Not Strong Enough

      Всю следующую неделю Курт думал, каким образом начать их с Блейном общение. Кроме Финна у них было не так уж много точек соприкосновения, но использовать в этом деле брата Хаммел не хотел, ему и так неплохо досталось в прошлом году. Из-за Курта его даже облили слашем, а ведь он когда-то был одним из самых крутых парней в этой школе.       Был еще вариант снова начать играть в футбол (у Курта неплохо получалось на втором курсе, он даже забил решающий гол), но Хаммел не хотел тратить свой последний год на то, что его совсем не интересует. Так что это невыполнимо. Хотя было все-таки кое-что еще более невыполнимое: заставить Андерсона вступить в хор. Блейн пел в прошлом году на выпускном по требованию своей подружки, и Курт должен признать, голос у него был замечательный, но вряд ли просьба гея-лузера могла стоить того же, чего стоила просьба любимой девушки.       Короче, дело казалось безнадежным, пока один малоприятный случай не сдвинул его с мертвой точки.       Это случилось во вторник. Обычно Хаммел ездил в школу на машине, но в этот день погода была просто замечательная, и он решил пройтись. Солнце ненавязчиво поливало золотом пестрые деревья, под ногами хрустели темные листья, в воздухе пахло сухой травой и свежей выпечкой. Город буквально светился молодой осенью, окрасившей все вокруг в медово-яблочные цвета.       Настроение у Курта было приподнятое, в голове крутилась чудесная песня «Доброе утро» группы «The Beatles», и Хаммел беззастенчиво насвистывал ее мотив. Именно эту композицию он решил исполнить в битве с Рейчел за соло на Отборочных. Сначала он собирался выбрать классический номер из какого-нибудь мюзикла, как делал всегда, но потом мистер Шу устроил в хоре неделю великолепной четверки, и это всё решило. С Рейчел они еще ничего не обговаривали, но Курт осмелился предположить, что сам может выбрать композицию, так как раньше это всегда делала Берри.       Помимо песни, голова Хаммела была полна мыслей об отце и Кэрол. Дело в том, что Берт еще несколько недель назад накопил достаточно денег для медового месяца, и они с Кэрол пожелали отправиться немедленно, но никак не могли решить, куда именно им поехать. Работники агентств чуть ли не ежедневно присылали им на e-mail варианты, но все по каким-либо причинам отвергались.       Оказалось, что в тот день, когда они вдруг пропали куда-то перед самым ужином, им никто не звонил, вместо этого на почту пришло очередное письмо с, как выразилась Кэрол, «просто идеальным вариантом места для отдыха». И теперь молодожены уже который день заполняли всевозможные документы, анкеты, оформляли визы и собирали вещи. Все это внесло в дом Хаммелов-Хадсонов жуткий переполох, но Курт был даже рад — ему хотелось занять себя чем-то полезным.       Финн же прятался в комнате. Он дождаться не мог, пока родители уедут, отдав им с Куртом дом в полное распоряжение, что означало ежедневные ночные посиделки с Пакерманом за видеоиграми, отсутствие необходимости выполнения домашнего задания, избавление от домашних обязанностей и спонтанный секс с Рейчел.       Для Курта, в общем-то, ничего не менялось. И это было немного грустно — ну какой подросток не мечтает остаться дома на целый месяц без родительской опеки? У Хаммела даже не было парня, которого можно было бы привести на ночь.       Размышляя обо всем этом, Курт завернул за угол торгового центра, и МакКинли предстала перед ним во всей красе, как вдруг откуда-то слева мужской голос крикнул:       — Эй, принцесса!       Кто-то развязно присвистнул. «Не оборачивайся».       — Леди Хаммел, мы к тебе обращаемся, — другой голос.       Курт очень медленно развернулся, а потом резко вскинул голову и, если бы мог, прожег бы взглядом дыры в футболистах.       Знакомая компания: Малыш Стиви, Андерсон, Джордан. С ними еще Озимио и несколько других участников команды с разных курсов. Они стояли футах в десяти от него: кто-то курил, кто-то смеялся, кто-то молчал и ядовито усмехался своей жертве.       — Машина сломалась? — наигранно вежливо поинтересовался Стив, шагая вперед. Курт молчал. — Так, может, тебя подвезти? До мусорного бака. Здесь недалеко, — и он обернулся к своей стае, словно ища одобрения. Многие послушно усмехнулись. — Хотя ты, должно быть, и сам помнишь.       «Ха-ха, ты такой смешной», — злобно подумал Курт, но вслух ничего не сказал.       — Хватит с ним болтать, Гибс! — крикнул Тайлер, коренастый и темноволосый ресивер.       — Да, тащи его сюда! — зашумели остальные.       — Я сам, — тихо, но твердо произнес Курт и медленно, как бы сам не доверяя своим действиям, направился в сторону большого мусорного бака, в котором (стараниями футболистов) бывал уже не раз.       Он заботливо поставил свою дизайнерскую сумку на землю, глубоко вдохнул и закрыл глаза. Через мгновенье чьи-то сильные руки грубо схватили его за руки и ноги и принялись раскачивать.       — Раз! — кричала толпа. — Два! Три! И все снова на своих местах.       Курт Хаммел, некстати почувствовавший себя слишком уверенным, снова лежит на испускающих кошмарное зловоние огромных чёрных мешках со школьным мусором, а члены элиты МакКинли кричат, смеются, шутят и хвалят друг друга за проделанную работу так, словно это какое-то невероятное достижение.       Он же выпускник, разве так поступают с выпускниками? Его даже в прошлом году сюда не бросали. Последний раз Курта так унижали два года назад, пока не было Финна, Пака или Майка, способных за него постоять. Или пока у него не было машины, на которой он подъезжал чуть ли не к самому входу и умудрялся удачно миновать футболистов.       Хаммел был уверен, что им просто уже всё равно. Слаш и насмешки — удел всех хористов, но в бак всегда бросали только его одного. Потому что он другой, а они не в силах понять это. И главное, через десять лет никто из них даже не вспомнит того неудачника Курта Хаммела, а он будет помнить их всю свою жизнь. В любом случае, чего бы он ни добился, его будет сопровождать это ухмыляющееся лицо Стива Гибсона, визгливый голос Тайлера Джордана и отвратительная привычка Блейна Андерсона. Чертов стыд.       Он еще никогда так не ошибался.       Курт подождал несколько секунд и поднял голову, чтобы убедиться, что парни отошли на безопасное расстояние. Когда он их увидел, они были уже достаточно далеко, но все еще говорили о случившемся, все еще смеялись и оборачивались.       А потом Курт увидел еще кое-что.       Блейн Андерсон, тот человек, с которым судьба и Рейчел Берри велели Хаммелу подружиться, обернулся с каким-то странным, но беззлобным выражением на лице, а потом, как бы спохватившись, язвительно улыбнулся, тронул Стива за плечо и дал ему пять, крикнув что-то вроде: «Да, так держать!»       «Боже, не могу поверить, что действительно собираюсь сделать это», — сердито думал Курт, выбираясь из мусорного бака. Он ещё не подозревал, какую роль в его жизни сыграет в дальнейшем это неудавшееся утро.       По дороге на урок алгебры Хаммел забежал в туалет, умылся, поправил прическу, надел другой джемпер, вылил на себя полфлакона одеколона и все равно остался недоволен. Ему казалось, что от одежды за милю разит мусором.       Но делать было нечего, так что он отправился в класс. Занял свое привычное место возле окна, достал тетрадь-пенал-учебник и бросил сумку на пол. Место рядом с ним, как и всегда, пустовало. Занятие по алгебре вообще посещало очень маленькое количество человек, не говоря уже о ком-то из хористов. Раньше с ним ходили Куинн и Майк, но Чанг, отказавшись от поступления в юридический, предпочел техническим наукам занятия в разных драматических кружках. С Фабре же в этом году вообще творилось что-то невообразимое. Она перекрасила волосы, сделала скандальную татуировку на пояснице, ушла из хора, отказалась от половины дополнительных предметов и посещала школу не чаще, чем пару раз в неделю. А еще демонстративно курила на школьном дворе в компании каких-то ярко накрашенных девиц. Курт, кстати, давно подумывал о том, что с ней нужно поговорить.       Класс наполнился учениками. Через минуту вошла невероятно худенькая и бледная пожилая преподавательница — миссис Честертон. Она закрыла дверь и сдержанно поприветствовала учеников. Голос у нее был твердый и громкий, несмотря на кажущуюся слабость.       — Итак, тема сегодняшнего урока — «Логарифмы и их свойства», — она, как всегда, сразу же перешла к делу.       Курт послушно записал тему и приготовился слушать учителя, как вдруг за спиной кто-то шикнул. Хаммел не обратил внимания, но звук повторился, а через пару секунд раздалось раздраженное:       — Эй, принцесса, оглох? — и чей-то палец бесцеремонно ткнул его между лопаток.       Курт раздраженно обернулся и остолбенел.       Блейн Андерсон собственной персоной. Не такой довольный, как несколько минут назад, и не излучающий львиную дозу высокомерия, как обычно, но все-таки он. Курт знал, что парень ходит на алгебру, но он обычно садился в другой конец класса (подальше от лузера, конечно).       Хаммел рефлекторно выпрямился, чуть вздернул подбородок и наигранно спокойно и вежливо поинтересовался:       — Чего тебе? — ну, может, не слишком вежливо.       Блейн ничего не ответил, только бросил вперед скомканный клочок бумаги и уткнулся в свои записи. Курт сердито поднял записку, улетевшую под парту, и подумал немного, прежде чем развернуть. Там могло быть очередное оскорбление, карикатура, злобный стишок или еще что в таком роде. И все-таки было любопытно, так что Хаммел, проклиная самого себя, неуверенно разгладил листок и остолбенел во второй раз.       В самом верху крупным и не слишком аккуратным почерком было выведено короткое «извини». Курт заставил себя не оборачиваться, потому что был уверен, что выражение лица у него сейчас то еще. Вместо этого он, уже наплевав на новую тему, написал ниже мелкими и острыми буквами «это что, шутка?», после чего снова скомкал бумажку и бросил куда-то за спину.       Ответа не последовало ни через минуту, ни через пять, ни даже через пятнадцать, и Курт, собрав всю свою волю в кулак и засунув гордость подальше, развернулся. Андерсон как ни в чем не бывало решал пример, написанный миссис Честертон на доске. Одной рукой он писал, другую запустил в волосы, и Курта передернуло, когда он провел ладонью по голове туда-сюда, взъерошивая их.       — Андерсон! — шикнул он, но тот не поднял головы. Хотя слышал, конечно, — Курт заметил, что он перестал писать. — Эй! — но тот упрямо делал вид, что увлечен алгеброй, и Хаммелу пришлось сдаться, хоть он и хорошенько разозлился.       Что вообще происходит?       До самого конца урока они больше не контактировали, но Курт весь извелся. Он думал, стоит ли спрашивать что-то у Блейна, когда начнется перерыв.       А что спросить? Извинения есть извинения, объяснять нечего. Но если бы! Одно дело — простое выражение сожаления, и совсем другое — когда футболист сожалеет, что бросил лузера в мусорный бак. А если ему просто было скучно, и он решил поиздеваться? Разбудить любопытство и сделать вид, что ничего не случилось. Знал же, что Курта это удивит.       Вот черт!       Почему его это вообще так волнует?       Потратив все оставшееся от урока время на размышления, Хаммел пришел к выводу, что подходить и спрашивать ничего не будет, потому что от этого вряд ли будет какой-то толк. Так что, когда миссис Честертон со звонком покинула класс, Курт забросил учебники в сумку и, не оборачиваясь, побежал в столовую, чтобы поделиться произошедшим с друзьями.

***

      — Там точно больше ничего не было написано? — принялась допытываться Рейчел, как только Курт подробно отчитался перед ней, Мерседес и Тиной. — Может, на другой стороне?       — Не было там ничего, — бросил Курт, помешивая свой чай.       — С ума сойти! — заключила Мерседес.       — Что такое? — Сантана, сидящая за соседним столиком, краем уха услышала слова Мерседес и поспешила пересесть к их компании. Бриттани, конечно, села рядом.       — Только что на уроке алгебры Андерсон извинился перед Куртом за то, что с утра бросил его в мусорный бак, — радостно сообщила Рейчел.       — Он не бросал, а просто стоял рядом. Потом дал пять малышу Стиву, — поправил Хаммел. — И не обязательно всем рассказывать.       — Эй, красавица, что за недоверие? Я могу и обидеться, — сердито произнесла Сантана. — Хотя не сделаю этого, если ты сам расскажешь мне все подробности. Что у вас с ним? Он тебе нравится? Неудивительно, попка у него классная.       — Я думал, ты лесбиянка.       — Это не значит, что я не знаю, как выглядит классная попка. Подробности, барби.       — Нет никаких подробностей. Они бросили меня в бак, он извинился. И нет, боже, он мне не нравится. Андерсон мерзкий, как и всего дружки-футболисты, — этими словами Хаммел словно поставил в разговоре точку, потому что долгое время никто ничего не говорил.       Пока Рейчел не увидела в углу возле буфета большое фиолетовое пианино.       В один из первых дней мистер Шу удивил их тем, что при помощи грузчиков выкатил прямо в центр хоровой комнаты несколько ярких пианино, после чего объявил ребятам, что они теперь с помощью этих инструментов должны привлекать в хор новых участников. Пианино просто расставили по разным уголкам школы, и хористы, завидев их, должны были играть что-нибудь, тем самым обращая на себя внимание других ребят.       — А почему никто не поет? — возмутилась Берри.       — Это же столовая, — к ним подъехал Арти с подносом. — Обстановка слишком напряженная. И членов «элиты» слишком много. Начнем играть и живыми нам не уйти.       — Глупости! Здесь много народу, а мы должны набрать людей, — она вскочила, сердито взмахнув волосами, и направилась к инструменту.       Рейчел начала петь «Мы поймали ритм» группы «The Go-Goʼs», и постепенно все хористы втянулись. Бриттани и Сантана первыми залезли на длинные столы и принялись танцевать прямо там, разбрасывая чужую еду во все стороны. Вскоре их примеру последовали и все остальные, даже Курт. В такие моменты он чувствовал себя замечательно, несмотря на то, что нудный внутренний голос твердил, что ничем хорошим все это не закончится.       И он оказался прав. Как только допели последнюю строчку, откуда-то раздался долгий и протяжный крик Джейкоба Бена Израиля «Битва Жрачкой!», и столовая словно взорвалась. Еда летела ото всюду и во всех (больше всего досталось, конечно, Новым Горизонтам).       Курт старался держаться в стороне, но через пятнадцать минут его наряду и прическе можно было устраивать почетные похороны, так что он поспешно ретировался. В коридорах почти никого не было, и Хаммел дошел до туалета незамеченным.       Стоя перед зеркалом и тупо глядя на свое отражение, Курт вдруг подумал, что бывает здесь непозволительно часто. Слаш, помойка, теперь ещё макароны в волосах.       Отличное начало года, Хаммел, молодец.       Он постоял еще немного, думая, с чего бы начать, как вдруг услышал тихий скрип двери одной из кабинок. Курт напрягся. Он понадеялся, что неизвестный пройдет мимо раковин и не заметит его, потому что умывальники отделялись от кабинок небольшой выемкой в стене, и там вполне можно было скрыться.       Но не тут-то было. Мало того, что этот парень направился прямиком к раковинам, так он еще и оказался не кем иным, как Блейном Андерсоном. Вид у него был какой-то чересчур серьезный, а увидев Курта, он вообще нахмурился и постарался поскорее уйти. Хаммел был этому даже рад, но, когда Блейн уже подходил к двери в коридор, неожиданно для самого себя выпалил:       — Андерсон! — да так громко, что в ушах звякнуло.       Блейн налетел на свою фамилию, как на стену.       Какое-то время он не оборачивался, и Курт понадеялся, что он сейчас уйдет, и они оба забудут об этом идиотском моменте, но, выждав добрых полминуты, футболист обернулся и прохладным голосом произнес короткое:       — Да?       — Ничего не хочешь сказать? — Курт чуть тряхнул головой, и ему на лицо с волос упала макаронина.       Черт.       Андерсон, надо отдать ему должное, даже не улыбнулся.       — Нет, — твердо ответил он. Его рука метнулась было, чтобы снова взъерошить волосы, но он почему-то этого не сделал.       — Твоя записка — я не совсем понял, — настаивал Курт. Он постарался незаметным жестом отбросить макаронину с лица, но она через секунду вернулась назад, раскачиваясь.       — Что тебе непонятно? Я сделал это, потому что мне жаль.       — Ты серьезно? — проклятая макаронина.       — «Ты серьезно?» — тонким голосом передразнил Андерсон. — Послушай, принцесса, ты мне не нравишься. Совсем не нравишься. Меня раздражает твоя прическа, идиотская одежда, дурацкая женская походка и писклявый голос! А еще меня бесит то, насколько ты педик, но никто не заслуживает того, чтобы его бросали в мусорный бак или обливали газировкой, понятно?       — Тогда почему ты это делаешь?! — Курт почувствовал, что его голос предательски сморщился. Кто бы что ни говорил, слышать такое каждый раз было обидно.       — Не твое дело, — отрезал Андерсон. — Если это все, я пошел.       — Нет, я хотел еще кое-что сказать, — замолчи! — Я слышал, как ты пел «Я не собираюсь учить твоего парня танцевать с тобой» в прошлом году на выпускном вечере для своей… — Курт понял, что забыл имя его девушки, и ему захотелось себя ударить.       — Эшли, — подсказал Андерсон.       — Да, Эшли, точно. Короче, мы были бы рады тебе… в хоре, — ну вот, он сказал это.       Андерсон несколько секунд молчал, лицо его ничего не выражало, а потом брови медленно поползла вверх, а губы растянулись в насмешливой и даже немного злобной улыбке. Тогда-то Курт и понял, какую глупость сморозил.       — Ты такой придурок, Хаммел, боже! Решил, раз я извинился перед геем, это делает меня геем?       Курт мысленно закатил глаза.       — Хор не для геев! — он наконец сбросил макаронину со своего лица, да так яростно, что она улетела куда-то в угол комнаты.       — Сказал гей из хора, — усмехнулся Андерсон. Затем его лицо вдруг с поразительной быстротой приняло совершенно другое выражение — стало жестче и даже злее. — Я никогда не вступлю в хор, Хаммел, — он сощурил свои потемневшие глаза, — никогда не стану лузером, как ты. Не смей даже заикаться об этом. Никогда, понял?       Он постоял еще немного, словно ожидая от собеседника какого-то ответа, но не дождался его и вылетел в коридор, хлопнув дверью, а Курт остался стоять перед умывальниками весь в лапше и недоумении.       Получасом позже, сидя на задних рядах в Хоровой, Курт снова и снова прокручивал в голове то, что случилось в туалете, пытаясь понять, почему Андерсон так разозлился.       Ни Мерседес, ни Рейчел, ни кому-либо еще он не стал ничего рассказывать, хотя и сам не знал, почему. Блейн просто футболист, который просто сорвался на хориста за то, что тот имел глупость пригласить его в свое лузерское общество. Наверное, рассказывать было, по сути, нечего, а он напридумывал себе каких-то скрытых смыслов.       Курт старался отогнать от себя эти мысли и сосредоточиться на словах мистера Шустера, но то и дело непроизвольно возвращался к ним. В конце концов, он даже не заметил, в какой момент место преподавателя в центре зала сменила какая-то незнакомая девушка с хорошей фигурой и отвратительным голосом. Она вертелась-крутилась, трясла волосами и пела — так громко и фальшиво, что Хаммел даже не сразу понял, что именно она исполняет.       Казалось, все вокруг были удивлены не меньше: Рейчел широко раскрыла рот и хлопала своими большими глазами, у Сантаны было такое лицо, как будто ей под нос сунули дохлую рыбу, мистер Шу выглядел растерянным. Только Бриттани с легкой улыбкой покачивала головой в такт несуществующему ритму.       В конце выступления выяснилось, что имя этому чуду — Шугар Мотта, а ее отец подарил хору те самые фиолетовые пианино, из-за которых хористы получили адскую долю лапши. Она заносчивая, избалованная и очень богатая, что пошло бы на пользу хору, ведь с финансированием у ребят так себе, но, как только Шугар скрылась за дверями Хоровой, Сантана взорвалась:       — Делайте, что хотите, мистер Шу, но она никогда не будет петь в хоре! Я из района, который называется Лайма Хайтс, или если эта богатенькая избалованная стерва…       — Это не тебе решать, Сантана! — громко и твердо пресек скандал мистер Шустер. Его лицо выражало собранность и уверенность, но, когда он осмотрел остальных хористов, эта маска спала. — Ребята, возможно, Шугар Мотта не так талантлива, как хотелось бы, но…       — Да она талантлива, как трусы тренера Бист! — все-таки вставила свое девушка.       — Сантана! — громыхнул мистер Шу, так что все сразу притихли, а Курт вынырнул из своих мыслей. — Она не так талантлива, но в хор всегда вступали все желающие, так было и так будет. Я подумаю, что нам с этим делать, и не хочу, чтобы вы забивали голову и уж тем более давали подобные комментарии, — он бросил многозначительный взгляд на Лопез, но она даже глаз не опустила. — Сейчас нам есть, о чем поговорить. Курт, Рейчел, вы уже выбрали песню для завтрашнего соревнования?       — Да, «Не порти мне праздник» Барбры! — радостно выпалила Рейчел.       — «Доброе утро» великолепной четверки, — одновременно с ней произнес Курт.       Они с Берри переглянулись столь яростно, что, казалось, можно было услышать звон скрещивающейся стали.       — Мы не можем исполнять «The Beatles», — Рейчел скрестила руки на груди и уставилась на преподавателя, как будто он виноват. — В прошлом году мы почти не исполняли Барбру и теперь обязаны делать это чаще.       — Вообще-то, мы устраивали барбризацию в торговом центре, — напомнил Хаммел.       Он и сам прекрасно знал, что Битлз они исполняли гораздо чаще, но не мог же сказать: «Берри, пожалуйста, давай исполним что-нибудь из великолепной четверки, потому что я репетирую их вот уже несколько дней, и не смогу за один день подготовиться и спеть Барбру так, как это делаешь ты, потому что все ее песни как будто созданы для тебя». Это подорвало бы его авторитет.       — Я согласен, Рейчел, извини, — вмешался мистер Шустер. — Я уважаю Барбру, но сейчас у нас проходит неделя Битлз. Вы таким образом могли бы сразу убить двух зайцев. Но, раз у Курта есть преимущество — он, наверняка репетировал «Доброе утро» несколько дней — я сам выберу песню «The Beatles», и у вас обоих будет два дня, чтобы подготовиться к ее исполнению, хорошо? Соревнование устроим в четверг.       — Хорошо, но вы будете должны мне неделю Барбры Стрейзанд, — уперлась Рейчел.       — Я это обдумаю. Итак, ваша песня — «Вернись». Надеюсь, мой выбор вас устраивает, а теперь поговорим о том, как продвигается привлечение новых учеников к участию в хоре…       Далее Курт вылетел из общей дискуссии, обдумывая свое новое задание.       Прежде он не пел «Вернись», но композиции Битлз всегда давались ему без труда. Он исполнял «Черную птицу», будучи участником Соловьев, и благодаря этому получил соло на Региональных, но, как он сам себе уже говорил, «Новые горизонты» — не Соловьи, тут все по-другому. Не сложнее и не проще, просто иначе.       Как бы хорошо ему ни давались песни великолепной четверки, полагаться на удачу небезопасно. Здесь необходимо упорство и время. Берри репетирует днями и ночами, она знает все ключевые композиции из мюзиклов, песни Сондхайма, Ллойда Уэббера и Элтона Джона, хиты Кэти Пэрри, и, уж конечно, ей известна одна из самых исполняемых песен семидесятых.       Именно поэтому, как только все участники «Новых горизонтов» разошлись, он попросил у мистера Шустера ключ от Хоровой и задержался там, чтобы прогнать «Вернись» с полсотни раз.       В школе уже никого не было, поэтому запирать двери он не стал, и очень удивился, когда кто-то постучал. Стрелки часов подбирались к семи, и поначалу Хаммел решил, что это уборщик пришел, чтобы забрать ключ, но, когда развернулся, был удивлен так, словно сама Бритни Спирс решила почтить МакКинли своим присутствием.       — Хаммел? — Блейн стоял, облокотившись на дверной косяк. Вместо куртки игрока футбольной команды на нем был простой серый свитер, и это было непривычно. — Что ты здесь делаешь?       — Вообще-то, это хоровая комната, а я участник хора, — Курт попытался придать своему голосу равнодушие, но ему было так любопытно, что получалось не слишком хорошо. — Логичнее, если я спрошу тебя о том же. Так что ты здесь делаешь, Андерсон? Неужели решил все-таки вступить в клуб?       — Конечно, нет, господи! — на лице Блейна выразилось такое искреннее отвращение, что Хаммел почувствовал себя оскорбленным. И все же Андерсон был совсем не таким, как обычно в коридорах или сегодня в туалете. В нем проскальзывала едва заметная неуверенность и... доброта? — Я искал нашего учителя испанского.       — Мистер Шустер, — зачем-то сказал Курт. — Он уже ушел, пару часов назад. А зачем тебе?       — Не твое дело, принцесса, — огрызнулся Блейн и уже развернулся, чтобы навсегда покинуть хоровую комнату, чтобы Курт Хаммел продолжил репетировать свое соло, а Блейн Андерсон продолжил насмехаться над ним из-за этого, чтобы их больше никогда и ничего не объединяло, как вдруг неожиданно для них обоих добавил: — Эй, Хаммел! — Курт обернулся. — Ты же ходишь на английскую литературу?       Курт завис на секунду, а потом медленно кивнул и добавил:       — Расширенный курс, а что? — он понял, что комкает в руках листочек с нотами.       — Да нет, забудь…       — Андерсон, что такое? — Курт начинал сердиться.       — Мне нужно написать речь для свадьбы, — выдал Блейн, после чего облегченно выдохнул, как будто вложил в эти слова все свои силы. — Я хотел попросить мистера Шу помочь, потому что он единственный нормальный учитель, которого я знаю, и мне некого больше попросить. И, раз уж ты здесь…       — А как же твои друзья? — поинтересовался Хаммел чуть более язвительно, чем хотел.       — Очень смешно, — Блейн закатил глаза. — Так ты поможешь?       — Ладно, — Курт снисходительно кивнул и почему-то почувствовал себя козлом, — если перестанешь называть меня принцессой, заходи и рассказывай.       Андерсон усмехнулся и прошел в Хоровую — медленно, словно тут повсюду были расставлены ловушки, занял крайнее место в первом ряду. Курт уселся рядом, положив ногу на ногу. Блейну эта поза, конечно, показалась слишком женской или гейской, но он ничего не сказал, даже виду не подал.       — Итак, что за свадьба? — Хаммел чувствовал, что обстановка между ними довольно напряженная и подумал, что если они все время будут разговаривать, то это окажется не так заметно.       — Это обязательно рассказывать? — Блейн выглядел каким-то подавленным и… уязвимым. Курт пожал плечами. — Хотя ладно. Моя мама выходит замуж.       — Во второй раз? Прости, я не знал, что твои родители разведены…       — В четвертый, — Блейн грустно усмехнулся. — Моя мать выходит замуж в четвертый раз, да-да, ты можешь пошутить об этом.       — Я и не собирался, — оскорбился Курт. «За кого он меня принимает?»       — В общем, она делает это чуть ли не каждые пару лет с тех пор, как они с отцом расстались, а я обязан произносить торжественные речи на всех ее свадьбах, потому что я у нее единственный сын, и она любит меня, и… — Блейн остановился, чтобы вдохнуть, — я бы справился сам и даже справлялся первые два раза, а на третий оказалось, что вся моя речь практически полностью совпадает с той, что была в первый раз, и это был какой-то кошмар!       До этого Андерсон разговаривал с полом, но сейчас взглянул прямо Курту в глаза, как раз, чтобы убедиться, что тот очень впечатлен этими словами. Хаммел думал, что бы ему такое сейчас сказать, но в голову ничего не приходило, и вместо этого Блейн продолжил:       — А я и без всего этого пишу так себе. Последний мой урок литературы был в средней школе, и я никогда не получал за сочинения больше четверки. В этом году у меня только математика, физика и другие технические науки, я не дружу с написанием этих речей, а она ужасно расстроится, если я не скажу хоть что-нибудь, — Андерсон говорил так быстро, что Курт едва успевал улавливать суть. — Вчера информатику отменили, и нашей группе пришлось пойти на испанский. Там я понял, что мистер Шустер может мне помочь, потому что говорит он здорово и выглядит вполне… дружелюбным, — у него даже голос охрип.       — Та-ак, ладно, хорошо, — отличный ответ, Хаммел. — А ты не думал о том, чтобы… спеть?       — Песню? — Блейн поднял бровь.       — Да, Андерсон, песню. Это же хоровая комната, здесь поют песни. Если мы хотим что-то кому-то сказать, то лучшего способа не найти, — и он развел руки в стороны, как бы говоря: «Это же очевидно».       — Не уверен, что знаю подходящую, — Блейн явно колебался. И Курт не знал, в самом ли деле это связано с незнанием нужной песни или же больше со страхом потерять свою драгоценную репутацию.       — Ну, с этим я точно тебе помогу, — усмехнулся Курт. — Ты даже не представляешь, сколько песен существует для таких случаев.       — Хорошо, только я не хочу выглядеть геем, поэтому об этом никто не должен знать, — Андерсон встал и снова стал тем футболистом-Блейном — задирой из школьного коридора.       — Хорошо, — буркнул Хаммел. «Ну как же без этого?»       — Я буду завтра здесь в это же время. Не опаздывай, — Курт дар речи потерял от такой наглости. — Ну, все, прин… Хаммел. До скорого.       И он поспешил уйти, не дожидаясь ответа, а Курт еще долго сидел в хоровой комнате и не мог поверить в свою удачу. Он представлял лицо Рейчел Берри, когда она будет вынуждена отдать ему свой драгоценный купон, и улыбка сама собой появлялась на лице.