Not Strong Enough

      — Что у вас там произошло? — первым делом спросил Курт, войдя в комнату.       Блейн, как и можно было ожидать, стоял возле окна.       — Ты же сказал, что тебе неинтересно, — развернулся он.       — Это был… — Хаммел замялся. — В общем, не так важно, что я сказал ему.       — Тактический ход? — подсказал Андерсон.       — Так! — Курт упер руки в бока и нахмурился. — Ты рассказываешь или нет?       — Ладно-ладно, Чак Норрис, не кипятись. Я возвращался с тренировки, когда увидел этого, — он махнул головой в сторону окна, — стоящего на нашей школьной парковке. И решил с ним поговорить.       — Разговоры словами тебя уже не устраивают?       — Он назвал тебя шлюхой, — просто бросил Блейн. Курт вздрогнул.       — Мы об этом однажды уже говорили. Я сам могу за себя постоять, не нужно бросаться на кого-то с кулаками, только если он имел неосторожность…       — Забавно слышать это от тебя, — со смешком перебил Андерсон, подходя ближе.       — Ты это о чем?       — Что ты сделал, как только выскочил на улицу?       Курт скрестил руки на груди и сделал короткий шаг назад. Он не помнил. Погодите-ка…       Уголок губ Блейна дрогнул.       Да с чего это он так веселится?       — Ты его ударил, — кивнул Андерсон. — Даже прежде чем что-то сказать, ты толкнул его. Почему ты это сделал? Разговоры словами уже не устраивают?       — Это другое, — буркнул Курт.       — Это то же самое. Ты защищаешь то, что тебе дорого. Как и я.       Хаммел опустил глаза. Еще секунду назад он без проблем вникал в смысл произносимых слов, но теперь в голове крутилось лишь одно.       Блейн защищает то, что ему дорого.       То, что ему дорого. Дорого-дорого-дорого.       Он защищает Курта.       Хаммел поднял голову.       Андерсон просто смотрел на него, чуть улыбаясь. Теплый, мягкий, кудрявый.       Курт хотел его обнять, или даже поцеловать, но он никогда бы не решился на первый шаг. Любить Блейна это как путешествовать по морю: никогда не знаешь, в какой момент хорошая погода сменится грозным штормом и тебя мощным порывом ветра выбросит за борт.       — Я бы сделал это снова, — глядя Курту в глаза, произнес Блейн. — Даже зная, как ты разозлишься.       — Если ждёшь от меня слов благодарности…       — Ничего я не жду, — раздраженно бросил Андерсон.       — Он не заслужил этого.       — Что?       — Себастиан, — Курт опустил руки, подошел к кровати и сел на край, невидящим взглядом уставившись на дверь перед собой. — Он не плохой человек. И искренне… любит меня.       — Он назвал тебя шлюхой, — снова повторил Блейн.       — Может, не так уж и несправедливо.       — Перестань, — протянул Андерсон тоном да-тут-и-обсуждать-нечего.       — Нет, правда, — Хаммел поднял глаза. — Он заботился обо мне, ни в чем не обвинял, хотя знал, что я на самом деле… что мы… в общем, он прощал мне все это в надежде на ответные чувства, а я им просто воспользовался, тогда как сам…       — Эй-эй-эй, — Блейн быстро сел рядом, кладя руку Курту на плечи. — Слушай, я не мастер успокаивать, но в том, что происходит, твоей вины нет. Нельзя заставить себя любить кого-то. Поверь мне, я пытался. С человеком нужно поступать так, как он того заслуживает, и глупо жалеть всякого мудака только из-за того, что он искренне в тебя влюблен. Я знаю таких людей. Думаю, ты не станешь спорить, что в прошлом он поступал с людьми и похуже, чем ты поступил с ним. Это жизнь, каждый получает по заслугам.       — Это жестоко.       — Если ты так считаешь, то смысл уловил верно, — улыбнулся Андерсон.       — Только не подумай, что я с тобой согласен, — попытался улыбнуться в ответ Курт. — Каждый заслуживает человека, который даст ему второй шанс, закрыв глаза на прошлое.       — Пусть ищет следующего, потому что этот святоша уже занят, — с этими словами Блейн слегка наклонился вперед и чмокнул Хаммела куда-то в уголок губ.       Курт на секунду прикрыл глаза. Растворился.       — Жизнь не жестокая, — сказал он, когда Андерсон отстранился. — Сложная — да. Но жестокими в ней могут быть только люди.       Блейн странно на него посмотрел, после чего встал и снова подошел к окну, глядя на улицу.       — Прости меня, — вдруг произнес он.       — За что? — Хаммел прищурился.       — Ты знаешь, — Андерсон повернулся и прислонился поясницей к подоконнику. — Тогда, в День Благодарения…       — Мы же договорились, — дернул головой Курт. — Ничего не было.       — Но это было. Я так виноват перед тобой, что не представляю, как это можно искупить.       — Я давно простил, — улыбнулся Хаммел.       — Вот именно. Ты только и делаешь, что прощаешь. Ты никогда не злишься. Не ненавидишь меня, хотя все, что я могу тебе дать — это скрытые ото всех редкие встречи, разговоры и постоянное недоверие. Ты заслуживаешь большего.       — Зачем ты это говоришь?       — Потому что не знаю, как долго это сможет продолжаться и смогу ли я сказать тебе еще когда-нибудь, что ты — самое лучшее, что случалось со мной за последние восемнадцать лет.       — Блейн, — Курт улыбался, но ему почему-то хотелось плакать. — Все будет хорошо.       — Да, — Андерсон кивнул, изображая улыбку. — Да, будет. Просто помни, что, что бы ни случилось, я никогда больше тебя не предам, ладно? Ты мне веришь?       — Всегда.       А потом Хаммел просто встал, подошел к Блейну и как следует обнял его.       Он тоже не знал, как долго еще жизнь будет дарить ему счастливые моменты. Стоило подумать об этом, но как-нибудь потом. Непременно.       Утро перед Региональными проходило в доме Хаммелов-Хадсонов просто до неприличия спокойно. Мальчики позавтракали в компании родителей, посмотрели утренний выпуск новостей, поговорили о погоде и учебе.       Эта неделя обещала быть напряженной. Сегодня, во вторник, долгожданные региональные соревнования. В четверг — местные выборы, к которым так долго и упорно готовился Берт, а в субботу — выборы мэра Нью-Йорка. И хоть Курт почти не поддерживал связь с Биллом, он нравился ему как человек и политик, так что он попросил Блейна держать его в курсе (узнавать все с экрана телевизора было не так интересно).       Финн согласился ехать с Куртом на машине, и большую часть дороги они молчали, думая каждый о своем. Еще перед каникулами Хадсон окончательно убедил себя и окружающих в том, что хочет и сможет поступить на актерский факультет Нью-Йоркской академии. Для Курта оставалось загадкой, было ли это решением брата или умелым внушением Рейчел, но, так или иначе, Финн перестал паниковать, что очень даже радовало.       — Волнуешься? — спросил Хадсон, когда они уже въехали на стоянку МакКинли и Курт заглушил мотор.       — Не знаю, — пожал плечами Хаммел. — Я никогда не волнуюсь перед выступлением, пока до него не останется пять минут. Так что спроси меня об этом перед выходом и, если меня от страха не стошнит на твою рубашку, я, так и быть, отвечу.       Финн усмехнулся.       — А ты? — поинтересовался Курт, выходя из машины.       Они завернули за угол школы, чтобы выйти на задний двор. Там их уже ждал автобус для транспортировки хора в Колумбус. Мистер Шустер о чем-то говорил с мисс Пилсбери возле двери.       — Да, немного, — поджал губы Финн. — Рейчел сказала, что в зале могут оказаться люди, способные повлиять на наше поступление в колледж, и вообще, что это очень важно, и что судьбы всех в хоре зависят от того, хорошо ли я выступлю и не подведу ли кого-нибудь….       — Финн, эй, перестань, — Курт поднял уголок губ. — Рейчел умеет нагнетать, но ты постарайся обо всем этом не думать, ладно? Судьбы участников хора зависят только от них самих, а если ты боишься кого-то подвести, то просто забей и сделай это для себя самого. Получи кайф, ладно?       — Ладно, — Хадсон ухмыльнулся. — А ты в этом неплох.       — Брал уроки у мистера Шу, — махнул рукой Курт.       Они рассмеялись.       — Что за веселье? — в форточке автобуса над их головами показалась голова Рейчел Берри. — Вам обоим стоит беречь свои голоса.       — Пожалуйста, не занудствуй, — закатил глаза Хаммел.       Берри бросила яростный взгляд на Финна в поисках поддержки с его стороны, но тот только растерянно отвел глаза, уставившись в трещинки на асфальте. Рейчел многозначительно фыркнула и снова скрылась в недрах автобуса.       — Она не будет злиться долго, — шепнул Курт. — Так что не бери в голову.       — Я все слышу!       — Пожалуй, пойду к ней, — Финн неловко переступил с ноги на ногу.       Хаммел грустно вздохнул, но останавливать его не стал.       Все-таки от девушек одни проблемы.       Хористы потихоньку собирались. Кроме Рейчел к приходу Курта и Финна в салоне уже сидели Майк, Тина и Куинн. Где-то через десять минут родители привезли на машине Арти, а потом из-за угла школы появились «Ходячие неприятности» в полном составе.       — Они что, едут с нами? — в дверях появилась Куинн. Она уже сняла верхнюю одежду (в салоне было тепло), и Курт, стоящий все это время на улице, поежился, взглянув на ее голые плечи.       — Это вы едете с нами, — фыркнула Сантана.       — Ребята, спокойнее, — поднял руки мистер Шу. — У школы нет денег, чтобы оплачивать два автобуса для хора, так что поедем все вместе. Помните, что вы все еще друзья.       Фабре одарила Сантану таким взглядом, что по нему трудно было поверить, будто девушки когда-то были подругами, и молча ушла на свое место, освободив проход.       — Ты чего тут мерзнешь? — поинтересовалась Мерседес, когда уже все, кроме преподавателей, расселись по местам в автобусе.       — Жду звонка, — обняв себя руками, ответил Курт, поглядывая на окна школы.       Хор в день соревнований с занятий сняли, но у всех остальных уже заканчивался первый урок. Блейн в этот момент должен быть на тренировке или на математике.       Хаммел глянул на экран своего телефона. Только что прозвенел звонок.       — Удачи, — Джонс понимающе поджала губы, забираясь в автобус.       — Курт, давай в автобус, мы отправляемся через две минуты, — бросил через плечо мистер Шу, еще разок проверяя по списку, все ли пришли.       — Я сяду перед отправкой, — Хаммел снова посмотрел на окна.       В окне мужской раздевалки мелькнула фигура. Курту она показалась похожей на Себастиана, и парень вздрогнул. Он почему-то до ужаса боялся встретиться со Смайтом, хотя в глубине души понимал, что тот ничего ему не сделает.       На одном из подоконников в коридоре устроилась какая-то девушка. Она быстро записывала что-то в тетрадь — наверное, доделывала или списывала домашнее задание. Приглядевшись, Курт узнал в ней Шенон из математического класса. Она всегда сидела за первой партой из-за плохого зрения.       Значит, их уже отпустили. Почему же Блейн не звонит?       — Курт, — напомнил мистер Шустер, забираясь в салон, — одна минута.       Хаммел растерянно кивнул, не отрывая взгляда от экрана мобильного. Время от времени приходилось снимать блокировку, так что у него уже онемели от холода пальцы.       Когда телефон завибрировал, Курт чуть не выронил его из рук. Это было сообщение с пожеланием удачи от Берта и Кэрол. Всего лишь.       Хаммел даже не попытался улыбнуться.       — Курт, мистер Шу сказал, что мы не можем больше ждать, — в окошке снова возникла голова Берри. Довольная. Видимо, они с Финном уже успели помириться.       Хаммел вздохнул, заблокировал телефон, бросил последний грустный взгляд на окна МакКинли, сам не понимая, зачем, и нехотя залез в автобус.       Все нормальные места уже были заняты, так что пришлось устроиться на сиденье на колесе и трястись всю дорогу. Благо, проблем с вестибулярным аппаратом у него никогда не было, так что он просто слушал музыку, время от времени (в местах, где появлялась связь) проверяя телефон на наличие пропущенных. Ничего.       Курт не знал, волноваться ему стоит или расстраиваться, поэтому постарался занять свои мысли чем-нибудь другим. За окном проносились однообразные заснеженные поля, редкие безлистные деревья и бледно-серое небо. Эта картина была одновременно скучной и умиротворяющей, так что Хаммел против собственной воли погрузился в некрепкий сон.       Он чувствовал всю длительность дороги, слышал, как смеются девчонки, как бурно обсуждают что-то парни, как распеваются «Ходячие неприятности» и как Рейчел просит их быть тише, потому что это сбивает ее с толку и режет драгоценный слух; и при этом ему что-то снилось.       — Эй, леди, — Пак, сидящий через проход, ткнул Курта рукой в плечо. — Проспишь свой звездный час.       Хаммел вздрогнул и резко раскрыл глаза. Он испугался, что они уже на месте, но оказалось, что автобус только въехал в Колумбус. До центра им еще минут двадцать.       — Спасибо, — буркнул он, выпрямляясь на сиденье и безуспешно пытаясь размять плечи.       Последний раз Курт был в Колумбусе в далеком-далеком детстве, тогда этот город представлялся ему огромным, многоэтажным и оживленным, почти как Нью-Йорк. Но теперь, когда Хаммел увидел Большое яблоко в полной его красе, столица Огайо выглядела едва ли не смехотворно. Самые высокие дома казались середнячками в сравнении с небоскребами Нью-Йорка, да и людей на улицах было не так много. Кроме того, зима здесь была грязная, а воздух сухой и пыльный.       Хаммел снова проверил телефон. Ничего.       Зарядка почти села.       Среди ребят всю неделю ходили слухи, что организаторы соревнований эстрадных хоров выделили на Региональные в Огайо слишком мало денег на приличный отель. Все боялись заехать во временное жилье в Колумбусе и увидеть обшарпанные стены, грязные окна и старую скрипучую мебель.       Оказалось совсем наоборот. Когда Курт зашел в их с Рейчел и Мерседес номер, у него отвисла челюсть. Здесь было огромное окно, чистый и мягкий ковер, три новенькие кровати со свежим постельным бельем, стильный бежевый диван и даже плазменный телевизор на стене.       — Ну ничего себе, — присвистнула Джонс.       Курт и Рейчел молча с ней согласились.       В прошлом году в Нью-Йорке у ребят был целый день для прогулок по городу, но в этот раз Мистер Шу привез их всего лишь за два часа до выступления. Он велел им бросить вещи в номере, перекусить и собираться на генеральную репетицию в концертном зале через дорогу от отеля.       Там, как Хаммел и боялся больше всего, сидели ребята из хоров-конкурентов. И, в отличие от остальных, его пугал в первую очередь не «Вокальный адреналин», представители которого вальяжно расселись на креслах первых рядов, а «Соловьи».       Себастиан, конечно, тоже там был. Он разговаривал с каким-то высоким и крупным парнем, они спорили, поэтому на вышедших на сцену поначалу не обратили никакого внимания. Курт понадеялся, что Смайт так и проговорит все выступление, но как раз в тот момент, когда Хаммел вышел в центр, чтобы исполнить свой маленький сольный кусочек, Себастиан поднял глаза.       Их взгляды на секунду пересеклись, и Курт сбился на первой же ноте.       Мистер Шустер, сидевший на крайнем месте первого ряда удивленно на него посмотрел, но выступление не остановил.       Партия, которая раньше казалась Хаммелу такой незначительно крохотной, на этот раз тянулась вечно. Ему все время казалось, что он выглядит глупо, что у него задралась штанина или сбился чуть на бок ворот рубашки. Курт еле подавлял желание поднять руку, чтобы поправить прическу, а когда Себастиан, пристально его разглядывая, откинулся на спинку кресла и чуть приподнял уголок губ, вообще захотелось провалиться сквозь землю.       Как только номер закончился, Хаммел, не поклонившись, поспешил скрыться в комнатке для артистов. Он напряженно выдохнул, прислонившись спиной к стене, и посмотрел на свои руки: они мелко дрожали.       — Курт, что это было? — в комнату фурией ворвалась Рейчел, а следом за ней и все остальные.       Хаммел по песне понял, что на сцене «Ходячие неприятности». Мистер Шу остался на них посмотреть.       — Я просто… — парень растерялся.       «Я просто трусливый кретин», — вот что ему хотелось сказать.       — Ты чуть не запорол номер! — не успокаивалась Берри.       — Отстань от него, — вступилась Куинн. — Я уверена, такого больше не повторится, верно Курт?       — Не повторится, — он кивнул, бросая на девушку благодарный взгляд.       — Я не за себя волнуюсь, — буркнула Берри. — Если Курт волнуется здесь, то что будет на Национальных? А что будет на выступлении перед председателем комиссии для НЙАДИ?       — Рейчел, ты только нагнетаешь обстановку, — подала голос Тина.       — Если Курт сказал, что такого не будет, то ему надо верить, — поддержал Майк. — Он держится перед публикой лучше кого-либо другого из здесь присутствующих, и, если он разволновался на сцене, этому есть причина. Главное, чтобы ее не было во время самого конкурса, вот и все.       Хаммел подумал, что во время выступления Соловьев в зале не будет, и уверенно кивнул.       Все вскоре занялись своими делами и разговорами. Курт, убедившийся, что выглядит он безупречно, из-за небольшой щели в занавесе наблюдал выступления остальных команд. «Вокальный адреналин» его не слишком впечатлил. В них было слишком много театральности и маловато того, что в «Новых горизонтах» называли естественностью.       «Соловьи» были безупречны, как всегда, хотя Смайта и задвинули на второй план. Во всех песнях солировал тот парень, с которым Себастиан спорил. Хаммел пригляделся к нему, тщетно пытаясь вспомнить имя.       Следующими снова выступали Горизонты, но Курт не горел желанием выходить на сцену, потому что далтонцы снова расселись на креслах в зрительном зале. Но делать было нечего. В следующих номерах у него не было соло, почти все выступление он стоял во втором ряду, был плохо виден из зала и — самое главное — не мог разглядеть зрителей. Вторая половина репетиции прошла куда лучше.       Как только Рейчел исполнила заключительную часть, ребята поклонились, и Курт снова поспешил убраться со сцены. Все оставшееся время он, с постоянно замирающим сердцем, подглядывал за тем, что происходит на сцене, каждые несколько минут проверяя телефон, который успел немного зарядиться в номере отеля.       В течение следующего часа зал заполнился зрителями.       Мистер Шу тянул жребий, и «Новым горизонтам» выпало выступать последними. Рейчел сказала, что это хороший знак, потому что так их лучше запомнят, но Курту так не казалось. Он предпочел бы выступить раньше других, чтобы задать планку, а не тянуться до нее, и чтобы поскорее отстреляться.       «Ходячие неприятности» шли первыми. Хаммел пожелал Мерседес удачи, и потащил «Новые горизонты» в полном составе в зал, чтобы поддержать ребят. К счастью, все с ним согласились.       Один хор сменялся другим, и, когда ведущий объявил о последнем участнике (ребята к тому времени уже вернулись в гримерку), Курт дернулся, словно от удара током. Все вокруг зашевелились, зашумели, в воздухе повисло волнение и предвкушение; мистер Шустер буквально залетел в комнату, и все уставились на него в ожидании пламенных речей.       — Все в круг, — улыбнулся преподаватель.       Хаммел традиционно встал между Рейчел и Паком и вытянул вперед руку, со смесью раздражения и отчаяния замечая, что она снова дрожит. Остальные вроде бы не увидели.       — Вы лучшие, ребята, — уверенно кивнул мистер Шустер. — Порвите зал. Вперед!       Все одобряюще зашумели и побежали на сцену.       Как только включили музыку, волнение отпустило Хаммела.       «Новые горизонты» выступили безупречно.       — За победу! — поднял бокал мистер Шустер.       — За победу! — хором откликнулись ребята.       Они все собрались в номере парней. Автобус отправлялся домой только через час, и хор захотел как следует отпраздновать. Мерседес и мисс Коркаран тоже были здесь. Сантана какое-то время дулась у себя в номере, но потом они с Бриттани тоже пришли.       Курт пытался радоваться в полную силу, ведь они наконец-то отправили «Вокальный адреналин» домой проигравшими, но молчание Блейна не давало ему покоя. Когда стрелки часов подобрались к пяти — уроки в школе точно закончились — Хаммел рискнул написать смс, но и оно осталось без ответа.       Ответ не пришел и тогда, когда «Новые горизонты» дружной толпой вывалились из отеля, чтобы, смеясь и спотыкаясь, занять места в автобусе. Курт выходил последним, и когда уже взялся за ручку двери, чья-то рука нагло упала ему на плечо.       Хаммел испуганно дернулся и резко повернулся.       — Привет, — конечно, это был Себастиан.       — Привет, — сдавленно отозвался Курт.       — Ты меня избегаешь? — ни то вопросительно, ни то утвердительно произнес Смайт.       — Вовсе нет, — буркнул Курт.       — Ты прятался всю репетицию, — с нескрываемой насмешкой в голосе.       — Чего ты хочешь? — прямо спросил Хаммел. Ему не нравились все эти игры.       — Просто подошел поздравить с победой, — Смайт пожал плечами. — Узнать, как ты и все такое.       — Я в порядке, спасибо.       — У вас все хорошо… — Себастиан перестал ухмыляться. — С ним?       — Это не твое дело, — нахмурился Курт.       — Я знаю, ты думаешь, что хорошо. Но позволь дать тебе совет: я имел дело с людьми вроде него, которые боятся собственной тени. Все будет хорошо, пока ему так удобно, но как только начнутся трудности, он сбежит. И тебе будет даже больнее, чем было мне.       — Я не буду говорить об этом с тобой, — Хаммел развернулся и направился к двери.       — Просто запомни мои слова! — крикнул вслед Себастиан.       Курт хотел бы их никогда не слышать, но теперь забыть уже не мог.       Телефон все так же молчал.       Дома Берт и Кэрол встретили мальчиков огромным шоколадным тортом.       Финн делился впечатлениями, Курт время от времени помогал ему восстановить детали событий, но все заметили, что он сегодня непривычно молчалив, особенно для человека, чей хор взял золото на Региональных.       Берт пытался поинтересоваться, как у сына дела, когда все они наелись до отвала и выпили минимум по три кружки чая, но Курт, жутко уставший как морально, так и физически, вяло отшутился, мол, все в порядке, и поплелся наверх. Оказавшись в своей комнате, он закрыл дверь на ключ, переоделся в удобные спортивные штаны и большую футболку с напечатанной фотографией «Спайс Гёрлз» на спине и рухнул на кровать, прямо на покрывало, пытаясь понять, сможет ли он уснуть в десять вечера.       И как только Хаммел ухватился за край какого-то сна, в комнате раздался жуткий, навязчивый грохот. Курт вздрогнул и сел, оглядываясь. Стук повторился со стороны окна, задернутого плотными шторами.       Хаммел неуверенно и бесшумно встал, опасливо приблизился к окну и чуть отодвинул занавеску в сторону. На улице стояла кромешная тьма. Курт уже было подумал, что ему показалось, как стук повторился снова, а следом за ним раздалось возмущенное:       — Открывай немедленно, иначе я сейчас упаду!       — Андерсон? — Курт, с трудом осознавая происходящее, раздвинул шторы и не без труда открыл примерзшее окно.       В комнату вместе со зверским холодом ввалился Блейн, весь красный, с инеем на ресницах и огромным, чуть помятым букетом роз в руках.       — Двери для слабаков, да? — поднял бровь Хаммел, закрывая окно.       — Я с извинениями, — виновато улыбнулся Блейн, протягивая букет.       — Бесполезно, — Курт поджал губы, сдерживая улыбку.       — Вообще шансов нет? — подыграл Андерсон, делая шаг навстречу парню.       — Ни единого, — тихо ответил Хаммел, приблизившись к нему почти в плотную.       — А если так? — Блейн чуть наклонил голову и легонько дотронулся до шеи Курта холодными губами. — И так, — спустился чуть ниже. Хаммел перестал дышать. — И вот так, — букет мягко упал на ковер, а Андерсон вовлек Курта в долгий, ленивый поцелуй.       Хаммел запустил руку ему в волосы, скидывая шапку. У него подкосились колени.       — Теперь с тобой можно иметь дело, — хрипло и с блаженной полуулыбкой произнес Блейн, отстраняясь.       — Нагло пользуешься моими слабостями, — улыбнулся Курт.       — А как же.       — Где ты был целый день? — серьезно спросил Хаммел.       Взгляд Андерсона потускнел.       — Я хотел позвонить тебе после утренней тренировки, оставил телефон в шкафчике, как и всегда, но, когда вернулся, его там не было. Я везде искал, даже опоздал на урок. Не представляю, где он может быть. Надеялся, что просто оставил в машине или дома, но там его тоже не было. Прости меня. Это было важно.       — То, что ты здесь, важнее, — заверил Курт.       Вся его злость, обида, волнение вдруг куда-то пропали. Осталось только приятное чувство спокойствия, нужности, «своего места».       — Мы победили, кстати, — улыбнулся Хаммел.       — Да, я уже узнал. В честь этого и цветы. Уверен, ты был великолепен.       Курт натянул улыбку. Рассказывать о стычке с Себастианом хотелось меньше всего на свете, поэтому он поднял букет, положил его на тумбочку, велел Блейну раздеваться, а сам пошел вниз, за вазой и горячим чаем.       — Что у тебя там за шум? — спросил Берт, когда Курт возвращался через гостиную к лестнице с полным горячим чайником в руке и вазой подмышкой.       — Пытался открыть окно, — бросил Хаммел.       — Зачем?       — Жарко.       — Заболеешь, — нахмурился Берт.       — Да, и я так подумал, поэтому закрыл.       — Зачем тебе чайник?       — Замерз.       «Идиот».       Отец подозрительно прищурился.       — А ваза?       — Решил, что она больше подходит под интерьер моей комнаты. Я куплю на кухню другую. Нужно что-нибудь в стиле мурано, а эта слишком бледная.       — В стиле… как ты сказал? — Берт почесал лоб.       — Мурано, — еле скрывая дрожь в голосе, повторил Курт.       — А, — махнул головой отец. — Ну ладно. Иди. И не смей больше открывать окно!       — Конечно, пап! — он радостно улыбнулся и поспешил смыться.       Блейн сидел на кровати, замотавшись в теплый плед с рождественским принтом. Курт поставил цветы в вазу, налил Блейну горячего чая в ту единственную кружку, которую смог незаметно стащить с кухни, и уселся напротив.       Андерсон заставил его покраснеть, когда похвалил футболку, но потом быстро перевел тему на Региональные. Весь день все расспрашивали Курта о том, как все прошло, и ему не хотелось ничего говорить, зато теперь парня прорвало. Он говорил и говорил, не умолкая: о том, как далек Колумбус от Нью-Йорка, о шикарном отеле, в котором они почти не пробыли, самом выступлении…       — Мы поедем на Национальные в Лос-Анджелес, — заключил Хаммел. — Никогда там не был.       — И я тоже, — улыбнулся Блейн, слушавший весь этот рассказ с неподдельным интересом.       Они сидели друг напортив друга на кровати Курта, рождественский плед лежал рядом.       — Ты еще успеешь вступить в хор перед началом репетиций для Национальных. Я поговорю с мистером Шу, нам всегда нужны новенькие, особенно талантливые.       — Ты знаешь, что я не могу, — уголки губ Андерсона разом опустились.       — Знаю, — проворчал Курт.       Он понимал Блейна. Понимал, что это было бы слишком. Вступление в кружок в его случае значило бы публичное признание в том, что все это время он водил за нос этих крутых ребят. Как если бы он прокричал, что целовал Курта Хаммела, стоя на крыше МакКинли. В микрофон.       Андерсон допил последнюю кружку, поставил ее на стол и с наслаждением упал на подушку. Хаммел лег рядом. Они повернулись друг к другу.       — Хочешь остаться до утра? — предложил Курт.       Блейн удивленно взглянул на него.       — Если ты хочешь.       Хаммел пробежался взглядом по лицу Блейна. По его чистой загорелой коже, густым бровям, длинным черным ресницам, мягким даже на вид губам. А потом потянулся и легко поцеловал эти самые губы. Первый.       — Это ответ? — Андерсон закрыл глаза.       — Да, это ответ, — тихо отозвался Курт.       Обычно они много разговаривали. Спорили или, наоборот, дружно обсуждали любимые фильмы, группы, песни, шоу и многое другое. В этот раз все было иначе: они просто лежали, глядя друг на друга, и им не нужно было никаких слов, чтобы чувствовать одно и то же.       Внезапно Курт вспомнил кое-что, что давно не давало ему покоя.       — Андерсон.       — М?       — Почему ты рисовал хористов?       — Что? — Блейн поерзал.       — Я нашел альбом у тебя на столе, когда вы закрыли меня наверху в день Вечеринки.       — Хаммел, некрасиво рыться в чужих вещах, — Блейн перевернулся на спину.       — Ты не ответил.       — Потому что я рисовал не хористов. Я рисовал тебя.       — Правда? — удивился Курт, приподнимаясь на локте.       — Правда, — Блейн повернул голову. — Ты не все видел, верно?       — Только набросок с хором, — с сожалением протянул Хаммел. — Вы вернулись очень «вовремя», — проворчал он.       — До того дня мне и в голову не приходило рисовать вас, лузеров, — он чуть улыбнулся. — Но мне нравилось, что только у вас в кружке есть представители всех рас, это интересно для художника. Я начал делать зарисовки. А потом увидел тебя.       — Ну, ведь не впервые, — не понял Курт.       — Нет, раньше я замечал тебя в коридорах и на уроках, но тогда я впервые тебя увидел, понимаешь? Ты самый красивый в этой школе. Я это быстро понял.       Хаммел залился краской. Он такого и представить не мог.       — И я рисовал тебя. Везде, где появлялась возможность. Или смотрел, чтобы запомнить твое лицо. Слишком часто, — он усмехнулся.       — Но ты ведь был… гомофобом?       Андерсон поморщился.       — Я не знаю, кто придумал это слово, но оно просто ужасно.       — Это уж точно.       — Не знаю, чем я думал тогда и что делал. Я был загнан в угол, слаб, это точно. Но я никогда не относился к тебе по-настоящему плохо. Неоднократно пытался, но так ни разу и не смог.       — Пытался?       — Ты знаешь, — Блейн прикрыл глаза, словно так было проще копаться в памяти. — Как только я впервые поймал себя на том, что не могу от тебя глаз оторвать, я начал следить за этим. Пытался не думать о тебе, но ты, как назло, все время возникал там, где не нужно. Тогда я решил, что проще тебя ненавидеть. Но из-за этого начал думать еще больше.       — Это похоже на одержимость, — фыркнул Курт.       — Тогда я был одержим, — серьезно сказал Блейн.       — Был? А сейчас?       — А сейчас я влюблен.       Бабочки в животе Курта просто с ума сошли от этих слов.       Хаммел уже почти привычно подтянулся, чтобы лечь Блейну на грудь. Закрыл глаза и долго-долго слушал его дыхание, прежде чем крепко заснуть.       Они лежали так до самого утра.       Они были счастливы.