпуска — тысячу раз рассматривалось.       Но побег?       Неужели это все, на что ему хватило смелости?       Хаммел набрал еще раз, но, конечно, никакого ответа не получил. Прозвеневший звонок ворвался в голову словно ультразвук и на мгновенье привел в себя. Как только учительница вошла в класс, Курт вскочил, схватил свой рюкзак, из которого так и не достал необходимые для урока вещи, и пулей выскочил в коридор, игнорируя возмущенные и удивленные оклики.       Ему срочно нужно быть в другом месте.       Весь запыхавшийся, он влетел в приемную Фиггинса. Пожилая секретарша удивленно уставилась на него, но не успела ничего сказать, как Курт уже заскочил в кабинет. Директор мирно сидел на своем месте и заполнял какие-то бумаги. Как будто ничего не происходит!       — Директор!.. — стараясь отдышаться, выкрикнул Курт, как будто мужчина был не в паре футов от него, а как минимум в другом конце коридора.       — Я прекрасно слышу вас, мистер Хаммел, — поднял глаза Фиггинс. — Присаживайтесь, пожалуйста.       — Блейн… Андерсон… — раздельно, вдыхая между словами снова крикнул Курт, оставаясь стоять, но опираясь на спинку кресла руками.       — Отдышитесь, мистер Хаммел, — директор отложил ручку, откидываясь на спинку стула и соединяя руки в замок на коленях.       — Блейн Андерсон забрал документы из школы? — с замиранием сердце наконец-то спросил он.       — Не думаю, что вас это касается, мистер Хаммел, — уклончиво ответил Фиггинс.       — Вы не понимаете! — голос Курта взлетел. — Это очень важно! Мне нужно знать!       — Что ж, — директор явно мялся, оценивая, насколько эта информация конфиденциальна, — думаю, в таком случае вам лучше спросить самого мистера Андерсона.       — Но…       — Всего доброго, мистер Хаммел.       Курт выдохнул, почти рыча. Что ж, он и не рассчитывал добиться чего-то от директора. В этой школе всегда всем было плевать на личные проблемы учеников. Толкают тебя в коридорах, угрожают жизни, бросают в мусорный бак или просто осыпают с ног до головы оскорблениями день ото дня — у администрации вечно «связаны руки». Фиггинсу стоило повесить эту фразу над дверью своего кабинета в качестве девиза.       На парковке было полно машин, так что Хаммел еле-еле сумел выехать.       Дорога до Вестервилля была похожа на квест: не попасть в аварию, когда у тебя трясутся руки, а в глазах темнеет от предвкушения и страха. В голове крутилась одна-единственная мысль: успеть. Успеть, пока не случилось непоправимое.       Он и сам не мог объяснить, но какое-то шестое чувство подсказывало, что Блейн еще никуда не уехал, что он еще дома. Может, Курт просто хотел в это верить, а может, это то самое ощущение, которые испытывают люди, когда точно чувствуют, что их любимый человек, их родственная душа на самом деле жив, хотя все кругом твердят, что это уже не так.       Дом Андерсона все так же стоял на холме, окруженный невысоким забором. Со стороны крыльца не было видно, что прямо в крыше есть огромное окно, но Курт мигом представил его и в голове всплыли теплые воспоминания. Только теперь они вызвали не улыбку, а боль где-то в области сердца.       Он на минутку остановился возле входа на участок, поднял глаза на окна спальни в мансарде. На улице еще было светло, так что определить по зажженному свету, есть ли кто-то дома, не представлялось возможным, но Хаммелу повезло: он заметил — или показалось, что заметил? — как в окне мелькнул темный силуэт.       Сердце пропустило удар.       Он быстрым шагом пересек дорожку, с которой не счищали лед, и дважды оказался в опасной близости от эпичного падения в сугроб.       На коробочке дверного звонка лежала аккуратная кучка снега. Если бы Курт не знал, что хозяин этого особняка просто ленивая и нечистоплотная задница, он мог бы подумать, что дом заброшен.       Стиснув зубы, нажал на кнопку, прислушиваясь.       Где-то внутри дома прозвучала и стихла мелодия. А потом — тишина. Хаммел нажал снова. И снова, и снова, и снова — ничего.       — Блейн! — яростно крикнул он, ударяя в дверь кулаком со всей силы. — Открой, я знаю, что ты там! Чертов Андерсон, открывай немедленно!       Курту казалось, он прямо физически ощущает, как в жилах кипит кровь. Лицо у него раскраснелось, щеки горели, ладони пылали. Он готов был сбить костяшки пальцев до крови об эту проклятую дверь, разбить о нее носы любимых ботинок. Казалось, вся его жизнь зависит от того, откроется она сейчас или нет, поэтому он колотил с такой яростью и силой, на которую и не думал, что способен.       И выкрикивал имя Андерсона, раз за разом получая в ответ удушающую тишину.       Наконец, после очередного, особенно мощного удара, когда Курт уже готов был сползти по этой двери вниз, свернуться в комочек на ледяном крыльце и заплакать, внутри послышались осторожные шаги. Щелкнул замок. У Хаммела кровь мигом прилила к голове.       Дверь открылась словно в замедленной съемке, и словно в замедленной съемке перед Куртом появилось такое знакомое лицо с привычным, наигранным и утрированным выражением презрения. Взгляд на секунду задержался на нем, будто желая убедиться, что это не галлюцинация, а когда Хаммел понял, что Блейн действительно перед ним, живой, из плоти и крови, он замахнулся и врезал ему кулаком по лицу.       Никогда не подозревал, что может так.       Ему показалось, что он причинил Андерсону реальную боль, возможно даже разбил ему нос, но тот лишь отвернул голову в сторону, словно от пощечины, а потом снова повернулся. Маска презрения мигом слетела. Ну вот, теперь с ним можно разговаривать.       — Заслужил, — хмыкнул Блейн, чуть приподнимая уголок губ.       Курт тут же почувствовал, что его отпустило. Оттого ли это, что он выпустил пар ударом, или из-за того, что Андерсон все-таки был дома и никуда не уехал, но отпустило. Словно шок прошел. Мигом вернулось нормальное дыхание, с щек сошла краска, костяшки на руках начало саднить, а под одежду пробрался морозный январский ветер.       — Зайдешь? — Андерсон отошел, давая проход.       Курт коротко шагнул внутрь. Блейн закрыл дверь.       Они стояли друг напротив друга, и Хаммел понятия не имел, что ему говорить.       Все фразы казались какими-то глупыми, неправильными, недейственными. Ему нужно было быть очень осторожным, чтобы уговорить Андерсона остаться, чтобы дать ему понять, как он нужен здесь, в МакКинли, а вместо этого он просто ударил его по лицу и молчал. Не лучшая тактика.       — Значит, просто сбегаешь? — наконец тихо спросил он.       И попал в точку. Андерсон опустил глаза.       — Перееду к отцу. Так будет лучше, — пробормотал он, глядя на Курта исподлобья, как нашкодивший щенок.       — Лучше для кого?       — Для всех. Для тебя в первую очередь.       — Для меня? — опешил Хаммел. — Не нужно прикрывать заботой свой эгоизм. Ты не знаешь, что лучше для меня, — («даже я сам не знаю»), — так что ты точно не в праве решать это, понял?       Блейн молчал. Он смотрел в лицо Курта с таким болезненным выражением, словно ему предстояла операция по отнятию ноги, а не перевод в другую школу. Как будто он ничего не мог поделать, оставалась только смириться. Но он ведь мог. Тогда почему все так?       — Я уже все решил, — холодно отозвался Андерсон. — Тебе не стоило приезжать.       Курт сглотнул. Это даже хуже, чем опрокинутый на голову стакан слаша.       — Всего доброго, Хаммел, — устало бросил он, отходя от двери, чтобы снова освободить проход.       — Всего доброго? — истерично усмехнулся Курт. — Серьезно? Это то, что ты мне скажешь? Мы никогда больше не увидимся, а ты мне желаешь всего доброго?       — Чего?       — Какой же ты придурок! — Хаммел запрокинул голову: — Господи, почему именно он?       — Именно я что? — непонимающе нахмурился Блейн.       — Знаешь, — Курт резко почувствовал сильную усталость и это отразилось на его голосе, — ты самый большой трус, которого я когда-либо встречал.       Он хотел еще что-то сказать, но весь этот разговор, все его действия разом потеряли всякий смысл, поэтому Хаммел просто бросил последний, разочарованный взгляд на Андерсона, который ничего не понимал, чуть нахмурился, качнул головой, а потом шагнул в сторону двери.       — Курт, — раздалось за спиной.       Хаммел встал как вкопанный.       Это что, его имя?       Его имя этим голосом?       Он медленно развернулся.       Блейн смотрел на него своим обезаруживающе невинным взглядом.       — Я так не могу, — произнес он, качнув головой. — Ты прав, я трус, но я просто не могу. Это неправильно. То, что я сделал, неправильно. Каждую минуту со дня Рождества я ненавидел себя за то, что произошло.       — Ты жалеешь? — Хаммел сглотнул, боясь услышать ответ.       — Я ненавижу себя, — снова повторил Андерсон, — потому что не жалею.       Курт почувствовал, как защипало в носу.       — Почему тогда? — стараясь контролировать голос, спросил он.       Блейн молчал. Его взгляд как будто говорил: «Ты и сам знаешь», но Курт ничего не знал. Для него все не было так сложно. Если один человек влюблен в другого, то как чье-то мнение может стать препятствием на пути этих людей друг к другу? Как хоть что-то может стать препятствием?       — Пойдем, — бросил Блейн, махнув головой в сторону комнаты, — выкурим косяк.       — Что? — удивленно поднял бровь Курт.       Это последнее, что он ожидал услышать.       — Травка, Хаммел, — хмыкнул Блейн. — Покури со мной.       — Я не курю травку. Ты помнишь, что со мной было в прошлый раз.       — Да уж, — усмехнулся Андерсон. — Да не переживай. Эта полегче.       Курт медленно, не переставая хмуриться, поднялся наверх. Если бы у него не было чувства, что Блейн хочет с ним о чем-то поговорить, он бы ни за что не сделал этого, но тот был настроен решительно. Казалось, ему важно сказать что-то, донести до Хаммела, но у него, ничем не опьяненного, просто не хватало смелости.       В комнате все оставалось по-прежнему. Курт ожидал увидеть вещи собранными в большие коробки с пометками типа «зимняя обувь» или «книги», а в центре — большой чемодан, но все было на своих местах. Все такой же беспорядочно наваленный хлам, коробки из-под пиццы по углам и переполненные ненужным старьем шкафы и тумбочки. Даже плакаты со звездными войнами никуда со стен не делись. От последнего факта становилось особенно спокойно.       — Ты не торопишься, — скидывая пальто на кресло, заметил Курт.       — Пока некуда, — пожал плечами Блейн. — Если меня переведут, учебу я начну только с понедельника, так что почти неделя в запасе. И я не буду все забирать. Только самое нужное. В этой комнате полно ненужной ерунды из прошлого. От большинства вещей давно пора избавиться, — в качестве примера он хлопнул ладонью по одной особо высокой куче, на вершине которой красовалась древняя печатная машинка.       — Мне нравится твоя комната, — признался Курт, садясь по-турецки прямо на ковер. — Похожа на музей или антикварную лавку.       — У каждой вещи есть своя история, — Блейн взял что-то с кровати и сел напротив. Хаммел проследил за его руками: в них был пакетик с травкой и основа под самокрутку. Он постарался сохранять хладнокровие.       — Да? И откуда у тебя печатная машинка?       Андерсон принял загадочный вид, потом нахмурился, потом поднял вверх палец, опустил и, наконец, выдал:       — Не помню, честно говоря. Я рассчитывал, что ты поверишь мне на слово.       Курт рассмеялся.       — Не дождешься, — протянул он, и добавил (уже серьезно): — Тебе нет доверия, Андерсон.       Блейн как-то странно посмотрел на него, а потом молча принялся раскуривать косяк. После глубокой затяжки протянул Курту. Тот взглянул на небольшую трубочку с сомнением, взял, но попробовать не решался.       — Поверить не могу, что ты из Лаймы, — фыркнул Андерсон, глядя на Хаммела.       — В смысле?       — Да этот город — словно большое гетто в Огайо. В МакКинли все, кого я знаю, пробовали вещи и потяжелее травки, а ты ведешь себя, как…       — Как кто? — поднял бровь Курт.       — Как девственник на первом свидании, вот как, — выдал Блейн.       Почувствовав, что начинает краснеть, Хаммел быстро сделал короткую затяжку. Дым, видимо, попал не в то горло, потому что парень сразу закашлялся. Андерсон рассмеялся.       — Ничего, бывает, — он похлопал Курта по спине. — Дальше будет легче.       — Я больше не буду, — просипел тот.       — Еще как будешь, — тоном наставника возразил Блейн. — Давай, сразу вторую.       Хаммел бросил на него взгляд, но послушался.       На этот раз действительно оказалось проще, будто у него в легких открылось дополнительное пространство. Дышать стало легче, голова слегка затуманилась, будто он немного выпил.       — Нравится? — улыбнулся Блейн, затягиваясь и падая на ковер.       Курт изобразил что-то вроде кивка.       Он начинал понимать, почему люди так увлекаются всей этой ерундой. Алкоголь и наркотики — гораздо проще, чем бесконечное самокопание. Кажется, никаких проблем не существует, а ты способен на все на свете. Хаммел даже забыл причину, по которой пришел сегодня в этот дом, а когда вспомнил, это не показалось ему таким уж ужасным.       Блейн уходит из МакКинли и уезжает из Лаймы. Что ж, бывает. Они переживут это.       Дым уходил под самый потолок. Там растворялся, смешиваясь с остальным, и делал повисший в комнате туман еще более плотным. Если сосредоточить взгляд на виде из окошка в крыше, можно представить, что ты в горах. Кругом на много миль никого нет. Никакого общественного мнения. Никаких проблем.       — Что ты делал в том гей-баре? — в какой-то момент осмелился спросить Хаммел. Он сидел, прислонившись спиной к кровати и вытянув вперед одну ногу.       Андерсон не напрягся. Наверное, он просто начал понимать, что Курт уже и так знает о нем слишком многое. Какая-то извращенная форма доверия, но все равно приятно.       — У меня был… сложный период.       — Был?       — Не знаю, — Блейн скрестил руки под головой и смотрел на серо-голубое небо. — Может, он и сейчас еще идет. Я просто в какой-то момент начал замечать за собой… — он замолчал.       — Что замечать? — Курт подался вперед.       — Всякое, — уклончиво ответил Андерсон. — Чувства, которых не должен испытывать, и желания, о которых раньше даже не думал.       — Ты начал как-то иначе смотреть на парней? — прямо спросил Хаммел, делая затяжку и откидывая голову назад.       — Да нет же, господи! — скривился Блейн. — Нет. Никак я не начал смотреть на парней. Я не гей, ясно?       — Я этого не говорил, — усмехнувшись, поднял руки Курт.       — Это все касалось одного конкретного человека, — он многозначительно посмотрел на Хаммела. — Сначала я просто испытывал благодарность за наши репетиции. Мне было противно все, что ты делаешь, как ты ведешь себя и как говоришь, но потом… помню, я однажды пришел в хоровую, а ты пел. Я потом пришел домой, нашел эту песню и слушал ее просто дни и ночи напролет. И представлял…       — Представлял?       — Черт, Хаммел, это так сложно! — Блейн крепко зажмурился, а потом вообще лицо руками закрыл. — Я думал о тебе. Слишком часто и слишком… неправильно.       Курт покраснел, но ничего не ответил.       — И тогда я подумал, вдруг во мне просыпается что-то… не то, — продолжал Блейн. — Вдруг мне нужна помощь. Но наши репетиции закончились, я ушел с головой в учебу и занятия футболом. Потом я просто хотел убедиться, что по-прежнему нормальный, в смысле, все еще натурал. Тогда и пошел в тот бар. Смотрел на всех этих парней, который делали черт пойми что, и не чувствовал ничего, кроме отвращения. Так что я решил, что все прошло, мне просто показалось. А затем началось по новой. В тот день, когда оказалось, что ты мой новый учитель танцев, я готов был волосы на голове рвать. Я ненавидел это чувство в себе, и ненавидел тебя за то, что ты вызываешь его. Дальше становилось только хуже. Думал, с ума сойду, когда оказался запертым с тобой в том классе, — он усмехнулся, но потом снова стал серьезным, даже сердитым. — И когда я видел тебя с этим кретином Смайтом, мне хотелось убить и тебя, и его, да и себя заодно.       — Ого, — Курт закусил губу, глядя на браслет на своем запястье.       Он был словно прилипшее к Хаммелу чувство вины, которое везде приходится носить с собой.       — Как будто ты не понимал, — закатил глаза Блейн.       — Я не понимал, — честно сказал Курт. — То есть, не могу сказать, что я не надеялся… но, если ты говорил, что тебя просто бесит, как мы «купаемся в радуге», — он усмехнулся, — я верил тебе. Каждый раз.       — Прости, — просто и искренне сказал Андерсон. — Наверное, я и сам верил в это, когда говорил.       — Ничего, — с улыбкой ответил Хаммел.       — Как, кстати, он отреагировал на то, что ты сделал на той вечеринке?       Курт сглотнул. Ему не хотелось врать Блейну, но сказать сейчас о том, что они с Себастианом встречаются — все равно что подписать себе смертный приговор.       — Ну, — протянул он, — он был не против.       — О, в этом я не сомневался, — хмуро протянул Андерсон. — Но что он сказал?       — Да так, — отмахнулся Курт.       — Хаммел, — настаивал Блейн. — Рассказывай.       — В общем, — он почувствовал, как вспотели ладони. — Мы теперь вроде как… вместе.       Андерсон как будто слегка дернулся, но быстро принял скучающий вид.       — Мм, — поджал губы он. — Поздравляю.       — Блейн…       — Да забей, — перебил он и глубоко затянулся.       — Мы расстанемся.       — Нет, не нужно, — Андерсон качнул головой. — Он мне не нравится, совсем не нравится, но, знаешь, это не самый дерьмовый парень в твоей жизни, как ты и сам мог заметить.       — Я ничего к нему не чувствую.       — Почувствуешь со временем.       — Зачем ты это говоришь? — Курт почувствовал, как кровь прилила к голове.       — Потому что я не хочу, чтобы ты… ждал чего-то. Надеялся. Я не гей, — снова повторил он. — И никогда не буду. Мы никогда не будем гулять за руку по коридору МакКинли, и скорее всего никогда не увидимся после выпуска. Так, что если не хочешь быть один...       — Ты придурок, — зло бросил Хаммел.       Неужели Блейну действительно наплевать? Для него это просто школьная симпатия? Или, может, эксперимент? Многие подростки или студенты проверяют себя на чувства к представителям своего пола, просто так, развлечения ради. К чему тогда была эта речь о непонятных желаниях и ненависти к себе? И неужели он действительно думает, что Курт будет с тем, кого не любит, только чтобы не чувствовать одиночества?       — Просто хочу быть честным, — устало ответил Андерсон.       Через два часа Курт тоже лежал на полу и чувствовал плечо Блейна своим собственным. Непреодолимо влекло желание повернуть голову, но Курт знал, что Андерсону это не понравится, он отведет глаза и снова начнет забивать свою голову всякими ненужными мыслями. Сейчас Хаммелу хотелось этого меньше всего.       Темнело сейчас рано, и небо уже стало почти черным.       Они курили травку. Это действительно происходило.       Курили травку, лежа на полу гостиной Блейна Андерсона и глядя на звезды через окно в мансарде.       Курт бы так всю жизнь провел.       Он с легким, затуманенным наркотиком удивлением почувствовал, как парень слева поворачивает голову, и тут же сам повернулся. Расширенные черные зрачки с золотым обручем по краю, пьяный, расфокусированный взгляд, щеки чуть бледнее обычного.       — Я не забрал документы из МакКинли, — просто сказал Блейн.       — Что? — без эмоций переспросил Курт. Как будто действительно не расслышал. Смысл слов Андерсона еще не дошел до него, но по телу уже разлилось приятное тепло.       — После того, как я ушел от тебя в сочельник, я всю ночь не спал. Бродил по улицам, думал, что мне теперь делать со всем этим дерьмом, и пришел только к одному: валить из этого чертового города. К утру добрался до дома. Отец был еще там, мы поговорили, помирились, и я сказал, что хочу переехать к нему. Он согласился, и на утро мы поехали к Фиггинсу. Я почти двое суток не спал и выглядел, наверное, паршиво, потому что директор сказал мне прийти в себя и еще раз хорошенько все обдумать, не принимать спонтанных решений и все такое прочее.       — Значит, тем, что ты остаешься в школе, я обязан Фиггинсу? — пьяно улыбнулся Курт.       — Я не сказал, что остаюсь, — серьезно возразил Блейн.       — Ты остаешься.       — Я не знаю, что мне делать, — Андерсон попытался подняться, сесть, но ничего не вышло, и он просто приподнял голову, опираясь на согнутую в локте руку.       — Ничего, — просто ответил Курт. — Не надо тебе ничего делать.       Блейн посмотрел на него, но ничего не сказал.       Они лежали молча еще целую вечность, пока Хаммел не пришел в себя окончательно и не вспомнил, что ему вообще-то нужно ехать домой. Тогда он тяжело выдохнул и медленно поднялся. Блейн последовал его примеру.       — Пообещай, что не уйдешь из МакКинли, — серьезно попросил он.       — Да успокойся, Хаммел, — он поднял уголок губ. Провел рукой по волосам. — Увидимся завтра в школе.       Курт улыбнулся.       — Только не заговаривай со мной, — напомнил Блейн.       — И в мыслях не было.       Хаммел оделся, они спустились вниз.       Все было так странно и так правильно одновременно. Казалось, что это все просто сон, но вот сейчас Курт проснется снова в том моменте, когда Куинн сказала, что Блейн забирает документы. Хаммел поедет к нему домой, но Андерсона там уже не окажется. И они больше не увидятся. Никогда.       Курт мотнул головой.       — До завтра, — поджал губы он, наивно ожидая чего-то.       Если не объятий и поцелуя, так хотя бы улыбки.       — Ага, давай, — не глядя на него, бросил Блейн, открывая дверь.       Хаммел вышел в темноту, на мороз, Андерсон отсалютовал ем двумя пальцами, и дверь тут же захлопнулась.       Ничего, ему просто нужно время. Курт готов был ждать, сколько потребуется, потому что главное — и в это верилось с огромным трудом — это то, что Андерсон действительно к нему что-то чувствовал.       Он вернулся к машине, включил печку и достал телефон. Отправил отцу смс с извинением и пообещал скоро приехать и все объяснить. Написал Мерседес, что, если вдруг станут спрашивать, он был у нее, и тоже пообещал все объяснить.       Себастиан звонил дважды. Его пришлось набрать.       — Привет, солнышко! — снова бодрый голос на том конце. — Где пропадаешь?       — Был у Мерседес, — соврал Курт. — Что-то стряслось?       — Да нет, ничего. Хотел узнать, какие у тебя планы на завтрашний вечер.       — В хоре репетиция до пяти, а потом ничего.       — Отлично. Увидимся? У меня для тебя новость-сюрприз.       — Правда? — Курт напрягся. — А мы можем сначала поговорить? Это важно.       — Мы говорим, — усмехнулся Смайт.       — Не по телефону, — Хаммел нервно комкал в руках кончик шарфа, зажав телефон между ухом и плечом.       — Я могу подъехать.       — Давай лучше я. Буду у твоего общежития минут через десять.       — Десять минут? — удивился Себастиан. — Ты что, в Вестервилле?       — Ну, это действительно важный разговор.       — Ладно, заинтриговал, — снова улыбка в голосе. — Тогда жду. Удачной дороги.       — Увидимся.       Курт положил телефон.       Откинулся на спинку и выдохнул.       Сложно причинять кому-то боль, даже если этот кто-то Себастиан Смайт, но делать ничего не оставалось. Лучше расставить все точки над i сейчас, чем мучить и себя, и его, только чтобы отложить неизбежное расставание на потом.       Хаммел еще раз бросил взгляд на дом на холме, задержался на свете в окне крыши, попытался дождаться появления знакомого силуэта, но Блейн, наверное, зависал в соцсетях или слушал музыку, валяясь на кровати, так что Курт завел машину и двинул в сторону Далтона.       Предстоял сложный вечер.       Проходная была уже закрыта, гостей в такое время не пускали, поэтому Курту пришлось ждать внизу, в помещении на подобие холла. Смайт спустился к нему непривычно домашний, в свободных серых пижамных штанах и длинной черной футболке с эмблемой «The Neighbourhood».       А еще он улыбался.       — Привет, — Себастиан быстро чмокнул Курта в уголок губ. Хаммел невольно улыбнулся. — Неважно выглядишь.       — О, ну спасибо.       — Просто волнуюсь, — посерьезнел Смайт. — Ты не заболел?       — Нет, мы просто курили траву, — отмахнулся Курт.       У Себастиана глаза на лоб полезли.       — Кто ты и что ты сделал с Куртом Хаммелом?       — Мне кажется, или я это уже слышал?       — В любом случае, мне нравится. Так о чем ты хотел поговорить?       Улыбка на лице Курта мигом потухла. Сердце забилось быстрее, а к горлу подкатил ком.       — О нас, — попытался начать он.       Сложно бросать кого-то, даже если он ничего для тебя не значит.       А не значит ли?       Хаммел нахмурился, обдумывая. Когда-то он был влюблен в Себастиана, это ни для кого не секрет, кроме, разве что, самого Смайта. Курт помнил, почему это чувство прошло, но как оно возникло? Помнится, его восхищала смелость друга, решительность, уровень его азарта и авантюризма. В нем словно бы было все то, чего самому Хаммелу всегда так недоставало.       Ведь все это и сейчас никуда не делось. Себастиан вносил радость в жизнь Курта, дарил ему улыбку и, пусть он был не тем самым человеком, это совсем не значит, что Хаммелу хотелось его терять. В дружбу после расставания он не верил.       — Курт? — Смайт взволнованно коснулся его плеча. — Так что ты хотел сказать?       Хаммел сглотнул.       — Я хотел сказать, — он поднял глаза и столкнулся со взглядом, внимательным и… беззащитным? — Хотел сказать, что я думаю… я думаю, что я люблю тебя, — сам себе удивляясь, закончил он.       Смайт моргнул.       Потом его лицо озарилось осознанием, а губы растянулись в улыбке. Счастливой.       — Я тоже люблю тебя, Курт.       Хаммел улыбнулся одними губами.       Он ничего не чувствовал.       — А у тебя что за новость-сюрприз? — вспомнил он.       — А, — Смайт потер шею рукой. — Завтра мой отец приезжает. Погостит тут пару дней. Я хотел познакомить вас, пока будет возможность.       — О, — у Курта не было слов.       За то время, что он знал Себастиана, ему ни разу не посчастливилось увидеть его отца. И вот теперь он предстанет перед мистером Смайтом-старшим в качестве парня его единственного сына. Стало немного не по себе.       — Да не волнуйся. Ему, по большому счету, все равно. Просто... я так хочу.       — Ну тогда я с удовольствием, — улыбнулся Хаммел.       Себастиан обнял его.       Курт закрыл глаза.       Сегодня он не смог. Но когда-нибудь потом — непременно.       Потом.