Not Strong Enough

      Выпускной год Куинн Фабре не был похож на сказку.       За несколько месяцев она пережила столько эмоциональных потрясений, что любой психолог пришел бы в восторг.       Сейчас она и сама не смогла бы точно сказать, что заставило ее состричь волосы, выкрасить их в розовый, набить татуировку на пояснице, затянуться в черную кожу и обвешаться с ног до головы металлическими цепями.       Точно этого уже никто не узнает. Да и не так это теперь важно.       Джо появился в Хоре как ее личный спаситель. К тому времени все кругом думали, что с ними снова старая Куинн Фабре, вновь капитан Команды поддержки, первая красавица и умница школы, которая наконец-то нашла себя. Но на деле она настолько запуталась и отчаялась, что перестала с кем-либо разговаривать, только и делала что пила на всевозможных вечеринках старых друзей и все еще планировала выкрасть у Шелби свою дочь, только на этот раз тайно.       И вот однажды в хоровой появился странный, но симпатичный и добрый парень, который сначала так стеснялся ее, что не мог даже первым заговорить. Первое время они просто сидели вместе в Хоровой, она помогала ему освоиться в новой школе, а он ей — не утонуть в старых проблемах.       Когда Джо написал ей на фейсбуке и пригласил прогуляться, Куинн искренне удивилась. Во-первых, тому, что у такого допотопного парня есть интернет, а во-вторых, тому, что к ней впервые с очень давних пор кто-то проявил интерес просто как к человеку, а не как к самой популярной девчонке в школе. Поэтому она согласилась.       Они гуляли по вечерней Лайме, фотографировались возле замерзающего пруда в центральном парке, кормили хлебом голубей, говорили о жизни и детстве. Было здорово рассказывать кому-то, кто не напичкан школьными сплетнями, свою версию событий прошлых лет.       Их прогулки стали почти ежевечерней традицией.       Когда Джо впервые ее поцеловал, она почувствовала себя как дома, где уютно и тепло.       С тех пор они были вроде как вместе, хотя и не спешили афишировать это. Куинн нравилось встречаться с кем-то просто потому, что она влюблена. Джо не был таким простачком, как Финн или мудаком, как Пак, и он не являлся способом стать на шаг ближе к титулу королевы Выпускного, как Сэм. Это было что-то новое, простое, в какой-то степени даже взрослое.       После сегодняшней репетиции они задержались в школе. Родители Джо были наслышаны о прошлогодних «приключениях» Фабре, поэтому не спешили знакомиться с ней, а мама Куинн с некоторых пор по понятным причинам тоже была против свободных отношений с мальчиками. Поэтому ребята и предпочитали гулять, тусоваться в кафе или на других нейтральных территориях.       — Они заставили тебя это набить?       Джо сидел на подоконнике у окна, выходящего на школьную стоянку. Куинн стояла рядом и водила тонким пальчиком с аккуратным маникюром по его выступающей ключице с надписью: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе».       — Конечно нет, — улыбнулся парень. — Но они были не против.       — Разве это по-христиански?       — Наше тело — всего лишь внешняя оболочка души. То, что в моих мыслях, может отражаться здесь, — он накрыл руку Куинн своей смуглой ладонью, закрывая надпись. — И здесь, — переместил руки ниже, на грудь. — И вот здесь, — поднял к плечу, чуть приспуская рукав легкой серой футболки.       — Эту я не видела, — Фабре с искренним интересом вгляделась в рисунок, который больше всего напоминал переплетающиеся пряди волос или ветки и уходил куда-то за спину. — Она что-то значит?       — Кельтский символ бессмертия души.       — А что там на спине?       — Замыкается в круг, — Джо повернул голову и глянул на собственную лопатку, как будто мог видеть рисунок сквозь одежду. — Это метафора. Душа бессмертна, а ее жизнь — циклична.       — Я хочу это увидеть, — Фабре мягко освободила свою руку и провела ею по спине парня вниз, привстав на цыпочки.       Джо наклонился, чтобы ответить на поцелуй. Он закрыл глаза. Ресницы у него были длинные и черные, а веки слегка трепетали, как крылья бабочки. Он был одухотворенной невинностью, и Куинн находила это чертовски сексуальным.       Она чуть потянула его за выбившиеся из хвостика дреды, и парень спрыгнул с подоконника.       — Ты же хотела не торопиться, — прошептал он в поцелуй, весь покрываясь мурашками.       — Поговорим об этом в другом месте, — Фабре загадочно улыбнулась, чуть закусив губу, и потащила парня в сторону раздевалки футболистов.       Она в этом время пустовала, и ребята, прерывая смех рваными поцелуями, спрятались в одной из душевых кабинок. Впрочем, «кабинками» это сложно было назвать — просто перегородки, никаких дверей.       Куинн в таких делах была явно опытнее. Она покрывала шею парня легкими, невесомыми поцелуями, одновременно запуская руки под его футболку. Когда она коснулась губами крохотной родинки под его левым ухом, Джо окончательно расслабился.       Он уже стащил с Фабре блузку и норовил приняться за юбку, как вдруг дверь, выходящая на поле, с грохотом открылась и в раздевалку ввалилась футбольная команда в полном составе. Мальчики шумели, смеялись, громко обсуждали новую стратегию тренера и все такое. На лице Джо отразился такой неподдельный ужас, что Куинн еле подавила смешок.       Она со своего ракурса могла видеть некоторых ребят, а они ее нет.       Фабре приложила палец к губам.       — Они нас не заметили? — беззвучно прошептал Джо.       Девушка качнула головой, улыбаясь и осторожно поглядывая на футболистов.       Они вели себя как обычно. Пошло шутили, устало смеялись, обсуждали девчонок. Куинн готова была поспорить, что пару раз в их разговорах прозвучало и ее собственное имя. Впрочем, она старалась об этом не думать, благодаря всех богов за то, что после вечерней тренировки все предпочитали принимать душ уже дома, и им с Джо не грозило разоблачение.       Когда подавляющее большинство парней покинуло раздевалку, и на скамьях между шкафчиками остались только Андерсон, Гибсон и еще человека три, Куинн отошла к дальней стенке и рискнула натянуть обратно свою блузку.       Как вдруг Стив едва слышно произнес:       — Андресон, — Блейн поднял голову. Он как раз натянул свитер, набросил на плечо рюкзак и собирался выйти в коридор. — Есть разговор.       — Я тебя слушаю, — наиграно беззаботно отозвался тот. Куинн даже по его голосу услышала, как парень на самом деле относится к Гибсону.       — Ничего не хочешь нам сказать?       Фабре не видела, что происходит за шкафчиками, но догадалась, что оставшиеся парни тоже навострили уши. Их негромкий разговор совсем стих, как и шорох одежды.       — Да нет, — пожал плечами Блейн.       — Уверен? — Гибсон опасно прищурился. Куинн не глядя нашла руку Джо и обхватила его пальцы своими. Ей вдруг стало не по себе.       — Абсолютно, — непонимающе бросил Андерсон, снова поворачиваясь к двери.       — Я не закончил! — прорычал Стив, делая шаг вперед и грубо разворачивая Блейна лицом к себе. Он смотрел на него добрых полминуты, пока наконец не хмыкнул, отступая назад: — В этом году ты здорово запятнал свою репутацию, Андерсон.       — Мне казалось, мы с этим разобрались, — его руки непроизвольно сжались в кулаки.       — О, мне тоже так казалось. Только вот выяснилось, что ты умело водил нас всех за нос.       Блейн чуть поднял подбородок, словно был готов принять удар.       — О чем это ты?       Стив быстрым жестом вынул телефон из внутреннего кармана толстовки и принялся читать вслух:       — «Еду к тебе, закажи пиццу и включи второй сезон «СВБГ». Блейн». Что за «СВБГ», Андерсон? – издевательским тоном спросил Стив. — Ах да! Следующим же утром: «Я бы хотел проводить так каждый вечер. Только ты, я и «Секс в большом городе», — он презрительно фыркнул. — «Как там мои цветы? Подумываю, не взять ли в следующий раз пионы. Какие цветы ты любишь, Курт?» — продолжил ржать Стив. Ребята — а их оказалось гораздо больше, чем Куинн и Джо могли видеть с такого ракурса — дружно смеялись ему в такт.       Блейн попытался выхватить у Гибсона телефон, но оказался слишком мал ростом.       Челюсть Блейн напряглась, но попыток забрать телефон он больше не предпринимал. Только сжимал и разжимал кулаки при каждом озвученном сообщении. А дальше они были только хуже. «Видел тебя сегодня на репетиции хора, ты звучал лучше всех». «Может, увидимся вечером? Я безумно скучаю». «Твои брюки сводят меня с ума». И все в таком духе.       — Верни мой телефон, ублюдок.       — Я понятия не имею, где он, Андерсон.       — Тогда откуда это?       Стив проигнорировал вопрос, вглядываясь в Блейна так, будто желал убедиться, а точно ли перед ним его старый друг.       — Я вот только одного не пойму, — почти прошипел он, наклоняясь и засовывая свой телефон обратно в карман. — Когда это ты успел стать таким пидором?       — Следи за языком, — прорычал Блейн, дергаясь вперед и толкая Гибсона руками в грудь.       Тот даже с места не сдвинулся. Зато, когда он пихнул Андресона в ответ, парень отлетел чуть ли не к самой двери. Еле удержался на ногах. Куинн почувствовала, как Джо дернулся у нее за спиной, и быстро развернулась, удерживая его всем своим небольшим весом.       — Ты ему не поможешь, — произнесла она одними губами. Парень непонимающе уставился на нее. Она снова приложилась палец ко рту, после чего развернулась. Все, что они могли делать сейчас — это наблюдать. Если начнется драка, ввязываться просто не имеет смысла. Что могут они, святоша и девчонка, против толпы двухметровых разъяренных качков?       Но ребята, кажется, драться и не собирались.       — Ты посмешище, Андерсон, — выплюнул Стив ему прямо в лицо. — Но ты наш, ясно? И мы выбьем из тебя эту дурь.       — Что ты несешь? — поднял глаза Блейн. Он, весь красный, злой как черт и со сведенными к переносице густыми бровями, был похож на загнанного охотниками дикого зверя.       — Все дело в нем, да? — Гибсон обернулся к ребятам, терпеливо и бесшумно стоящим позади. — Принцесса Хаммел! Главный педик МакКинли. Одному из нас уже удавалось избавить от него эту школу, нужно просто сделать это снова. Тогда эта ядовитая фея перестанет порхать по коридорам, заражая нормальных ребят!       — Ты сам-то себя слышишь, Стив? — вклинился Блейн. — Вы не станете выгонять человека из школы в его выпускной год только из-за того, что…       — Мы? — притворно удивился Гибсон. — О нет, мы ничего не станем делать. Это ты, Андерсон. Скажи ему проваливать отсюда, иначе от Кейт Мидлтон не останется и мокрого места!       — Ты не тронешь его! — на этот раз Андресон вложил в выпад всю силу.       Удар кулака пришелся Гибсону в челюсть. Тот отклонился, несолидно вскрикнув, а потом поднял голову и… рассмеялся. По телу Куинн от этого смеха пробежали мурашки.       — Вот, что он делает с тобой, — Стив сплюнул слюну с кровью прямо на кафель. — Не можешь нормально врезать. Случай куда более запущенный, чем я предполагал. Что же нам с ним теперь делать? — он снова повернулся к футболистам.       — Я уйду из команды, — Блейн тяжело и громко дышал. На лбу у него выступила венка. — Ты его не тронешь, — снова повторил он.       — Ты придурок, Андерсон, если думаешь, что я хочу лишить команду сильного игрока накануне важной игры. Ты нужен нам, — скрипя зубами признал он. — Но не таким. Сколько вы с ним уже общаетесь? С осени, верно? Тогда ты начал пропускать мячи и вырубаться с первых блоков.       Блейн ошарашенно уставился сначала на Стива, потом на остальных ребят. Неужели было так заметно, что его что-то отвлекает? Они видели все это время, а он даже не подозревал, что ходит по краю.       — Ладно, — внезапно произнес он, глядя Гибсону прямо в глаза. — Я не буду… общаться с ним, — еле слышно, с видимым трудом произнес он, снова сжимая руки и напрягая мышцы.       — Так не пойдет. Ты готов сказать что угодно.       — Я даю слово, — уже тверже и увереннее добавил Андерсон. — Я нахожу способ прекратить общение с Куртом, — это имя прозвучало так странно, словно принадлежало инопланетянину, — а ты даешь слово, что вы не тронете его. И его друзей.       Стив прищурился.       — Почему это так важно для тебя?       — Мы договорились? — Блейн протянул руку.       — Договорились, — Стив пожал ее, но не отпустил. — Но, если вдруг что-то такое еще всплывет — а оно всплывет, я тебя уверяю — я сам лично прослежу, чтобы принцессу Хаммела размазали по стенке.       — Идет, — Куинн готова была поклясться, что слышала, как у Блейна скрипнули зубы.       Гибсон задержался на лице Андерсона долгим, пронизывающим взглядом, после чего махнул головой своим ребятам, и все они угрюмо покинули раздевалку.       Блейн шумно выдохнул и прислонился спиной к двери, поворачивая голову прямо в ту сторону, где так неумело прятались Джо и Куинн. Их взгляды встретились. Андерсон вопросительно поднял бровь.       — Прости, — девушка, неловко опуская глаза, вышла из своего убежища. — Джо, пожалуйста, подожди меня на стадионе, — она посмотрела на него с такой мольбой, что он не смог сопротивляться и, кинув на Блейна взгляд, полный сострадания, вышел через заднюю дверь на поле.       — Ну и что вы тут делали? — спокойно и устало протянул Андерсон.       — Тебе лучше не знать, — хмыкнула Фабре. Они помолчали. — Что ты намерен делать?       — Я не знаю, — Блейн напряженно выдохнул, глядя в потолок стеклянными глазами. — Не знаю. Придумаю что-нибудь. Скажу Курту, что мы не можем больше общаться.       — Лучше рассказать ему все как есть.       — Нет, — твердо произнес Андерсон. — Только не это. Я знаю, что он скажет. «Мы что-нибудь придумаем, Блейн, я готов в тысячный раз пожертвовать собой ради тебя».       — Но это будет его выбор.       — И что же это за выбор, если в итоге ему достанется больше всех? Ты не знаешь этих парней так, как знаю их я! Ты знала, что в шестнадцать Стив привлекался к уголовной ответственности? Если бы он был совершеннолетним, ему бы грозил срок от двух с половиной лет. Паренек, который слегка поцарапал ему машину, несколько дней провел в реанимации с проломленным черепом.       — Как на такое могли закрыть глаза? — нахмурилась Куинн.       — У его родителей большие связи, вот и все. Так сейчас это решается. Они пытались замять эту историю, но мой отец… в общем, он должен был стать их адвокатом, если бы дело дошло до суда. Он устраивал меня в эту школу и постарался найти информацию обо всех, кто вызывал хоть какие-то подозрения, — Блейн сел на край скамьи, складывая руки на колени. — Когда он узнал, что тот самый Гибсон учится здесь, решил, что мне лучше будет с матерью в Нью-Йорке, но я настоял… сказал, что справлюсь. Решил держаться к Стиву поближе, мол, своих он трогать не будет. Вот он и не стал. Такие парни горой стоят за друзей, но Курт… я не представляю, что он может с ним сделать.       — Но мы должны как-то помешать этому. Обратиться в полицию, — Куинн возмущенно развела руками. — Этот парень опасен! Почему он вообще учится в нашей школе?       — Полиция нам не поможет без доказательств.       — Поговори со своим отцом!       — Это только мои проблемы, — твердо заявил Блейн, снова вставая и нервно поправляя спадающую с плеча лямку рюкзака. — Если бы он мог что-то сделать, он бы это сделал еще когда я переводился.       — Но Курт…       — … лучше пускай ненавидит меня, чем живет в страхе.       — Это нечестно, — девушка опустила руки.       — Нечестно, — согласился Блейн. — Но другого выхода нет. Пообещай, что не расскажешь ему.       Фабре колебалась. Курт раним, она знала это, но эту боль он переживет, а вот серьезную драку с таким опасным здоровяком, как Стив Гибсон, кто знает?..       — Куинн, — настаивал Андерсон. — Это ради его же безопасности.       — Ладно, — нехотя согласилась она, уже зная, как будет ненавидеть себя за это.       — Хорошо, — кивнул Блейн. — Спасибо.       Она бросила на него последний хмурый взгляд, после чего развернулась и вышла на стадион.       В День Всех Влюбленных стены и шкафчики школы украсили всевозможными милыми мелочами типа красных и розовых воздушных шариков в форме сердечек, пестрых плакатов с трогательными романтичными сценами из фильмов, досок с признаниями и коробочек с анонимной почтой.       Хор тоже решил от всеобщей суматохи не отставать. Джо вооружился гитарой, а Куинн, Мерседес и Сэм — своими голосами, так что теперь ребята со счастливыми улыбками на лицах передавали своим друзьям, простым знакомым и даже некоторым незнакомым людям очаровательные музыкальные валентинки в виде мелодраматичных попсовых песен.       Курт смотрел на всю эту ерунду, и ему хотелось закопаться на заднем дворе.       А если серьезно, он был на грани нервного срыва. Его настроение ежечасно менялось с радости на раздражение, с раздражения — на ненависть ко всем вокруг, с ненависти — на подавленность и меланхолию. Хотя вот сегодня он с самого утра стабильно чувствовал себя как никогда уныло.       Он начал отсчитывать дни до выпуска, потому что конец учебного года означал конец всех его проблем. Ну, по крайней мере Курту так казалось. Здесь ему больше не было места, ведь даже в собственной комнате все нещадно напоминало о Блейне, что уж говорить о школе, по которой Андерсон разгуливал с видом побитой собаки, словно это его предали, а не наоборот.       Сидя на уроках или лежа вечером в своей постели, Курт прокручивал в голове все их счастливые моменты, и пытался заставить себя поверить, что это было по-настоящему, но потом — всегда сам собой — появлялся тот самый, ненавистный последний разговор в холодном и пустом школьном коридоре, и все становилось на свои места. Андерсон свой выбор сделал, и Хаммелу оставалось только смириться.       Но он не мог.       — Ты скучаешь? — спрашивала Мерседес, которой он на следующий же день все рассказал.       Теперь прошло уже две недели, а они сидели в школьной столовой, тоже пестревшей розовой романтической ерундой, от которой Хаммела едва ли не тошнило.       — Слушай, — он поднял красные опухшие глаза на подругу. — Вот если тебе ампутируют ногу или руку, ты будешь скучать? — Джонс пораженно замолчала. — Я не скучаю. Я без него не могу.       Он старался, искренне старался просто жить дальше, но каждый раз, когда открывал ноутбук и заходил в сеть, рука сама тянулась к закладке со страницей Блейна. И сердце Курта ныло каждый раз, когда рядом с фотографией Андерсона светилось злосчастное «онлайн».       В один из таких случаев, как раз вчера вечером, пока он залипал на аватарку Блейна на фейсбуке и уже собирался было поплакать, слева высветилось сообщение от Смайта. Себастиан приглашал его завтра на каток, «пока лед не растаял». Просто по-дружески. Курт как мог отнекивался, потому что знал — для такого твердолобого, трижды посланного парня как Смайт любое «да» может значить что-то большее.       Но потом его взгляд упал на подставку для украшений, на самой вершине которой скромно поблескивал серебряный браслет. Курт уже и не помнил, когда снял его, и был уверен — этот подарок он обязан вернуть. Чтобы не давать Себастиану ложных надежд, он вежливо, как только был способен, дал ему знать, что согласен увидеться только для того, чтобы отдать украшение, и, может, прогулять полчасика по парку — не более того.       Смайт согласился.       И вот теперь, не без труда отсидев все уроки и каждые десять-пятнадцать минут заглядывая в телефон, чтобы проверить время, Курт одиноко, пиная носами не самых любимых ботинок влажный от снега камень, шел по центральному парку. Себастиана он увидел издалека — парень стоял возле облюбованной ими тележки с выпечкой и мило беседовал со старушкой-продавцом.       — Привет, — за несколько шагов громко произнес Курт.       — Привет, — улыбнулся Смайт, оборачиваясь. — Спасибо, миссис Бэкинг, — он взял небольшой крафтовый пакетик из рук женщины, и подошел к Хаммелу. — Яблоко с корицей, мак или шоколадный кекс? — он поднял глаза. — Ты болеешь?       — Нет, — пожал плечами Курт, засовывая замерзшие даже в перчатках руки в карманы.       — Выглядишь неважно, — поджал губы Себастиан. — Что-то случилось?       — Можно и так сказать, — Хаммел выдохнул и перед лицом на пару секунд повисло белое облачко. — Не думаю, что ты захочешь это слушать.       — Курт, я готов оставить прошлое в прошлом, если ты готов. Дадим нашим отношениям третий шанс, как думаешь? Ничего большего, только дружба, идет?       Хаммел прищурился. Ему бы не помешал сейчас друг где-то вне школы. Кто-то, отрезанный ото всех этих сплетен, отвлеченный от событий МакКинли. Кто-то, кто не будет исподтишка следить, как он с трудом не поднимает глаза, когда в столовую входит Блейн.       — Ладно, — выдохнул он. И все рассказал. — По классике жанра ты обязан сказать: «Я же говорил».       — Я же говорил, — хмыкнул Смайт, за что Курт пихнул его локтем в бок. Они нарезали уже, наверное, двадцатый круг по парку. — А если серьезно, постарайся отвлечься, тут только время поможет. Учеба, хор, друзья, экзамены и все такое — ну, кого я учу, ты и сам это понимаешь.       — Понимаю, — согласился Курт. — Но это только на словах так просто, а на деле… я вообще ни о чем думать не могу. Не могу сосредоточиться ни в хоре, ни на уроках. Как будто в моих заводских настройках произошел какой-то сбой и вместо программы «пахать как проклятый в свой выпускной год» активировалась «забить на все и медленно умирать внутри».       — Ого, — Себастиан опустил глаза. — Не хочешь выпить?       — Не хочу.       — Скверный знак. Может, все-таки по пирожку? — он поднял повыше все тот же крафтовый пакет. Курт закатил глаза. — Ты вообще ешь?       — Ну конечно, — одними губами улыбнулся Хаммел.       На самом деле, он не смог бы вспомнить, когда ел в последний раз. Завтракал ли он сегодня? Вроде бы Кэрол накладывала ему какую-то кашу, а на занятии по домоводству Бриттани угостила шоколадной конфетой в форме сердца. А до этого? Вчера он ужинал? Обедал? Курт не знал и ему было все равно.       — Пойдем на каток, а? — не отставал взволнованный Себастиан.       Хаммел подумал буквально пару секунд, а потом согласился. В конце концов, возвращаться домой ему не хотелось, даже несмотря на то, что количество невыполненной домашки уже превысило все мыслимые и немыслимые пределы.       Народу было сравнительно немного, и они с легкостью взяли две пары стареньких коньков на прокат. Последний раз Хаммел катался года три назад, а потому заметно растерял сноровку — его все время приходилось поддерживать и подхватывать. Смайт — надо отдать ему должное — делал это без каких-то «лишних» прикосновений, действительно по-дружески. Даже по-дружески ржал, как осел, когда Курт смачно шлепнулся прямо на задницу.       Но руку все-таки подал.       К вечеру, когда ребята совсем окоченели, а снег начал валить хлопьями, они приняли мудрое решение пойти погреться в любимый Старбакс. Отогреваясь великолепным обжигающим кофе, Курт уныло смотрел на темноту за окном. Люди в кафе сплошь сидели парочками, держались за руки, отпускали друг другу сладенькие комплименты и бесконечно целовались.       — Чего грустишь? — конечно, его кислое выражение лица не осталось не замеченным.       — Сам знаешь, — пожал плечами Курт. — Сегодня День всех влюбленных, один из самых моих любимых праздников, а моя история любви завершилась… весьма трагично.       — Весьма трагично завершилась история любви Ромео и Джульетты, а ты все это еще переживешь, — тоном мудрого старца заверил Себастиан. — Переживешь ведь?       Хаммел вспомнил, как держал горсть таблеток в своих руках и почувствовал, как по спине противно поползли мурашки. Он резко поставил стакан на стол, сглатывая ком в горле.       — Переживу, — твердо кивнул.       — Хорошо. Тем более, я уверен, этот день был не так уж и плох, верно?       — Точно, — улыбнулся Курт одними губами. День действительно был не так плох, как представлялось сначала, но Хаммелу почти физически было трудно улыбаться. — Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы весь вечер рыдал в подушку, запершись в своей комнате и включив свой плейлист с грустными песнями.       Себастиан опустил глаза, поджимая губы в подобие улыбки. Неужели засмущался? Курт почти гордился собой: не каждый день удается заставить краснеть великого и прекрасного Себастиана Смайта.       Они посидели еще с полчаса, выпили по горячему шоколаду, потом Курт проводил Смайта до станции, посадил на электричку, а сам вдруг понял, что у него теперь нет парня, который будет провожать его до дома после каждой прогулки. У него теперь вообще никого нет.       Ветер немного успокоился, поэтому Хаммел решил прогуляться до дома пешком. На самом деле, он не был уверен, что даже в лютую бурю сел бы на автобус: так ему не хотелось возвращаться в этот дом и эту комнату.       Он вздрогнул и засунул руки в карманы, когда ветер решил вновь подняться. Когда пальцы уткнулись во что-то металлическое, Хаммел чертыхнулся, доставая браслет, который он все-таки умудрился забыть отдать, хотя встреча назначалась исключительно для этого. Что ж, придется увидеться со Смайтом еще как минимум один раз. Так-то Курт был не против.       Себастиан менялся просто не по дням, а по часам. Хаммел все еще держал в голове тот образ самовлюбленного мудака, идущего по головам даже ради самой глупой цели, разбивающего сердца наивным парням и ведущего такой образ жизни, что любого ярого приверженца ЗОЖ хватил бы удар. Но Смайт уже явно не был таким. Он менялся, становился лучше, становился хорошим другом. Наверное, зря Курт вообще начал всю эту ерунду с отношениями, им стоило сразу просто остаться друзьями.       Себастиану можно доверять.       С этой мыслью он подходил к дому, на крыльце которого еще издалека заметил что-то, чего раньше там точно не было. При ближайшем рассмотрении этим чем-то оказалась средних размеров коробочка, красиво упакованная в блестящую серебристую обертку с рисунками из пончиков — клубничных, ванильных и шоколадных.       Курт непонимающе хмыкнул, поднимая подарок. Зашел с ним в дом, поднялся в свою комнату, бросил коробку на кровать и беззаботно принялся за свои ежевечерние процедуры: сходить в душ, переодеться, увлажнить кожу лица и рук и все в таком духе. Он уже почти забыл про неожиданный подарок, когда вернулся в комнату, но тот призывно поблескивал серебряными боками.       Хаммел сел на кровать и еще раз поднял коробку, прикидывая вес (не очень тяжелая). Приложил к уху, потряс, услышал глухой стук, но это ему ровным счетом ничего не сказало. Тогда Курт, вдохнув, принялся разрывать красивую обертку руками. Внутри лежал тонкий альбом, а под ним что-то темное и явно мягкое. Курт неуверенно поднял альбом, раскрыл его и почувствовал, как все внутри сжалось.       Это были рисунки. Причем не просто рисунки, а рисунки с изображением самого Хаммела — в хоровой, в школьной столовой, в математическом классе, в коридоре… Везде он был гораздо симпатичнее, чем ему всегда казалось, но все-таки его легко можно было узнать. Здесь был и тот рисунок с хористами, который Курт уже видел, и быстрая зарисовка с надписью на обороте: «День, когда все должно было быть иначе» и датой в углу. Курт пригляделся. Он еще тогда, в День рождения Блейна собирался спросить, что же это за день, но забыл. И теперь это снова на давало ему покоя. Что же такого важного случилось восемнадцатого сентября?       Так ничего и не вспомнив, Хаммел бережно отложил альбом в сторону, поднимая следующую вещь. Ею оказалась та самая большая темно-серая толстовка с эмблемой на груди, которая подвигла его когда-то отправиться в Вестервилль. Именно тогда они с Андерсоном впервые нормально поговорили. Впервые увидели друг в друге обычных людей, а не завешанные ярлыками фигурки.       Курт чуть не заплакал, поднося ее к лицу и вдыхая стойкий хвойный аромат. Наверное, Блейн и не надевал ее с тех пор, но запах все равно оставался, как будто в свое время Андерсон вылил сюда полфлакона этого волшебного одеколона.       Чего он добивался?       Хотел испортить Курту праздник? Напомнить о себе? Как будто Хаммел и так не думал о нем каждый гребанный день своей жизни.       Курт яростно отбросил толстовку в сторону, быстро вытирая рукавом домашней кофты непрошенные слезы. Потом вскочил с кровати, схватил подарки, запихнул их обратно в коробку, бегом спустился вниз, всунул ноги в тапочки и во всем домашнем выскочил на задний двор, где у Хаммелов стоял мусорный бак.       Сердце колотилось как сумасшедшее. Слезы обжигали краснеющие от мороза щеки.       Хаммел, полный злобной решимости, уже поднял подарок над баком, но что-то в этот момент заставило его посмотреть наверх. Зимой небо было чистое, а звезды сияли ярче, чем когда-либо. Курт вспомнил, как они с Блейном смотрели на них, лежа на полу или дурачась в заснеженном лесу.       И он не смог.       Не смог отказаться ото всех этих воспоминаний, пусть даже теперь они приносили разве что только боль. Он бы никогда себе не простил, если бы через двадцать лет не смог в самом дальнем углу верхней полки шкафа или в коридоре на антресоли отыскать давно забытую толстовку с уже выветрившимся запахом хвои или стопку пожелтевших от времени листочков с теплыми рисунками.       Поэтому Курт вернулся в свою комнату и запихнул коробку под кровать.       Берт выиграл выборы, и в конце недели семейство Хаммелов-Хадсонов собралось за большим, щедро накрытым Кэрол праздничным столом. Курт в тот день чувствовал себя паршиво с самого утра — у него ужасно болела голова, слезились покрасневшие глаза, а в горле першило так, что с трудом удавалось говорить. Поэтому он просто немного потыкал вилкой кусочек торта в своей тарелке, улыбнулся пару раз отцу, искренне поздравил его, после чего уполз к себе.       За пару дней до этого он все-таки узнал, что Билла выбрали новым мэром Нью-Йорка. Жизнь у всех продолжалась, текла своим чередом, только Курт как будто застыл на месте, не в силах двигаться дальше. Он почти не включал ноутбук, не заходил в соцсети, прогуливал одну за другой репетиции хора, а единственным, на чьи телефонные звонки он отвечал, был Себастиан.       После того, как они мило и совершенно по-дружески погуляли в День Святого Валентина, Смайт звонил ему каждый вечер — проверить, в порядке ли Курт и вообще жив ли он. Хаммел ничего не рассказывал ему о том моменте с таблетками, но Себастиан как будто нутром чуял, что друг способен выкинуть что-то подобное. Он так сильно волновался, что Хаммелу это начало казаться подозрительным.       Ситуация прояснилась в начале следующей недели, когда Курт пригласил Смайта на чай, чтобы отдать наконец-то браслет и чтобы не сидеть одному в этом проклятом доме (Курт все еще болел).       Себастиан, ушедший ради такого дела с половины уроков, приехал минут через сорок, а через час они уже сидели на кухне и допивали чай.       — Скажи, ты ведь не ходишь в школу, потому что не хочешь видеться с ним? — внезапно спросил Смайт, отодвигая пустую чашку.       — Я болею, — возмутился Курт, покашливая для достоверности.       — О, я вижу. Только, помнится, раньше тебя это особо не останавливало. Я хорошо помню, как в Далтоне ты пришел на контрольную по математике с такой высокой температурой, что к концу урока пришлось вызвать скорую.       — Мне было шестнадцать, — дернул плечом Хаммел. — Я геройствовал и творил всякие глупости. Сейчас же я просто пытаюсь быть ответственным. Если я пойду в школу сегодня, то с завтрашнего дня слягу еще на неделю.       — То есть дело только в этом? — прищурился Смайт.       — Только в этом, — удовлетворенно кивнул Курт. — Чего ты так волнуешься за меня? Я в порядке.       — Мы друзья, вот и волнуюсь, — Себастиан встал, засовывая руки в карманы красивых школьных брюк. — Ты же знаешь, что я забочусь о тебе, что бы ни случилось, да?       — Да, — протянул Курт, хмурясь. — К чему ты ведешь?       — Мне стоит кое-что сказать тебе, — Смайт совершенно не в своей манере переступил с ноги на ногу, вытащил руки из карманов и принялся нервно крутить кольцо на пальце. Хаммел отодвину чашку в сторону и откинулся на спинку стула, борясь с желанием скрестить руки. Ему все это очень не нравилось. — Почему те ребята наехали на Андерсона?       — Потому что нашли его телефон с нашими переписками, я же рассказывал.       — Нашли телефон? Или кто-то нашел и скинул переписки им?       — Ну, или так, я не знаю точно, — раздраженно бросил Курт. — Какое это имеет знач... — осознание обрушилось с такой силой и неожиданностью, будто кто-то бросил ему кирпич прямо в лицо. — Это ты сделал? — севшим голосом проговорил Хаммел, глядя сквозь друга куда-то в окно.       — Прости, — Себастиан оторвался от прокручивания своего кольца, его руки так и зависли в воздухе. — Я так злился после того, что ты сказал… и здесь, возле дома, и потом, на Региональных. Я злился на тебя, на него, на самого себя. Если бы я знал, как это ранит тебя, Курт, я бы никогда так не поступил. Я пожалел обо всем, что сделал, как только увидел тебя в День Влюбленных, увидел, в каком ты состоянии.       — Себ, — Хаммел сфокусировал на нем взгляд.       — Если ты захочешь меня выставить прямо сейчас, я пойму, но…       — Себ, — уже более настойчиво повторил Курт, вставая.       — … но сначала я хочу сказать, что собираюсь все исправить.       — Эй, — Хаммел подошел к нему поближе и чуть приподнял уголки губ. — Все в порядке.       — В порядке? Это ты говоришь? — он машинально поднял ладонь и положил ее ко лбу Курта, на что тот закатил глаза.       — Слушай, то, что случилось, причинило мне боль, но это не твоя вина. Ты, конечно, поступил как осел, но это оказало мне услугу. То есть… к чему бы пришли наши с ним отношения, если репутация все еще ему дороже? Твой поступок стал поводом, но не причиной. Рано или поздно это все равно случилось бы. Не надо ничего здесь исправлять.       Себастиан громко выдохнул, глядя в потолок.       А потом крепко-крепко обнял Курта, не боясь заразиться.