Not Strong Enough

      Блейна не было уже полчаса.       Курт успел за это время дослушать две оставшиеся на кассете песни, пройтись пару раз из одного угла комнаты в другой, посидеть и полежать на полу и на кровати.       В конце концов, он, изнемогающий от волнения и скуки, подошел к столу Андерсона. Когда-то он тут уже осматривался (чтобы не говорить «рылся») и нашел много чего интересного, но после злосчастной уборки ничего, за что мог бы зацепиться взгляд, на видном месте не лежало. Альбом с компрометирующими рисунками хористов бесследно пропал, а стопка дисков с видеоиграми и коллекция спортивных журналов Курта не привлекли.       Музыка, играющая внизу, не заставляла стены дома дрожать, как это было в день Великой Вечеринки, и Курт предположил, что в тот день кто-то притащил сюда дополнительные динамики. И все же ему было не слишком приятно быть запертым в скучной спальне наверху, тогда как там, внизу, Блейн веселился со своими друзьями в компании какой-то девчонки.       Хаммел снова лег на пол.       Ковер был мягкий, как первая весенняя трава, и Курт подумал, что запросто мог бы здесь уснуть в ожидании. Вот было бы забавно, если бы кто-то из дружков Блейна вломился в его спальню, умыкнув у хозяина ключи, и увидел развалившегося на полу хориста. Парень улыбнулся, перекатываясь на живот и потягиваясь.       Внезапно его взгляд привлекла коробка, стоящая под кроватью.       «Ну наконец-то», — в предвкушении подумал он.       Коробка оказалась не такой уж тяжелой, так что Хаммел без усилия вытащил ее на ковер.       Внутри оказалось всякое старье: фотографии, зарисовки, записки, похожие на те, что Курт и Рейчел писали друг другу на уроках, вырезки из журналов и блокноты с номерами телефонов. Это было даже интереснее, чем те кипы вещей, что стояли тут в прошлый раз. Если Блейн вынес все, но оставил эти мелочи, значит, они были важнее остального.       Хаммел уселся по-турецки около своей находки.       Интересно, пираты раньше так же радовались, если находили сундук с сокровищами? Курт готов был поспорить, что и в половину не так сильно.       Первым делом он взял в руки стопку фотографий. Некоторые были пожелтевшими от старости, на таких были изображены взрослые и молодые люди. У Курта были такие фотографии старых звезд, но тут он никого не узнал, а потому решил, что это — снимки членов семьи Андерсона. Бабушки и дедушки в молодости.       На одной из более современных — черно-белых глянцевых фотографий — был десятилетний мальчик, на коленях у которого сидел ребенок лет трех. У малыша были густые кучерявые волосы. На другой этот же мальчик (но уже гораздо старше) держал кудрявого за руку. За спиной у них стояли, обнявшись, молодые мужчина и женщина. На этой фотографии в старшем брате уже можно было узнать звезду рекламы местного телевидения — Купера Андерсона, а в младшем — самого Блейна.       На самом последнем семейном снимке — глянцевом и цветном — были только Блейн и его родители. Ему тут было не больше десяти лет. Купера на фотографиях больше не было.       Дальше шли уже более современные снимки, последнему из которых явно было не больше года – на нем Блейн был в компании ребят из команды. Все улыбались и совсем не выглядели как люди, ежедневно выливающие кому-то на голову коктейль. Неужели кто-то вообще еще проявляет фотографии? Курт и не знал, что Андерсон так сентиментален.       На одном из блокнотов было написано «Личный дневник». И хоть, судя по дате, Блейну тогда было не больше тринадцати, читать такое — совсем уж наглость. Поэтому Хаммел, минуя все бумажки с записями, перешел к самому заветному — рисункам.       Многие из них представляли собой просто зарисовки на полях тетрадей, но все равно выглядели впечатляюще. Изображенный на тетрадной обложке черными шариковыми ручками Дарт Вейдер выглядел более чем круто, а вырванная из какого-то альбома зарисовка с группой сидящих в круг ребят при более детальной разработке могла бы стать полноценной картиной, хоть на стену вешай.       На обороте этого рисунка была надпись: «День, когда все должно было быть иначе», а в углу стояла дата: восемнадцатое сентября. Курту показалось, что и в его жизни что-то с этим числом связано, но что именно он вспомнить так и не смог, потому что в этот самый момент в двери заскрежетал ключ.       Хаммел быстро положил стопку с рисунками обратно в коробку и поспешил задвинуть ее под кровать. На секунду мелькнула мысль залезть туда самому, но, если за дверью все-таки Блейн, что вероятнее всего, он будет со смехом припоминать эту ситуацию Курту всю его жизнь. Поэтому Хаммел, недолго думая, встал, неслышно подошел к стене — так, что, когда дверь открылась, он оказался спрятанным за ней от взора вошедшего.       — Хаммел? — Андерсон недоуменно осмотрелся.       Курт толкнул дверь, она негромко захлопнулась. Блейн резко повернулся.       — Прости, я не мог вырваться, — он поджал губы.       — Да ничего, — поднял уголок губ Курт. На самом деле, он собирался выговорить Андерсону, как только тот вернется, за долгое отсутствие, но теперь, увидев его лицо, выражающее явное недовольство происходящим, решил отменить словесную казнь. — Я смотрю, ты не слишком-то доволен.       — Ну, они притащили мне какую-то незнакомую девчонку со второго курса, она напилась и заснула на диване в гостиной.       — Вот незадача, — театрально ужаснулся Курт. — Что же тебе теперь там делать!       — Перестань, — улыбнулся Блейн, подходя ближе. — Я бы лучше был здесь с тобой.       Хаммел почувствовал где-то в животе приятное щекотание.       — Это твои друзья, и они устроили тебе сюрприз. Все-таки тебе теперь восемнадцать, стоит это отпраздновать так, чтобы было, что вспомнить.       — Это не самое важное. Мне там не по себе, — пожал плечами Блейн.       — Давно ли? — усмехнулся Хаммел.       — Ну, с некоторых пор, — Андерсон подошел еще ближе.       Курт тоже сделал шажок вперед — так, что их носы теперь почти соприкасались.       — Давай сбежим, — внезапно предложил Блейн.       — Что?       — Сбежим, — повторил он чуть громче. — Там все выпили, они с девчонками, им весело. Никто и не заметит, если я пропаду.       — Мы не пройдем мимо незамеченными, — качнул головой Курт.       — Так мы и не будем, — улыбнулся Блейн, многозначительно глядя в сторону окна.       Хаммел проследил за его взглядом.       — Ты с ума сошел?       — Может быть, — продолжал улыбаться Андерсон.       — В тапочках и пижаме? — усмехнулся Курт.       — Одну секунду…       Блейн отстранился, вышел в коридор и принялся чем-то там шуршать. Хаммел по звуку догадался, что парень роется в кладовке, но выйти так и не решился, хотя понимал, что футболисты, в их нынешнем состоянии, вряд ли забредут так далеко.       Андерсон вернулся с коробкой, из которой едва ли не вываливались сложенные беспорядочной кучей зимние вещи. Среди этого добра оказалась старая дубленка, еще приличный пуховик, бутсы, утепленные кроссовки, совершенно нелепая красная охотничья шапка и еще несколько мелочей вроде шарфов, варежек, митенок, теплых носков и прочего.       — Выбирай, — смеясь, Блейн бросил коробку прямо посреди комнаты.       — Серьезно? Я не выйду в этом на улицу.       — Это не показ мод, — вздохнул Андерсон. — Там даже никого нет. Выбирай, или я одену тебя на свой вкус.       — О нет, спасибо, я сам, — поднял руки Хаммел, подходя к коробке.       Делать было нечего, он взял дубленку, черный шарф, шерстяные носки, бутсы (которые оказались великоваты) и красные варежки, а на голову натянул простую серую шапку, которая была чуть больше, чем нужно, и все время сползала ему на глаза. Блейну ничего не оставалось, кроме как нарядиться в пуховик, кроссовки и ту идиотскую красную охотничью шапку, так что выглядели они, в итоге, очень даже гармонично.       — Ну что, пойдем? — улыбнулся Блейн, подходя к окну и поднимая одну из его створок.       По комнате тут же китайским драконом промчался холодных воздух, запахло зимой.       Курт подошел к окну и сглотнул.       Сугроб из снега, падающего с окна, завалил весь первый этаж, но они все-таки были в мансарде, так что парню было не по себе. Андерсон сел на пол, свесив ноги наружу, Хаммел пристроился рядом.       — Я не смогу, — прошептал он, морщась от ветра.       — Сможешь, — уверенно произнес Блейн.       — Ты делал это раньше?       — Нет, но в детстве прыгал с друзьями со второго этажа. Снег свежий, смягчит падение. Нам нечего бояться. Рухнешь словно на пуховую перину.       Курт недоверчиво посмотрел вниз.       — Блейн, я боюсь высоты, — он сжал руки в кулаки.       — Я думал, ты ничего не боишься, — усмехнулся Андерсон. Ему, казалось, было совсем плевать на то, что они могут расшибиться в лепешку при падении.       — Очень смешно, — закатил глаза Курт.       — Я не шутил, — Блейн тоже смотрел вниз. — Ты научил меня преодолевать страхи, теперь моя очередь, — он повернулся и поднял глаза на Хаммела. — Хочешь, возьму тебя за руку?       Курт тоже поднял голову.       Глаза у Андерсона были как мед.       — Хочу, — просто ответил он.       Блейн взял его руку в свою и крепко сжал.       А потом они прыгнули.       И ничего страшного не случилось. Сугроб действительно смягчил падение. Пуховой периной это можно было назвать с большой натяжкой, но ни Курт, ни Блейн ничего себе не сломали и не вывихнули, а это уже хорошо.       Небо было чистое, звездно-лунное.       В доме громко играла музыка, а на улице на много миль — ни души.       Из-под нелепой красной шапки Блейна выбивались кудряшки.       — Пойдем отсюда, пока никто не вышел, — сказал Андерсон, не выпуская руки Курта.       Тот послушно поднялся, и они быстро прошли прочь от дома, смеясь и утопая в сугробах. Полусбежали-полускатились с холма к дороге, а потом Блейн потащил парня в сторону леса.       — Куда мы идем? — спросил Курт. Приходилось кричать, потому что они шли против ветра.       — Хочу показать тебе одно место, — Блейн прикрывал глаза рукой: снег летел прямо ему в лицо.       Они прошли вдоль кромки леса, обогнув густую стену деревьев, и вышли на холмистую опушку. Блейн, увлекая Курта за собой, не без труда поднялся на вершину холма. Отсюда было видно все: уходящую к горизонту гладкую шоссейную дорогу, густеющий в удалении лес, дом Андерсона с желтыми, горящими окнами, и, конечно, необычайно близкое, густо усыпанное звездами небо с луной, похожей на круглую дырку на черной ткани.       — Вау, — вырвалось у Хаммела.       — Нравится?       — Не то слово.       Блейн все еще держал его за руку, и на мгновенье Курту подумалось, что все не может быть так хорошо. Они здесь, одни, сбежали от тех, кто мог бы их осудить, и теперь просто смотрят на звездное небо. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Хаммел улыбнулся.       Внезапно Андерсон отпустил его руку, резко наклонился, и Курт, растерявшись, потерял бдительность, а потому не успел увернуться от прилетевшего ему в плечо снежка. Часть снега, как это обычно бывает, попала за ворот.       — Ну держись! — хитро улыбнулся он, быстро приседая и загребая ладонью снег.       В детстве они с отцом часто зимой играли в снежки, прямо во дворе дома. Иногда мама присоединялась к ним. Курт почти всегда выигрывал и, хотя даже тогда он догадывался, что родители ему поддаются, звание «Чемпиона по игре в снежки среди Хаммелов» не могло не согревать его душу.       Снег был недостаточно липким и никак не желал собираться в плотные комочки, рассыпаясь прямо в руках и долетая до соперника мягким снежным фонтаном, но это было и не важно.       Они веселились.       Каким-то чудом Курту удалось сбить с Блейна шапку и, когда они оба за ней потянулись, Хаммел поскользнулся, рухнул прямо на Андерсона. Тот не устоял на ногах, и они кубарем покатились вниз. Снег забивался под одежду, покалывал кожу, щипал щеки и кончик носа, но Курт этого и не замечал, потому что Блейн смеялся.       — Ха! — с видом победителя воскликнул он, когда они оказались у подножья холма: Курт — лежа на спине, а Блейн — сидя у него на ногах таким образом, чтобы парень не мог пошевелиться.       Их взгляды на бесконечное мгновение задержались друг на друге.       Курь даже не подозревал, какой он сейчас красивый. С этой редкой улыбкой, горящими глазами, раскрасневшийся от мороза. Счастливый.       Но Блейн видел.       — Я бы никогда отсюда не уходил, — чуть наклонившись, прошептал он, не узнавая собственный голос и не веря, что действительно говорит это.       — Я тоже, — еле слышно отозвался Курт.       У него было такое чувство, будто они одни в целом свете, и целый свет — только эта поляна, а вокруг — небо и звезды, и ни одной живой души.       Блейн еще немного наклонился. Теперь Курт мог чувствовать его горячее дыхание на своем лице, и это просто сводило его с ума. Разве так должно быть? Должна ли любовь отодвигать на второй план долг, ответственность, мечты?       — Все это неправильно, — тихо сказал Хаммел, зная, что Андерсон не поймет, о чем эти слова.       Но он понял.       — Я знаю. Мне все равно.       А потом они целовались.       Целовались, лежа в самую снежную ночь на опушке посреди леса.       Целовались, когда в пяти минутах ходьбы стоял полный пьяных футболистов дом, а в часе езды — школа и город, в которых большинство людей отказалось бы их понять и принять.       Но это не имеет значения, думал Курт. Когда тебя целуют так, что ты не чувствуешь окружающего мира, не слышишь ветра, не видишь расфокусированным взглядом неба, до которого, как казалось еще минуту назад, можно дотянуться рукой, — ничего не имеет значения.       Скорее всего, это больше никогда не повторится. Скорее всего, уже завтра произойдет что-нибудь ужасное, Блейн снова станет футболистом Андерсоном, снова будет смотреть на всех хористов с равнодушием или ненавистью во взгляде.       Скорее всего, так и будет. Но Курт подумает об этом потом.       — Чего это ты весь светишься? — Мерседес поставила поднос на край стола, за которым сидел Хаммел.       Его обед стоял не тронутый.       — Вовсе нет, — пожал плечами Курт, рассеянно глядя на подругу, которая уже уселась на стул и вооружилась вилкой.       — Готовы к Региональным? — не стала приставать Джонс.       День соревнований приближался просто с катастрофической скоростью. Иногда Хаммел приходил на репетиции к «Неприятностям» и вынужден был признать, что у девушек все идет очень даже неплохо. Для начинающего хора, конечно. «Новым горизонтам» они вряд ли могли составить конкуренцию.       — Шпионишь? — улыбнулся Курт, украдкой сбрасывая звонок от Себастиана.       — А как же, — отшутилась в ответ Джонс.       На самом деле, Хаммелу не слишком нравилось обсуждать близящиеся соревнования. Во-первых, без привычного состава «Новые горизонты» были уже совсем уже не те. Вместе с конфликтами вроде тех, что часто возникали между Рейчел и Сантаной, пропали и острые, строящиеся на чистом профессионализме дуэты. Во-вторых, сама мысль о том, что по окончании соревнований кто-то из них все равно окажется среди проигравших, пугала и расстраивала одновременно. Ну и в-третьих, Курт так и не написал нормальную песню.       То, над чем он работал несколько месяцев в своем блокноте, складывалось в некое стихотворное подобие, которое при желании легко ляжет на какую-нибудь мелодию, но Хаммелу такой вариант был не по душе. Эти строки слабо выражали то, что действительно творилось внутри него, так что песня получилась бы непрочувствованной, даже неискренней, несмотря на то, что, по сути, каждая фраза была с чем-то связана. Ему оставалось только сильнее прочих надеяться на победу в этом этапе, чтобы появилась возможность и время написать что-то стоящее для Национальных.       — Чем живут «Новые горизонты» сегодня? — поинтересовалась Мерседес, звучно откусывая кусочек моркови. Она зачем-то решила сбросить пару-тройку кило к выступлению.       — Мистер Шу сказал, что готов выслушать все наши предложения и внести изменения, основываясь на выборе большинства, — пожал плечами Курт, которому в эту идею преподавателя верилось очень слабо.       Помнится, в прошлом году Уилла Шустера на посту руководителя школьным хором сменила мисс Холлидей, и та единственная неделя, когда она вела занятия, очень ярко показала, насколько зажаты в плане какой-либо инициативы участники Горизонтов. Каждый из них привык, что песни, танцы, даже костюмы выбираются преподавателем на его порой весьма странный вкус, что никто уже даже и не пытался сопротивляться.       — Это что-то новенькое, — подняла бровь Джонс.       Она начала рассказывать о репетициях «Ходячих неприятностей», но Курт перестал слушать. При всем желании не смог бы. Потому что в зал вошли футболисты.       Блейн улыбался, разговаривая с каким-то высоким и худым пареньком. Хаммел попытался перестать смотреть, но получалось не очень. Андерсон поймал его взгляд, но улыбаться не перестал, и Курту вдруг разом стало так тепло, будто внутри его тела растекалась кипящая лава.       Он думал, что видеть Блейна в школе, такого равнодушного и далекого, станет для него пыткой, но вышло иначе. Приятное чувство общего секрета заставляло улыбаться и краснеть, а когда Андерсон привычным жестом провел по волосам рукой, у Хаммела в животе зашевелились бабочки. Он вспомнил, как сам еще вчера трогал эти волосы, и почувствовал приятное покалывание ладоней.       — Что у вас? — подняла уголок губ Мерседес, от шустрого взгляда которой ничего невозможно было скрыть.       — Да так, — мечтательно улыбнулся Курт.       — У-у-у, — подруга прямо-таки засияла. — Рассказывай.       Хаммел смущенно опустил глаза, потом снова посмотрел на девушку, довольно улыбнулся и громко выдохнул:       — Ну ладно, так и быть. Только никому!       — Это оскорбительно, — скрестила руки на груди Джонс. Она уже успела расправиться со своим скромным обедом.       — В общем, — игнорируя оскобленную гордость подруги, начал Курт, — вчера у него был День рождения. И так случайно оказалось, что я проходил мимо его дома…       — Случайно? — подняла бровь Мерседес, откидываясь на жесткую спинку стула.       — Может, не совсем случайно, — протянул Хаммел. Пусть она лучше думает, что он нарочно приехал к дому Блейна, чем узнает об отношениях с Себастианом. — Я заглянул к нему и мы… здорово провели время вместе.       Курт вспомнил, как отморозил себе все на свете, когда лежал на снегу на той опушке, как от усталости еле переставлял ноги, когда они возвращались в дом (а делать это надо было бесшумно, чтобы не разбудить пьяную толпу в гостиной), как встал сегодня утром и испугался собственных красных от недосыпа глаз в отражении зеркала. Зеркала в ванной Блейна.       — Вы провели вместе ночь? — Мерседес от предвкушения начала постукивать пальцами по столу.       — Ну, он спал на полу, а я на кровати, так что «провели вместе ночь» звучит слишком громко, но да, мы были вместе.       — Улет, — протянула подруга. — И что, вы встречаетесь теперь?       — Что? — изумился Курт. — Нет! Ты не так все поняла.       — А как это все можно еще понять? Ты по уши в него влюблен, ночуешь у него, вы «здорово проводите вместе время», а потом приходите в школу и оба сияете, как новенькие диски!       — Во-первых, вовсе не по уши, — соврал Курт. — Во-вторых, ничего такого — мы просто общались. Его вряд ли интересуют парни, — как бы невзначай добавил он.       Мерседес окинула его недоверчивым взглядом, но говорить ничего не стала. Все-таки она была замечательной подругой и понимала, в какие моменты настаивать не стоит.       — Ладно, Джульетта, пойдем. Всемирная литература не будет ждать, пока вы налюбуетесь друг на друга.       — Я не смотрел! — возмутился Хаммел вставая и бросая на Блейна прощальный взгляд.       — Ни разу, — хихикнула Мерседес, покидая столовую.       Курт с улыбкой побежал за ней.       На литературе у Хаммела ужасно разболелась голова. Каждое слово — да что там, каждый шаг! — учительницы звучал так, словно она цокала каблуками внутри его черепа. Утром у Курта болело горло, этому он решил не придавать значения, но игнорировать головную боль оказалось сложнее.       — Ты в порядке? — шепнула Мерседес, заметившая его муки.       — Голова, — прокряхтел Курт, падая лицом на скрещенные руки и тяжело вздыхая, когда учительница постучала по столу, стараясь призвать ребят к тишине.       — Немедленно иди к медсестре, — приказала Джонс, со смесью осуждения и волнения глядевшая на друга.       — Ерунда.       — Курт! Иди, или…       — Ладно, только тише, — прошипел он. — Миссис Уэбстер!       — Да, Курт? — учительница отвернулась от доски, изящно взмахнув густыми каштановыми волосами.       В прошлом году про нее ходил отвратительный слух о романе со старшеклассником. Почему-то именно сейчас Хаммел подумал, что это вполне могло быть правдой — мимо такой женщины трудно пройти.       — Могу я выйти? Мне нужно к медсестре.       — Конечно, Курт, — она коротко улыбнулась и снова продолжила писать на доске.       Хаммел быстро побросал вещи в сумку и вышел. Он не очень хотел идти в медпункт. Если окажется, что у него температура, то будут звонить его отцу, выдернут с работы, заставят приехать, а волновать Берта — последнее, что Курт собирался делать. С другой стороны, возможно, если он скажет медсестре, что ему уже есть восемнадцать, его просто отпустят с занятий. Стоило попытаться.       За дверью кабинета слышались голоса. Медсестра спрашивала что-то строгим начальническим тоном, а второй, уже просто до смешного знакомый голос что-то тихо отвечал. Курт дождался, пока женщина узнает все, что нужно, и только потом вошел.       — Кого я вижу, — ухмыльнулся Андерсон, садясь на кушетке. — Ты тоже с последствиями вчерашней прогулки?       — Еще бы, — усмехнулся Хаммел, садясь напротив.       На тумбочке между кушетками стоял стаканчик, заполненный электронными градусниками. Курт взял один.       — Тебе уже вынесли приговор? — спросил он, когда устройство запищало и на крохотном экранчике появились неутешительные цифры.       Ответ не потребовался, потому что как раз в этот момент в комнату вернулась медсестра. Она протянула Блейну справку с освобождением от занятий и неодобрительно посмотрела на Курта.       — А с вами что?       — Боюсь, то же самое, — поджал губы он, отдавая градусник.       Медсестра недовольно покачала головой и снова удалилась куда-то к себе.       — Видимо, меня тоже отпустят, — улыбнулся Курт.       — Дома есть кому о тебе позаботиться?       — Ты волнуешься, это так мило.       — Да и иди к черту, — закатил глаза Андерсон.       — Папа и Кэрол на работе, так что я предоставлен самому себе.       — Хаммел, так у тебя пустая квартира!       — Андерсон, у нас температура. Мы не станем ничего устраивать.       — Можно просто посмотреть сериал. «Школа в Ласковой Долине», «Близкие друзья», «Деграсси»… что ты там еще смотришь?       — Это же сериалы для тринадцатилетних девочек, — фыркнул Курт. — И, погодите-ка, ты что, напрашиваешься ко мне в гости?       — Пока я напрашиваюсь всего лишь на приглашение к тебе в гости, — Блейн многозначительно округлил глаза.       — Что ж, тогда я с радостью тебя приглашаю, — улыбнулся Хаммел.       Дома действительно не было ни души. Курт предоставил Блейну самые гейские тапочки, какие у него только были — розовые и с помпонами. Тот посмотрел на них с искренним отвращением, но возмущаться не стал. Потом они поставили чайник, набрали из холодильника вкусняшек, поднялись наверх и включили первый сезон «Секса в большом городе».       Где-то на третьей серии Хаммел почувствовал, что его организм не в силах справляться одновременно с вирусом и недосыпом, а потому его потихоньку начинало клонить в сон. Последним, что он помнил, была рука Блейна, заботливо укрывшая его плечо и потянувшая Курта на себя — так, что тот головой оказался прямо у Андерсона на груди.       А потом Хаммел заснул.       Проснулся из-за того, что где-то под левой ногой завибрировал телефон. Дернулся и открыл глаза. Блейн сидел в той же позе, в какой был, когда Курт отключился. И тоже спал.       Хаммел согнул ногу в колене и медленно, аккуратно, почти ювелирно придвинул телефон. Разблокировав его, удивился — было уже почти шесть часов. Родители должны были вернуться не раньше восьми, но они с Блейном все равно очень рисковали.       «Поужинаю у Рейчел», — писал Финн.       Курт улыбнулся. Они одни, и у них есть еще целых два часа, пока кто-нибудь или что-нибудь из враждебного внешнего мира не вклинится с целью нарушить эту хрупкую идиллию.       Хаммел поднял руку и осторожно коснулся лба Блейна.       — Что ты делаешь? — не открывая глаз, еле слышно поинтересовался Андерсон.       — Ты горишь, — недовольно констатировал Курт.       — Я вообще горячий парень, — усмехнулся Блейн.       — Пойду спущусь за аптечкой.       Блейн вздохнул, мол, не стоит волноваться, но спорить не стал. Или не было сил.       Курт вернулся через минуту с огромной коробкой лекарств.       — Таким количеством таблеток не простуду лечить, а мертвых воскрешать, — усмехнулся Андерсон.       — Заткнись и снимай футболку, — закатил глаза Хаммел.       — Я не буду раздеваться.       — Не помню, чтобы у тебя были комплексы, — хмыкнул Курт. — Надо намазать грудь эвкалиптовым маслом. Представь, что я доктор.       — Не дам я тебе себя трогать. И раздеваться не буду.       — Блейн, ты ведешь себя, как ребенок. Я все там уже видел. Снимай футболку.       Андерсон угрюмо взглянул на Курта и медленно и неохотно стащил с себя футболку.       На ребрах у него красовался огромный фиолетово-красный синяк.       — Откуда это? — голос Хаммела прозвучал непривычно хрипло. Он чуть не выронил злосчастное масло из рук.       — Блокировали на тренировке, — хмуро отозвался Андерсон.       — Я видел «следы тренировок» у Финна. Они и в половину не так серьезны. Откуда это? — повторил он.       — Упал.       — Блейн!       — Что ты хочешь услышать?       — Правду — было бы неплохо!       — Я подрался, доволен?       — Из-за чего? С кем?       Андерсон молчал.       — Блейн! С кем ты подрался?       Кажется, он уже и так знал ответ.       Во дворе послышался сигнал машины.       — О нет, — на выдохе простонал Курт. — Ты такой придурок, Андерсон, — с выражением боли на лице бросил он, после чего вышел из комнаты, оставляя Блейна наедине со своей злостью.       «Нет-нет-нет, — думал он, спускаясь по лестнице в коридор. — Пусть я ошибаюсь, пожалуйста!»       Быстро натянул на себя шапку, набросил пальто, обернул вокруг шеи далтоновский шарф, всунул ноги в кроссовки Андерсона и выскочил на мороз.       Себастиан стоял, поставив локоть на крышу своей чистенькой машины и глядя куда-то в сторону перекрестка. Курт оглядел его с ног до головы, но никаких следов возможной драки не увидел.       «Неужели все-таки ошибся?» — с надеждой подумал он.       И в этот момент Смайт повернул голову. На той части лица, которая до этого момента оставалась в тени, протянувшись от выступающей части скулы, через губу и до самого подбородка красовалась рассеченная рана. Вокруг нее все слегка опухло. Курт подозревал, что несколько часов назад было еще хуже.       — Какого черта?! — он фурией подлетел к Себастиану и яростно толкнул того руками в грудь.       Локоть Смайта соскользнул с машины, и парень отшатнулся.       — Курт, я приехал поговорить.       — Мне не о чем с тобой разговаривать!       — Да просто выслушай! Я приехал извиниться!       — Какого черта ты с ним сделал?       — Я с ним сделал? — округлил глаза Себастиан. — Да этот идиот сам на меня налетел!       — Мне неинтересно, — прорычал Хаммел. — Не смей приближаться к нему, ты понял?       — Курт…       — И ко мне, — сквозь зубы процедил он, разворачиваясь.       — Курт! — крикнул Смайт. — Я же тебя люблю, — добавил чуть спокойнее.       Хаммел налетел на эти слова, остановился, но не обернулся. Сердце болезненно сжалось.       — Я погорячился вчера, — поспешил продолжить Смайт. — Прости. Я не хочу, чтобы ты ненавидел меня. Пожалуйста.       Курт медленно развернулся.       Он смотрел на этого человека, которым когда-то восхищался, потом был влюблен, потом ненавидел, злился, презирал, скучал… и понимал, что больше ничего к нему не чувствует.       «Не хочешь признаваться мне — не нужно, но самому себе не ври: ты шлюха, Курт. И тебе нравится топтать чувства других людей!»       — Я не ненавижу тебя, — спокойно сказал он, глядя перед собой невидящим взглядом. — Но все кончено. Прощай, Себастиан.       — Курт, пожалуйста.       — Тебе лучше уйти.       — Курт…       Хаммел последний раз взглянул ему в глаза , чтобы увидеть еще раз этот внутренний стержень и убедиться, что Смайт это переживет, мысленно кивнул, развернулся и ушел домой.       К человеку, которого любит.