1991 год

Следующие три месяца Анна проводит во сне. Она не знает и не чувствует, что происходит вокруг – и, возможно, это и к лучшему. Проснувшись под стук весенней капели, она узнает свое новое имя - Российская федерация. Оно ей понравилось. И похоже на прежние, и длинно, но не вычурно. Окно в ее ленинградской квартире было в тот день распахнуто, и весенний ветер перебирал занавески. Анна не помнила, как здесь оказалась, но это ее не слишком-то и волновало. Вот только руки и ноги затекли неимоверно, а во рту стоит отвратительный привкус. С большим трудом, но она все же выбирается из постели. Ноги подламываются, как у ребенка, который только еще учится ходить, а потому Анна старается держаться за спинку кровати, а затем за другие предметы в комнате. Боится, что упадет и разобьет голову об мраморный пол. К тому же раны затянулись еще не полностью, не стоит их бередить; кое-где до сих пор белеют бинты и повязки. Когда она тянется к двери, чтобы ее открыть – кто-то распахивает ее с той стороны. Какой-то миг девушка-сиделка рассматривает ее потрясенно и даже испуганно, а потом бросается вперед, чтобы поддержать. Вечером Россия сидит в кресле и читает газеты. За эти три месяца произошло многое – и столь же многое подмял под себя Америка. Анна вздыхает и отшвыривает газеты, как можно дальше. Уже через пару дней она не нуждается ни в сиделках, ни в ком-то еще. Поэтому внезапное появление в ее пустой квартире Америки неприятно удивляет. - Ты следил за мной? – она почти не говорила после пробуждения – не с кем – а потому это прозвучало чуть хрипло и сдавленно. Он не замечает или предпочитает не заметить этого укола. Лишь смотрит и смотрит на нее. Словно не может поверить, что она больше не спит. Словно все это время боялся, что она все же умрет - окончательно и бесповоротно. - Я рад, - его голос звучит тоже сдавленно и хрипло, - что ты проснулась.

***

2001 год

- Аня… - Россия. От холодного взгляда аметистовых глаз Америке всегда немного не по себе. Как-то он обмолвился, что такие взгляды от нее он получал и в прошлом - когда они были любовниками - и уже тогда искренне их ненавидел. Анна смотрела на него, как если бы он был ребенком, на возню с которым не стоит тратить свое драгоценное время. Сейчас поменялось все, а взгляд остался. Он тяжело вздыхает: - Верно. Окей, Россия. Она отворачивается от океанской глади, которую долго созерцала. Тихий океан молчалив и лишь слегка покачивает корабль – словно тоже чувствует важность момента. По крайней мере, важного для нее. Всю поездку Америка не оставлял ее в покое – постоянно лез с какой-то ерундой. Напоминал о времени или рассуждал о погоде. Молчание давит, как камень. Это плохое молчание – но молчать хорошо можно лишь в присутствии дорогих людей. Анна снова смотрит на часы. Должно быть, прямо сейчас «Мир» входит в атмосферу, распадаясь в ней на тысячи раскаленных обломков. Она всматривается в распахнутое голубое небо, но проходит еще немало времени, прежде чем удается заметить падающую орбитальную станцию. В небе вспыхивает оранжевым всполохом клубок огня, а потом его перечеркивает длинная белая полоса, от которой начинают растягиваться несколько других, тоньше и меньше. Словно падающая звезда. Можно желание загадывать. Но Анна лишь смотрит на падающие обломки – так неотрывно, что почти забывает дышать. Одно из крупнейших напоминаний о ее прошлой жизни становится пеплом прямо у нее на глазах. Она протягивает руку, словно надеясь удержать погибшую станцию, но та все падает и падает, пока не закатывается за горизонт и в глубокий зев океана. - «Мир», - непонятно к чему говорит Америка. - Что? - У нее было красивое имя. Эти слова вызывают досаду. Почему-то не хочется, чтобы он даже упоминал это название. Эта станция была ее достижением – со всеми успехами и ошибками этого проекта. Этот успех принадлежал ей одной, и делиться им она не хотела. Особенно с ним. Она тоже умеет быть эгоистичной.

***

- Я смогу, если ты меня научишь! Америка злился. Это было легко понять по тому, как раздувались крылья его носа, как он сжимал и разжимал кулаки. Надо признать, ей нравилось его злить. Впрочем, для нее это было своего рода маленьким увлечением и раньше. Если ему нужна ее помощь – пусть сначала ее заслужит. - А зачем это нужно мне? – спросила Россия, крутя между пальцев незажженную сигарету. – Почему я вообще должна все это выслушивать? Америка проглатывает пилюлю и старается успокоиться. - Ты – единственная, у кого есть такой опыт. Умей строить космические станции кто-то еще – я обратился бы к нему. - Стало быть, все дело в удобстве? – приподнимает Анна одну бровь. Все же общаться с ним… странно. Всякий раз, глядя на Америку, она прекрасно видела в нем все то, за что когда-то полюбила. И она до сих пор находила эти черты привлекательными сами по себе – молодость, симпатичные черты лица, азарт, упорство, граничащее с упрямством, целеустремленность… Но отчего-то именно в нем все это больше не очаровывало. Америку не хотелось звать его человеческим именем. Даже если он предлагает такие значительные проекты, как новая космическая станция. Международный орбитальный комплекс, состоящий из американского и российского блоков. Занятный проект. Своего рода общий ребенок. Вот только его мать умерла еще до его появления на свет.