Русалка жемчужины алые дарит, А Синебородый невест убивает, И лживые косы Рапунцель плетет, И принца на смерть за собою зовет. Арабские ночи с рассветом ушли, Золушку в хрустале уже увезли. А Красная Шапочка лишь может бежать, Пока Серый Волк не способен догнать…
Нуада глянул через плечо на деревянную дверь в ванную комнату. Что это было? Слова напомнили ему о старых, детских сказках для смертных детей, которые он когда-то слышал, но мелодия была мрачной и горькой, меланхоличной. Эти слова, так же, как слова Дилан темной ночью неделю назад, нашли отклик с чем-то внутри эльфийского принца. От ее голоса ему хотелось дрожать. Он был полон глубокого одиночества, черного отчаяния. Нуада снова подумал о Нуале, о ее горе во время войны против людей столетиями назад. Как смертная могла чувствовать подобное? Она же понимает не больше животного — страх там, голод. Больше ничего.Кто-то срубил волшебное древо. Плакать о нем — ужасное дело, Златовласка не станет и другие не будут, За другими делами об этом забудут. Одиллия прячется, Одетта плачется. Девочка с гусями над ложью печалится. Гномьи сердца разбила смерть Белоснежки, Дитя уж не слушает в бешеной спешке. Клара танцует и куклы умрут, В зеркала взгляды загадки убьют, Ласси все шансы свои потеряла, Но важно для нас уже это не стало… Истории важны для нас и не стали…
Темные, давно подавленные эмоции поднялись в Нуаде. Как человеческая женщина смогла настолько хорошо понять такую боль, чтобы убедительно петь об этом? А если… А если… Волна отвращения и ярости вдруг чуть не затопила его. Красная пелена застила взор. Его руки сжались в кулаки до белых костяшек. Биение крови ревело в ушах. Нуада прорычал что-то гадкое себе под нос. Бормоча заклинание, которое позволило ему покинуть обитель, внезапно разозлившийся эльфийский воин быстро пошел прочь. Воздух казался наполненным ненавистью и болью..
Дилан вздохнула и закрыла глаза. Вода окружала ее голое тело, а сияние свеч танцевало на коже. Она позволила себе расслабиться и выдохнуть. Песня, которую она пела, сжигала рот изнутри, но она была вынуждена петь. Это был… Жестокий фрагмент, написанный одним из ее пациентов после того, как родители отправили его в психиатрическое отделение для подростков в больнице Святого Висента. Он — мальчик по имени Генри Свон — писал «жестокие и тревожные стихи» и подозревался в том, что отправлял их в школьную газету. Услышав песню и поговорив с мальчиком, Дилан попыталась вытащить его из этого места. Она знала, что из себя представляют психиатрические больницы. Детям, которые знают, что они в здравом уме, эти места могут ошеломить душу. Даже убить. Она очень хорошо это знала. Вздохнув, Дилан нырнула под воду, смачивая волосы, и попыталась вспомнить себя ребенком. Сколько раз притворялась русалкой — хотя и очень неуклюжей — играя в океане с воображаемой рыбой и другими, более мистическими водными существами? Тогда все было так ярко и прекрасно, так по-настоящему. Сейчас так не получится. Может быть, воображение предало ее. Может, волки пожрали ее. При мысли о волках, она пнула дно ванной и всплыла. Вдохнув, Дилан позволила воде отнести себя к ракушке-сиденью, вырезанной в боку ванной. Глаза жгло. Кровь из прокушенной губы заполоняла рот сладко-соленым вкусом. Вода текла по ее мокрой коже, капала с волос, огибала лицо. Сейчас она успокаивала, очищала. Еще один вздох сорвался с губ Дилан. — Когда мне придется уйти отсюда? — мягко спросила она вслух. — Хочу ли я? Дилан огляделась, рассматривая огромную, освещенную свечами комнату. Было что-то потустороннее и вневременное в этой ванной, да и во всей обители. В ней она чувствовала себя в безопасности. Если кошмары мучили Дилан, она просто о них забывала. Никакого вреда — ну, почти — не приключилось с ее телом после того, как она вошла в обитель. Лечебная магия исцелила ее боль. Нуада кормил ее, одевал, обеспечивал местом для сна и умывания. Если бы на Дилан Майерс не лежало никакой ответственности, она могла бы попросить разрешения у своего спасителя остаться тут, в месте вне времени, навсегда. Но у нее есть пациенты. У нее есть семья — Джон и сестры. У нее есть обязанности на работе и в церкви. В общем, на ней лежит ответственность, поэтому, хочет она того или нет, когда-нибудь ей придется уйти. От этой мысли она снова вздохнула. Мне сегодня так тоскливо, подумала Дилан, почему-то удивляясь. Сегодня мой день рождения — двадцать девять, а мне грустно. Ладно хоть больше Нуаду ударить не хочется, добавила она с благодарностью. Дурак-эльф… Решил семь потов с себя согнать, хотя едва вылечился. Ей хотелось накричать на него из-за этого. Или новую дыру в нем проделать. — Мужчины — идиоты, — пробормотала она и вылезла из ванной. Дилан никогда не могла четко увидеть незримых слуг, исполнявших ее с Нуадой просьбы, как бы ни старалась их поймать. Каким-то образом, за три часа, что она была в прекрасной горячей ванной, ее старую одежду заменили, положили свежие полотенца, а рядом — лосьон в зеленой бутылке, пахнущий гиацинтом и розами. Она обмотала волосы полотенцем, вытерлась и наступила на бледную розовую тряпку. Пока она вытаскивала многоуровневую темно-зеленую юбку, шнурки, бежавшие по рукаву от запястья до локтя, оказались связаны невидимым помощником. Торопливо надев юбку длиной до колена и кожаный жилет, Дилан их плотно затянула. Потом она выгнула спину, пытаясь избавиться от неудобства из-за отсутствия бюстгальтера. Ее спина и плечи привыкли ощущать его на себе — по сравнению с остальными травмами это было мелочью, но все равно раздражающей. Безуспешно пытаясь игнорировать это, Дилан посмотрела на себя в посеребренное зеркало — она всегда находила одежду перед ним. Когда Дилан взглянула на отражение, ей показалось, что на нее смотрит цыганская принцесса из сборника сказок. Вот только лицо все портило. Синяки сменили свой цвет на фиолетовый и зеленый, но не могли скрыть порезы, ставшие малиновыми и темно-бордовыми вместо черных. Дилан смогла насчитать их двадцать штук. Один из них находился в уголке ее глаза, оттягивая его вниз. Другой делал то же самое с разбитой губой. Порезы меняли черты ее лица. Глядя на себя в зеркало, Дилан видела, что глаза пусты и стеклянны и совсем не узнают ее. На шее сзади виднелись уродливые желтые следы — подарок на память от руки ее спасителя. От него пустота из взгляда не исчезла. Мы слишком долго прятались, сказал ее внутренний голос. Иногда в трудных ситуациях к ней возвращалась детская привычка думать о себе во множественном числе. Этому они с Джоном научились даже до того, как начать говорить. Родители потратили несколько лет, чтобы отучить их от этого. Слишком много времени в ванной, продолжил голос. Нужно возвращаться к реальности. Не сейчас, подумала она. Знаю, это не правильно… Но не сейчас. Я просто хочу поспать. Не хочу думать обо всем этом. Трусиха… Да, такова я. Засуди меня. Этим я наделена с рождения. Не обращая внимания на голос, Дилан зевнула, опустилась на пол и начала втирать бледно-розовый крем в кожу. Вкусный аромат летних цветов танцевал в ее носу. Если Дилан закрывала глаза, она чувствовала себя дома, в своем саду, среди цветников и трав. Прикусив нижнюю губу, уже похожую на рваные кусочки шелка, чтобы снова не вздохнуть, она поднялась на ноги и толкнула дверь, возвращаясь в главную комнату. У нее заняло пару минут, чтобы заметить отсутствие янтарных глаз и их мрачного обладателя с бледной кожей. Еще больше времени ушло на осознание, что Нуады вообще нет в обители. Смертная с широкими от страха глазами прислонилась ухом к двери в уборную. Ее начало трясти. Осев на пол, Дилан неверящим взглядом посмотрела на вход в обитель, задаваясь вопросом, что ей делать теперь. Эльф ушел. Ни разу за шестнадцать дней он еще не оставлял ее. Теперь она была одна — беспомощная, беззащитная, овечка для волков. Кровь отлила от ее лица. Больше не было защитника. Была только она, запертая в плохо освещенном каменном мешке. Она одна. Без Нуады. Точно без Джона. Только она. Враг приближался. Волки выли. Ей нельзя тут оставаться. Нельзя. Наконец, Дилан смогла двинуться. Быстро поднявшись на ноги, она, дрожа, побежала к кровати. Когда пальцы коснулись ее, золотое покрывало согрело неожиданно холодную кожу. Оно пахло дикими лесами и лужайками, где живут феи. Запах эльфийского воина-принца. Прихватив покрывало, подушку и одну из книжек, появившихся рядом с ней в ванной комнате, Дилан вернулась и заперла за собой дверь. Завернувшись в покрывало и положив под себя подушку на холодный камень, испуганной женщине не пришлось долго ждать сна..
Бродя по туннелям метро, эльфийский принц осторожно пробрался обратно в обитель, которую обычно называл домом. У него было несколько убежищ по всем туннелям на случай необходимости где-то скрыться, а заодно не одно логово, в котором можно было поспать в пути или затаиться. Но в изгнании у него был только один дом, место наиболее удобное для него в течение последнего столетия. Воин вернулся туда. Напряжение вытекло из него, когда магические подопечные, заключенные в камни, приветствовали его и обдали своими чарами. Дом. Он был дома. По крайней мере, в некотором роде. Он мог немного отдохнуть. — Нуада! Светловолосый воин обернулся, вздрагивая, когда нити стянули рану. Пот скатился с его лба, но он стер его. Он не хотел, чтобы Моргун видел, как сильно он ранен. Тролль может почувствовать кровь. Больше не надо. Он не узнает о заразе, текущей по крови Нуады из-за ядовитого железа в человеческом оружии. Не поймет, что яд диспы до сих пор не вышел из него, даже спустя четыре луны. И, возможно, не почует запах человеческой женщины на коже. — Как давно ты тут, друг мой? Мистер Моргун поднялся с огромного бронзового стула и понесся на эльфийского принца. Тролль обнял своего друга и господина, оглядывая его с ног до головы. Свободно висящие одежды, схуднувшее лицо и хмурое выражение на нем, прихрамывание на левую ногу: острый темный глаз серебристого тролля ничего не упускал. — С того момента, как вы ушли. Во имя богов, где вы были? Что случилось? Вы собирались спасти человеческую женщину и исчезли больше, чем на две недели. — Волновался, мистер Моргун? Я тронут. Тролль без каких-либо угрызений совести отвесил принцу подзатыльник. Понизив свой и так гортанный голос до низкого рычания, Моргун проворчал: — Принц вы или не принц, дерзости вам я не спущу. Вам не мешало бы помнить, что именно я спас вас и вашу сестру и… — И отомстил за смерть моей матери. Знаю. Ты был мне отцом, братом и другом, когда родная семья предала меня. Я знаю, Моргун. И я искренне благодарен тебе за беспокойство. Возникли… Осложнения. — Осложнения? — Человек, она… Другая. Не похожа на остальных, — видя недоверчивый взгляд Моргуна, Нуада спешно продолжил. — Не смотри на меня так. Она решила позаботиться обо мне, вылечить мои раны. Если бы не ее помощь, я бы мог и погибнуть, — факт того, что он чувствовал необходимость защищать Дилан, какую-то смертную, Моргуну, своему старейшему и самому верному другу, он сообщать не стал. — Чудовища, напавшие на нее, выстрелили в меня свинцом и напали с железом. Она заботилась обо мне. — Мой принц… Она — человек. — Она не похожа на других людей, — настоял принц. — В ней есть честь. Сострадание, — Нуада не знал, откуда идут эти слова, но его честь требовала защитить смертную женщину, которая не единожды рисковала своей жизнью, чтобы спасти его. Он не мог допустить, чтобы Моргун подумал, что она околдовала его. — Она напоминает мне… Иногда напоминает Нуалу. Со всем ее упрямством и желанием всем помочь. Это почти выводит из себя — ты знаешь, как я ненавижу то, что моя сестра всегда старается помочь другим, даже если сама тяжело ранена. Смертная такая же. Она провела почти восемь ночей, вытаскивая из меня остатки железа и свинца, и зашивала мои раны, хотя сама была ужасно ранена и почти падала от усталости. Теперь, пересказывая события Моргуну, он новыми глазами увидел, что сделала Дилан. Она старалась куда больше, чем эльф думал до сих пор. Как в человеке может быть столько сострадания к другому существу? Смертная до сих пор могла удивлять его. — Тогда она друг, Нуада? Этот человек? — Не говори чушь, — заявил эльф, поднимаясь на ноги. Принц пришел только сообщить Моргуну, что он жив. Дело сделано, ему надо вернуться в обитель. Если Дилан попробует уйти, у нее могут возникнуть проблемы с големом, охраняющим место. — Конечно, нет. Но она другая. Я хорошо поступил, спася ее от тех мужчин. — Куда вы? — Я должен вернуться. Она не может просто так выйти из обители, но, если будет думать, что я попал в беду, не сомневаюсь, что попробует пойти мне на выручку. Пока она под моей защитой, я не причиню ей боли. Моя честь требует этого. Тролль вздохнул. — Вы и ваша честь. Вы их так чтите. Иногда меня поражает, что ваш отец не видит, каким почтенным воином вы стали. — Мой отец слеп ко многому, — ответил Нуада, не обращая внимания на внезапно возникшую боль в висках. — Он ищет честь там, где ее нет, и не видит ее под своим носом. Может, я вернусь, — добавил он, меняя тему. — Через несколько недель. Мне надо отвести Дилан в человеческую больницу… — Дилан? — Человека, — быстро поправил он себя. — Я должен отвести человека в больницу. Ее раны залечиваются, пока она в обители, но я не уверен, что случится, когда она ее покинет. В землях эльфов можно быть бессмертным, а что будет в ее мире? Не знаю. Не хочу, чтобы ее раны вернулись, а она была бы далеко от больницы. После я избавлюсь от любых следов ее пребывания. Ты знаешь законы — или то, что мой отец считает ими. — Да, я их хорошо помню. Будьте осторожны, мой принц. Темные губы высокомерно ухмыльнулись. — А когда я таким не был? Моргун смотрел Нуаде вслед. Сердце тролля беспокойно билось. Принц изменился за последние шестнадцать дней. Тролль никогда не слышал, чтобы раньше Нуада выгораживал человека. И он никогда ни с кем не сравнивал свою дорогую сестру. Ни один смертный не оставался жив после встречи с эльфийским принцем (кроме, разве что, детей). А эта человеческая женщина, эта «Дилан», заставила воина признать, что, возможно, не все Дети Грязи так злы, как он считал. — Ваш отец слеп ко многому, Нуада. Но также и вы..
Дилан дрожала под покрывалом. Твердый красный камень врезался ей в бок и плечо, но она не просыпалась. Вместо этого она спала, пойманная между страхом от ночных кошмаров и другим, менее пугающим, ужасом дневных. Сны о боли и крике. Нож, рассекающий ей кожу на лице. Алое платье под звенящим искусственным светом, алое, как женская кровь на холодном бетоне. Ее платье рвется под грубыми руками. Ее бьют. Волки воют. Всегда, всегда звериный голос рычит ей в ухо: «Мы предупреждали тебя, шлюха. Держись подальше от Красных девочек. Мы предупреждали, чтобы ты не пыталась забрать кого-то из нас. Мы предупреждали» — а потом острая, мучительная, жуткая боль, разрывающая ее изнутри, и срывающийся на крик голос. Где-то за всей этой темнотой и держащими ее руками, за стеной крови в глазах и аду между ног, был Нуада. Он спас ее раньше. Он может спасти ее снова. Может..
Эльфийский воин шел быстро. Зуд между лопатками, редкое физическое проявление его неловкости, становился невыносимым — и именно в таком месте, где он не мог почесать. И откуда вдруг такое беспокойство на душе? Нуада не имел ни малейшего представления. Если бы Дилан пыталась выбраться из обители — или кто-то, хоть Нуала, пробовал попасть внутрь, сломить охранные заклинания, — он бы сразу почувствовал это. Но ничего не было. Тем не менее, инстинкты говорили, что опасность все еще преследует его, или, возможно, даже их с Дилан вместе. — Приветствую, Ваше Высочество наследный принц Нуада. Сердечный, дружеский голос окликнул принца в изгнании, и тот остановился, ощущая, как покалывают его нервы, как остры чувства, как напряжены мускулы. Он знал этот голос. Он ненавидел этот голос. — Лорд Имонн, — ответил Нуада, и, хотя тон был достаточно радушен, на лице не было ни единой эмоции, когда он повернулся к другому эльфу. Эльфы Бетморы, Сыны Земли, были бледными, высокими, величественными, с длинными волосами цвета золота или серебра. Род Имонна же был другим. Они были Эльфами Звезды, Сынами Звезд. Их кожа была бела, как и у Нуады, но волосы черны, как полночь, глаза — как блестящая сталь, с узкими зрачками, как у кошек. Говорили, что их род идет от Зари Полуночной, живой Полуночной Звезды. Тем не менее, Имонн предал свою благородную кровь мерзкими мыслями и такими же мерзкими деяниями. Мысли его были объяты черной порчей. Принцу претило даже стоять рядом с ним. Среди тринадцати эльфийских королевств существовали куда более враждебные по отношению к Бетморе, чем Звезда, но лорд Имонн занимал особое место, как в самых пустынных равнинах Аннуна, так и в сердце Нуады. Протягивая руки и показывая, что безоружен (чему эльфийский воин ни на миг не поверил), эльф с полуночными волосами улыбнулся Нуаде с необычайной теплотой и подошел ближе. Более чем умышленно Имонн громко нюхнул воздух. — Чем могу служить? — холодно спросил Нуада. — Ничем, что вы, Ваше Высочество, — беспечно ответил Имонн, засовывая руки в карманы черных вельветовых штанов. Нуада презирал напыщенность Имонна (среди прочего), но воин со звериным взглядом заставил себя сосредоточиться на нежеланном собеседнике, когда тот продолжил: — Я просто подумал, что почуял… Но нет, я, видимо, ошибся. Краткий миг беспокойства уколол его между плеч. — Да? — Да. Понимаете ли, Серебряное Копье, я мог поклясться, что, когда проходил мимо вас, почуял запах… Ну, это не важно. Конечно же, я ошибся. К тому же, — заметил он, когда Нуада изогнул бровь. — Просто невозможно предположить, что к Серебряному Копью может пристать запах человека. Только годы жизни при дворе Бетморы помогли эльфийскому принцу не отдернуться от Имонна. Он понял, что должен был помыться. Тогда бы запах Дилан ушел с него, но из-за своей галантности он не стал тревожить ее и выгонять из ванной. Теперь один из его врагов почуял ее запах на коже. От одной этой мысли эльф хотел вздрогнуть от отвращения, но вместо этого он посмотрел Имонну в глаза. — Да, — сказал Нуада. — Не думаю, что на свете есть хоть одна причина, по которой человек посмеет подойти ко мне так близко, что его запах пристанет к моей одежде. Возможно, вы больны, лорд Имонн. Может, вам стоит навестить целителя. Я же продолжу свой путь. Прощайте. — До свидания, принц Нуада, — сказал Имонн. — Надеюсь снова пообщаться с вами, — и он хлопнул мясистой рукой по спине воина. Принц сжал зубы, почувствовав, как почти сто фунтов силы столкнулись с распухшей, воспаленной плотью вокруг зараженной колотой раны в плече. Нуада через силу ушел, а Имонн насмешливо смотрел ему вслед..
Дилан очнулась, когда скрипнула дверь в ванную комнату. Если бы она с грохотом распахнулась, Дилан стоило бы напасть, схватить ближайший тяжелый предмет и бросить его в любого, кто попытается войти. Но дверь просто тихо открылась, и не было слышно никаких шагов. У Дилан было три версии: это могли быть либо невидимые слуги, либо вернувшийся Нуада, либо другое волшебное создание, подкрадывающееся к ней. Пока дверь медленно и со скрипом открывалась, у Дилан было достаточно времени очнуться от кошмара и привести дыхание в норму. Достаточно времени, чтобы приоткрыть глаза. Когда она заметила золотые волосы и черную ткань, Дилан поднялась. — Нуада! — вспомнив, с кем она говорит, она почтительно добавила: — Эмм… Ваше Высочество. Вы вернулись. Я… Я волновалась. Он приветственно кивнул, не обращая внимание на последнюю фразу. — Мне требуется медицинская помощь. Все облегчение или — смеет ли она говорить это? — радость, возникшие в Дилан при виде Нуады, сменились страхом и раздражением. Он всегда будет ей приказывать? Да, он принц, но все же! Разве он не должен быть величественным? Иногда Нуада вел себя до странного похоже на ее брата-близнеца. Однако сердце Дилан истерично забилось, когда она увидела, что на спине рубаха раненого воина промокла. Он аккуратно стянул ее, и Дилан увидела рану. Плоть вокруг нее была болезненно-бледной, испещренной яркими янтарными порезами по омертвелой зараженной коже на оставшейся части спины Нуады. Сама рана была одутловатой, короста на ней больше походила на тонкую, прозрачную оболочку над колодцем ядовитого желтого гноя и крови. Она видела, что там, где короста была повреждена, гной и кровь текли на кожу Нуады. Дилан выдохнула, изо всех сил борясь с желанием сблевать и избавиться от ощущения того, что смотрит на огромный эльфийский прыщ размером с два ее кулака. — Что. Вы. С ним. Делали? — спросила она, приближаясь к раненому. — Вам повезло, что у вас нет, скажем, гангрены, острого заражения крови, столбняка или чего еще! — человек вытащила Нуаду из ванной в главную комнату, усаживая его на стул и хватая свои инструменты. — Дурак! Принц вы или нет, но надо было давно уже об этом сказать! Может, я и глупая смертная, но сейчас вы другого лекаря себе не найдете. Придурок, — даже не раздумывая, Дилан врезала ему по здоровому плечу. — Придется срезать омертвевшую ткань. Блин, вот почему вам нужно делать то, что я вам говорю… — Пилить меня вздумала, — спросил Нуада, сжимая кулак и желая ударить ее в ответ, — как какая-то гномья женка, или помогать будешь? Гнев кипел в груди Дилан. — Уж простите, Ваше Высочество, иначе с вами никак, — и, когда она резанула по ране серебряным ножом (подарок от девочки-шаманки, которая говорила ей, что врачу надо следить за своей энергией), как по жесткой тушеной говядине, вместо нежного прикосновения. Нуада зашипел от боли. — Ты сделала это нарочно, — несколько очень уничижительных для женского рода слов были готовы сорваться с его языка, но он не захотел из-за человека оскорблять и остальных. — Верно, — ответила она с яростным блеском в глазах, словно бы прочтя его мысли. — Если бы вы меня послушали, такого бы не случилось. А вы все только ухудшили. Вы обо что-то ударились, да? Эльфийский воин было открыл рот, чтобы оправдаться, рассказать о злонамеренном хлопке Имонна, но ничего не ответил. Она глянула на него и пробормотала: — Вам нужно делать так, как я говорю, иначе вы вечно раненый ходить будете. Ну пожалуйста. Я не шучу. Я просто пытаюсь помочь, но у меня ничего не выйдет, если вы будете мешать. Давайте с этого момента я буду проверять ваши раны каждые восемь часов? И каждый раз будем мазать их эхинацеей и прочим. Я бы не хотела отнимать вам руку, да и вы, думаю, не одобрите этого. Пожалуйста, Ваше Высочество. Он мог возразить. Он должен был возразить. Он — наследный принц Нуада, Серебряное Копье, наследник трона Бетморы, сын Балора, однорукого короля эльфов. Он мог бы переспорить ее. Но, когда она начала раскладывать инструменты, он увидел, как слеза стекает по ее щеке. Дилан нужно было причинить ему боль, и эльф знал, что она ненавидит делать это. Сейчас она вновь напомнила его возлюбленную сестру, но лишь чуть-чуть. — Хорошо, — ответил он. — С этого момента… Я буду делать, как ты говоришь. — Спасибо… Мой принц, — пробормотала Дилан, не смотря на него. Тишина. И тут… — Пожалуйста.