.
Дилан пыталась бежать по метро, и страх обращал ее пот и дыхание в лед. Ужас узлом вязал ее живот. Она забыла трость, как она могла оставить дома трость? На каждом шаге в ногу врезалась добрая сотня иголок. Ребенок в ее руках сжался — возможно, пытался отвернуться от нее, пахнущей железом из-под кожи. Бедняжка, подумала Дилан, но останавливаться и успокаивать его не стала — не могла позволить себе потратить на это время. Если залитый кровью эльф увидел ее, то ей нельзя останавливаться, пока не найдет Нуаду. Но смертной пришлось остановиться, когда она добежала до места, темного от старой крови. Образы, ощущения и эмоции сдавили Дилан мощными руками, и на миг, показавшийся вечностью, она почувствовала вес чужого тела, прижимающего ее к полу, что-то рвущееся внутри, кровь, текущую по горлу, удушающую ее… — Нет! — крикнула она, тряся головой. Ребенок вскрикнул и начал плакать. Дилан запаниковала, но подавила это в себе; она отвела взгляд от пятен крови и покачала дитя. — Тише, — прошептала она в маленькое острое ушко. — Все хорошо. Тише. Нуада, отчаянно подумала она. Нуада, где же ты? Отец Небесный, мне нужно найти его! Она обернулась, и сердце забилось сильнее. Страх ядом растекся по ее крови, а по спине прошелся мерзкий холодок. Не понимая, зачем, Дилан решила, что ей нужно спрятаться. Прямо сейчас. Помолившись про себя, она слезла на рельсы, чуть ли не заходясь в истерике. Куда идти? Преследователь пока ее не видит, но, стоит ему чуть нагнуться, как все будет кончено. Слеза потекла по ее щеке, когда она подумала, что это чудовище сделает, если найдет ее. Что оно такое? Почему она нужна ему? Может, это… Тот самый эльф? Там было столько крови и удушающего запаха смерти, что она чуть не задохнулась, но все равно увидела темноволосого эльфа, вонзившего клинок в беременную женщину. Осмыслив все, она поняла, что это был не Нуада. Спасибо Боже, что не Нуада. Но герб на груди эльфа, эти три звезды вокруг солнца, залитые кровью, запал ей в память. Раз он мог так открыто его носить, значит, у него была власть и, возможно, даже место при дворе. С этим осознанием пришло и сильнейшее желание увидеть Нуаду, проникнуть в его обитель вместе с хнычущим ребенком и остаться там, пока он не скажет, что делать. Она еще ни разу не сталкивалась с эльфами, убивающими людей ради удовольствия — а это было именно так, потому что до того, как убить женщину… Он вонзил ей нож в живот… Ребенок заплакал, сжал кулаки и начал бить по ней, и Дилан поборола желание закрыть ему рот. А если она навредит ему? Но ведь ему надо замолкнуть, иначе чудовище найдет их и разорвет на части… И тогда все будет кончено. Отец Небесный, спаси меня, отчаянно взмолилась она, сдерживая слезы. У меня никогда не было детей, я не знаю, что делать! Я всего лишь пару месяцев проработала в детской комнате и… Детская комната. Как она там успокаивала детей? Чтобы они слушали, чтобы обращали на нее внимание? Музыкой. Хотя она не всегда попадала в ноты, дети успокаивались и иногда даже подпевали, потому что их матери пели те же песни. — Божие дитя, — тихо запела Дилан. Ребенок продолжал хныкать. — Бог в мир меня послал; родителей возлюбленных и дом земной мне дал… Нуада, подумала она, где ты? Как мне тебя найти? Помоги мне. Пока она бежала по туннелям, паника заставляла ее сердце биться все сильнее. Отец Небесный, прошу, помоги мне найти его. А где-то наверху, совсем недалеко, что-то охотилось за ней..
— Ваше Высочество! Ваше Высочество! Нуада оторвал взгляд от книги и посмотрел на брауни, выбежавшую в центр его нынешнего места обитания; страх исходил от маленького создания, как тепло от огня. Высокий голосок брауни дрожал от слез. Она упала на каменный пол в ноги принцу и отчаянно всхлипнула, дрожа от увиденной жестокости. Нуада нахмурился, отложил книгу на маленький деревянный стол, нагнулся и осторожно поднял завывающую брауни. Моргун что-то проворчал про «писклю» и «кошачий концерт», но принц не обратил на него внимания. Он прижал фейри к груди и говорил ей что-то успокаивающее, пока ее всхлипы не прекратились. Когда она затихла, Нуада сказал: — А теперь, mo bheag amháin, моя маленькая, ты в безопасности. Что случилось? Чего ты так испугалась? Я клянусь, что, пока ты в этой обители, тебя никто не тронет. — Человек, — выдавила брауни. — От нее несет смертью и жестокостью. Кровь течет по ее коже и остается на ее следах — смертная и зеленого человека. Она несет по туннелям дитя полурослика. Она убегает с ребенком. Ярость вскипела в груди Нуады. Мерзкая смертная, кем бы она ни была, убила древесного фейри и забрала его дитя? Эльф схватился за копье прежде, чем брауни успела заметить гнев и ненависть, заставившие потемнеть обычно бледно-желтые глаза принца. Нуада осторожно поставил фейри на стол. — Где человек? Брауни рассказала. Нуада поднялся на ноги и положил копье на плечо. Воин прошел к выходу из обители, и гнев пылал в каждой черте его тела. Перед тем, как покинуть свой дом и выйти в мир людей, в туннели метро и лабиринты асфальта, он обернулся. — Позаботься о нашем маленьком друге, мистер Моргун. Проследи, чтобы ее накормили и дали попить. Я скоро вернусь. Как только принц выбежал в туннели, Моргун вздохнул. Придется набрать принцу ванну, иначе он тут все кровью заляпает, когда вернется..
Оно было близко. Чудовище приближалось. Дилан теперь сильно хромала, и каждый шаг приносил невыносимую боль. Колено распухло, и кровь стекала на холодный асфальт, как только она опускала стопу, хотя смертная и не знала об этом. Если бы не ребенок, она бы просто сдалась и упала, позволив чудовищу растерзать ее. Но сейчас… «За твое смертное отродье», прошипел эльф, разрубая высокого мужчину, кричавшего беременной женщине бежать. Кровь разлилась в темноте, сверкая в лунном свете, и эльф прорычал: «За твоих мерзких полукровок». Не думай об этом, приказала себе Дилан. Не думай об этом. Ей потребовалось много сил, чтобы бежать дальше. Руки болели — она не привыкла так долго нести в них что-то тяжелое. Ноги ныли — она выбежала из дома, как дура, даже не взяв с собой перцовый баллончик или хотя бы туфли, просто среагировав на крики. Наверно, у нее сейчас кровь идет, но ей надо было превозмочь себя. Нуада видел, как она хромает и чуть ли не падает, как прикусывает губу, чтобы не закричать от боли, как слезы текут по крови на ее лице, но она не выпускала из рук ребенка, даже когда упала. Она оцарапала руку, и еще больше крови разлилось по ее коже и льняной рубашке. Эльфийский принц понял, что это была как раз та, что он давал ей в обители, чтобы было в чем спать. И на свободной белое рубахе, и на бледно-синей юбке виднелись пятна крови — даже на лице ребенка они были, но сам он был в порядке. Гнев поутих, и теперь принц просто размышлял. Дилан наконец-то показала свою истинную натуру? Оказалась той, какой он всегда себе представлял? Надо выйти к ней и потребовать правды. Когда эльф показался перед Дилан, она едва не вскрикнула. Только что она видела длинные черные волосы, серебристые кошачьи глаза, бледную, болезненную кожу, когда клинок вонзался в плоть… И тут возникли знакомые золотые глаза. Дилан осмотрела длинные бледно-золотистые волосы, тонкий шрам, пересекающий нос и щеки, черные губы и серебряное копье. Страх ее исчез, и, не думая, она обняла свободной рукой Нуаду, зарываясь окровавленным лицом ему в грудь и начиная рыдать от счастья. Нуада был так поражен ее объятием — человек! Его трогает человек! Обнимает его! — что поначалу не расслышал слов. Существовало только ее дрожащее тело, тепло ее слез, дуга ее руки вокруг его тела. Он чувствовал ее человечность, кровь на ее коже и вонь женского страха. Кроме этого от нее исходил аромат лилий и роз. Духи? Нет, шампунь. И тут он услышал, о чем она говорит. — Я так испугалась, там было столько крови, я не знала, что делать, не знала, куда идти, он собирался убить ребенка, он убил их, о, Нуада, он убил их, а я не остановила его, я так испугалась, я думала, он убьет нас обоих, я пыталась найти его, но не знала, где ты можешь быть, и что-то шло за нами… Его сердце бешено билось, руки дрожали, глаза широко распахнулись; он схватил Дилан за плечи и отстранил ее от себя. Ее темные кудри, скользнувшие по его пальцам, показались теплым шелком. Он подавил в себе дрожь. Человек обнимает его! Он взглянул на человека, посмевшего прикоснуться к нему без разрешения, и то, что он увидел, поразило его. Он видел, как Дилан рыдала раньше, и то не из-за того, что он накричал на нее или ей было больно, а потому что его слова задели старые шрамы на ее душе. Но даже тогда это была больше истерика, потому что худшие кошмары решили дать о себе знать. А теперь она испуганно рыдала. Что же это — трусость или истинный страх? Только дурак бы не заметил отчаяние в ее синих глазах. Она смотрела на него, возможно, думая, почему он оттолкнул ее, но все еще держа в руках спящего ребенка полурослика. Это зрелище чем-то задело его. Может, воспоминаниями о матери? Мыслями о Нуале и ее ребенке? Дилан держала младенца так, будто он был ее собственный, прижимая к своей груди. Но прежде, чем это смутило его еще сильнее, он сильнее сжал ее плечи, врезаясь ногтями в ее кожу, пока ей не стало больно. Отлично. Она знает, что он серьезен. — Где ты взяла ребенка? — спросил он низким голосом. Смертная сглотнула и вытерла слезы и кровь на щеках. — Отвечай, — приказал он и едва не начал трясти ее. — Где ты его взяла? Дилан вдохнула, закрыла глаза. Образы умирающего мужчины и кричащей беременной женщины пронеслись перед ней. Льющаяся кровь. Намокающий шелк. Так много звуков в голове. Плач ребенка. Смех безумца. Мольбы женщины пощадить ее ребенка. Рев разгневанного оленя среди деревьев и их вой. — Я только пришла домой с лечения, — сказала она. — Я услышала крики, кричал мужчина. Плач… — она посмотрела в глаза Нуаде и заметила там подозрение, причинившее ей боль. — Телефон разрядился, поэтому я не могла никому позвонить. Я… Побежала, чтобы разобраться. Рядом со мной пробежала женщина с корзинкой, а неподалеку сражались двое мужчин. У одного были длинные черные волосы, а у другого — красные, кудрявые, и оленьи рога. Может, зеленый человек и-или древний человек лесов. Было полнолуние, поэтому я все видела. А потом ножи и… Дилан замолчала, прижимая к себе ребенка, еще сильнее сжавшегося и повернувшегося к ней. — Мужчина убил зеленого человека. Там была… Кровь. Много крови. Потом он убил его жену. Пока он отвлекся, я схватила ребенка и убежала. — Схватила и побежала… Сюда? — скептически спросил Нуада. — Почему? Глаза Дилан заблестели — от страха? Боли? Мысли о том, что он не понял? Слез? — когда их взгляды встретились. — Я побежала к вам. — Ко мне? — повторил он. — Я знал, что она так и сделает, — сказал холодно удивленный голос. Нуада инстинктивно закрыл собой Дилан и поднял копье, когда Имонн, весь в крови эльфа и смертной, появился из тени. Кровь стекала по белому шелку его рубахи, серым кожаным штанам и жилету. Запах смерти волнами исходил от его приближающейся фигуры. Когда на свету стал заметен кровавый герб на его груди, герб с тремя звездами, окружающими встающее солнце, Дилан крикнула: — Это он! Ну-Ваше Высочество, это он убил родителей ребенка! — Это так, — триумф сиял в его серебристых глазах, когда Имонн издевательски поклонился Нуаде. — Стоило это признать, чтобы добраться до правды, — с горькой улыбкой он добавил: — Должен сказать, что удивлен из всех именно вы взяли себе смертную любовницу, Ваше Высочество. Наследный принц Бетморы подавился от оскорбления и злобы. Дилан с жаром выдохнула: — Л-л-любовницу? Неожиданно она вспомнила, что тоже самое говорила и ланнан-ши. Она обвиняла ее, что спит с Нуадой. Значит, это Имонна она называла «хозяином»? Но почему обвинения не прекращаются? Кого волнует, что у них с Нуадой — как там Джон говорил, «шпили-вили»? Она знала сотню Добрых, которые были развратнее Леди Гаги, но ведь законы фей не запрещали иметь любовников — даже среди людей. И вообще, если кто и должен возмущаться, подумала Дилан, чувствуя золотой медальон на шее, так это я. Имонн изогнул одну из тонких черных бровей. — Не пытайся переубедить меня, человек, что ты не новая шлюха принца. Я видел, как ты бросилась к нему, даже покрытая кровью. Ты просто хотела, чтобы он поскорее взял тебя. По крайней мере, у принца, — последнее слово он сказал так, словно это было что-то мерзкое, — есть достоинство не сношаться с тобой, пока от тебя несет смертью. Дилан попыталась придумать, что сказать в ответ, но смогла выдавить лишь: — Фу. — Имонн, — прорычал Нуада, крепче сжимая рукоять копья. — Ты заходишь слишком далеко. — Если честно, я только начал. Мои шпионы уже знают о вашем маленьком… — темноволосый эльф скривил от отвращения губы. — Развлечении. Даже если вы убьете меня, что будет весьма глупым политическим ходом, новости об этом все равно дойдут до двора Бетморы. И они обязательно достигнут ушей короля и принцессы, если уже так не случилось. Хотя самого по себе закона о том, что нельзя сношаться со смертными, не существует, в глазах тех, кто поддерживает вас, это будет не слишком хорошо выглядеть, да? Вы заявляли, что будете бороться за наш народ, а теперь снюхались с одним из наших врагов — какой-то простой смертной шлюхой. Вы отвратительны! Нуада ничего не говорил. Все теперь стало понятно. Он не сомневался, что Дилан говорила правду — Имонн убил человека лесов и его смертную жену, чтобы застать их с Дилан вместе. Возможно, устав от того, что принц в ее доме только ест и слушает сказки, Имонн решил сам сотворить такое «доказательство» — и «свидетеля» — их предполагаемого романа, и Нуада предполагал, что таких «свидетелей», способный извратить правду до неузнаваемости, найдется множество. Пока Имонну никто не возражал, темный эльф был полностью прав — это было бы сильное обвинение наследному принцу. Особенно потому что его отец наверняка потребует, чтобы он вернулся в Бетмору и объяснился, а у него из причин такого союза было бы просто желание спасти женщину от стаи оборотней. Объединяться с людьми было не против законов фей — но убивать кого-то ради их защиты сильно осуждалось. Но он ничего не мог сказать. Его честь запрещала кому-либо рассказывать об изнасиловании Дилан. Джентльмен о таком молчит — так люди говорят? У эльфов было бы бесчестно рассказать о такой травме без разрешения. В Полуночном Королевстве открыть такую слабость было бы в лучшем случае опасно, но чаще — смертельно. Он мог бы сказать, что они собирались напасть на нее, что он знал, что они собираются избить ее, но отец никогда бы ему не поверил — Балор знал, что его сын ненавидит смертных и хочет, чтобы они все умерли. В нормальных обстоятельствах он бы никогда не стал спасать человека. Да, большинство эльфов не могли лгать, а тем более скрывать правду от старших, сильнейших из их рода, и Балор знал это. Король страны эльфов отказался бы поверить, что его единственный сын решил солгать ему, поэтому мог бы внять его доводам спасения Дилан, но он расценил бы убийство как начало войны, нарушение договора между Добрыми и смертными. Нуаду бы наказали, возможно, даже убили за то, что он сделал ради защиты человека. Одна жизнь за несколько, горько подумал он, опуская копье. Имонн не собирался с ним сегодня сражаться. Эльф Звезды уже победил в этой схватке, а драться с ним сейчас, когда рядом Дилан с ребенком, было бы очень опасно — Имонн был не менее него обучен владеть оружием. — Погодите, — медленно сказала Дилан. Нуада подвинулся, чтобы закрыть ее собой от другого эльфа, но разгневанная смертная смогла обойти его. Пока Имонн не двигался к ней, Нуада оставался недвижим. Любые действия, чтобы защитить ее, просто дали бы его врагам больше доказательств — или спровоцировали бы темноволосого эльфа на атаку. — Вы убили мужчину и его беременную жену… — выдавила Дилан сквозь стиснутые от ярости зубы. — Чтобы рассорить Нуаду с его отцом? Да что с вами не так? Неожиданно Имонн в мгновение ока оказался перед ней. Дилан повернулась, чтобы закрыть ребенка, а Нуада выставил копье, целясь им в горло другого эльфа. Из-за политики или нет, но он должен был охранять ребенка своего народа. — Держись от них подальше. От них обоих, — прорычал эльф, когда Имонн протянул руку к шее Дилан. Смертная отшатнулась от темного эльфа и отошла за Нуаду, пока угроза смерти больше не была так близка. Серебряные глаза встретились с бронзовыми. — Дай мне посмотреть на человека, Серебряное Копье, и я попридержу моих шпионов. Новая волна гнева захлестнула эльфийского принца. Имонн вел себя, как смертный. Подпустить его к Дилан? Возможно, он собирается убить ее, чтобы заставить молчать. Убить беззащитную женщину мог только такой трусливый пес, как он. Кроме того, принц не сомневался, что другой эльф лжет — еще один слишком человеческий трюк. Сквозь сжатые зубы Нуада прорычал: — Ты и со своего места ее прекрасно видишь. Имонн медленно улыбнулся и сказал: — Я хочу прикоснуться к ней. Обещаю, что не причиню вреда твоей игрушке. — А я обещаю, — сказала Дилан, — что, если вы продолжите говорить так, будто меня здесь нет, я отдам ребенка принцу и надеру вам задницу. К общему удивлению Имонн рассмеялся. Это был низкий, жестокий смех, прошедшийся Дилан по коже. Нуада напрягся и приготовился вонзить копье другому эльфу в глотку, если тот двинется, но Имонн поднял обе руки и отошел. — А она с характером, этого не отнять. Вижу, почему кто-то может захотеть обладать ей, даже при том, что она Дитя Грязи. Дай мне посмотреть на твою шлюху, принц Бетморы, и я умолчу об увиденном. Я не причиню ей или ребенку вреда этой ночью — клянусь Темнотой, Что Пожирает Все. Перед тем, как Нуада успел что-то сказать, Дилан опустила ребенка так, чтобы держать его одной рукой, а свободной опустила копье, нацеленное Имонну в горло. С вызовом смотря на эльфа, она подняла подбородок. Она знала о Темноте, Что Пожирает Все. Не она ли когда-то заставила Нуаду поклясться ей, когда испугалась, что могучий эльф убьет ее? Не она ли дала на ней ему клятву, когда эльфийский воин оставил ее у больницы пять месяцев назад? Она знала, что это сильнейшая клятва для волшебного народа. Нарушение ее привело бы к смерти. Он не причинит мне вреда, напомнила она себе. Он поклялся на Темноте. А если и нарушит, то Нуада убьет его первым. В этом смертная не сомневалась. Имонн подошел к ней и крепко схватил за подбородок. Она не вздрогнула и не отвела взгляда. Синие глаза уставились на темного эльфа. Да, он видел, почему Серебряное Копье, слабохарактерный и жалкий, поддался на эту дикарку. Ее глаза так походили на эльфийские, что можно было забыть о ее человечности. Но не простить. А лицо! Не лучше спины мужчины после публичной порки. Тонкие шрамы повсюду — на щеках, подбородке, губах, лбу, даже на носу. Некоторые из них были темные, другие — тонкие и бледные. Они искажали ее черты, опускали уголки глаз и губ. Боги, как принц выносит это? Как он терпит, когда спит с… Этим существом? Его отвращение было так велико, что он не был мягок, когда поворачивал ее лицо влево и вправо. Она не стонала, только суживала глаза. Он причинял ей боль… Но не вред. Умно. Эльфийская ложь. Его улыбка была злой и ядовитый, когда он спросил: — И как тебе, человек, спать с эльфом? Он сказал «человек», словно имел в виду какую-то шавку. Взгляд Дилан похолодел. Она медленно подняла левую руку и достала золотой медальон. — Вы знаете, что это? — Знак того, что ты дитя Высшего короля мира, — ответил Имонн. — Одна из последователей Владыки Звезд. — Вы знаете, кто такой Владыка Звезд? Эльф закатил глаза. — Надо же, Серебряное Копье, твоя шлюха не простая, но тупая. Конечно же, я знаю о Нем. Думаешь, что я невежда какой? Теперь Дилан показала пальцы на левой руке. Холодным голосом она сказала: — Ладно. Вы видите обручальное кольцо на моем пальце? — Нет, — он нахмурился. — Какое это имеет ко всему дело? — «Ибо Я, Господь Бог, восхищаюсь целомудрием женщин», — выпалила Дилан. Нуада пораженно смотрел на нее. Она не боялась? Он бы сказал, что да, если не знал ее лучше, не видел ее ранее в подобных ситуациях. Ее голос был силен, когда она цитировала по памяти. Недоверчивость зажгла огонь в ее глазах когда она смотрела Имонну в лицо и спрашивала: — Вы серьезно думаете, что я бы нарушила один из Божьих законов, даже с принцем? Если я когда-либо лягу в постель с мужчиной, то только с моим мужем, данным мне до конца времен в храме Владыки Звезд Его святейшеством. Огонь горел в ее груди, заставляя слова и дальше литься из ее рта. — Вы оскорбили меня, вы оскорбили Его Высочество, показав свое невежество и неуважение. Как вы смеете так обращаться с принцем Нуадой? Вы никогда не будете и на десятую долю таким эльфом, таким мужчиной, таким воином, как он, — холодно она добавила: — По крайней мере, он знает, что такое честь. Имонн так сжал подбородок Дилан, что у нее глаза расширились и заблестели от слез. Но она не кричала, и потому Нуада не двигался, следя за ними яростным, звериным взглядом. Наконец, Имонн отпустил ее и отошел, как можно показательнее вытерев ладонь о штаны, словно трогал что-то грязное. — На твоем месте я бы не говорил подобного, шлюшка. Никто из крови Адама не знает чести. Дыру в ваших сердцах ничем не заполнить. Не скажу, что у наследного принца Бетморы лучше с честью, раз он решил лечь в постель с таким мерзким созданием, — Нуаде он сказал: — Я не даю гарантий о том, узнает ли король о вашем низком поступке, Ваше Высочество, — яда в голосе эльфа было не меньше, чем у змеи. — Я нахожу, что не доволен вашей шлюхой. — Я тоже вами не довольна, — выпалила Дилан. Имонн жестоко улыбнулся и издевательски наклонил к ней голову; она крепче прижала к себе дитя, отчего оно отчаянно завыло. — Сбагри куда-то ребенка, пока будешь с ней. Может, мне тоже стоит наведаться в твой дом среди деревьев, человеческая игрушка, — сказал Имонн и протянул руку в кожаной перчатке к горлу Дилан перед тем, как коснуться золотого медальона. Она отпрянула, заставив младенца закричать еще громче. От смеси страха и ненависти в ее взгляде темный эльф улыбнулся. — Может, мне стоит узнать, что могучий Серебряное Копье находит в постели со смертной женщиной… Чисто из любопытства. И, может, я покажу тебе, каково это — быть с настоящим воином. Сардонически поклонившись эльфийскому принцу, Имонн развернулся на каблуках и удалился. Низкий, звериный рык Нуады заставил Дилан вздрогнуть. Она обернулась к нему с широко раскрытыми глазами. — Простите, — сказала она и наклонила голову. — Я не знала, что вы попадете в беду из-за… Не знаю, чего именно, но, клянусь, я бы этого не допустила. Простите, Ваше Высочество. — Он ранил тебя, — прорычал принц. Дилан подняла голову и удивленно посмотрела на него. — Когда он схватил тебя, он причинил тебе боль. У тебя это было на лице написано, но ты ничего не сказала. Почему? — А что бы тогда сделали? Только идиот назвал бы то, что было на лице Нуады, улыбкой. — Выпустил ему кишки. — Ну, я это ценю, — и, что странно, так оно и было. От этого почему-то хотелось рассмеяться, чтобы не чувствовать резкое облегчение, гуляющее под кожей и перехватывающее дыхание. — Но я не хочу, чтобы вы опускались до убийства только потому что какой-то эльф слишком сильно хватает меня за лицо. Даже если он угрожает изнасиловать меня. Пусть только попробует. Она ему сама живот вскроет. Ни один мужчина больше не тронет ее против воли. Ни за что. Никогда. — А что вы? — она нахмурилась, укачивая ребенка. Он продолжал плакать, хотя и не так громко. — Вы действительно попадете из-за этого в неприятности? — спросила Дилан. Нуада пожал плечами, сложил копье и повесил его себе за спину. — Множество Добрых, поддерживающих мою… Нелюбовь к людям… — Ой, да говорите «ненависть», Ваше Высочество, — с легкой насмешкой сказала Дилан. Раз она может так говорить, значит, Имонн не так уж и сильно ее застращал. Нуада понял, что от этой мысли ему стало лучше и спокойней. Приподняв одну бровь, она добавила: — Я же вижу, что вы действительно чувствуете. — Очевидно, что я ненавижу не всех людей, иначе бы ты была уже мертва, — почему она улыбается от этих слов? Он не вкладывал в них никакой шутки или насмешки, которую она услышала. Возможно, она слышит его лучше, чем он думал. — Но многие, кто поддерживают меня, посчитают это предательством. Они не поймут, что случилось… Младенец опять заплакал, и эльфийский принц вздохнул и вытянул руки. — Дай мне дитя. Дилан моргнула. — Что? — Дай ее мне, — нетерпеливо сказал Нуада. Дилан быстро отдала дитя полурослика принцу, который неожиданно бережно взял ее и посмотрел в маленькое покрасневшее от крика лицо. Он что-то пробормотал на старом наречии, и смертная смогла уловить пару фраз из монолога, согревших ей сердце: Бедное дитя… Твоя семья не будет забыта… Не плачь… Мы унесем тебя в Бетмору… Там ты сможешь жить… Я буду защищать тебя, пока не найду обитель… Это были не просто слова. Такая доброта на лице эльфа заставила Дилан задуматься, нет ли у самого Нуады детей. А, может, и жены. Или даже эльфийки, любившей его, раз выйти замуж за принца в их мире было опасно. В человеческом так точно. — Вы знаете, как успокаивать детей, — удивленно сказала она, хотя что-то в ее голосе заставило Нуаду обернуться. Дилан медленно и осторожно опустилась на пол, вытянув больную ногу. Эльф внимательно посмотрел на поврежденное колено, опухшее и ставшее вдвое больше нормы. Смертная начала растирать его, и, хотя ее губы изогнулись от боли, она не останавливалась. — Не знаю, почему меня это так удивляет, — добавила смертная. — Не то чтобы я думала, что вы детей убиваете или что-то вроде этого. — Поднимайся, — приказал он, игнорируя ее слова. Она жалостливо взглянула на него, но подчинилась, тяжело опираясь о стену. Он отдал ей младенца, шепча: — Не урони, иначе я буду очень недоволен. — Я не… — начала она и тут же выдохнула, когда принц взял ее на руки. — Ой. Эм… Что вы делаете? — спросила она. Нуада был удивлен тому, как слаб оказался ее голос — она говорила, как сонная. Он чувствовал, как ее усталость давит на него. — Я могу идти, — запротестовала она. — Ты устала. И идти с таким коленом будет еще хуже, — сказал Нуада. Дилан была теплой и усталой; она положила голову ему на плечо, и он к своему удивлению обнаружил, что ее теплое дыхание, задевающее его шею и подбородок, не содержит вони от мяса и химикатов, как у большинства людей. Вместо этого он почувствовал прохладный острый запах корицы, смешанной со сладкой петрушкой. Ее голова была теплой, почти невесомой на его плече. Почти как спящее дите, подумал он. Вслух же сказал: — Пойдем, в моей обители мы сможем осмотреть ребенка. Потом ты вернешься домой, а я найду того, кто сможет позаботиться о младенце и отвести его во владения моего отца. — Простите, Ваше Высочество, — пробормотала Дилан. — Простите, что так устала. Я так быстро бежала, чтобы добраться сюда, и совсем не привыкла носить детей, — она погладила ладонью тонкие волосы на голове ребенка. Младенец свернулся у нее на руках так же, как она лежала у Нуады. — И простите, что у меня нога не в порядке, — добавила она. Смертная знала, что болтает без причины, но не могла остановиться. Она не спала с рассвета, проснувшись от кошмаров, а сейчас уже за полночь. События вечера только добавили усталость. — Вы не должны нести меня. Простите. Нам надо прекратить так встречаться — постоянно в какой-то опасности и крови повсюду. Простите, что ввязала вас в неприятности. — Имонн искал способа «ввязать меня в неприятности», как ты говоришь, в течение нескольких веков, — пробурчал Нуада, однако, несмотря на это, улыбка тронула уголки его губ. Знала ли смертная, что звучит, как пьяная, когда устает? — По крайней мере, так мне не нужно беспокоиться о том, что кто-то узнает о нашей связи. Он не имел это в виду, когда говорил, что передумает. — О, — сколько кислоты в одном звуке. Она правда поверила в это? Ни у кого из людей не было такой веры в чужие слова. Но Дилан так верит ему, так быстро бежала, чтобы найти его, когда замаячила опасность… — Дилан, то, что ты сделала, было… — что сказать? Смело? Люди не знают смелости. Похвально? Тоже не относится к людям. Что тогда? — То, что нужно. Я был… Он сжал зубы. Он не мог сказать, что был благодарен. Он не мог выразить признательность смертной. Он не мог испытывать благодарность человеку. — Простите, что не помогла, — подавленно пробормотала Дилан, спасая его. — Я должна была заставить его пообещать, что он будет молчать. Простите. Они молча шли по туннелям, окруженные темнотой ночи. Спустя долгое время Нуада прошептал: «Не нужно» — но к этому времени и Дилан, и дитя уже уснули в его руках..
Моргун уставился на принца, которого знал с детства, теперь вошедшего в обитель со спящей заляпанной кровью смертной на руках, в свою очередь держащую ребенка полурослика. Брауни взвизгнула маленькой птичкой и спряталась за ногой тролля, когда Нуада вошел и положил женщину на свою кровать, несмотря на кровь и вонь железа и человечности от ее тела. — Кто это? — было все, что мог сказать Моргун. С почти научным одобрением он заметил, как смертная сложила руки, чтобы прижать спящее дитя к своей груди. — Дилан, — пробормотал Нуада. Огромный серебристый тролль моргнул и заново взглянул на смертную. Эта залитая кровью раненая женщина вернула наследного принца Бетморы чуть ли не с того света, используя человеческие лекарства? Почему-то он ожидал, что она будет… Выше. Красивее. Не так покрыта шрамами. Менее похожа на человека. Да, это было глупо, но он никогда не видел лекаря с лицом, как спина предателя после порки. Зачем Нуаде спасать ее? Это был ее ребенок? Нет, брауни говорила, что она убегала с дитем полурослика. Наследный принц посмотрел ему в глаза, а потом наклонился к брауни. — Спасибо, mo duinne, что рассказала об этом человеке. Я очень благодарен. Тебе есть, куда идти? — Да, Ваше Высочество, — брауни села в книксен и отошла. Она знала, что пора уходить. — Мое гнездо неподалеку. Спасибо вам, — и она как можно быстрее убежала, но Нуада обернулся к спящей женщине до того, как маленькая фейри исчезла. — И что мне с тобой делать? — спросил он, смотря на нее, даже во сне прижимающую к себе ребенка. Страх и адреналин, ужас от появления Имонна, его слов и угроз — всего это было чересчур для Дилан, особенно после рабочего дня. Нуада знал, что большинство людей проводят на работе около восьми часов в день, но чувствовал, что именно эта смертная проводит куда дольше в месте лечения разбитых разумов и сердец молодых людей. — Судьба или боги… Или высший из всех богов… Что им нужно от меня? — Мой принц? — прорычал Моргун. Принц либо не услышал его, либо не понял его слов. Он думал об Имонне и о том, что теперь осталось лишь дожидаться посланцев от отца и молиться. Он хмыкнул. Как будто молитва могла его спасти. Он думал, куда отнести дитя. Можно Нуале, она знакома со многими придворными дамами и знает, как обращаться с детьми, но Нуада знал, что его близняшка не будет рада видеть его. Она никогда не радовалась ему с момента его изгнания. И он думал о Дилан, о радости в ее глазах, когда она узнала его, о ее руке, обнявшей ее и плаче. Ее слезы обожгли его кожу. Его руки дрожали от шока. Отвращение, но… Если ему не нравилось, почему он не оттолкнул ее? Стал доверять ей? Что он испытал, когда она плакала у него на груди и обжигала его кожу дыханием? Не отвращение. Не ненависть. Да, шок, но что-то кроме этого. Что-то, что горело внутри него. Потребность защищать ее. Она боялась за свою жизнь, за ребенка, так боялась, что заплакала, забыла обо всем и обняла его. Даже когда они оба плелись по туннелям в крови и на грани смерти, она не была настолько испугана. — А, может, и была, — сказал он вслух. — Но прятала это. Так почему показывать его сейчас? Почему решила показать мне свои слезы? — Потому что что-то изменилось, — сказал Моргун, вырывая принца из его мыслей. — Должно быть, она доверяет вам. По крайней мере, больше, чем раньше, иначе бы не стала демонстрировать свою слабость, даже перед лицом большей опасности. Она ведь была такой? — Нет, — медленно сказал Нуада. — Похожей, но не большей. Я бы сказал меньшей. Как будто… Она знала, что она в опасности, но все равно будет в порядке. — Значит, она вам доверяет. Доверяет мне. Тени Аннуна, почему? Он покачал головой. Сейчас нет на это времени. — Моргун, набери таз воды и принеси полотенце — ребенка надо отмыть. От человеческой крови ей поплохеет. И призови блуждающий огонь, я хочу послать сообщение сестре. — Я вымою ребенка, — сказал тролль, приближаясь к спящей смертной. — Я еще помню, как купать детей, — но, когда он попытался забрать младенца, Дилан крепче сжала руки и что-то недовольно промычала. — Мой принц. Она не отдает ребенка. Нуада заметил, что Дилан открыла глаза и оглядела бледно-синее лицо тролля. Эльф напрягся, ожидая, что человек закричит или попытается отодвинуться от Моргуна. Ранит ли она ребенка от испуга? Но нет, она медленно села, прижимая к себе дитя, спокойно посмотрела на тролля и издала несколько грубых, почти рычащих звуков. Моргун пораженно открыл рот, а потом запрокинул голову и захохотал. Нуада понял, что Дилан сказала на ломаном языке каменных троллей — хотя она приплетала много лишнего, но по сути сказала только: «Пожалуйста, не ешь меня». — Мой принц, вы забыли упомянуть, что ваш человек знаком с тролльским, — сказал Моргун. — Я этого не знал, — ответил принц и спросил Дилан: — Откуда ты его знаешь? — Я не знаю. Я умею только говорить «не ешь меня». Жить еще мне хочется. Дилан не вздрогнула, когда Моргун снова рассмеялся, но Нуада заметил, как она быстро заморгала. Потом тролль хлопнул смертную по плечу, хотя и куда легче, чем он отвесил бы принцу. — Вы уверены, что она человек? — спросил Моргун. — Я почти как она. — Иногда я думаю над этим, — пробормотал Нуада. — Отдай дитя Моргуну. Он позаботится о ней, пока я не вернусь. — Куда вы? — Дилан не смогла скрыть страха от мысли, что Нуада может оставить ее здесь. Она не боялась тролля — просто не хотела быть без эльфийского принца одной в какой-то из его магических обителей. Смертной всегда казалось безопаснее, когда он был рядом с ней. Когда она под его защитой сидит перед огнем и читает ему сказки. — Я отведу тебя домой..
«Я отведу тебя домой», сказал он. И так и сделал. В молчании пройдя по темным коридорам до странной пустоты Центрального парка, Нуада все время был не более чем тенью за ее плечом. Ночная темнота скрывала их от чужих глаз, что было разумно, поскольку ее одежда была вся в крови. Когда они добрались до дома, Дилан просто остановилась и прижалась лбом к холодной каменной двери. Лето в Нью-Йорке было мягким, и потому гранит подолгу хранил в себе ночную прохладу. Ей просто нужно остановиться. Нога болела ужасно от беготни по метро в поисках Нуады и защиты ребенка полурослика, которого она как-то умудрилась спасти. Пот стекал по ее спине. Тот эльф, Имонн, убил беременную смертную и ее волшебного мужа просто чтобы подставить Нуаду. От осознания этого во рту Дилан остался какой-то отвратительный привкус. Мягкое прикосновение к плечу заставило ее подпрыгнуть. Она обернулась и посмотрела на Нуаду, стоящего в свете луны, и ей неожиданно захотелось, чтобы он обнял ее и прижал к себе, как сделала она тогда, когда нашла его… Но если она сделает это, он разозлится. Дилан знала, что не посмеет сделать этого. — Спасибо, что проводили, — прошептала она. Он просто наклонил голову, как делал всегда за те месяцы, что они провели вместе в его подземной обители и в ее доме. И все же… Почему он не говорит? Дилан открыла дверь и жестом пригласила его войти, но он покачал головой и собрался уходить. Видимо, она издала какой-то звук, раз он остановился и посмотрел на нее. — Будьте осторожны, — сказала она. — Прошу, будьте осторожны, Ваше Высочество. Он отвернулся, и по спине Дилан пробежал холодок. Она прошептала его имя, но он не обернулся, только вздохнул и молча ушел. Дилан смотрела в дверной проем, где только что стоял воин. Принц не хотел — не мог? — посмотреть ей в глаза. Смертная не смогла сдержать дрожи от мысли, что о чем-то в сегодняшней ночи Нуада ей умолчал. Ее черный котенок, Бат, вытянул маленькие лапки и громко мяукнул. Да уж, поднялся сильный ветер, пока она стояла и размышляла. Смертная покачала головой и заставила себя идти. Дилан осторожно закрыла тяжелую гранитную дверь. Когда кликнула щеколда, только две мысли остались в ее голове. Будь осторожен, Нуада. Отец Небесный… Что мне теперь делать?.
Прошла пара месяцев, а Нуада не возвращался. Она заняла себя работой, консультацией подростков, ужинами с Джоном, парой неловких походов по магазинам с Франческой, занятиями с детьми, умевшими Видеть, и собственным лечением у смертного доктора Вогна и нарасимхи-лекаря Лакшми, чтобы исправить последствия долгой пробежки по метро прошлой зимой. Спустя пару недель после встречи с Имонном доктор назначил ей новые предписания для ее колена, которые она просто отложила к другим, которые получала за шесть лет. Она не принимала антидепрессантов или успокоительных. К несчастью, от Викодина отказаться было нельзя — без него каждый шаг был болезненнен, но она все равно принимала одну таблетку вместо прописанных трех. Ей не нужны были лекарства, чтобы выжить. Точно не после трех месяцев проживания в клинике. Она может справиться с этим. Дилан позвонила Ане и Джойс насчет совместного отдыха в декабре (помешанная на снеге Джойс настаивала на походе, что не устраивало обеих ее подруг), а старшая сестра Гардения неожиданно позвала ее на хэллоуинскую вечеринку к себе домой, от чего она не могла отказаться. Потом Петра и Гардения предложили младшей сестре вместе отпраздновать День Благодарения, и Дилан согласилась, хотя была точно уверена, что за день они все отменят. Ничто из этого не помогло ей отвлечься от беспокойства, нарастающего с каждым днем. С восходом луны она ожидала прихода Нуады, но он так и не появлялся. Она ждала со своей любимой книгой, «Однажды в зимнюю ночь», которую они решили начать после «Конана-Варвара», ждала стука в дверь. Ждала осознания, что пришел эльфийский принц. Но он так и не приходил. Стало холодать. Листья сменили летнюю зелень на осенние цвета, землю сковало морозом и в конце концов с небес пошел снег. Но он не возвращался. Дилан засыпала на кресле в гостиной, оказывясь в кошмарах из воспоминаний и беспокойства о принце. Она всегда просыпалась посреди ночи, понимая, что прошла еще одна ночь без вестей о нем. После этого Дилан перебиралась в спальню и снова засыпала, игнорируя страх, простирающий на нее свои тонкие ноги. Она молилась за него утром и вечером, боялась за него. А если тот эльф причинил ему вред? Она молила о слове, о знаке, но ничего не было. Она ждала, молилась и боялась. Нуада, думала Дилан каждую ночь перед сном. Нуада, где ты?.
По прошествии трех месяцев эльфийский принц был почти доволен. Все это время он не виделся с Дилан, хотя она обещала прочесть ему что-то под названием «Однажды в зимнюю ночь». Вроде как звучало интересно, а энтузиазм смертной подстрекал его. Но если посланец короля Балора найдет его в доме женщины, которая подозревается в том, что является его любовницей, это только принесет больше проблем. Вместо этого он проводил теперь уже пустые ночи за тренировками. Он повторял разнообразные каты и таолу, а также другие боевые техники, дрался с Моргуном на мечах и копьях и — по наставлению тролля — на боевых топорах. Только из-за его слабого владения тяжелым оружием он попал в такую заварушку, и тролль указывал на это, а Нуаде пришлось с этим согласиться. Наконец, за пару дней до Самайна, когда он и Моргун, оба потные, поклонились друг другу, пришли вести. — Принц Нуада, наследник золотого трона Бетморы, принц в изгнании, старший сын однорукого короля эльфов, — голос, звавший эльфа, мог заморозить стекло своей холодностью. Нуада обернулся к говорившему и наклонил голову. Моргун знал, что, если та женщина принца увидит сейчас его лицо, она бы сказала, что оно прямо как у зверя. Но, подумал тролль, она точно скажет, что оно красиво. Ему было известно, что эта смертная принадлежит к тому редкому виду, что ценит неестественную красоту Добрых. — Кто ты? — спросил Нуада, уже зная ответ. — Чего тебе нужно? Это был один из редких черный кентавров с пустынных равнин на континенте, который люди называли Африка, эльфами которого правил Ниям. Свет от огня блестел и танцевал на коже цвета полированного эбенового дерева и черно-белых полосах на спине. Когда кентавр улыбнулся, свет сверкнул на его странно острых зубах. При нем не было меча, только парные топорики, прикрепленные к спине, а на груди висели белые патронташи, начиненные метательными кинжалами. Он хлопнул кулаком по груди и поклонился принцу. — Я Энитан Макбрэннан, королевский посланник. Настоящим я призываю принца в изгнании вернуться в Бетмору, к золотому трону Балора, однорукого короля эльфов, для суда по обвинению в преднамеренном убийстве с особой жестокостью, а также покушении на смертного. Нуада поборол вспышку боли внутри него и запрятал ее глубоко внутрь себя, где никто не мог бы ее найти, даже Нуала. Но Моргун на миг увидел дикую боль и искренний шок от того, что Балор мог обвинить сына в таких преступлениях. Теперь в его глазах было только холодное принятие. Конечно же, король видит это таким образом. Нуада это понимал. Он совершил все, что попадало под рамки «особой жестокости» и «покушения». Ты всегда плохо думал обо мне, отец? Эти слова сильно ранили его, но он не переставал слепо смотреть на посланника. — Я приду сегодня, когда поднимется луна, — теперь принц улыбался. Ничего смешного в этом не было. — Если мне предстоит предстать перед двором моего отца, то я и должен выглядеть, как принц в изгнании, верно? Энитан едва не отдернулся от принца. Хотя в его словах было лишь согласие и готовность к суду, от чего-то в глазах эльфа у кентавра встали дыбом волосы на спине. Неожиданно он понял, что не сделает ничего, чтобы заставить эльфа прийти раньше заявленного им срока. Если он поторопит его, то его убьют. — Я передам королю ваш ответ, — сказал Энитан. Прижав кулак к сердцу, он поклонился и пошел спиной назад, пока не смог обернуться и поскакать галопом прочь, сбегая от холодной ненависти во взгляде принца. — Мой принц, — начал Моргун, но один взгляд эльфийского воина заставил тролля замолчать. — Они не убьют меня за это, Моргун, — ответил принц после минуты напряженной тишины. — Попытаются сломать, да. Но они уже пытались раньше и ничего не вышло. Я не боюсь этого суда. — Вам надо только сказать им правду… — Правда мне ничем не поможет, — неожиданно выпалил Нуада, и внезапный безумный огонь заставил его глаза вспыхнуть, как расплавленное сердце звезды. — Ничем. Я просто должен вытерпеть. Этого всегда было достаточно. И сейчас будет. Эльфийский принц не заметил брауни, встрепенувшуюся и убежавшую от входа. Но Моргун ее видел и теперь думал, зачем она приходила и куда направляется теперь..
Дилан пыталась отвлечь себя, разбирая книгу Есфири в Ветхом Завете. Это была одна из ее любимых историй, а теперь ее надо было прочесть по заданию «Integrity Value Experiences». Обычно ей нравилась неспешная история о молодой девушке — основываясь на исторических событиях, ей не могло быть больше шестнадцати — которая рисковала жизнью, чтобы спасти свой народ. Хорошая история, которую она часто читала перед сном и всегда радовалась этому. Но не сегодня. Несмотря на фиолетовый карандаш и гелевую ручку, готовую выделять важные или необходимые куски, она не могла сосредоточиться. Скоро Нуада придет, думала она, потом вспоминая, что эльфийский принц не появится. Прошло уже больше двух месяцев (почти три, поскольку октябрь подходил к концу) с тех пор, как она бежала по метро в поисках принца, спасая ребенка от безумца. Смертной безумно хотелось, чтобы Нуада пришел хоть раз, чтобы показать, что он в порядке. Неужели этот кровожадный эльф — как там его, Имонн? — все же добрался до него? Все ли в порядке? Может, запись впечатлений в дневнике поможет. Вздохнув и убрав кудри с лица, она вытащила четырехдюймовую черную тетрадь на кольцах и разогнула кольца, чтобы вытащить листок. Почему-то писать гелевой ручкой по бумаге успокаивало ее. Мягкое пошкрябывание кончика пера по бумаге, запах чернил и заполнение пустых страниц приводили чувства в порядок. Дилан вытащила пару листов, сложила их друг на друге, откинула еще раз волосы и щелкнула ручкой. Бат тут же весьма по-кошачьи заинтересовался ей, и она слегка щелкнула его по носу. Черный котенок шлепнулся на спину и начал махать лапами в воздухе, думая, что с ним играют. Дилан рассмеялась и пощекотала ему пузико; котенок мяукнул и впился ей маленькими клыками в палец. Он извивался и выгибался, пытаясь поймать ручку, пока не скатился до края стола и плюхнулся на пол. Бат глянул на Дилан, фыркнул и свернулся клубком. Ее минутное отвлечение закончилось, и смертная начала писать. «В книге Есфири ее дядя (а, точнее, двоюродный брат) Мардохей показывает свою честность, отказываясь склониться перед Аманом, хотя царь издал указ, по которому все должны были почитать этого придворного. Поскольку Мардохей был евреем, он не мог почитать никого, кроме Яхве. Он крепко держался за свои убеждения, хотя и был обязан подчиняться законам царя. Честность и честь важны, потому что, если у тебя их нет, то как кто-то может доверять тебя? Хотя честь и честность — не одно и тоже, они очень близки. Честность — часть чести. Если вам не достает чести, зачем вам всегда говорить правду? А если вы врете, вы бесчестите себя. Ложь приравнивается к бесчестью. Если в вас нет честности, то как вам верить, когда вы клянетесь в чем-то? Люди не скажут вам, что честь отводит вас от лжи. Они скорее скажут, что вы большой трус, который не знает чести, даже если она появится и надерет вам зад. Мы бы не хотели дотрагиваться до вас и двенадцатиметровой палкой.» Ухх. Не работало. При словах о чести и честности она только сильнее думала о Нуаде. Она помнила, как он решал, убить ли ее в зависимости от того, что она скажет. Что она тогда выпалила? «Принц без чести не может быть уважаемым правителем своему народу, а неуважаемый правитель — позор своему царству». Быстрый стук в окно грубо вырвал ее из мыслей. Нахмурившись, она встала из-за стола и дохромала к окну. Чья-то маленькая фигурка стучала по стеклу. Когда Дилан достаточно приблизилась, она поняла, что это очень расстроенная брауни. Она открыла замки и раскрыла окно. — Заходи, mo duinne, если в тебе нет зла, и будь как дома. Крошечное существо, завернутое в куски ткани, которые она, видимо, подобрала у бродяг, все скрючилось и начала что-то бешено заливать на гаэлльском. Дилан пыталась ухватить суть, но существо чирикало и пищало так быстро, что ей удавалось разобрать одно слово из шести. Наконец, она подняла обе руки и крикнула: — Погоди, погоди! Стой. Пожалуйста, помедленнее. — Она говорит, что принц в изгнании в опасности, — послышался шепелявый голос из-под локтя Дилан. Она вскрикнула и попыталась обернутся, но нога не дала сделать этого, и только стена спасла ее от падения. Когда смертная поморгала и пришла в себя, она увидела еще одного брауни, на этот раз одетого в простую коричневую рубаху и клетчатые штаны, который, отбросив запутанную копну черных кудрей, посмотрел такими же черными глазами на Дилан. — Я Бекан Брауни, ваш домовой. И принц, тот, что часто приходил — он в беде. Дилан долго смотрела на двух маленьких фейри перед тем, как осесть на пол. Страх диким животным зародился в ее животе и груди, и она не могла сдержать его. Глубоко вдохнув, она посмотрела на маленькое существо, проникшее сквозь окно. — Расскажи все, что ты знаешь..
Моргун остановился у коридора, ведущего в покои Балора и глянула на странно притихшего эльфийского принца. Нуада смотрел вперед, на огромные двустворчатые двери, спрятанные в тенях, нескольких палачей-гвардейцев и, ожидаемо, хорошо знакомую ему льстивую жабу — Эриала Грандмейстера. — Не нравится мне это, мой принц, — прорычал Моргун на тролльском. Он знал, что шпионы не опустятся до того, чтобы изучать этот язык. — Все во мне говорит, что там ждет опасность. — Я знаю, — ответил ему принц на том же языке. — Имонн постарается посрамить меня этой ночью. Я готов к этому. — Стоило ли нам не говорить… Смертной? — что-то во взгляде эльфа заставило Моргуна избегать использовать ее имя. — Она бы точно выступила в вашу защиту. Она бы рассказала вашему отцу правду. — Правда больше ничего не стоит при дворе Балора. Человеческий яд слишком глубоко проник в наш мир и народ. А если она и придет… — но никто из людей не станет делать подобную глупость. Не ради его народа. Даже Дилан. А если и станет… — Они скажут, как уже говорили, что я использую эльфийскую магию, чтобы заставить ее говорить то, что мне нужно. Они не поверят, что она говорит от всего сердца. И, кроме того, мне не велели приводить ее. Появиться перед королем эльфов без разрешения равносильно смертному приговору, вне зависимости от моральности или магии, ранга или статуса, если только король не смягчится. Честь запрещает мне подвергать ее такому. Вздохнув, тролль посмотрел на луну на горизонте. Как только она полностью выползла на темное небо, что-то пробрало Нуаду до костей, и он выдохнул. — Время пришло. Прощай, мой друг. Жди, как и договаривались. Моргун хотел пойти за принцем к дверям и молчащим палачам, но он лишь обернулся и пошел по коридору, который не видел никто, кто не должен был попасть ко двору..
Дилан хромала по лесам Центрального парка, ища кое-что в ночной темноте. Бекан и другая брауни, Бригита, шли за ней по пятам. Смертная знала, что в парке обитают Охотники. Ей просто надо их найти, а потом убедить, что в их же интересах помочь ей. Нуада, придурок, думала она, когда шипы розовых кустов резали ей руки. Маленьким фейри, следовавшим за ней, было не трудно пробираться через крошечные просветы в кустах. Почему ты не сказал мне, что тебе нужен адвокат? Ты полный придурок! Как только она забралась дальше в лес, где уже не виднелись электрические огни города, то остановилась и глубоко вдохнула. Теперь ее окружал запах сосен, лесных существ и сладость ночного воздуха, очищенного Добрыми. Она вобрала все это на одном дыхании и испустила свой страх и раздражение на другом. Ей надо думать о том, что нужно сделать, и молиться Богу, чтобы не умереть сегодня. Дилан закрыла глаза и мягко сказала на учтивом гаэльском: — Я дочь леса и гор, пустынь и лугов, звезд и глубин. Я служу Высшему королю мира, Владыке Звезд; я служу Сыну Короля. Я дочь Высшего короля, и я прошу, чтобы охотник пришел ко мне и помог этой ночью. Я прошу не для себя, но для другого, и я говорю от имени принца-искупителя потерянных племен. Я говорю правду. Бекан и Бригита смотрели на смертную, удивленные лиричным, древним словам, слетающим с ее губ. Они звучали, как молитва, и ожидание и спокойствие на лице Дилан напомнили Бекану, как она молилась утром и вечером в своей гостиной. Услышав шорох, она открыла глаза и протянула руку, молясь, чтобы это был охотник, а не плотоядный лесной гоблин или сатир. Большой олень, ветвистые рога которого возвышались так сильно, что чуть ли не задевали небеса, чинно вышел к ней из чащи. Золотые глаза задержали в себе ее взгляд, и Дилан знала, для чего — найти в них правду. Если бы она солгала, он бы пронзил ее рогами. Если говорила правду… Ну, по крайней мере, он слышал ее просьбу перед тем, как сделать тоже самое. Когда златошерстный олень наклонил свою голову, Дилан поклонилась ему и, когда поднялась, то зверя уже не было. Перед ней стоял человек с кудрявыми рыжевато-коричневыми волосами, в которых путались листья и трава, и глазами цвета летнего заката. Только массивные рога напоминали, что это то же существо. — Зачем ты позвала Охотника, смертная? Мы обязаны отвечать на мольбы тех, у кого есть свет в сердце, потому что мы живем, служа Высшему королю, и я откликнулся. Чего ты хочешь? Если твое желание претит мне, я назову цену. Он мне кишки вырвет, бешено подумала Дилан. Он ни за что не согласится, он выпустит мне кишки, я умру, а потом… Заткнись! Она отвесила себе мысленную оплеуху. Успокойся. Просто говори осторожно. Как будто ты с принцем не общалась. — Я прошу помочь мне спасти наследного принца Нуаду Серебряное Копье, сына короля Балора. Я прошу только помочь мне не допустить, чтобы ему причинили боль, — лесной человек изучающе посмотрел на нее. — Мне надо попасть ко двору Бетморы, но я не знаю дороги и должна торопиться. Они собираются сделать с ним что-то ужасное. Я обязана принцу жизнью. Он не должен страдать из-за того, что помог мне. Бригита что-то чирикнула, и Дилан решила, что брауни так поддерживает ее. Отец Небесный, надеюсь на это. Смертная долго ждала реакции Охотника. По существу, она даже не озвучила своей просьбы, потому что не знала, поверил ли он ей. Если не поверил, то сейчас он попросту вонзит ей рога в живот и забодает до смерти. Золотые глаза изучали ее, и она старалась не моргать и думать только о Нуаде. Бригита не знала, что будет с эльфийским принцем, когда он попадет на так называемый суд — она отказывалась говорить это слово всерьез, раз эльф даже не взял с собой Моргуна в качестве свидетеля — но брауни была замужем за домовиком и научилась чувствовать эмоции старших фейри. Наследный принц Бетморы попал в черную трясину чувств и эмоций, которых брауни так боялась. С ним что-то случится, что-то плохое. Не смертельное — по крайней мере, она так думала. Но что-то ужасное. И именно это она сказала Дилан. — Ты говоришь правду. Чего ты хочешь? Отлично, подумала Дилан, молясь, чтобы не чувствовать острых зубов золотого джентри. Вслух она сказала: — Мне нужно попасть в золотые покои короля Балора, а вы — быстрейшие существа в Центральном парке. Звериные глаза сверкнули. Дилан зажмурилась и приготовилась к тому, что ее сейчас убьют..
— Что такое, сестра? — эльфийский принц был осведомлен об отсутствии Моргуна и присутствии Церемониймейстера и стражи за его спиной, пока он шел по коридору к дверям. Он подавил боль в своей груди, когда сестра отвела от него взгляд. Он говорил тихо, только для ее ушей. — Ты даже не смотришь мне в глаза. — Я не знаю тебя, — холодно сказала она. Ее длинные черные юбки шелестели по каменному полу, когда она шла. Сегодня сестра была в черном из-за смерти и белом из-за траура. Она ожидала, что отец казнит его сегодня? Что будет с ней, если Балор так поступит? — Мне больно видеть, как незнакомец смотрит на меня глазами возлюбленного брата, поэтому я не смотрю. Нуада чувствовал горе и разочарование сестры, хотя она пыталась скрыть это от него. Она действительно считала его чудовищем, совершившим все, в чем его подозревал отец. Это оставило еще одну кровоточащую дыру в его сердце. Отдаленно он подумал, не эта ли боль и чувство глубокой потери подначивала людей в их злобе, жадности и гордыне. Дилан не позволяла таким темным чувствам захватить себя, подумал Нуада, удивляясь, что такая мысль вообще пришла к нему, но продолжил размышлять об этом, надеясь, что сестра услышит его мысли. Она столькое пережила, а дыра в ее сердце так мала. Как ей это удается? — Значит, ты считаешь меня виновным? — спросил он, уже зная ответ, но внезапно страстно желая, чтобы Нуала признала, что не доверяет ему, не заботится и не любит его. Считает его диким зверем, способным на насилие, убийство и другие ужасные деяния. Если она верит в это, то пусть признается, а не танцует вокруг да около. А если не верит, то пускай прекратит себе так вести. На краткий миг она посмотрела ему в глаза. Нахмурилась. Отвернулась. Такого ответа было достаточно. Она наполовину верила. Почти признала его вину. Она хотела убедить его, что не хочет верить в это, но он не обманулся. Она хотела найти причину сомневаться в нем. И она не станет заглядывать в его разум, чтобы выяснить правду: его близняшка уже решила для себя, что ум брата попал в мерзкую ловушку, и потому его надо любыми способами избегать. Только осознание этого позволило ему взять себя в руки и подавить боль внутри себя, чтобы возлюбленная сестра не страдала. Перед тем, как он смог заговорить, открылись двери в покои его отца, и яркий янтарный свет прошелся по лицу Нуады. Сладкие ароматы ударили ему в нос; в воздухе раздались легкие переливы музыки, а эльфийский принц не успел сдержать порывов сердца, когда увидел лицо отца, полное осуждения, гнева и отчаяния. Если честно, он видел осуждение в каждом лице, смотрящем на него, кроме одного — Имонн удовлетворенно смотрел на то, как Нуада идет безоружный и без Моргуна. Дилан, к своему удивлению подумал Нуада. Она никогда так на меня не смотрела, даже когда я собирался убить ее. Она никогда не видела во мне зверя или преступника. Как странно, что человек думает обо мне лучше, чем кто-то из моего народа. — Наследный принц Нуада Серебряное Копье, — звенящим голосом сказал король Балор. Когда эльф был мальчиком, такого тона было достаточно, чтобы он вытянулся по струнке и навострил уши. Теперь он лишь печалил его. — Тебя обвиняют в жестоком убийстве смертных, а также в покушении на еще одного из их рода. Есть ли у тебя что возразить на эти обвинения? На какой-то момент он хотел объясниться. Отец бы поверил. Отец бы понял. И после того, что случилось с его матерью, изнасилование было единственной причиной, способной заставить Нуаду защищать человека. Это было единственное, чего он терпеть не мог. Потом он подумал о Дилан, кричащей, чтобы отвлечь оборотней, заставляющей его идти в убежище, вынимающую пули и зашивающую раны, хотя сама дрожала от боли, зашивающую его одежду и оттирающую от крови пол, пытающуюся защитить его от ланнан-ши, жарящую вместе с ним яблоки и сыр на огне. Ее голосе, когда она читала ему. Ее руке, обнимающей его, когда она почувствовала спасение от ужаса, потому что он был рядом с ней. То, что могло спасти его, нельзя было открывать. Вся эта боль, эмоции, переживания… Среди эльфов было запрещено рассказывать об этом без разрешения. Открыть всем чужую слабость у них было смертельно. Он не обесчестит и не подставит Дилан, чтобы оправдать себя. Он не станет отрицать обвинений, хотя его честь требует добиться справедливости. Добиться правды. Он знал, что их не будет. Его не пощадят. — Нет, — спокойно сказал он. — Мне нечего сказать. Нуада заметил сожаление в глазах отца. Ему было больно за него? Нуала неподвижно стояла рядом, крепко сжав руки, и смотрела сквозь него, словно он был призраком. Балор поднялся. Его голос был устал и гневен. — Серебряное Копье, ты нарушил договор с людьми своими действиями. Даже принцу запрещено нарушать законы. Я не осуждаю тебя на смерть, наследный принц, чтобы не потерять обоих наследников в одну ночь, но назначу тебе наказание. Эльфийский воин закрыл глаза. Приготовился. Слова стрелой вонзились в его живот. — Две тысячи ударов железом.