Однажды

      Принцесса нашла брата не в тренировочном зале, не в маленькой часовне, построенной для тех, кто служил Высшему королю мира и не в гостевой спальне, в которую он переехал, раз Дилан заняла его собственную, а в небольшой кузне, которую Балор построил для юного принца много веков назад. Нуада, раздетый по пояс и мокрый от пота из-за жара кузни, стоял за наковальней и бил по куску огненно-желтого металла молотом. Он не вздрагивал, когда при каждом ударе в воздух взлетали искры. Нуала уставилась на него, работающего над чем-то похожим на эльфийское серебро; жар даже за такое короткое время заставил ее покрыться потом.       — Что куешь, брат?       — Кортик, — в голосе брата больше не было раздражения или боли, только напряжение, концентрация и радость от любимого занятия. Но, несмотря на внешнее спокойствие, она чувствовала небольшую печаль. Ударив по металлу еще раз, он добавил: — Для Дилан.       Она вздрогнула и замерла.       — Так ты… Делаешь для нее scian suirí?       Вздохнув, Нуада опять опустил молот.       — Да, — если ему нужно ухаживать за человеком или хотя бы притворяться, что делает это, ему надо делать все, как подобает и как требует его честь и упрямый отец. Это значило, что надо было сделать полагающиеся подарки на сватовство — цветы, украшения, которые, зная смертную, она не примет, особый нож и — до чего же тошнотворно — любовную ложку.       По крайней мере, ему нравилось работать с металлом и деревом. Цветы можно собрать в его личном саду в королевских угодьях, но он понимал, что это убедит всех в Бетморе, что он по уши влюблен в смертную. Такая безвкусица жалка для воина. Его заставляли притворяться в каких-то мальчишеских чувствах. Отец не был так одурманен матерью. Они любили друг друга, но не занимались подобной глупостью.       — Значит… Ты правда подчинишься воле отца?       — Почему ты так удивлена? — он не допустит горечи в голосе. — Отец приказал мне ухаживать за ней, что я и делаю, — принц стер пот с лица тыльной стороной ладони. Клинок был почти доделан. — Поэтому я делаю нож на сватовство. Можешь отдать ей доставшиеся тебе по наследству ножны и пояс, сестра, ты же все равно их никогда не носила. Если я правильно помню, ты даже отказалась носить их.       — Брат, ты же знаешь, что я не могу их надеть. Я отдам их ей, — принцесса, зная, что брату сейчас больно, добавила: — Ты занимаешься достойным делом, брат мой.       Между ними воцарилась неловкая тишина, пока принц завершал ковать лезвие. Он поднял его щипцами и погрузил в ледяную воду, которая зашипела и запенилась. Затем, зная, что нужно дать клинку время остынуть, принц взял нож для резьбы и кусок черного дерева, из которого он планировал сделать рукоять, и, сев на скамью, приступил к работе.       — Когда… — Нуала не закончила, потому что брат даже не поднял на нее взгляд. Пытаясь говорить спокойнее, принцесса спросила: — Когда Дилан вернется со службы?       — Она сказала, что все будет длиться три часа. Это было три часа назад.       И это сильно напрягало его. Ему было нелегко оставить смертную в обществе других фейри, пусть это и были и замковые слуги. Он даже подумывал пойти в часовню вместе с ней, несмотря на свое смущение. Все же, он точно пах лучше, чем ниссе-конюхи, да и ему не угрожала опасность быть неправильно понятым. Пусть он не стал бы слушать религиозный бубнеж, но зато Дилан была бы не одна. После ужасов ночи и разговора с отцом Нуада разрывался между двумя желаниями: провести как можно больше времени вне этого позорного фарса и не оставлять Дилан наедине с незнакомцами. А если они ее напугают? А если на нее нагрянет очередное воспоминание?       Но смертная уверила его, что будет в порядке в часовне. К тому же, там был Нильс. Ниссе согласился — по сути, практически умолял, раздраженно подумал Нуада — сопровождать Дилан на службе.       — Ты уже давно не приходил в кузню, — сказала Нуала, пытаясь отвадить неловкую тишину. Брат прекратил резать. — Отец приказал построить ее… Наверно, тогда ты был еще ребенком, — четырнадцать сотен лет от роду, уже больше подросток, чем ребенок, горящий желанием оказаться в месте обжигающего пара, болящих мышц и долгих часов работы, чтобы научиться тому, что ему могло никогда не пригодиться в жизни. Но, вспомнила Нуала, ему это так нравилось. Отец просто исполнил желание любимого сына.       А менее чем через тысячу лет Нуада ушел в изгнание и больше не приходил в кухню, сколько бы раз ни возвращался в Финдиас. Хотя и времени на нее у него никогда не было.       — Я говорил с Дженни, — ответил Нуада. Под его умелыми руками и ножом из черного дерева появилась рукоять. — Она вычистила это помещение, пока я тренировался. После того, как мы с тобой… Поговорили, пришел отец, и я понял, что мне стоит начать ухаживание, чтобы не злить его.       — Ты считаешь, что мы слишком жестоки, заставляя тебя делать все это, но ты не оставил нам другого выбора.       Нуада пожал плечами.       — То, что я думаю о тебе или отце, играет малую роль. Вы всегда очень хорошо давали мне это понять.       — Брат… — она не могла вынести эту боль в его голосе. Но до того, как она набралась смелости посмотреть ему в глаза, в кузню вошел Нильс, ведя за собой Дилан.       — Видите? Что я вам говорил, миледи? Дженни была правда: Его Высочество в своей кузне, — Нильс низко поклонился Нуаде и Нуале, а потом добавил: — Ну, мне пора в конюшни. Рад, что вам понравилось собрание.       — Было очень мило, — она ослепительно улыбнулась, и ниссе подумал: Как жаль, что она так изуродована. Она была весьма мила для человека. Хотя второй глаз и лишний. — Спасибо, Нильс, за то, что присматривал за мной. Я буду в Финдиасе и в следующее воскресенье, можно мне опять прийти?       — Несомненно, — ответил он и поклонился ей и царственным особам. — Ваши Величества, леди, — Нуала отпустила его, и смертная осталась в восхищении осматривать кузню.       — Вау. Удивительно.       — Дилан! — Нуала подошла к ней и взяла за руки. Попытайся быть дружелюбнее, напомнила она себе. Это было меньшее, что она могла сделать для бедняжки, втянутой во все это сватовство. Но смертная искренне улыбнулась принцессе. — Тебе понравилось? Я слышала пение, проходя мимо часовни, когда искала брата. Звучало мило.       — О, да, пение быть восхитительно!       Дилан улыбнулась и подтащила принцессу к скамье, где сидел Нуада. Воин изогнул бровь, когда две женщины сдвинули его на край скамьи, и человек уселась чуть ли не вплотную к нему и начала рассказывать (как будто он проявил какой-то интерес к этому) все, что произошло в часовне. По какой-то странной причине смертную очень заинтересовали дети, сидевшие рядом с ней.       — Нуада, они были такие миленькие! Я думала, что это фейглвумпы, поскольку они если сырое мясо, но они могли бы и кем-то другими, я не уверена. И там был аглулик! Я никогда раньше их не видела. Она была прекрасна, а лед на ее коже блестел на свету. И волосы у нее такие черные! Такая чернота только в пещерах бывает. И у нее была собака… Или она сама была собакой? Нильс не смог сказать, потому что она мало говорит, а он не спрашивал. Ты не знаешь, как ее зовут? Нильс сказал, что она — смотрящая за охотничьими собаками в королевских псарнях. Почему ты не сказал, что у вас есть псарни? Я люблю собак! И там были абатваю. Их я тоже не видела раньше. Они сидели на спинках скамей, где сидели дети, потому что они были такими маленькими, что иначе просто не видели. Одна из них шла каяться, и это заняло столько времени, потому что ей пришлось взбираться на самый верх, но это точно стоило того. О, Нуада, мне так понравилось. Очень понравилось! Спасибо, что отвел меня! Да перестань ты резать хоть на секунду!       Принца так убаюкал поток восторженной болтовни, что ему потребовалась минута, чтобы понять, что Дилан что-то ему сказала. Он отложил нож и посмотрел на нее. Ее глаза сияли от радости и недовольства.       И что теперь, подумал он. После прошлой ночи он и не знал, хочет ли узнать на это ответ. Смертная раскинула руки и крепко обняла его. Он замер. Она прикасалась к нему. Опять. И в этот раз на глазах у сестры, которая несомненно найдет, что сказать, когда объятие прекратится. Сейчас Дилан не была на грани истерики. Нуада знал, что она это намеренно, но почему-то не мог разозлиться на нее и даже как-то смутился. Нуала смотрела на них, выпучив глаза, от чего и так неловкая ситуация стала совсем абсурдной. А Дилан все продолжала шептать:       — Это самый лучший подарок. Спасибо, спасибо, спасибо. Мне так понравилось. Спасибо.       Когда она наконец-то отпустила его, принц был удивлен тем, что ее глаза светились от счастья даже больше, чем раньше. И она смотрела на него так, как Нуала, когда они были еще детьми, когда сестра верила, что он станет великим воином и самым добрым и лучшим братом на свете. От этого взгляда он невольно улыбнулся.       Нет, напомнил себе Нуада, убирая эту улыбку. Не улыбайся ей. Не воодушевляй ее подобной фамильярностью. Но смертная посмотрела на свои руки и добавила:       — Фу. А ты потный, — и он рассмеялся от ее слишком женской брезгливости.       Нуала была еще более удивлена, увидев явную симпатию в лице брата и услышав его беззаботный смех, пока смертная вытирала руки. Знал ли брат, как смотрит на смертную? Нуада был так осторожен в выражениях, словах и жестах, что даже близняшка порой не могла понять его. Но сейчас некоторые стены пали. И в присутствии человека. Может, это и не симпатия, но как Дилан этого добилась?       — Рад, что ты так счастлива, — сказал Нуада специально для сестры. Может, это продлится до ночи, и мне удастся отдохнуть. Пол — не лучшее место, чтобы сидеть там всю ночь.       — Приходи на следующей неделе, — ответила Дилан. — Ты тоже будешь счастлив.       Он даже не задумывался об этом, но смертная была так рада, что он не хотел огорчать ее. Она никогда раньше не была так весела. Довольна — да. И спокойна, когда говорила о вере. Но это… Разве кто-то, кроме детей, может так веселиться? Но она нахмурился и бросил:       — Посмотрим, — может, в следующий раз у нее не будет такого выражения лица, и тогда он сможет отказаться, не чувствуя себя так, словно бьет щенка.       — Что делаешь? — спросила она, улыбаясь.       — Рукоять кортика. Клинок пока охлаждается, — он махнул рукой в его направлении.       Дилан посмотрела туда, а потом повернулась к нему.       — А для кого?       — Для тебя. Если встретишься с Имонном или еще каким уродом, воткнешь его им в глотку, — он невольно улыбнулся, когда Дилан фыркнула.       Нуала решила, что сейчас самое время уйти. Пусть Нуада объясняет смертной scian suirí, если потребуется, но принцесса ожидала, что Дилан уже поняла важность ножа на сватовство.       Дилан откинулась назад и посмотрела на Нуаду, осторожно вырезающего по дереву. Изучая ирландскую культуру в колледже, она читала о нашествии викингов и о традициях, которые они принесли кельтам, например, о том, что девушка на выданье должна была носить на поясе пустые кожаные ножны, и, если она принимала предложение сватавшегося к ней парня, то должна была вложить в них сделанный им нож или клинок, чтобы все видели, что она определилась с выбором. Хотя это не было чем-то вроде обручального кольца, но это значило серьезное решение. Может, эта традиция была и у их предков-фейри? Она была почти уверена, что да.       Кортик для меня, подумала она, не отводя взгляда от принца. И он делает его сам, а не просто покупает или поручает другому. Значит, это нож на сватанье. Я… И не знаю, что мне чувствовать.       Смущение. Удивление, что он так серьезно подходит к этому фарсу с ухаживанием. Это Балор ему что-то сказал? Дилан подозревала, что да. Может, король и не дышал им в спины, но это не значило, что она не чувствовала его дыхание. Но все-таки она была немного тронута. Тронута тем, что эльфийский принц с такой заботой подошел к изготовлению подарка. Он хотел сделать что-то достойное, пусть и для смертной.       — Спасибо, — тихо сказала она. Когда он с небольшим раздражением посмотрел на нее, она отвернулась. Дилан знала, что, возможно, есть другая женщина, которой бы Нуада с большим удовольствием подарил кинжал. Он делает его, потому что так надо, но все же старается изо всех сил. От этого ей стало грустно и гордо за него.       — Он не будет полностью покрыт орнаментом. Я научу тебя им пользоваться, как только закончу. Может, завтра. Послезавтра — крайний срок. И заодно буду учить тебя айкидо, хапкидо и нейгуну. Так сможешь защищаться от более сильных противников. И так Имонну будет труднее до тебя добраться, — и я сам ему этого не позволю, мысленно добавил принц.       Он все еще беспокоится обо мне, поняла Дилан. Он чувствует себя обязанным обучать меня? Это тоже связано с честью? Вслух она сказала:       — Можешь не учить, если не хочешь. Я могу попросить кого-то другого…       — Я буду тебя обучать, — строго сказал он. — Я не доверяю твою безопасность никому из местных идиотов, называющих себя мастерами. Я могу поручить тебя только Моргуну, но он больше искусен с оружием. Однако, мы оба сможем научить тебя пользоваться кортиком и драться на ножах. Два этих умения очень важны, и ты должна ими обладать, — принц посмотрел в ее синие глаза. — Будет сложно, как из-за твоей ноги, так и потому что я думаю, что ты не привыкла к подобным тренировкам.       Она подавила вздох. Сегодня принц был особенно ершистым, особенно когда они оставались наедине. Прекрасно. Ну, она же на нем всю ночь провисела. Дилан понимала, что многим ему обязана, поэтому сказала:       — Если ты того хочешь, я буду у тебя учиться.       Если ты того хочешь, задумчиво подумал он. Не «как скажешь». Не «если ты так думаешь». Как будто я ее заставляю. Почему она так говорит? Он знал, что Дилан всегда осторожно выбирала слова, значит, просто оговориться она не могла. Но он лишь кивнул и посмотрел на рукоять, словно она вдруг перестала его устраивать.       — Хорошо.       — А теперь мне надо переодеться. Уверена, Бекан найдет мне пару штанов. И потом мы ненадолго уйдем.       Он уставился на нее.       — Что? Зачем?       — Нуада, — она легко коснулась пальцами его руки, и это касание прожгло его до костей. Только века дисциплины не дали ему отшатнуться от нее. — Я знаю, что ты не рад быть здесь, когда все на нас смотрят и говорят всякую чепуху, — ее улыбка стала грустной. — Это выматывает. Я это понимаю. Признаю, меня испугало, когда некоторые показывали на меня пальцем и шептались. Может, мы могли бы пойти куда-то. Например, на прогулку. Тебе нравится кататься на лошадях? Мне да. Мы могли бы поехать посмотреть на какой-нибудь лес. Уехать ото всех. Я знаю, что ты не любишь оставлять меня одну. И Моргун сможет поехать вместе с нами. Это же будет в рамках «приличия» и все дела.       Она закатила глаза на последней фразе. Утренние речи Нуалы ее явно не впечатлили.       Поехать с Дилан? Поехать на лошадях, чего он уже давно не делал, с каким-то там человеком? Уехать от отца, Нуалы и придворных. Может, в лес или на пляж. Сейчас достаточно холодно, так что людей будет мало, а он сам может наложить на себя чары, чтобы их не замечали. Откуда Дилан узнала, как сильно он хочет покинуть это место? Как сильно хочет свободы?       В изгнании он стал ненавидеть родной дворец, переполненный недальновидными и ленивыми аристократами. Он искал свободы туннелей метро, тролльского рынка и… Мирного маленького дома Дилан в парке. Ну, с немалым раздражением подумал он, конечно же, я этого ищу. По крайней мере, там он мог расслабиться в компании женщины, которая не хотела с ним переспать ради титула или ребенка. Из-за таких особ он и не скучал по жизни при дворе. Но, если что-то ее испугает, если у нее будет кошмар… Она опять позовет меня. И будет «обниматься» со мной, как она выражается. От этой мысли ему стало тошно. Но все же… Уехать отсюда, технически подчиняясь воле отца, а, значит, избегая наказания и неодобрения, было прекрасной возможностью сбежать, хотя это и вызывало в его животе странное чувство.       — Ну? — спросила она, задирая голову так, что волосы обрамляли ее лицо тонким черным занавесом. В сердце Нуады воткнулась игла, и он замер. — Что скажешь?       — Я… — ее глаза такие синие на фоне этих темных волос. — Скажу, что это отличная идея, — сказал он.       Ее улыбка была яркой и милой. Нуала никогда ему так не улыбалась. Никто так не мог, кроме Дилан. Не думая, Нуада отложил нож и черное дерево и встал. Он не знал, что собирается делать, но в итоге медленно погладил пальцами ее подбородок. Он опять это делает. Опять позволяет каким-то дурацким, глупым желаниям взять над собой верх и превратить его в идиота. Он что, не усвоил урок прошлой ночи? Дотрагиваться до смертной по своей воле — большая ошибка. Но ее дыхание на его запястье было таким теплым; Дилан вздохнула и быстро прикрыла глаза. Ее ресницы темными полумесяцами выделялись на изрезанных щеках. И Нуада понял, что говорит, до того, как приказал себе сжать зубы.       — Как ты можешь так хорошо понимать меня… И быть смертной? Ты так молода, но читаешь меня так же просто, как одну из своих сказок, — эта мысль беспокоила его. Человек в жизни не мог понять эльфа, даже самый особенный из их рода.       — Думаю, мне просто везет, — нежно сказала она. Внезапно стало очень сложно дышать. Нерешительно, инстинктивно, она накрыла своей ладонью его руку, прижимающуюся к ее щеке. Дилан чувствовала пульс на своей коже и тепло его ладони, мозоли на его руке, напряжение и то, как он осторожно держал ее. Она встретилась взглядом с золотыми глазами, похожими на солнечный свет, проходящий через янтарь, и сглотнула. Не смела даже вдохнуть. О чем он сейчас думает? Неожиданно он стал выглядеть таким потерянным. Она никогда раньше его таким не видела.       А я как всегда падка на романтику. Ухх, чувствую себя дурочкой. Но он выглядит таким грустным…       — Нуада, я…       — Нуада! — ворвался к ним Моргун, заставив эльфа и смертную отпрыгнуть друг от друга. Огонь прилил к щекам Дилан, и она отошла, смотря в пол. О чем она думала? Что с ней такое? Нуада же не любит прикасаться к ней! Зачем она заставила его сделать это?       Принцу пришлось постараться, чтобы подавить раздражение, от которого от чуть не зарычал на лучшего друга. Это была не вина Моргуна, что они с Дилан… Что? Касались? Когда для него стало приемлемым быть с ней так близко?       — Что такое, Моргун? — спросил Нуада, заставляя себя говорить спокойнее. Было бы позорно сейчас зарычать на кого-то из них, хоть и сильно хотелось. Но ведь это он коснулся первым. Он, принц Нуада, гладил — да, гладил, другого слова и не подобрать — кожу смертной.       Серебристый тролль смутился, решив, что мог что-то прервать, и уставился на них.       — Чего ты хотел? — спросил он у Моргуна. Сейчас нельзя было думать о Дилан. Просто нельзя.       — Нуада… Я только что был на гоблинском и тролльском рынках. Всю ночь слушал сплетни. Они знают о человеке. Ходят слухи, что вы помолвлены! И еще кое-что: Нефритовый…       Из-за тролля послышался топот маленьких ножек, и к ним выбежал Бекан с широко распахнутыми глазами.       — Госпожа! Ужас! Девочка, Лиза! Полиция! У нее пистолет! Вам нужно бежать!       — Что? — Дилан вскочила на ноги. С громко бьющимся сердцем, она повернулась к Нуаде и сказала напряженным голосом: — Нуада, мне надо идти. Срочно. Лиза — моя пациентка. Мне нужно ей помочь.       Король Балор пока не разрешал им уходит. Если Нуада покинет Финдиас без приказа, король будет недоволен (читай: в ярости). После их диалога в тренировочном зале, принц не сомневался, что отец расценит его отсутствие как знак протеста. А однорукий король эльфов не любил протесты, особенно дважды за день. Но решимость во взгляде Дилан сказала принцу, что она все равно пойдет к этой Лизе, согласен на то Балор или нет. И Нуада знал, что, как только она сбежит, Имонн бросится по ее следу. Он найдет ее, схватит и потом… — Серебристо-синие глаза стекленеют Лицо темно от синяков Изрезанные губы, которые Имонн назвал медовыми Кровь такая красная на мертвенно-бледной коже Черные синяки повсюду Дилан так холодна, не двигается В его груди горит Горит, потому что он не может дышать А она лежит и не двигается-       Нет! Принц вырвался из воспоминаний о кошмаре и заставил себя сосредоточиться на реальности. Это просто сон, сон и ничего более. Имонн ее не найдет. Он не ранит ее, потому что он, Серебряное Копье, этого не позволит. Кошмары Нуады никогда не сбудутся. Его честь требовала не допустить, чтобы Дилан пострадала. Ее никто не тронет. Пока он дышит, никто не смеет ей угрожать.       Синие глаза умоляюще смотрели на него, но она ничего не говорила — просто смотрела и ждала его решения. Нуада вспомнил, что Дилан говорила ему, что трудно быть юным, а взросление — сложнейшая из алхимических трансформаций. Он хорошо это знал.       — Хорошо, — спокойно сказал эльф. — Дай мне переодеться, и я отведу тебя туда, куда тебе нужно, — с гневом короля они могут разобраться позднее.