Больница Святого Винсента, женский центр.
Принц глянул на Дилан, прикусившую себе губу, чтобы молчать. Ее глаза тонули в темных фиолетовых тенях на ее восковом лице. Белая кожа под черным синяком показывала, что ее скула вновь сломана. Пот катился с ее волос на лоб, боль блестела в глазах, как яркие звезды, холодные и далекие. Жалость мелькнула на лице Нуады, когда он смотрел на нее и чувствовал, как полная железа кровь течет по его рукам и груди из ее ран. Выживет ли она после такого? Или он бросает ее на смерть? Чтобы избежать этой смерти, он оставил Имонна и его угрозы. Вышел на поверхность. Умрет ли она даже несмотря на это? — Спасибо, Ваше Высочество, — прошептала Дилан, сонно моргая. Перед глазами поплыло. Она смотрела, как эльф держит ее, как ребенка, и думала, почему он колеблется. Все, что ему нужно — оставить ее здесь, и их пути больше не пересекутся. Почему он так обеспокоен? — Дилан… — начал он. — Я никому… Не скажу, — пообещала она, вспомнив что-то. Если бы она была менее вымотана, смертная была бы немного раздражена. Неужели она еще не доказала свои намерения принцу? Но потом она вспомнила, что эльфы никогда не доверяли людям и это не было чем-то личным. — Обещаю, Нуада… Клянусь Тьмой, Что Пожирает Все, что превыше боль смерти, я никогда по своей воле не расскажу о тебе, о твоем народе или врагах. Клянусь, что… Буду делать, что всегда… Делала — заботиться о всех волшебных созданиях… Что я встречу. Не беспокойтесь. Эльф снова почти устыдился. Почти. Они оба долго молчали. Внимательно осмотрев лицо Дилан, он сказал лишь: — Лучше тебе сдержать слово. — Прощайте, Ваше Высочество. Прошу… Прошу, берегите себя, — пробормотала смертная, уже теряя сознание. Принц завернул в приемный покой. Он слышал, как человеческие лекари говорят что-то об «аварии на дороге» или вытаскивают оборудование, но он проигнорировал их разговоры и положил кровоточащую избитую женщину на кушетку. Осмотревшись в иссиня-черной ночи, он увидел, как к нему приближаются пара лекарей. Они подойдут меньше, чем за минуту. Они не увидят его, скрытого в темноте — лишь какую-то исчезающую тень. — Прощай, Дилан Майерс, — пробормотал эльфийский принц и растворился во тьме..
В два ночи, спустя почти девяносто дней с момента исчезновения его сестры в середине декабря, в темноте задребезжал телефон Джона Майерса, пробуждая правительственного агента от кошмаров. Он подпрыгнул и вздрогнул. Думая, что это будильник, он упал с кровати и, некоторое время ничего не понимая, включил настольную лампу. Где вообще его телефон? Под кроватью! Ворча сквозь зубы, молодой агент вытащил телефон и умудрился ответить на шестой гудок, прямо перед включением автоответчика. — Джон Майерс. Послышался голос, раздающийся из динамика. Джон пораженно сел. Ему потребовалось несколько раз прочистить горло, прежде чем хрипло спросить: — Вы нашли ее? Она в порядке? — она снова откашлялся. — Да, я сейчас буду. Да. Через двадцать минут. Он повесил трубку с пробирающимся через помехи голосом секретаря в приемной больницы Святого Винсента, быстро нацепил беговые кроссовки и схватил кошелек и ключи со стола перед дверью. Ему было плевать, что на нем сейчас только красные пижамные штаны и майка с Захватчиком Зимом, что волосы растрепались после сна. И что с того? Его сестра волшебным образом очутилась на каталке перед женским центром больницы после почти трехмесячного отсутствия. Пока Джон спешно выбегал из квартиры к парковке, он выхватил из кармана телефон и быстро отзвонился дяде Тэдиасу..
Моргун начал подниматься со своего большого стула, когда услышал звук каблуков по камню, тут же разбудивших его. Вскочив на ноги, тролль уставился в темный коридор, ведущий из покоев наследного принца в подземку. — Это я, друг мой, — прозвучал знакомый голос. Моргун расслабился, когда эльфийский принц подошел к нему, и тут же напрягся, увидев и почуяв человеческую кровь на коже эльфа. — Не бойся, — добавил Нуада. — Я не был в битве. Я избавился от смертной, — видя проявляющийся гнев на лице тролля, принц добавил: — Я отнес ее в ближайшую человеческую больницу. Когда я вывел ее из обители, ее раны вернулись. Полагаю, так и должно было быть. Из-за того, что я нес ее, на мне осталась ее кровь, — Нуада с неподдельной усталостью вздохнул. — Я едва терплю это ощущение. Мне нужно помыться. — Конечно, мой принц, — сказал Моргун, но Нуада не стал ждать, а просто прошел мимо. Принц, что, хромал? И почему его плечи опущены так, словно на них возложили весь мир? Нуада бы принял душ — одно из заклятий, встроенных в его обители, разбросанные по всему нью-йоркскому метро, которое создало множество прекрасных, каскадные водопадов в ванных комнатах, и он мог использовать магию, чтобы изменять в некоторых температуру. Другие были созданы, чтобы имитировать природу. Они были холодны, и в них плавали рыбы. В этом логове был как раз такой. Воин знал, что его болевшие мышцы не оценят холодную воду. Эльфийский принц скользнул в кипящую воду в ванной из черного мрамора. Черные мраморные стены нависали над ним. Потолок был сделан из того же темного камня. Алмазная россыпь освещала все внутри благодаря магии, и казалось, будто крошечные звезды сияют в темной ночи. В кристально чистой воде, над которой горели несколько черных свечей, похожих на маленькие солнца, создавалось впечатление, будто воин плавал среди небес. Выживет ли человек? Нуада не знал. Без исцеляющей магии обители она могла умереть в первую же ночь, даже если бы он старался изо всех сил залечить ее раны. Он не был ни лекарем, ни чародеем. Он был воином и принцем, немного ремесленником. Он понимал магию и мог использовать ее для себя. Он знал немного заживляющих чар и самые азы зашивания ран… Но он не знал, как лечить на других такие ранения, которые получила Дилан. Может, он мог бы послать лекаря к ней в больницу, достаточно умелого и знающего сильные исцеляющие заклятия, работающие даже среди ядовитых металлов и химикатов. Он точно знал такого. Тени Аннуна, о чем я думаю? Спросил он себя, когда понял, куда увели его мысли. Что, во имя богов, со мной происходит? Я собираюсь послать в опасное место одного из моего народа, чтобы помочь человеку? Не просто человеку. Этот человек так страдала, просто потому что пыталась помочь его народу. Верно… Но нет. Нет, она все же человек. В ней не было ничего особенного кроме заботы о волшебном народе. Многие за столетия делали тоже самое, хотя с годами все меньше и меньше. Так что в этом нет ничего нового. Но вся ее забота… И цена, которую она за нее заплатила… Ну, смертные и должны были отплатить ее волшебному народу. После всего, что люди сделали с миром, забрали из него жизнь и красоту, разрушили землю, что на ней никто не может легко жить, они задолжали Светлым намного большее. За все войны, испорченные столетия, убитых мужчин, изнасилованных женщин, умерщвленных детей, отравленную пищу. Человеческая женщина понимала величину своего долга. Понимала и отдавала. Она знала свое место. Может, она смогла бы научить и других этому. Надеюсь, подумал он, удивляясь самому себе, что она переживет эту ночь и все остальные. И что она сможет сдержать клятву, данную мне — защищать его народ. Нам нужны такие защитники… Именно сейчас. А потом он удивил себя, подумав: «Не умри, Дилан. Прошу.».
Дилан провела почти три недели в больнице. Первую ночь она была на краю жизни и смерти — потребовалось два переливания крови — но на следующее утро ее состояние пришло в норму. Врачи предлагали ей исправить ее лицо — на безвозмездной основе, между прочим — но она отказалась. Дилан просто хотела выписаться из больницы, которая навевала старые воспоминания, и как можно быстрее вернуться в свой дом, где можно спрятаться. Благодаря магии обители все ее раны почти зажили. Все выглядело так, словно на нее напали, дали время выздороветь, а потом напали снова. Раз современная медицина не могла это никак объяснить, Дилан решила, что и ей открывать рот не стоит. За девятнадцать дней заточения в женском центре Дилан спала около трех часов в день после первой ужасной половины дня забвения под анестезией. Трех часов было едва достаточно, чтобы перейти в фазу быстрого сна перед тем, как проснуться от адских кошмаров. Ей всегда снились нападавшие, эти волки в человеческой шкуре, восставшие из мертвых, разрубленные и кровоточащие, некоторые до сих пор безголовые. Они всегда пытались добраться до нее, прижать к холодному бетону и снова причинить боль. Джон поил ее Пепси, чтобы она не могла заснуть. Убедился, чтобы в палате всегда горел свет и он мог быть рядом, чтобы успокоить, когда она очнется в холодном поту. Иногда приходили Аня и Джойс, но ненадолго. Она знала, что они заняты своими жизнями и даже не живут в городе. Приходили открытки и цветы с работы, от детей в приходской медицинской школе, от ее пациентов, способных Видеть, от Донован и Пибоди. От Ариэль, ее секретарши. От Кейт, сложного ребенка, чья сестра Кей была подругой Дилан и бывшим боссом. От Пери и Бина, матери и сына-сидов, живущих рядом с ее домом. От Джозефа Пипкина и его группы. Даже от доктора Холлиса из психиатрии, с которым она вместе ходила в школу. Лилии и розы помогали заглушить удушающий запах латекса и дезинфицирующих средств. Прямо как в обители Нуады, думала Дилан и чувствовала спокойствие и печаль. Совершила ли она ошибку, покинув это безопасное место? Стоило ли ей остаться? Остаться там, где она всегда была бы в безопасности, где ничто не могло причинить ей боль? Где был Нуада, готовый ее защитить? Хотелось бы мне с ним увидеться, подумала она. Хоть раз. Я… Я скучаю. Но, конечно же, он ни разу не пришел. Хотя ее сестры приходили. Однажды, проснувшись от кошмара, в котором трупы рвали ее красное сатиновое платье, Дилан увидела Петру. Петру, обычно такую холодную и сдержанную, но сейчас до боли сжимавшую руку сестры. В ее глазах не было места от беспокойства. Самая старшая и младшая сестры обменялись улыбками. Девять детей Майерс редко виделись, но Дилан была рада увидеть рядом «большую сестренку». Возможно, через месяц они будут шипеть друг на друга и цапаться, как кошки, но сейчас это было не важно. Она снова уснула под напевания Петры. Однажды, на одиннадцатый день в стеклянных стенах и белых занавесках, окруженная хромированными ограждениями на койке, она смогла проспать полные десять часов — ее тело страдало от нехватки сна, было опьянено обезболивающими и ее ранами. Ей снилось, как она бежит по Центральному парку от волков, как сердце стучит в груди, как крики застревают в горле, как шипы режут ей руки и ножи… И как ее спасает огромный белый лев с обрамленными порохом золотыми глазами. После этого ей удавалось поспать пять или шесть часов вместо трех. Иногда ей снился лев, а иногда огромная серебряная гончая с бронзовыми глазами, которая шла рядом с ней и скалилась на демонов из кошмаров. Но после этого она всегда просыпалась уставшей. Также она получила букет радужных роз, завернутых в скомканную, липкую розовую фольгу. Дешевых, тех, что продают в ларьках ко дню матери. Ну, сейчас, похоже, конец февраля — возможно, остатки с дня Святого Валентина. К букету была приложена открытка с блестящей розовой надписью «поправляйся», вся разрисованная сердечками. На другой стороне от руки было нацарапано «мы решили твою проблему». Дилан знала, от кого это — от Тито, ее бывшего пациента и лидера Rojos, что означало, что нападение на нее не было приказом. Значит, ей не стоило бояться повторного. От этого было нисколько не лучше..
Лейтенант Шарлотта Пибоди пришла к ней в тот же день, когда принесли цветы от Тито. Служащая нью-йоркской полиции взяла стул, села рядом с койкой Дилан и положила локти на колени. Лунная синь встретилась с осенними листьями. Пибоди не говорила. Просто ждала. — Я не могу рассказать тебе, что случилось, Чарли, — пробормотала Дилан. — Почему нет? Если это дело рук Тито, милаш, ты… — Это не он, — вмешалась психиатр, глядя на буйство радужных роз. — Я думала, что это он, но это не так. Это было несанкционированно, и он позаботился обо всем. Ты знаешь, как Тито и другие лидеры относятся ко мне и тем, с кем я работаю. Тито не стал бы так делать. — Тогда кто? Дилан легла на свои волосы, думая о том, сколько же она их уже не расчесывала, вместо того, что сейчас сказать самой давней подруге. Она была молода — двадцать один год, доучивалась на последнем курсе — когда ее взяли на полевые испытания и поставили в пару с молодым сотрудником полиции и ее старшим напарником, чтобы обучить обеих женщин, как работать с детьми на улицах. Одна ужасная, кошмарная ночь боли и горя от того, что они не успели спасти ребенка, подарила им взаимное уважение, переросшее в длительную дружбу. Теперь эту дружбу пришла пора проверить. — Члены Rojos, — сказала она. — Посланные не Тито. Потому что я взяла Лизу на попечение, и она решила не присоединяться к ним. Кому-то это не понравилось и он подговорил Красных напасть на меня. Они… — мертвы, хотела она сказать, но остановилась. Пибоди была копом. Как объяснить ей все, не разрушая доверия? — Ты веришь мне, Шарлотта? Психиатр никогда не называла лейтенанта «Шарлоттой», если только все не было очень серьезно. Без колебаний, помня о восьми годах дружбы и пережитом вместе, Пибоди сказала: — Конечно. — Тогда… — она сглотнула. Попыталась забыть о криках и звуках умирающих ублюдков под яростью голема. Эльфийская справедливость. Она хорошо ее знала. Но она вспомнила о золотых звериных глазах и пении эльфийского серебра, когда Нуада тренировался. — Поверь, что все, кого стоило наказать… Все, кто виновен в этом… Получили по заслугам. Не могу сказать, как. Прости, Чарли, не могу. Но никому это не навредило. Те мужчины больше никому ничего не сделают. Это я могу гарантировать. — Где ты была последние три месяца? — Не могу сказать. — Дилан… Синие глаза сверкнули, когда она попыталась сесть и заглянуть подруге в глаза. — Чарли, я не могу сказать. И я не скажу. Хорошо? Я была в безопасности с тем, кто защищал меня и кто отвез меня в больницу, когда я снова поранилась. Это все, что я могу сказать. Прошу, не дави на меня. Я не могу сказать больше этого. Прошу, Чарли. Пожалуйста. После долгого, долгого молчания, Пибоди взяла Дилан за руку и мягко сжала. — Помнишь ту ночь, когда ты привела меня поговорить с девочкой. Бродяжка с радужными волосами, помнишь? Сторми, думаю, так ее звали. Два года назад. Она убила человека. Пристрелила его. Ужас и печаль узлом завязали Дилан желудок. К чему ведет Пибоди? — Помню. — Она сделала это из самозащиты, помнишь? Потому что, когда ты спросила ее, почему она застрелила того парня, она вытащила фото мальчика, того, кого они нашли на месте преступления, прячущегося под кроватью в ее квартире. Он был на четыре года младше. Она посмотрела нам обеим в глаза и сказала: «Мне нужно кого-то защищать.» Помнишь? Мне тоже нужно кого-то защищать, подумала Дилан. Внимательные топазовые глаза и гордость принца, честь воина и ворчливую упрямость мужчины. Клятвы, данные на каталке перед женским центром больницы Святого Винсента. Мне нужно защищать Нуаду. Я обещала ему. — Я помню. Звездное небо поймало рыжевато-коричневую осень. Они обе помнили. Они обе понимали, что иногда надо следовать закону… А иногда — своим чувствам. И Пибоди помнила, что Дилан понимала, что стоит доверять не только друг другу, но и самим себе. Поэтому лейтенант просто пожала руку подруге и ушла писать отчет..
Они отпустили ее, выдав визитки очень хорошего травматолога и пятизвездочной клиники пластической хирургии. Как только брат помог ей сесть в машину, она порвала обе карточки и выбросила их в пластиковый мешок для мусора, который он держал в бардачке. — Тебе и не нужна эта пластическая операция, — пробормотал Джон, въезжая в неторопливое городское движение. — Ты никогда не выглядела более прекрасно. — Заставляет задуматься, как же я выглядела для тебя раньше, — сухо ответила Дилан, смотря из окна машины на город. Как же много в нем жестокости. Она знала это, знала, что монстры — как люди, так и волшебные создания — ходили по этим одиноким, но никогда не пустующим улицам. Эти монстры умудрились опять поймать ее в свою хватку. Ей повезло, что она спаслась. Если они еще хоть раз поймают ее… Сможет ли она выбраться? Придет ли опять эльфийский принц ей на выручку? — Мне всегда казалось, что я счастливчик, раз самая симпатичная из моих восьми сестер — моя близняшка, — самоуничижительно сказал Джон. — Это всегда благоприятно действовало на мою самооценку. Ты собираешься встретиться с консультантом из «LDS Family Services», верно? Она кивнула, отстранено коснулась одного из шрамов, так сильно изменивших черты ее лица. — Да, это лучше всего. Я пойду на прием в ближайшие пару недель. — Собираешься вернуться к работе? Я думал, ты месяц или два… Ну, все равно это слишком скоро, — добавил он, глядя на нее. Правительственный агент не мог ничего прочесть по ее лицу и не чувствовал ничего из их с близняшкой связи. Она не была ничем примечательным — иногда он просто понимал, что с ней творится. Однажды ее избил школьный хулиган, и шестилетний Джон знал, что что-то не так, хотя учителя твердили, что она просто пошла в туалет и скоро вернется. Но сейчас… — Я собираюсь начать работать через три дня, — ответила она, хотя от этой мысли пришла в ужас. Заметив его взгляд, она добавила: — Завтра суббота. Это будет понедельник. — Да, да, — но полуулыбка в уголке ее рта все же немного ослабила его беспокойство..
Дилан чувствовала себя в безопасности в церкви — более или менее — из-за прихожан, успокаивающего бальзама музыки и потому что она работала с маленькими детьми с самого раннего утра. Никто не мог приблизиться к ней и ранить в здании церкви. Она даже смогла расслабиться и посетить мирских друзей. Но вне церкви безопасность была непостоянной. Она не могла избавиться от мыслей о приеме у терапевта. Каждый раз страх наполнял ее до остатка и заставлял бежать в комнату, где можно спрятаться под одеяло и дрожать, глотая слезы. Она всегда пыталась вспомнить то ощущение защищенности из подземной обители. Оно никогда не возвращалось. В конце концов Джон звал ее. Хоть терапевтом в «LDS Family Services» был мужчина, что должно было пугать ее, но, как только она вошла туда, то почувствовала себя почти в безопасности. Может, потому что она знала этого мужчину — он ходил в ее церковь. Она присматривала за его детьми. Но всегда было это «почти». Работать же было легко, потому что снаружи ее офиса всегда дежурило три охранника. Школы она посещала с двумя — дородной женщиной Наташей, всем телом похожей на футболиста, и бывшей женщиной-боксером Карен. Третья, молодая израильтянка Зива, тренировалась по системе Крав Мага. Ее личная секретарша, Ариэль, посещала занятия кикбоксеров: еще один экстренный помощник. Прошло несколько месяцев, и смертная попыталась собрать кусочки своей жизни вместе — начала ходить на женскую самозащиту и даже вновь начала участвовать в средневековых ярмарках, которые часто устраивали в Центральном парке — все возвращалось в привычное русло. Она проводила больше времени с друзьями и работала с детьми, которые Видели. Присматривала за Пери и Кей. Несколько раз навестила Рене, свою наделенную даром Видеть (а также самую любимую) двоюродную сестру. Учила гимны на пианино и, когда у нее было время для себя, просто позволяла пальцам бежать по клавишам и выплескивать все эмоции. Она не слишком хорошо разбиралась в музыке и не могла нажать больше одой ноты за раз, но эта бессвязная музыка помогала немного справится со страхом. В свободное время она занималась садом, иногда обращаясь к феям из ночного плавучего рынка по дружбе или из необходимости. Еженедельно у нее была психическая терапия, что также выматывало. Дважды в неделю доктор проверял ее правую коленку, которая неправильно срослась и вызвала осложнения. Уколы Кортизона каждые пару недель помогали, особенно когда портилась погода, как и Викодина, который выписал доктор, хотя она отказывалась пить всю дозу. Одной таблетки было достаточно, чтобы заглушить боль; от большего ее кривило и заставляло нервничать. Вместе с лекарствами Дилан заручилась помощью юного лекаря Нарасимхи с ночного рынка. Раз колено никогда полностью не заживет, приемы у лекаря, Лакшми, помогут избавиться от боли и мучений. Страх всегда тенью преследовал Дилан… Но с тем, что она научилась в терапии, помогало ей хоть немного понять его. Вера помогла ей в прошлом сохранить разум. Вера, Бог и ее брат-близнец. Это же поможет и сейчас. И она всегда помнила о Нуаде, грезила о мире его обители и сдерживала данную ему клятву..
Однажды она увидела его. Или ей так показалось. На ярмарке в летнюю ночь с Джойс и другой мирской подругой — Аней. Мир погружался в сумерки, и она вспомнила почти синюю кожу Нуады в искусственном свете подземных тоннелей. Последние лучи заходящего солнца напомнили ей о яростном золоте его глаз. А после странное тепло образовалось в груди. Она что-то почувствовала загривком и оглянулась. Бледная кожа. Глаза цвета расплавленного золота в темноте. Волосы, похожие на лунный свет. Закрученный серебристый туман скрывал его от человеческих глаз, но не от ее способности Видеть. Узнавание резко ударило в грудь, и она вздохнула. Постоянно гложущий ее страх, никогда, даже во сне не выпускающий из своей хватки, внезапно испарился. Он был здесь. Наследный принц Нуада Серебряное Копье. Эльф, спасший ей жизнь столько раз. Она хотела отделится от людей, блуждающих по ярмарке, проскользнуть между деревьев и бежать к нему. Поговорить с ним, спросить, что он делает в такой близости от смертных, убедиться, что он заботится о себе. Своими глазами убедиться, есть ли усталость в его звериных глазах. Все же прошло уже больше четырех месяцев с их расставания. — Дилан! Пошли! Ты должна это увидеть! Пораженная, она глянула через плечо на Аню и Джойс, машущих ей руками. Поняв, что она упустила Нуаду из вида — а ему требовалась лишь секунда, чтобы полностью исчезнуть, испуганно подумала Дилан — она обернулась к деревьям. Ничего. Ушел. Нет больше янтарных глаз, видевших бесчисленные столетия. Ни черного рта, ни оружия, похожего на осязаемую тьму. Только деревья. — Чтоб тебя, Аня, будешь мне должна за это, — пробормотала она, пытаясь игнорировать чувство разочарования и тоски, скребущееся в груди. Вместо этого она вернулась к подругам и пошла на ярмарку. Но несмотря на то, что больше он ей на глаза не попадался — даже несмотря на ее благословенную способность Видеть, благодаря которой можно было бы найти Нуаду в тумане, если бы эльфийский принц пожелал этого — Дилан не могла избавиться от чувства, что кто-то за ней наблюдает. Изучает. Необычное чувство, которое почему-то совсем не пугало. Напротив, то странное ощущение защищенности, которое она почувствовала, когда узнала принца, не покидало ее весь остаток вечера..
Нью-Йорк в позднем июне был не настолько темен, как бы хотелось эльфийскому принцу. Где раньше лишь тысячи небесных алмазов мягко освещали путь, теперь был огонь уличных фонарей. Свет фар разрезал полуночную тьму. Билборды и вывески всех видов и цветов неоновых и электрических ламп убирали темноту, которой так боялись люди. Темная ненависть закралась в сердце Нуады, когда рядом с ним проехал грузовик, ослепив его своим ядовитым светом. Вот что человечество делало со всем, к чему прикасалось — портило, убирало естественную красоту. Нуада зашел в переулок, полный грязи и мусора, и осмотрелся. Только крысы, тараканы и бродячие кошки смели показаться ему на глаза. С нежностью, которую он никогда не показывал жестоким смертным, воин опустился и почесал за ухом котенку. Зверек потерся о его сапог и заурчал. Что эльфийский принц делает здесь, над землей, в городе, полном грязных, жалких людей и их машин? Даже гладя мурлыкающего котенка, Нуада задавал себе этот вопрос. У него была какая-то цель; конечно же, была. Было бы глупо отправиться к врагам без плана — но стоил ли он того? Вздохнув, Нуада скользнул в приветливо распахивающие перед ним свои объятья тени, прислушиваясь и приглядываясь, выискивая любую возможную опасность. Отказываясь обсуждать сам с собой свое решение, эльф все шел к краю города, где все до горизонта заполоняли деревья в парке. Сюда люди прогоняли природу из своих так называемых цивилизаций и сюда, в место посреди маленьких зеленых оазисов, он направлялся. Когда он наконец дошел, он вновь вздохнул. Это смехотворно, подумал он. Я пришел не увидеться с ней. Чего мне колебаться? Я хочу только убедиться, что она не нарушила клятву. Маленький, старомодный дом выглядел довольно причудливым. Резные каменные блоки, побеленные деревянные и керамические черепицы составляли стены и крышу. Весенний плющ, вьющиеся розы всех цветов, бледно-фиолетовые глицинии и белая жимолость, тяжелая от ягод, вились вверх по стенам, цепляясь, как маленькие дети за юбку матери. Молодые фруктовые деревья и их более старшие товарищи стояли на страже у ворот сада и вдоль забора. Сладкие фрукты, ароматные цветы и пряные травы буйно и счастливо росли по темной, плодородной почве сада. Как только эльф прошел немного дальше белого дерева и каменных ворот, сладкий аромат окружил его, заглушая запах нефти, стали и боль от мерзкого человеческого города. У входной двери — толстой плиты из гранита на бронзовых петлях с медной ручкой — на каменном пороге стояла серебряная чаша, наполненная сливочным молоком. Рядом с ней на керамической тарелке лежала буханка свежего хлеба, коричневого, запеченного с орехами и сухофруктами. Городские голуби и даже бродячие кошки успели ими полакомиться, но и другие смогли попасть на пир. Общаясь друг с другом на своем щебечущем языке, несколько молодых писки и бездомных брауни зачерпнули крошечные горсти молока и осторожно потягивали его, не давая даже мельчайшей капли протечь сквозь пальцы. Какой человек станет оставлять подарки волшебному народу в такой день и в такие годы? И ведь в настоящем серебре и фарфоре, чтобы ни свинец, ни железо, ни ядовитый пластик, которыми полнятся человеческие города, не причинили им вреда? Кто-то вроде брауни или писки даже от одного прикосновения к ним могут обжечься или тяжело заболеть. Другие, более сильные фейри, могут выдержать их, но будут чувствовать себя неуютно. Многие просто решили избегать их. Только редкие призраки и эльфы королевских кровей останутся невредимыми от железа и свинца. Под его ногами двое писки — Изольд и Килох — бросились вперед и заглянули в большое открытое окно рядом с входной дверью. Дрожь пробежалась по спине Килоха, и Нуада понял, что что-то не так. Приблизившись к ним, все его сомнения и раздражение исчезли, как утренний туман, когда он увидел, как за незавешанным стеклом ланнан-ши демоном нависала над Дилан и сжимала крохотного кровоточащего зверя в своих руках. Внутри принца началась борьба. Ланнан-ши напала на смертную, и что он должен был делать? Он задумался, но уже знал ответ: ничего. Люди были врагами всех волшебных существ. Ланнан-ши, девы-соблазнительницы, нагие, пышногрудые, с длинными волосами цвета спелого каштана, но обладающие когтями, острыми и изогнутыми, как серпы, были ревнивы и легко выводимы из себя. Кем-то вроде Дилан, знавшей не все о Побел Веан. Она могла легко разозлить кого-то из его народа своим бездействием, вызванным простым желанием разобраться, что к чему. Конечно, человек виноват. Но Дилан… Но она… Смертная не единожды чуть ли не отдала свою жизнь ради него, теперь в шаге от жестокой смерти. Этот человек штопала его раны, когда сама кровоточила, забывала о собственной боли, чтобы помочь ему. Она терпела его гнев, чтобы вывести инфекцию от свинцовой и железной болезни, несмотря на его жестокое к ней обращение и холодность. Она даже вычистила его обитель, стирая вонь насыщенной железом крови с каменного пола. В детстве Дилан спасла кого-то из его народа, делая то, что некоторые взрослые, значительно старше и сильнее, не решились бы. Эту человеческую женщину заперли и пытали по приказу ее собственной плоти и крови за ее веру и защиту фей. Заслуживала ли она гнева ланнан-ши? Впервые в жизни принц Нуада, сын короля Балора, не мог решить, что делать. Если он позволит, чтобы эта фейри убила человека, это будет правильно. Но только не для нее. Не для Дилан с сердцем Старого Мира, без ужасных грехов детей Адама. Однако напасть на волшебное создание, чтобы спасти смертную, было неправильно. Это шло вразрез со всем, во что Нуада верил. Люди были врагами фей. Но позволить Дилан умереть, когда он мог ее спасти, после всего, что случилось… Его честь требовала помешать. Принц без чести не может стать уважаемым правителем своим людям, а не уважаемый правитель — позор своего царства. Слова Дилан всплыли из закромов его памяти. Принц Бетморы сжал зубы и удержал кулак, чтобы не схватить копье. Он был Сыном Земли и наследником трона. Если он применит силу, он сможет без приглашения переступить этот порог и спасти Дилан от гневающегося существа, пытающегося убить ее. Потом ланнан-ши прекратит свои глупые действия, и он все разрешит. Прорычав «oscailte», он выбил дверь, и маленькая каменная плита стукнулась о стену, напугав обитателей дома. Крохотный, кровоточащий зверь жалко мяукал. Взгляд смертной наполнился слабой надеждой… И почти сразу же — страхом. Что до ланнан-ши… С громким криком мстительная фейри бросилась на Нуаду, целясь когтями ему в глаза. — Принц Нуада! Он был прежде всего воином и на него напали. Ничто не могло изменить его природу. И потому, когда ланнан-ши ринулась на сына однорукого короля эльфов, Нуада не стал раздумывать, что делать. Он просто отреагировал. В мгновение ока его бледная рука вцепилась в темную рукоять копья. Он вынул его из ножен на спине и обнажил сияющее, как яркая звезда, лезвие. Взмахнув оружием над головой, он, увернувшись, опустил кончик копья и разрезал плечо фейри. Она споткнулась и замерла. Обернувшись, она распахнутыми глазами цвета морской волны оглядела комнату, выискивая эльфа, известного как Серебряное Копье. Когда ланнан-ши заметила настороженную, напряженную фигуру Нуады, она снова бросилась к нему. — Стой! — голос Дилан дрожал от страха. Нуада услышал его и слегка обернулся к испуганной смертной. Человек кричала яростной ланнан-ши. — Он — принц Бетморы! Стой! Не рань его! — Заткнись, мразь! Я знала, что мой лорд был прав! Этот… Этот подонок предал обитателей сумерек. Его кровь моя! — фейри завизжала на «моя» и бросилась, как шипящая дикая кошка на эльфийского принца. Увернувшись, он обнажил копье и прошелся по задней части бедра существа, разрезая ей подколенное сухожилие. Она упала, рыдая. Перекатившись, она попыталась хотя бы приподняться. В тот же момент сапог Нуады надавил ей прямо промеж грудей, прижимая к полу; кончик копья целился ей в горло. Изольд и Килох задребезжали на разъяренную фейри на полу. Ланнан-ши взвизгнула и зашипела на Нуаду, но он проигнорировал это и обернулся к Дилан. Когда он увидел камень в ее поднятом кулаке, он не смог сдержать ни ухмылку, ни изогнутую бровь. Если бы люди были бы так же быстры, как эльфы, смертная смогла бы размозжить голову фейри прежде, чем Нуада что-либо сделал. Нуада кивнул Дилан, и та бросила камень, подхватив кровоточащего зверя — эльф увидел, что это был маленький мяукающий котенок; судя то тому, что его глаза едва открылись, ему была неделя или две. — Ты ранена? — спросил Нуада. Человек мягко ответила: — Ничего, что не залечится через пару дней. И Бат в порядке. Он потерял пару когтей, когда напал на… Нее, — Дилан кивком указала на фейри. — Поэтому он немного кровоточит. Но все отрастет. Он юн и здоров. Вы ранены, Ваше Высочество? — ее глаза осмотрели его с ног до головы, выискивая раны, которые он мог прятать от нее, но ничего не нашли. — Я в порядке. А теперь, — прорычал наследный принц Нуада Серебряное Копье, глядя на ланнан-ши. Он ожидал, что смертная обязательно решит его осмотреть, поэтому решил, что для его же блага остаться невредимым, чтобы она не стала его пилить. — Ты, мерзавка. Почему ты напала на меня? Эта смертная дважды назвала меня. Ты также знала, кто я такой. Почему ты напала? Ланнан-ши сделала все возможное, чтобы плюнуть ему на сапог. Потом она от души харкнула и выплюнула густой комок соплей на вычищенный деревянный пол. — Как… Что… Ухх! — протрещала Дилан. — Ну и зачем это было делать? Теперь придется мыть… Что с тобой не так? — Принц Нуада предал Бетмору и все Полуночные Королевства, — прорычала эльфу фейри. — Я хотела убить тебя и существо, с которым ты предал свой род. Как смел ты лечь со смертной в одну постель? Это все равно что сношаться с животным! Долгий, напряженный момент эльфийский воин думал, что он будет чувствовать, воткнув копье в живот ланнан-ши и прибить ее к полу, как насекомое, спокойно наблюдая, как она умирает. Он, Серебряное Копье, переспал с человеком? Отвратительно. Золотые глаза налились кровью от ярости, направленной в лицо фейри. Ланнан-ши увидела ненависть, переполняющую сердце Нуады, линии тьмы и смерти на его белом лице. Черные губы сжались, и фейри поняла, что принц сдерживает себя, чтобы не выплеснуть проклятия на нее. Страх сжал ее желудок. Он убьет ее, если она продолжит. — Кто распространяет подобные слухи? — спросил принц Бетморы. Дилан вздрогнула и покрепче прижала к себе черного котенка. Она лишь единожды слышала, чтобы Нуада говорил таким тоном — с теми, кто напал и изнасиловал ее. И все те мужчины мертвы. — Это тайна, которую я унесу в могилу, — выпалила ланнан-ши. — Отлично, — прорычал Серебряное Копье и поднял копье, чтобы вонзить его в фейри. Он уже опустил его, когда… — Нуада, нет, прошу! Прошу! Принц напрягся, копье зависло на расстоянии толщины волоса от горла ланнан-ши. Зарычав, Нуада отвел взгляд — темный от ненависти и алый от ярости — и посмотрел на смертную, стоящую с котенком в одной руке и с камнем в другой. Как она смеет? Как она смеет пытаться мешать ему восстанавливать справедливость? Защищать его честь? Ярость текла по его венам, ядом распространяясь по всему телу. Он так сильно сжал копье, что костяшки его пальцев побелели до цвета костей. Он научит ее. Он покажет этой смертной, что ни один человек не смеет командовать Нуадой Серебряное Копье… — Прошу… — прошептала смертная, умоляюще глядя на него. — Не убивай ее. Ты не можешь. — Я могу, — прорычал Нуада сквозь сжатые зубы. — Могу и убью. А если встанешь на пути, то и ты умрешь. — Ладно, — сказала Дилан, положила котенка на пол, бросила камень и встала так близко к эльфийскому воину, чтобы загородить все еще лежащую ланнан-ши. Все инстинкты умоляли ее бежать, но она не могла. Это было неправильно. Она чувствовала это глубоко внутри. Если они так сделают, это вернется к ним сторицей. Поэтому, несмотря на страх, она заставляла себя выступить против принца. — Тогда убей меня. Но это не изменит того, что убивать неправильно, Ваше Высочество. — Она пыталась убить тебя! Ты с ума сошла? — Может быть, — смертная скрестила руки на груди. Внутри ей хотелось убежать в комнату, закрыться и спрятаться, но… Но… — Но разве ее не должны судить за преступление вместо того, чтобы… Просто убить? — Это будет не убийство, Дилан. Это будет самозащита. Ты — человек. В глазах волшебного народа она не сделала ничего плохого. На самом деле, защищая тебя, я совершил преступление — сразился с эльфом, чтобы защитить смертную без доказательств, что фейри не права. Они могут вытащить меня из изгнания, чтобы наказать, а, может, и казнить. Ты осудишь меня за это? Смертная долго смотрела в глаза эльфийскому принцу. В этот момент что-то решилось. Нуада единожды кивнул, и Дилан обернулась к ланнан-ши, все еще прижимаемой к полу сапогом Нуады. — Делай выбор, — сказала Дилан. Ее тошнило. Что сделает это создание? Если она выберет неправильно… А что правильно? — Либо вернешься к хозяину с провалом, но поклянешься на Тьме, что не упомянешь о принце, либо умрешь от его руки. Фейри уставилась на смертную, пораженная и немного растерянная. Это та женщина, с которой, если верить словам хозяина, спутался наследный принц. И эта женщина дала ей выбор — умереть жестокой и ужасной смертью или легкой, хотя не знала об этом. Ненависть и смущение овладели сердцем ланнан-ши. Но отвращение превысило все. Ланнан-ши сделала свой выбор. Дилан закрыла глаза, пока фейри не ушла, и все, что осталось — принц Нуада, наблюдающий за ней.