Право первой ночи

Казалось, прошло несколько лет. На самом деле пролетело больше десятка, даже около двух. И все они похоронили худшее под массивом новых впечатлений, новых достижений, новых разочарований. Единственное, что не позволяло прошлое Шерлоку – доверять безоглядно, влюбляться до потери рассудка. Да и зачем? Миллионы людей проживают жизни, так и не вкусив этих горьких плодов. Единицы рождаются с магией в теле, остальные обходятся без неё. В сущности, Шерлок теряет так мало. Его разум выстроен им самим, его настоящее – невероятное достижение: вмешательство брата в жизнь минимально, сотрудничество с Ярдом налажено, расследования держат в тонусе голову и тело, у него уютная квартира и терпеливая домохозяйка, надёжный сосед-блоггер. Он не обделен славой и известностью. Есть что выставить в воображаемый зал тщеславия. Он не одинок, но и не обременён. Для зала тщеславия вполне сойдёт. Но даже в самом прекрасном дворце найдётся пыльный и тщательно припрятанный чуланчик. Статичной логике рассуждений, как бы быстры и обоснованно точны они бы ни были – не сыграть на невидимой струнке, натянутой где-то в грудине, жалостливую, страстную или нежную мелодию. Не согреть. Не разболеться. Не оборвать. Не задрожать в унисон. Честность, спрятанная в чулане, имела значение, но была опасной, не поддавалась контролю и порождала страх. А Шерлок избегал страха. Он подавлял его азартом, сарказмом, циничной миной, равнодушием. Он топил его гениальностью. Гении ничего не боятся, они первопроходцы. Какая разница, что он всегда в перчатках, странности добавляют изюминку. Для гениев важна идея, и она затмевает всё. *** Выторговать себе Джона было почти легко. Майкрофт ломался недолго, скорее для вида, потому как имел в кармане неразрешенную проблему государственной важности. И Шерлок наскоро расправился со скучным делом, чувствуя, что в душе он наполнен страстью. Официальное разрешение на проживание с отставным военным было получено: младший Холмс по-прежнему считался частично дееспособным, и ответственность за его поступки нёс брат. Да-да, он гордо чувствовал неравнодушие к живому человеку, не преступнику, отличное от банальной раздражительности, подозрительности или мягкой приязни, впервые за многие годы. Наверное, его восторг меткому выстрелу в серийного убийцу лучился так ярко, что ослепил команду Лестрада. Хорошо, что это списали на шок. А Джон. Он стоял в этом свете спокойно, загадочно улыбался и смотрел… Эта улыбка была первой искрой, разжёгшей пожар их совместных расследований, головокружительного падения в бездну преступного сопереживания. Преступной дружбы, которую себе не позволял Шерлок раньше. Преступного желания, которое он не мог себе позволить и теперь. Он готов был доверить Джону свою жизнь, но не тайну. Перчатки по-прежнему сидели второй кожей на руках детектива. И Уотсон, принимая секрет Шерлока спокойно, ещё больше растравлял недостижимое желание. *** – Шерлок, как ты? А ладно, забудь… дедукция великая наука, я помню. Хотя я буду очень рад, если ты мне расскажешь, как разгадка появилась в твоей голове, – Джон горел нетерпением. Дело было несложным, особенно потому что Шерлок отлично разбирался в тонкостях аристократического этикета, во всех незаметных правилах-маркерах, которые можешь усвоить, только родившись в нужной среде. Молодая девушка-аристократка была похищена на прогулке в парке. Её родители забили тревогу чуть ли не сразу, сообщения о выкупе не последовало, но они были уверены, что она именно похищена, а не заблудилась в парке, плавно перетекающим в лес. Основной уликой был платок со следами крови, который обнаружился под одним из кустов живой изгороди. Родители были достаточно влиятельными, чтобы поставить на уши пол Скотланд-Ярда. Без особой надежды Лестрад позвонил консультирующему детективу, получив согласие неожиданно заинтересованного Шерлока. И в итоге Джон планировал новый пост под названием «Алмазы в тумане». Дело встало за малым: узнать, как же Холмс догадался, что младшая аристократка уже распечатала свой дар и успешно скрывала это от родителей, покрыв кисти татуировками, имитирующими метки. И затем со своим любовником похитила из дома коллекцию исключительно прекрасных и тяжеловесных алмазов. Подростки... даже аристократам не чужда бунтарская нотка. Девушка нашлась, а вот камни не сразу. Новое озарение, будто снизошедшее свыше, Джон всегда поражался гениальности друга, и туман, залегающий в низине подлеска уплотнялся, пока на глазах изумлённой публики, криминалистов и коронеров, не принял вид изумительной чистоты алмазов. Волшебство! Джон не скрывал детского восторга. Девушка была способна менять состояние материи. Необычный дар. Он аккуратно поддержал её за локоть, помогая выбраться из низины. Но за всё была плата, и он с сожалением, посмотрел, как она осторожно стирает кровь, потекшую из носа. Шерлок, увидев непосредственную реакцию Уотсона: и восторг, и сопереживание – сжал ладони в кулак, кожа перчаток недовольно заскрипела. Что если бы он мог также удивить Джона? Мог бы он рассчитывать на поцелуй, например? Глупо… Поцелуй за фокус. Его реакция становилась слишком очевидной, слишком резкой. – Джон, думаю, сейчас лучше передать заботу о ней её родителям. – Да конечно. Наконец, все разъехались. Шерлоку и Джону пришлось отправиться в участок с Лестрадом. По пути они решили захватить кофе и пройтись немного пешком. – Странные эти маги, вот уж точно, – начал инспектор, Джон чуть нахмурился, и Грегори сразу же исправился, – не подумай, я не из этих… magic free. Просто представь, что они с рождения мыслят по-другому, они осознают свою силу, исключительность и власть, а всё равно попадают в передряги… – Они такие же люди, Грег. Их не обходят стороной ни горести, ни болезни, – задумчиво ответил Джон. – Но изначальные условия-то у них гораздо лучше, – парировал Лестрад, делая большой глоток кофе. – Да, есть определенная фора, но есть и обязанности, и сложности. А ты что думаешь, Шерлок? – Магия – это лишь инструмент. У кого-то он есть и используется с толком, а у кого-то прозябает в бездействии и покрывается пылью. В остальном я согласен с Джоном… – он чуть было не сказал « мы обычные люди», нужно быть осторожнее, – даже мотивы найденной нами аристократки не отличались от мотивов обычной девушки. Поменялись лишь методы и нюансы: она спрятала алмазы, доступным только ей способом, и скрыла метку. – Хм, эти заморочки. Нелегко им приходится. Одно «jus primae noctis» чего стоит, – осудительно покачал головой Лестрад. – Jus primae noctis… Право… право первой ночи? – Джон вопросительно взглянул на Шерлока, пытаясь обуздать ускользающую в студенческие годы латынь. Лицо детектива было странно бледным, он резко кивнул. – Jus primae noctis, – повторил Уотсон, ощущая неловкую тяжесть слов, падающего изо рта звука, будто вылетающую из снайперской винтовки пулю. Время словно остановилось, пока снаряд летел к цели, и нельзя было быть уверенным, что он точно поразит цель. Он видел, как в удивлении вспорхнули вверх ресницы Шерлока, открывая прозрачную невинность радужки. Воздух выбился из лёгких, и лёгкая дрожь поразила руки, затянутые в обязательные перчатки. Сегодня это была тонкая коричневая кожа, обтягивающая каждый палец, будто латекс, изящная перфорация покрывала ладонь и костяшки. Джону показалось, что в маленьких отверстиях блеснуло золотым. Возможно, это был обман зрения.