***
Холодная бездонная пустота поглощает собой всё, что до этого теплилось, существовало и имело право на жизнь внутри человеческой души. Она не несет в себе абсолютного определения чего-то плохого, негативного или неправильного, но, безусловно, дает невероятную возможность для разума и сердца отключиться и не чувствовать абсолютно ничего какое-то определенное время. Она дарит безмятежный, иллюзорный и мнимый покой, обволакивая, покрывая душу невидимым, но совершенно непроницаемым колпаком равнодушия. Но только смахни его одним небрежным движением руки, как перед взором откроется избитое, израненное, расколотое сердце. Наруто лежал на своей кровати, скрючившись калачиком на самом её краю, без особого внимания и интереса разглядывая трещины в старой штукатурке на стене перед собой. Если бы его сейчас кто-то дернул за плечо и спросил, какое сегодня число и день недели, то он бы не смог ответить. Только знал, что за окном проходит мимо первый месяц весны. Промозглые проливные дожди в середине марта, льющие без конца и края вот уже вторые сутки, были чем-то запредельным для горожан большого мегаполиса, которые оказались никак не подготовленными к такой резкой смене погоды после долгой и холодной зимы. Наруто вслушивался в бесперебойный стук крупных капель, бьющих по подоконнику с другой стороны старого окна, улавливая треск веток старых деревьев, бьющихся друг об друга при сильных порывах ветра. Прошло уже около двух недель с того вечера, а Узумаки до сих пор переживал это все одним днем, не замечая ни смены суток, ни строгих выговоров куратора потока за многочисленные пропуски занятий, ни собственного урчащего от голода желудка, ни ноющего где-то глубоко под ледяной пустотой сердца. Он провел это время в блоке на жестком матрасе своей койки, давая полную волю мыслям, которые шумно и безостановочно копошились в его голове. Наруто не мог прийти ни к какому-то конечному выводу или же решению касательно того, что с ним произошло и происходит, но он точно знал, что больше не чувствовал переполнявших его раньше эмоций и противоречивых чувств. Разочарование, невыносимая боль, истерики, нервные срывы и обиды с каждым днем стремительно перерастали в душе Узумаки в глубокую апатию, а потому, вновь и вновь воспроизводя в памяти череду событий из его жизни за последние месяцы, блондину все отчетливее казалось случившиеся абсолютно глупым, пустым и нереальным. Так бывает, когда человек слишком много пропускает через своё сердце, изничтожая болью самого себя изнутри. Тогда, на смену калейдоскопу из негативных и положительных эмоций приходит опустошение, после которого уже совсем и не знаешь, а правда ли всё то, что ты чувствовал. Входная дверь открылась со скрипом, впуская в маленькую комнату приглушенный до этого гомон многочисленных студентов, доносившийся из общего коридора. - Я сгоняю в магазин, тебе надо что-нибудь? – зашедший Киба устало вздохнул, вновь видя друга на все том же месте и в том же скрюченном положении, в каком тот находился ещё утром, да и вообще все последние дни. - Нет, - прохрипел Наруто, тут же громко откашлявшись. За эти две недели он произнес вслух в разы меньшее количество слов, чем мог раньше выдать за пару часов, и потому каждый раз открывать рот и складывать звуки в простые слова было тяжелее, чем казалось. - Понял, - Киба кивнул, схватив валявшуюся на маленькой тумбочке горстку мелочи, которую как раз ровно хватило бы на дешевые полуфабрикаты, а затем так же тихо вышел. Инузуке очень хотелось вновь наорать на Наруто, вновь пуститься в словесную перепалку и вообще отвесить тому хороший пендель под зад, но он понимал, что в этот раз это не то, что не сработает, а просто-напросто понесет за собой никому ненужные лишние проблемы. Все ребята, казалось, переживали страдания и боль Узумаки словно свои, расхаживая по университету с кислыми и вечно задумчивыми лицами, судорожно придумывая каждый раз достойные отмазки для преподавателей, защищая блондина, прикрывая его внезапную неуспеваемость тяжелой простудой с осложнениями. Каждый из них поочередно брал на себя обязанность своевременно ходить в магазин, приносить в блок продукты и чуть ли не насильно кормить ими Наруто, который, в принципе, от еды не отказывался. Он просто не чувствовал голода, забывая, что нужно хоть чем-то питаться, чтобы функционировать как живой человек. Узумаки вновь переместил свой взгляд на стену, не ощущая даже крох радости или печали от того, что снова остался ненадолго один. Он размышлял над природой этой самой опустошенности, развернувшейся в его душе, попутно пытаясь найти определение слову «любовь», раскладывая в голове симптомы, причины и следствия этого чувства. Забавно, но ещё полгода назад, он мог бы спорить и трещать на эту тему сутками, уверенно рассказывая о том, что он-то разбирается в этих простых эмоциях, разбирается в отношениях, да и вообще кому угодно в состоянии мудрых советов надавать, после которых чужая личная жизнь наладилась бы будто по щелчку пальцев. Это же элементарно: если любишь, то заботишься, переживаешь, не врешь и не обманываешь, будешь верным и преданным как собачка, прискачешь по поводу и без, простишь все, что можно и нельзя, сделаешь все, что угодно и когда угодно. А если нет этого всего и делать ты ничего не хочешь, значит и не любишь вовсе, и не о чем тут даже говорить. Любовь, ведь, чувство немудреное, сразу понятное и отличить его всегда можно от других. А выходило так, что в реальной жизни все совсем не так однозначно и просто как в собственных фантазиях. Наруто снова закашлялся, ощущая, как что-то дерет его глотку изнутри, мешая нормально дышать. Он повернулся, поднимая себя в сидячее положение, и схватил с тумбочки бутылку колы, делая несколько больших глотков. Отдышавшись, а затем отпив ещё немного, блондин равнодушно выкинул почти пустую бутылку куда-то себе за спину. В последний момент, уже перед тем, как Узумаки собрался лечь обратно, взгляд его уперся в мобильный, валявшийся экраном вниз на полу рядом с кроватью. Наруто нахмурился, вглядываясь в блики света на потертом черном пластике. Он не помнил, когда последний раз брал свой телефон в руки. Собственно, он его не замечал и даже ни разу за все это время не подумал им как-то воспользоваться. И Узумаки совсем не отдавал себе отчета в том, почему решил вдруг подняться, отыскать зарядку и включить сотовый именно сейчас, совершая движения на автомате. Мобильный взорвался звучными, долгими и громкими пиликаньями сразу же, как только был подключен к розетке, оповещая о двадцати трех смс и тридцати шести пропущенных звонках. Наруто ощутимо передернуло, пока он сидел на полу и проверял каждое сообщения, чувствуя, что ему вновь нужно смочить в одно мгновенье пересохшее горло. Все звонки и смс были от Дейдары, который сначала умоляюще, потом настоятельно, а затем и вовсе грубо, с угрозами требовал, чтобы Узумаки немедленно вернулся в больницу, потому как Итачи совсем худо. - Слушай, я тут купил твой любимый рамен, так что, может ты, все-таки, пожрешь хоть немного, а то мне реально больно смотреть на тебя, - вошедший с большим пакетом продуктов Киба так и застыл с ним на пороге на несколько секунд, боясь сдвинуться с места. – Нару, эй, только не начинай опять. Узумаки, ты слышишь меня? – отмерев, обеспокоенно затараторил он, вихрем подлетев к сгорбившемуся на полу блондину, попутно отшвырнув пакет в первое попавшееся место. - Что на этот раз? Блять, меня же всего пятнадцать минут рядом не было! – дрожа от напряжения, выпалил Инузука, схватив блондина за плечи и слегка встряхнув, чтобы ты тот оторвал голову от колен. Киба, уже морально подготовленный чуть ли не к концу света, благодаря всплескам ошалевшей нервной системы Узумаки, ожидал увидеть все, что угодно, начиная от истерики и заканчивая агрессией, но Наруто смотрел на него абсолютно спокойно, молча протягивая свой телефон. И только покрасневшие голубые глаза да сбитое дыхание выдавали то, что чужое равнодушие треснуло по швам. - Нару, я, конечно, не эксперт во всех этих делах сердечных, но что-то мне подсказывает, что тебе нужно наведаться к нему, раз тебя так настойчиво просят, - вылупив глаза от прочитанного, глубокомысленно выдал Инузука спустя несколько минут. – Но только не вздумай идти сейчас – почти ночь на дворе. Наруто молча покачал головой, ощущая контрастно горячие слезы на своих щеках. - Эй, давай прекращай уже. Ты ревешь больше, чем любая баба, серьёзно, - неловко выговорил Киба, неосознанно теряясь от собственной беспомощности и невозможности как-то дельно подбодрить друга хотя бы словом. – Ну, по крайней мере, ты снова стал на человека похож. А то мы все думали, что ты в бездушного робота превратился, - нервно хохотнув, добавил он. Узумаки неожиданно громко рассмеялся, заставляя Кибу испуганно податься назад. Наруто подумал о том, что да, он снова мог выдавливать из себя какие-то эмоции. Только вот кроме боли он больше ничего не чувствовал.***
- Ты сможешь спуститься вниз сам? - Я могу и уехать без тебя, если ты не прекратишь обращаться со мной как с ребенком, - подметил Итачи, поправляя за спиной неприятно саднящую кожу колючую этикетку от нового черного пуловера. - Ладно, тогда жди внизу у приемной. А я переговорю с глав врачом и спущусь, - Дейдара улыбнулся, невесомо хлопнув Учиху по плечу, а затем развернулся и удалился в противоположную сторону. Тсукури был донельзя рад тому, что смог, все-таки, уговорить упрямого Итачи попробовать начать лечиться за границей. Как ему это удалось, он, к слову, до сих пор не понимал, но, добившись согласия, тут же договорился о ранней выписке, обзвонил всех знакомых в Швейцарии, нашел нужную клинику за пару суток и купил билеты на самолет - вылет уже сегодняшней ночью. Нечего тянуть, если есть возможность все сделать быстро. В ответ он получил от Учихи лишь сухое «спасибо», и, по факту, это мало волновало Дейдару. В конце концов, не чужие люди. Но Тсукури не мог не заметить, что Итачи стал гораздо более несдержанным, а в каких-то моментах даже грубым и раздражительным. Такое поведение было абсолютно несвойственным для старшего Учихи, который всегда источал из себя волны внимания и заботы. Особенно к тем, кто был для него дорог. Эти перемены очень беспокоили Дейдару, и он всерьёз опасался, что помимо лечения страшной болезни, поразившей тело его старого друга, придется лечить, вдобавок, и его душу. Итачи медленно передвигался по направлению к лифту, сжимая в руке небольшую мужскую сумку с документами и немногочисленными предметами своего туалета, и четко ощущал, как переполняло его странное чувство, которое он никогда до этого не испытывал. Это чувство было сродни огромному мыльному пузырю, давящему на стенки его тела изнутри. Оно приносило дискомфорт, но если, вдруг, этот пузырь лопнет, то после него не останется ничего кроме пустоты. Ощущения были новыми для Итачи, но, имея образование психолога, он понимал, что все это последствия многолетних глубоких переживаний и боли, которые он старательно прятал глубоко в себе. А катализатором их выплеска послужили события последних недель. Учиха, зайдя в лифт, невесело хмыкнул своим мыслями, нажав кнопку первого этажа. Он и подумать не мог о том, что сможет когда-нибудь поставить самому себе такой диагноз как «эмоциональное опустошение». Ведь он всегда считал себя человеком сильным духом, человеком с принципами, твердо и уверенно знавшим для чего и кого он жил, о ком ему нужно заботиться, в чем состоял смысл его существования. Первоначально это сводилось лишь к младшему брату, потом этот список пополнил Наруто, а теперь Итачи совершенно не знал и не понимал, где он так ошибся, где оступился, позволив случиться тому, что случилось. И нужно ли теперь что-то делать, чтобы все исправить. Есть ли вообще в этом хоть какой-то смысл. Короткий сигнал оповестил о прибытии на первый этаж, железные двери лифта со скрежетом открылись, Итачи повернулся и так и не сделал шаг вперед, застыв на месте, не в состоянии даже вздохнуть. - Здравствуй, Наруто, - едва слышно вымолвил он, в упор встречаясь с совсем потухшими, почти безжизненными голубыми глазами, смотрящими на него ровно с такой же неуемной болью, с какой смотрел в них и он. Наруто молча отошел немного в сторону от дверей лифта, пропуская Итачи вперед. Он чувствовал, как подкашивались и дрожали его колени, и как сердце снова начинало рваться на части. - Я...я не думал, что ты придешь. - Я тоже не думал. Учиха кивнул, сам не зная чему. Он внимательно разглядывал лицо Наруто, находя в нем очевидные признаки недосыпания, выраженные во внушительных темно-фиолетовых синяках под глазами, недоедания, чему свидетельствовали впавшие, некогда ещё по-мальчишечьи слегка пухлые щеки, а также общее истощение и неприкрытую нервозность. И все это приносило старшему Учихе боль, с которой он не мог справиться. - Ты выписываешься? – бегло оглядев Итачи с ног до головы и, в конечно итоге, остановившись взглядом на сумке, которую тот держал, прохрипел Наруто, не слыша собственного голоса. Ему стоило огромных усилий сдержать себя от того, чтобы не завыть. - Да. Ночью улетаю в клинику в Швейцарии. Уже сегодня ночью. Узумаки почувствовал глубокое разочарование, но не ощутил даже удивления. - Что за клиника? – тупо спросил Наруто просто для того, чтобы что-то спросить, ибо понимал, что если Итачи замолчит хоть на минуту, то он просто-напросто снова сбежит. - Я не знаю. Дейдара договорился через знакомых. - Ясно. - Наруто, я сейчас еду домой, чтобы собрать вещи и если...если ты хочешь поговорить, то можешь поехать со мной, - севшим голосом прохрипел Итачи через пару мгновений тишины, ровно за секунду до того, как блондин собирался развернуться и свалить нахрен, проклиная себя и всех за то, что вообще существовал. Узумаки кивнул, не в состоянии больше вымолвить что-либо. Он подумал о том, что, наверняка, ещё пожалеет об этом согласии, но вместе с тем понимал, что так будет правильно. Правильно потому, что нельзя уходить не попрощавшись. Итачи остановил первую попавшуюся машину такси, сел на заднее сидение и тут же невесомо, но болезненно нахмурился, когда увидел, что Наруто расположился впереди. Стоило им только выехать со двора больницы, как телефон старшего Учихи завибрировал в кармане пальто. - Ты где? Я забрал твою выписку и стою на первом этаже. - Я уже уехал. - Как уехал? На чем уехал? Только не говори, что на моем лексусе. Ты ещё не в том состоянии, чтобы садиться за руль, какого черта вообще... - На такси уехал. Я с Наруто, - вымученным голосом тихо перебил начинавшего бесноваться Дейдару Учиха. - Прекрасно. Просто прекрасно, Итачи. И где ты его найти успел? Или он, все-таки, догадался прийти? – обиженно проворчал Тсукури на другом конце провода. - Получается, что так, - ответил старший Учиха, наблюдая через боковое стекло автомобиля за тем, как прикрыл глаза Наруто, сильно зажмурившись от того, что, видимо, услышал из телефонной трубки позади себя. - Я тебя молю, только не забудь, что у нас в пять часов утра вылет. - Помню. Я позвоню, - сухо закончил Итачи, сбрасывая вызов. Время пути до дома старшего Учихи из центра города составляло около двух часов и все это время они ехали молча. Разве что тучный таксист иногда разбавлял устоявшееся молчание, выкидывая грубые глупые ругательства остальным участникам транспортного движения, отвратительная езда которых его совершенно не устраивала. Итачи старался не думать о том, какой разговор его ждал впереди, ощущая, как поднималась из глубин его истерзанного сердца острая боль каждый раз, когда он непроизвольно кидал взгляд на пассажирское сидение перед собой, из-за спинки которого выглядывали растрепанные блондинистые пряди. Он рассматривал в окно пейзаж мрачного унылого города, через час пути резко сменившийся на густую лесную чащу, и просто не мог собрать себя воедино, постыдно боясь всем своим нутром оказаться с Наруто наедине. Узумаки дрожал от страха. Он рвано вдыхал воздух через нос, стараясь делать это тихо, совершенно не замечая, как подозрительно косился на него водитель такси. Наруто скрупулезно и нервно пытался прикинуть в своей голове возможные варианты развития событий, прокручивал в сознании то, что должен сказать и то, что может услышать сам, но мысли его походили больше на беспорядочный рой жужжащего улья. И он, казалось, весь разрывался на части от ошарашивающего его осознания о том, что они с Итачи так по-идиотски, так глупо и безвозвратно потеряли то самое светлое, доброе и искреннее чувство, что зародилось у них в самом начале, после которого у обоих в душе остались лишь глухое разочарование, страх и сплошная боль. Водитель выдавил из себя что-то неопределенно восторженное и удивленное, когда припарковался перед огромным особняком, гордо расположившимся посреди холодных высоких гор. Пока Итачи расплачивался, Наруто вышел из машины, глубоко вдыхая в легкие морозный свежий воздух, и старался вообще не смотреть на дом, в котором когда-то нашел спасение. Он просто до одури боялся, что не сможет не разораться от собственных накрывавших его с головой болезненных эмоций. Узумаки осторожно ступил на порог, тут же застыв на месте, когда старший Учиха открыл дверь, молча пропуская его вперед. Наруто вдруг почувствовал, что сил идти дальше у него совсем нет, потому как до дикости невыносимая и некогда родная обстановка этого дома грозилась вывернуть его душу наизнанку. Итачи разулся, скинув на дорогие паркетные доски из темного дуба давившую ему на плечо сумку, и так же остановился, видя, как содрогался от тихой истерики мальчишка, неосознанно пятясь от него назад. - Не трогай меня, - шепотом, нервно, но беззлобно потребовал Узумаки, когда Учиха протянул к нему руку. - Наруто... - Не надо. Не трогай, пожалуйста, - сглотнув начинающие подкатывать к горлу слёзы, повторил он, отводя покрасневшие глаза от удивленно и, вместе с тем, понимающие посмотревшего на него Итачи. - Хорошо, - старший Учиха кивнул и отошел на несколько метров, углубляясь в гостиную. – Ты хотел поговорить. Так давай поговорим прямо сейчас и все решим немедленно, - круто развернувшись перед кухонной столешницей и облокотившись об неё поясницей, неожиданно четко и уверенно оповестил он, оглядывая со своего места все так же стоящего на пороге Наруто. - Я не хотел говорить. - От чего же? Я ведь сказал, что если ты хочешь что-то обсудить, то можешь поехать со мной. Ты согласился. Теперь говори, - вцепившись ладонями в холодный черный мрамор, резонно подметил Учиха, поражаясь самому себе и своему требовательному тону. - Я не знаю, что тебе сказать, Итачи, - обреченно покачав головой и отвернувшись к двери, совсем тихо вымолвил Наруто. Он правда не знал. Не знал ещё тогда, когда вчера ложился спать, проведя всю ночь без сна. Не знал сегодня утром, когда, не помня себя, шел в больницу, громко хлюпая ногами по растаявшему снегу, когда боролся с паникой уже на пороге поликлиники. Не знал, когда ехал сюда. Это поражало его, заставляло вновь стремительно спрятаться в себе, но сколько бы он не копался в глубинах собственной души, то с ужасом не мог найти там ничего из того, что искал. - Ты все ещё что-то чувствуешь ко мне? – Итачи спросил это сходу, не подумав о том, что сказал. Но он весь внутренне сжался, ожидая ответа. - Я не знаю. - Подойди ко мне, Наруто, - мягко попросил Учиха, с замершим сердцем смотря на то, как дернулся блондин, походя на маленького, затравленного, побитого зверька. – Иди сюда. Не бойся, я не обижу тебя. Узумаки выждал несколько секунд, после чего, не разуваясь, медленно двинулся вперед, слушая набат голосов в своей голове, которые красноречиво говорили ему о том, что он действительно больше ничего не знал. Он остановился посреди комнаты, на расстоянии двух метров от старшего Учихи. - Прости меня, - сцепив зубы, тут же практически взмолился Итачи, сдерживая себя из последних сил. – Прошу, прости меня, Наруто. Прости за все то, что случилось между нами. Если...если бы я мог предугадать то, что будет, я бы сделал все возможное, чтобы не допустить всего этого. - Знаю, - дрожащим голосом ответил Узумаки, поднимая голову к потолку, чтобы не чувствовать, как потоком хлынули из глаз собственные слезы. - Я хочу, чтобы ты понимал: тот спор с Саске вышел случайно, и он не подразумевал того, о чем ты думаешь. Если бы я изначально относился к тебе как к вещи, то наше общение прекратилось бы сразу после того, как ты вышел из этого дома. - Нет, Итачи. Дело...дело не в этом, - вытерев слезы резким движением ладони, отрицательно покачал головой Наруто, вновь встречаясь с черными, полными безграничным чувством вины глазами. – Я знаю, что это звучит тупо, но дело даже не в тебе и не в Саске. Просто...просто это слишком. Все это. И я...я не знаю теперь, что я чувствую и чувствую ли вообще хоть что-то. Старший Учиха опустил голову, разрывая зрительный контакт, и прикрыл глаза, испуская из себя короткий тяжелый выдох. Он в полной мере оценил честность Наруто, отдавая блондину должное в размерах его смелости. Ведь сам Итачи не мог заставить себя сказать то, что он и сам мало что знал сейчас. Он был уверен только в том, что любил и будет любить, наверное, всегда, испытав впервые в своей жизни настолько чистое, искреннее и сильное чувство к кому-то. Но, вместе с тем, он был вовсе не уверен в том, хотел ли теперь его разделить. Это ощущение было вполне нормальным, да и в книжках по психологии много чего написано по поводу того, как начинает замыкаться психика при получении особенно сильных стрессов. Но Учиха не находил в себе смелости на то, чтобы признать - он не хотел больше обладать Наруто. Потому что такого права у него нет. - Я и не жду от тебя взаимности, - колоссальным усилием воли заставляя себя слегка улыбнуться, мягко выговорил Итачи, абсолютно не ощущая связи с этой реальностью, в которой Наруто отвернулся от него, закрыв своё лицо ладонью с громким надрывным всхлипом. Узумаки чувствовал себя самым настоящим ничтожеством. Человеком без имени и места, без принципов и цели. Без всего того, за что раньше он мог бороться до конца. - Расскажи мне, что с тобой, - все ещё стоя спиной к Учихе и пытаясь справиться с самим собой, выдал Наруто, сглатывая слёзы. – Расскажи все про свою эту...эту болезнь. Все с самого начала. - Гепатит С – это поражение клеток печени и её соединительных тканей, - тихо начал Итачи, смотря на затылок подрагивающего блондина. – Я был в Италии, на выставке, собирался представить свои работы. За несколько минут до начала я ощутил сильные боли в боку, головокружение и тошноту. Это случилось очень быстро – я упал в обморок, а очнулся уже в клинике на другом конце страны. Старший Учиха слабо помнил последние секунды того, как находился ещё в сознании, но зато хорошо помнил с каким страхом смог быстро проанализировать все симптомы, ставя самому себе предположительный диагноз ещё до того, как его озвучили врачи. - В мои планы входило совсем другое развитие событий, - горько усмехнувшись, продолжил он. – Я хотел вернуться к тебе. Хотел предложить переехать ко мне, а если бы ты отказался, то сам бы поселился в городе, но... - Но ты предпочел молчать, - Наруто повернулся, и слова его прозвучали оглушительным громом для Учихи. - Предпочел, потому что не хотел ввязывать во все это тебя. И я только сейчас понял, как был не прав. Итачи считал, что он не просто был не прав. Он совершил самую глобальную, грубую и непростительную ошибку в своей жизни, не считая того момента из детства, когда он не успел спасти свою мать от убийства собственным отцом. Но ведь он действительно хотел поступить правильно, хотел как лучше. Лучше для всех. «Благими намерениями вымощена дорога в ад» Узумаки растянул губы в болезненной улыбке, начиная беззвучно смеяться, и тут же отвернулся вновь. Обрывками в его голове всплывали воспоминания того вечера в палате, после которого он потерял всё. - Почему ты не можешь лечиться? - Индивидуальная непереносимость к препаратам. Интересный случай, кстати говоря. Процент таких людей совсем мал в общей статистике и... - Интересный случай? – глухо переспросил Наруто куда-то в сторону. – Что в нем интересного, Итачи? То, что ты не можешь вылечиться? Или, может быть то, что ты умираешь? Это тебе интересно, да?! – мгновенно взорвался он, вновь оборачиваясь, смотря на старшего Учиху в упор. Крик Узумаки эхом отразился от стен большого помещения, оставляя после себя застывшую в воздухе оглушительную тишину и невысказанное вслух сокрушительно отчаяние. - Наруто, не заводись, прошу тебя. Уже ничего не исправить, - тихо и мягко проговорил Итачи вопреки тому, что сам упорно старался сейчас не задохнуться от задувшей его в один момент волны оглушительной боли. - В том то и дело, что ничего не исправить! – так же громко выкрикнул Наруто, ощущая, что ещё немного и он снова заработает себе нервный срыв. – Да как ты смеешь вообще? Как ты можешь так говорить о себе, словно ты, блять, подопытная крыса какая-то, а не человек! Да ты же...посмотри на себя, Итачи. На тебе живого места нет! – ткнув пальцем в сторону старшего Учихи, отчаянно заорал он. Узумаки снова почувствовал, как накрыла его паника, как взорвалась нервная система, как опять дико болезненно сжалось в груди сердце. Он отвернулся, подошел, пошатываясь, к дивану и оперся о него двумя руками, опустив голову к груди, силой сцепив ладони в кулаки. Все повторялось. Повторялось точно по такому же сценарию, какой и был тогда в больнице. Замкнутый круг из сплошной боли, которая была неясно размыта на разочарование и острое чувство вины, и которая закрывала собой абсолютно все, включая и когда-то трепетавшую в душе любовь. И это все настолько сильно подкашивало что-то внутри Узумаки, что он готов был на полном серьёзе начать просить кого-то сверху о том, чтобы умереть на этом самом месте. Потому что иного выхода избежать боли он совсем не видел. Итачи сжался, выдавая на своем лице гримасу внутренних мучений и терзаний, а затем оторвался от своего места, аккуратно ступая к скрючевшемуся блондину, который едва не рвал дорогую обивку дивана собственными ногтями. - Объясни мне, - тихо всхлипнул Узумаки, когда почувствовал за спиной чужое обжигающее тепло, от которого хотелось бежать. – Как мне теперь жить со всем этим? - Наруто... - Скажи, как мне, блять, жить, зная, что ты умрешь! – заорал блондин, отрываясь от своих рук, поворачиваясь к стоявшему совсем вплотную Учихе, крича ему в лицо. – Умрешь, а я не смогу ничего сделать, потому что мне даже смотреть на тебя больно! Итачи шокировано подался назад, начиная запоздало понимать, что происходило с Наруто, и от чего тот так уверенно и целеустремленно рвал самого себя изнутри. Узумаки больно, невыносимо и дико больно, но не потому, что он, Учиха, проведет остаток своей жизни в борьбе за собственное существование в этом мире, а за то, что вопреки всему своему желанию помочь он просто не может сделать этого. Ибо все свои чувства он растратил на глупые и идиотские игры с Саске, на выяснение отношений, на мучительные недели выжидания, на переваривание вины и борьбу с собственно совестью. И после этой борьбы в душе Наруто не осталось никаких сил на то, чтобы пережить это всё так, как он сам от себя этого ждал. И именно это осознание резало Узумаки заточенным ножом по всем внутренним органам. Осознание того, что он не может даже находиться рядом с Итачи, быть рядом тогда, когда это нужно. Ведь это правильно. Ведь так надо. Наруто просто чувствовал себя последней тварью на всем этом гнилом свете. Учиха выдавил из своей груди тяжелый болезненный выдох, а затем, не помня себя, сделал шаг вперед и в одно движения притянул уже совсем неприкрыто рыдающего блондина к своей груди, крепко накрепко сжимая руки за чужой дрожащей спиной. - Прости меня, прости, пожалуйста, я не могу...я просто...мне так больно, - заикаясь, прохрипел Узумаки сразу же, как только уткнулся носом в родное плечо, задыхаясь от истерики и слез. - Тихо-тихо, - Учиху трясло, но он старался, старался, как мог, взять себя в руки, иначе плохо будет обоим. - Все хорошо. Впрочем, уже поздно. - Ни черта не хорошо, Итачи. Я должен быть с тобой, я должен быть рядом, потому что ты болен, должен, а я...а я не могу. Почему я, блять, не могу? Я же должен... - схватив Учиху за воротник нового пуловера, невнятно вымолвил Узумаки, размазывая слезы по тонкой кашемировой ткани. - Не можешь, потому что не должен. Наруто, я бы сам не стал тебя просить. Более того, ты больше вообще мне ничего не должен. - Слишком много...это все слишком, просто невыносимо... - Узумаки продолжал надрываться, не слыша ни себя, ни Итачи, совершенно не зная, куда ему убежать, куда податься, что сделать, чтобы больше чувствовать того, что горело изничтожающим огнем у него под ребрами. Как существовать с мыслью о том, что человек, которого ты полюбил когда-то, который показал тебе новые ощущение, новые эмоции, новый мир, должен умереть раньше, чем ты готов это принять? Как жить с полноценным осознанием, что ты не можешь ничего сделать с самим собой, чтобы заставить быть рядом тогда, когда это действительно нужно? Что важнее: чужая жизнь или собственная боль? Наруто знал абсолютный и очевидный ответ на этот вопрос. Но совсем не понимал, где ему найти сил и как преодолеть себя. Узумаки казалось, что чтобы он не сделал, как бы не старался помочь, то, несомненно, одним своим присутствием причинял бы Итачи ещё большие страдания, потому что всё это было ни хрена не просто. Нельзя вот так взять и простить человека. Точнее, простить-то можно. Но вот как вернуть то хрупкое, невесомое доверие? Как вернуть растраченную направо и налево любовь? Как смотреть в глаза друг другу, зная, сколько боли и несчастья создали и причинили собственными руками? Такое нельзя забыть и вычеркнуть из памяти одной простой и бегло нацарапанной чертой. Эти вещи даже не стирает, а скорее притупляет время, давая возможность на смирение. И Итачи понимал это. Разве он мог выкинуть из своей памяти едкие воспоминания об обнаженном Наруто в объятиях своего такого же обнаженного брата? Разве забудет, как сильно облажался сам, самоуверенно позволяя себе решать за других? Особенно за тех, кого любил? И разве могут они оба плюнуть на всё это вот так просто и снова быть друг для друга теми, кем были в самом начале? Невозможно. - Я понимаю, Наруто...я понимаю, - давясь воздухом, шептал Итачи, больше не сдерживая собственную истерику, не чувствуя, как быстро скатывались с его бледных впалых щек горячие капли слез на прижатую к его груди светлую макушку. - Обещай мне, что ты не умрешь, - рвано хватая ртом воздух, потребовал Наруто, сцепляя руки за чужой талией, сжимая в объятьях так сильно, что кисти свело. – Обещай, что справишься. Обещай! - Справлюсь. Итачи сказал это твердо, громко, на одном дыхании. Теперь он действительно справится. Есть что-то крайне мазохистское и жестокое в человеческой природе. Она каждый раз открывает какой-то новый и совершенно другой лист в твоей жизни, другое восприятие, понимание вещей в принципе. Но открывает только тогда, когда человек исчерпает себя до самого дна, когда приблизится к мертвой точке невозврата в собственной психике, когда будет уверен, что выхода нет. - Прости меня, - надломленным, не своим голосом практически проорал Наруто, сползая на пол, чувствуя, что ноги больше не держали его. И Итачи нашел свой выход.***
- Чертов гадюшник, блять. - Ещё слово, Учиха, и ты задержишься здесь на пару лет, - сурово гаркнул полицейский, открывая железный увесистый замок на камере заключенных. – Свободен. - Свидимся, - вскользь кинул Саске, перешагивая порог своей временной тюрьмы, с невообразимым отвращением оглядывая крупного мужчину перед собой, который с не меньшим отвращением вручил ему прозрачный пакет с его документами и пожитками. - Надеюсь, что нет. Младший Учиха истерически хохотнул, а затем выдернул из чужих рук свои вещи и сразу направился к выходу, не забыв проклясть каждый уголок в этом омерзительном, воняющем и скверном месте. Пятнадцать суток пролетели для него быстро, будто один день. А может и долго, словно целое столетие. Саске не знал этого точно, да и не особо желал об этом думать. Он лишь радовался тому, что снова мог находиться на свежем воздухе и иметь полное законное право им дышать. Как только он вышел из участка, рука его привычно потянулась в карман испачканного, местами порванного пальто за пачкой сигарет. Но, естественно, в них ничего не было, потому как ебучие полицейские обчистили его до трусов на предмет огнестрельного оружия, когда выдвигали теории о возможной террористической угрозе от поступившего к ним заключенного. Но Саске оказался всего-навсего зарвавшимся, поехавшим хулиганом, у которого, на самом деле, рука бы не поднялась убить кого-то. Учиха нервно разорвал запечатанный пластиковый пакет со своими вещами, выуживая из него желанную пачку сигарет, с одобрительным хмыком находя её почти полной. Он закурил, с наслаждением вдыхая в легкие ядовитый никотин, а после размеренным шагом направился в сторону оживленного шоссе. Забавно, но эти олухи даже привлекли психиатров для работы с ним, чему наверняка, думал Саске, поспособствовал этот петух Дейдара. А ещё забавнее то, что врачи не нашли у него никаких отклонений, что было удивительным даже для самого младшего Учихи. Ему поставили лишь невроз и выдали направление к психологу, дабы разобраться в своей голове. Ещё настоятельно посоветовали бросить курить, пить, начать правильно питаться и больше контактировать с социумом, на что Саске так же настоятельно послал их всех нахуй. Не то, чтобы он совсем не доверял врачам. Просто Учиха очень злился и не понимал, что с ним тогда происходило, раз психически он был абсолютно здоров и адекватен. А может, он элементарно не хотел признаваться себе в том, что ему больше не на что спихнуть все свои безумства. Что теперь за все нужно ответить в полной мере. А отвечать было за что. Саске поморщился, когда сильный порыв промозглого ветра ударил ему в лицо, принося ощутимым для глаз дискомфорт. На вечерний город снова опускались холодные сумерки, его жителей быстренько соскочили с рабочих мест, беря курс до долгожданного теплого дома. Учиха громко фыркнул своим мыслям, думая о том, что ему вовсе не хотелось снова возвращаться в собственную квартиру. А куда пойти? К Наруто? Саске выкинул изжившую себя сигарету и достал новую, тут же крепко выругавшись на погоду за то, что та превратила сугробы снега в океаны луж и теперь у него промокли ноги. Нет, к Наруто нельзя. Белобрысый очень недвусмысленно дал ему понять о том, что он уже просрал все, что только мог просрать, не забыв, при этом, причинить сокрушительную боль всем, включая самого себя. Саске много думал об этом вопреки тому, что не хотел даже вспоминать. Но когда ты лежишь в одиночной камере без возможности даже в окно взглянуть, чтобы отвлечься, потому как его просто нет, то тщательно подавляемые мысли сами начинают лезть в голову. Учихе не нужно было даже вновь представлять покрасневшие, опухшие от слез, до невозможности разочарованно, испуганно и шокировано смотрящие на него голубые глаза, чтобы понять, что он такая мразь, каких ещё поискать нужно. Собственно, осознание и принятие своей вины никак не давало ощущения отпущения грехов. Саске быстро вышагивал вдоль шоссе и размышлял о том, что совершенно не знал, куда ему идти, что делать и как теперь вообще себя вести. В голове его господствовал хаос, а в душе глухими вспышками отражалась боль. Он был оголен, вывернут наизнанку перед всем этим жестоким и холодным миром. Он опасался заглядывать себя под кожу, боясь найти там то, что навсегда перевернет его восприятие. Учиха выкинул скуренную до фильтра сигарету и снова достал новый сверток табака, бегло оглядев растерзанные костяшки своей руки. Все эти пятнадцать суток Саске только и делал, что пытался убежать от самого себя, анализируя собственные действия и сказанные слова лишь поверхностно, но достаточно для того, чтобы по несколько часов в день тратить на бессмысленное уничтожение кулаками серых бетонных стен камеры. Его жгло, испепеляло изнутри осознание того, что у него абсолютно не осталось людей, которые раньше готовы были буквально убиться за его, Саске, жизнь. Наруто он больше не вернет, как и его призрачное и без того шаткое доверие к себе, а Итачи, наверняка, откажется от него теперь вовсе. Ведь кому нужен такой брат, который готов предать, оклеветать и морально поглумиться над тобой в любой момент, только дай волю. И младший Учиха также не знал, с чего он, вдруг, решил оплакивать потерянную любовь тех, в чьем присутствии совсем не нуждался ещё пару месяцев назад. Все это было слишком. Слишком много событий, чувств, эмоций, мыслей, ощущений, любви, боли, разочарования, ненависти, обиды, вины. Слишком для всегда такого, как казалось, холодного, жестокого и неприступного Саске, которому и мир-то весь по боку. А разобраться никак не получалось. Учиха силой тряхнул головой, пытаясь снять оцепенение со своей, как выяснилось, адекватной психики, посильнее запахнув пальто на груди. Итачи всегда был для него особой темой для разговора, на который он не решался пойти даже с самим собой. Вся его ненависть, презрение и одному богу известные обиды практически полностью улетучились, являя вместо себя очень странное ощущение скованности и желание спрыгнуть вниз с ближайшей многоэтажки, ибо Саске просто не мог сориентироваться во всем, что так болезненно гложило его душу. Он вырулил на большой перекресток перед тем самым парком, только при взгляде на который младший Учиха испытал чувство, которому не мог найти объяснение, на которое заставило его злобно клацнуть зубами и смахнуть с щек едва выступившие слезы. Пока он стоял на тротуаре, ожидая включение зеленого света, сердце его наполнялось болью все больше и от невозможности что-то сделать с самим собой Саске снова решил, что, да пошли вы все к черту. Лучше снова закрыться в своей ненавистной квартире и напиться до белых искр перед глазами, чем иметь такое счастье пропускать через себя все это дерьмо. Яркий красный свет светофора сменился на спокойный зеленый, горожане устало ступили на пустую дорогу. И Учиха смог услышать лишь несколько громких истошных вскриков двух женщин позади себя, прежде чем увидеть, как фура, летевшая со скоростью крайне далекой от установленных ограничений, не успела затормозить на переходе и въехала в толпу, буквально подминая своими колесами всех, кто был у неё на пути. Он совсем не помнил, как сжалось в груди его сердце. Как шок, граничивший с колоссальным ужасом, заполнил каждую клеточку его сознания. Но в памяти Саске навсегда отпечаталась картина изувеченных окровавленных тел, раскиданных по всему перекрестку в радиусе несколько метров, словно это были не люди, а испорченные, выкинутые за ненадобностью бездушные куклы. Младший Учиха обездвижено стоял посреди всего этого месива из чужих так преступно жестоко и безответственно оборванных жизней, и чувствовал, как поднималась внутри него ледяными волнами дикая паника. Он не слышал вокруг себя абсолютно ничего, кроме людских душераздирающих воплей, криков и плача. Саске абсолютно потерялся во времени и пространстве, не зная, куда рвануть и что сделать, к кому кинуться, чтобы помочь. Он ощутил лишь жгучую злость, когда кинул взгляд на водительское сидение перевернутой фуры, но сразу поутих, заметив, что мужчина за его рулем откинулся на спинку своего кресла с кровавыми разводами по всему лицу. А под огромными колесами его транспорта были погребены заживо несколько ни в чем невиновных людей. - Эй, эй, парень, ты как? Живой? – не помня себя, срывающимся голосом спросил Учиха, когда подбежал к маленькому мальчику лет шести. Тот сидел на голом мокром асфальте всего в полуметре от капота разбитой фуры и орал так громко и надрывно, что Саске вдруг ощутил, как что-то очень звонко, с хрустом треснуло в его сердце. Ребенок, задыхаясь слезами и криками, протягивал руки к этим нескольким изувеченным телам. Изувеченным настолько, что уже невозможно было опознать в них его родителей. - Юкио, Юкио, славу богу...господи боже... - откуда-то сбоку прозвучал донельзя обеспокоенный голос, и Саске оторопело обернулся, убирая трясущиеся ладони с плеч мальчишки, которого уже хотел взять себе на руки, встречаясь взглядом с молоденькой девчонкой, что была с ног до головы вымазана в грязи и крови. Её было, на вид, не больше пятнадцати. Девушка упала на колени, схватила в охапку не прекращающего орать маленького мальчика и с неимоверным облегчением прижала его к себе, от чего ребенок разразился громкими всхлипами ещё больше. Он все ещё указывал крохотными пальчиками на тела двух буквально размазанных по асфальту людей под колесами фуры, истошно и душераздирающе зовя маму и папу. - Все хорошо, все хорошо, все будет хорошо, Юкио, я здесь, все хорошо, я не дам тебя в обиду, - безостановочно повторяла она, раскачиваясь на месте с мальчиком на руках, теряя всякую выдержку, отворачиваясь от ужасающего зрелища, начиная тихо рыдать в подставленное маленькое плечо. И потому, что у обоих этих детей были одинаковые светлые, почти белые волосы, одинаковый разрез и цвет глаз, одинаковые ямочки на подбородке, Саске понял, что перед ним захлебывались в неумной боли и страданиях брат и сестра. Силы, вдруг, оставили его, и младший Учиха рухнул на асфальт, трясясь от ужаса. Поджимая колени к груди, обхватывая их руками, он почувствовал, как сокрушительная истерика накрывало его быстро, бесповоротно. Как оглушительно лопнули в его голове железные заслоны, которые он так старательно выстраивал с самого детства. Саске, Саске, все будет хорошо, мы справимся, Саске, вот увидишь. Все хорошо... все хорошо. Я тебя никогда не брошу, не оставлю, я буду всегда рядом. Только не плачь, Саске, прошу тебя, не плачь... Сирена скорой помощи громко ударила по ушам своим непрерывным воем. Подоспевшие полицейские аккуратно вытащили из фуры находящегося без сознания водителя. - Итачи, а что такое смерть? - Тебе не нужно сейчас забивать этим голову, малыш. - Но почему мама с папой больше не вернутся? Где-то рядом, склонившись над своим мужем, которому размолотило ногу до самого бедра, кричала женщина. Медбраты кидались от одного пострадавшего к другому, не успевая оказать нужную помощь всем сразу. - Саске, ну что это? Тебя опять побили в школе? - Они говорят, что я другой. Не такой, как они. - Поверь, лучше быть другим, чем таким же, как все. - Но они бьют меня именно за это. Научи меня драться! - Научу, но только запомни одно, ладно? Я никогда не дам тебя в обиду. Ты всегда можешь рассчитывать на мою защиту. Саске смотрел на то, как тут же зашелся диким воплем тот маленький мальчик, отпихивая ногами врачей, которые пытались вырвать его из объятий совсем потерянной от ужаса девочки. Дитя сжалось, плача ещё сильнее, намертво цепляясь за ободранную, покрытую кровью розовую курточку своей сестры. - Это ты виноват, что их не стало! - Саске, как ты можешь так... - Могу и ещё как. На твоих руках кровь наших родителей, Итачи! Смотрел и чувствовал, как его гнилую душу перемалывало на крохотные части. - Я купил тебе нормальной еды и ещё подготовил небольшую аптечку, на случай если... - Проваливай. - И не подумаю. Посмотри на себя в зеркало, Саске. Когда ты ел последний раз? Ты же угробишь себя своими собственными руками. Ты снова употребляешь героин? - Пошел нахуй, я сказал! К осиротевшим детям подошел сотрудник правопорядка, указывая на изуродованные тела их родителей, прося пройти с ним, а Саске совсем не ощущал своего беззвучного крика и града горячих слез, бегущих сплошным потоком по бледным щекам. - Ты злишься не на меня. На этот раз не на меня. - Я тебя круглосуточно не выношу. - Знаю. На что способен человек, который с детства усвоил горький урок о том, что кроме жестокости, смерти и боли в этом мире больше ничего нет? - Что? - Ты ответишь или нет? - Почему я так ненавижу Итачи? - Почему ты такой злой? Как долго он может вариться в этой горькой лжи и презрении к самому себе и людям, которые, вопреки всему, его преданно любят и не желают зла? - А что, если я заберу твоего ненаглядного Наруто, а? - Ты не посмеешь. - О, ещё как посмею. И ты ничего не сможешь с этим сделать. Интересно, каково тебе будет, мм? Как долго извращаться, делая все наперекор, лишь бы только задеть побольнее? - Саске, почему Итачи так поступил со мной? Вот я бы так никогда не сделал, а он сделал. Почему, Саске? - Потому что он лживая лицемерная скотина. И всегда таким был. Может ли такой человек ощутить прозрение? Человек, который когда-то сделал неправильный выбор, потому как совсем не знал, куда или на кого выплеснуть всю свою боль, обиду и ненависть на весь этот мир. - У него гепатит С. Он уже месяц лежит в больнице в Италии. - И? - И он умирает, Саске! Возможно ли осознание того, что все те, кто любят, на самом деле всегда рядом? И что этот подарок дан далеко не каждому. - Можешь вешать лапшу на уши кому угодно, но только не мне. Вы трахались в этой гребаной Италии, а твоя мнимая болезнь всего лишь неудачная отмазка, потому как этот петух, видимо, перестал устраивать тебя в постели. А возможно ли прощение? - Господи... Саске склонился к свои коленям, захлебываясь истерикой и слезами, задыхаясь от того, что сейчас прорвалось сквозь пелену его вечной ненависти, которую он так долго и усердно взращивал в себе годами, словно надеялся, что она убережет его от новой боли. А в голове его набатом звенела только одна мысль. Мой брат умирает.***
- Спасибо, всего доброго, - смазано вымолвил Наруто, всовывая водителю такси нужную сумму. - Да не за что...а, слушай, парень, - быстро пересчитав смятые купюры отточенным движением руки, окликнул мужчина, ловя блондина уже практически за дверью. – А кто этот перец-то, а? Ну, тот, от которого я тебя забрал. Такой особняк отгрохать, да ещё и в горах. Бабло неслыханное, наверное, вбухал в него. Наруто завис, нечитаемым мертвым взглядом покрасневших глаз уставившись куда-то перед собой. - Не ваше дело, - спокойно ответил он, с громким хлопком захлопнув открытую дверь, не желая даже видеть, как перекосилось от обиды круглое лицо таксиста, ибо ему было глубоко на это наплевать. И Узумаки всем нутром желал, чтобы ему сейчас было так же наплевать абсолютно на всё, но предательские слезы выступили из голубых глаз сражу же, как только в памяти встал образ владельца того самого особняка, с которым он несколько часов назад попрощался. Тогда, скрючившись на полу у ног Итачи, Наруто думал, что все, что происходит, происходило точно не с ним и не сейчас, потом как сметающая всё на своем пути острая боль в сердце просто вышибла его из реальности на некоторое время. Тогда, старший Учиха аккуратно сел рядом, примостившись за его спиной, и бережно обнял сзади, невесомо касаясь губами позвонков на чужой спине, шепча на ухо одни и те же успокаивающе слова о том, что он справится и что теперь он даже знал как. А Наруто просто молился, чтобы Итачи не перешел грань и не поцеловал его, ибо это точно убило бы его на месте. Они просидели на полу в обнимку несколько часов, успокаиваясь, вылечивая души простыми словами и робкими касаниями людей, которые когда-то полюбили, но теперь более не имели даже сил и права друг на друга, пока не утихнет боль. Говорили о всякой ерунде, изредка позволяя себе улыбнуться. Итачи рисовал возможные планы на ближайший год, в которые входило всего-навсего успеть подавить болезнь, пока она имела лишь слабо выраженные симптомы. А Наруто слушал, ощущая дрожь и новый приступ истерики во всем теле, потому как понимал, что не сможет быть рядом все это время. Старший Учиха тогда требовательно попросил посмотреть ему в глаза, а затем мягко объяснил, что Узумаки не за что себя винить. Он правда так думал. Все, что случилось, уже случилось и оплакивать тут больше нечего. Нужно лишь верить и думать о хорошем, надеяться на лучшее, и тогда, возможно, все встанет на свои места. Но никак не сейчас. Не тогда, когда у них обоих боль парализовала каждую мышцу тела только лишь при воспоминание о том, что произошло между ними тремя. Итачи признался, что и сам не был уверен в том, что готов вынести эту муку. Муку нахождения Наруто рядом с ним. Не потому, что он зол на него, не потому, что не сможет простить. Уже простил. Просто очень и очень больно. И Наруто понял, не в силах вымолвить и слова, лишь быстро кивал головой, чувствуя чужую прохладную ладонь на своей щеке. Они расстались спокойно. Такси приехало слишком быстро, не давая возможности на то, чтобы выкрасть ещё немного времени. Узумаки давился истерикой, подавляя в себе заикания и дрожь, а Учиха притянул его к себе, оставляя долгий, но невесомый поцелуй на покрывшемся испариной лбе, а затем выпустил из объятий, слегка подталкивая к двери подъехавшего автомобиля. - Помни меня, Наруто. Что бы ни случилось, - тихо сказал тогда Итачи, когда блондин уже погрузился в машину. - А ты меня. - Мне уже не забыть, - горько усмехнувшись, ответил он и тут же захлопнул дверцу такси, отводя в сторону наполнившиеся слезами, черные во мраке вечера глаза. Узумаки громко шаркал ногами по асфальту, пока шел к табачному киоску, не сразу выныривая из глубокого омута своих воспоминаний. Он купил пачку сигарет и зажигалку на оставшиеся деньги, что дал ему Итачи на такси. - Какое же, все-таки, дерьмо, - тихо выругался блондин сразу же, как только сделал пару затяжек. В прошлый раз, когда он бродил по городу до самого утра, сигареты не казались ему такими отвратительными. Впрочем, как и во все последующие дни. Может, в этот раз тоже стоит немного прогуляться? Наруто поднял глаза к небу, которое уже давно было затянуто темно-синим покрывалом вечера. Он ехал обратно почти четыре часа из-за того, что при въезде в город на одном из главных шоссе образовалась большая пробка, и сейчас было уже почти девять часов. Водитель, пошарив в многофункциональном навигаторе, сказал тогда, что в центре большая авария с многочисленными жертвами: фура смела собой несколько людских жизней. Нет, гулять он не пойдет. Лучше домой, в общагу, к ребятам. Туда, где можно снова окунуться в свою боль и самобичевание, а потом, настрадавшись вдоволь, снова как-то начать жить. Они с Итачи договорились, что будет правильным, если они не будут поддерживать связь. Старший Учиха сказал, что объявится сам, когда будет готов, на что Наруто кивнул, в свою очередь, объявив о том же. Но блондин поставил одно условие: если Итачи, вдруг, станет хуже, или если он не сможет победить гепатит, то он должен будет немедленно ему сообщить, ибо у Узумаки кровь в жилах холодела только при одной мысли, что он может потерять Учиху совсем, без возможности даже узнать об этом. Наруто выкинул окурок себе под ноги, брезгливо поморщившись от того, как неприятно и едко теперь пах. Уже подходя к зданию общежития, он бегло прошелся взглядом по старому дубу неподалеку от ворот, почему-то задержавшись на нем гораздо дольше обычного. - Узумаки! Наруто передернуло, и он весь разом превратился в один большой оголенный нерв, на который, казалось, только дунь и он разорвется на части. Он обернулся, прикрывая глаза, боясь посмотреть на темную фигуру, которая стремительно приближалась к нему, начиная судорожно соображать о возможных путях бегства как физического, так и эмоционального. Ибо этот голос и этот человек грозился быть тем самым последним гвоздем в крышку его гроба. - Узумаки...Наруто, подожди, - подбежавший Саске остановился на расстоянии пары метров, почти сложившись пополам, и поставил ладони себе на слегка согнутые колени, пытаясь побороть собственную отдышку. – Даже не вздумай убегать от меня. Младший Учиха сам удивлялся своей удаче и благоприятному стечению обстоятельств, благодаря которым он смог выловить белобрысого буквально на пороге общаги, а не стоять под его окнами полночи, умоляя выйти на разговор. И этим шансом нужно воспользоваться, потому как другого у него уже не будет. - Что...что ты хочешь? – полу-пискнул, полу-всхлипнул Узумаки, чувствуя, как глаза снова наполняются слезами. Это невыносимо. Это просто невыносимо видеть его. - Слушай, я знаю, кто я, ясно? Знаю, поэтому даже и не смотри на меня так. Хотя нет, смотри. Делай, что хочешь вообще. Хочешь ударить меня? Хочешь? – сходу, скороговоркой выдал Учиха, меняя интонацию своего голоса каждую секунду, выпрямляясь и тут же поджимая губы, ибо снова увидел тот испуганный взгляд попятившегося назад блондина. - Мне от тебя ничего не нужно, Саске...Ух...уходи. Наруто сильно затрясло, и он сразу отвернулся, намериваясь свалить нахрен и забиться в ближайший угол. Слишком больно. - Нет, Узумаки, - Саске сориентировался быстро, в одну секунду преодолев небольшое расстояние между ними и схватив рванувшего от него блондина за рукав куртки в последний момент. – Ты никуда не пойдешь, пока мы не поговорим. Ноги его дрожали, сердцебиение было рваным и сбитым, но он не собирался отступать. Младший Учиха пару минут назад пережил, наверное, самое глубокое и болезненное чувство, которое только мог себе представить. Пережил и четко ощутил, как сдуло с него всю напускную жестокость, ненависть и дикую злобу. Это было сродни самому настоящему душевному, эмоциональному и психологическому перевороту внутри его сердца и разума, и сейчас Саске готов был поклясться на собственной жизни, что, теперь он сделает все правильно. Так, как нужно было сделать ещё с самого начала. - О чем говорить? О чем с тобой можно говорить? – вывернувшись, тут же злостно выкрикнул Наруто. - Просто...просто прости меня, - тихо вымолвил Саске, начиная ощущать свои слезы, собравшиеся в уголках глаз, потому как белобрысый посмотрел на него с такой болью и отчаянием, что у младшего Учихи сердце замерло. – Прости меня, Наруто. Это все, что я прошу. - Это все, что я прошу, - промямлил Узумаки, грубо передразнивая. – Ты думаешь, это, блять, так просто, да? Просто, после того, что было? У тебя мозг вообще есть, а?! - Не ори, - отрезал Учиха, делая шаг вперед, отчего Наруто на рефлексе сложил руки в кулаки и встал в боевую стойку. Из груди Саске вырвался шокированный сдавленный выдох. Он покачал головой, прикладывая ладонь к дрожащим губам, и отвернулся в бок, с диким ужасом осознавая, что настолько зашугал этого недоумка с красивыми глазами, что тот лишь при одном его движении уже готов драться и дать отпор. - Узумаки, послушай, я...мне очень тяжело это говорить, но...сука... - начал младший Учиха, снова поворачиваясь и приподнимая обе ладони вверх, показывая, что он совершенно безоружен. – Я знаю, что я сделал тебе. Знаю, что обидел, что причинил боль и что... - Боль? Да ты меня уничтожил, скотина ты, блять! - Заглохни и дай договорить, идиота кусок! Наруто шумно захлопнул рот, опуская кулаки. Он смотрел на Саске с опасением, боясь, что тот сейчас скажет что-то такое, после чего его, Узумаки, нужно будет заново учить просыпаться по утрам и засыпать ночью. - Так вот, я...я прошу у тебя прощения. Должен ли ты меня прощать? Это уже твоё дело и твой выбор, но сейчас я стою перед тобой искренним и настоящим как никогда, понимаешь? – снова начал младший Учиха, не сводя с блондина глаз. – И ты...ты должен знать, что я...что...я уже это говорил, но...ай, блять, что я люблю тебя, Узумаки, ясно? И именно это больше всего боялся услышать Наруто. - Саске, я... - Молчи. Я знаю, что ты тоже меня любишь. Не так, как я тебя, но, все же, любишь. Иначе, как бы ты мог меня терпеть все это время, верно? – Учиха нервно хохотнул, разводя руки в стороны. – Но, поскольку, я люблю тебя сильнее, то я отпускаю тебя, Узумаки. Я не буду больше тебя трогать, не буду преследовать, не объявлюсь больше вообще никогда, не потревожу тебя собой. Я пришел, чтобы сказать это. Саске выдохнул, выжидающе уставившись на застывшего Наруто, который ещё несколько секунд простоял столбом, а затем тихо всхлипнул, отводя мокрые глаза в сторону. - Не ожидал? Думал, я пришел опять тебя насиловать, да? – тихо расхохотался младший Учиха, и Наруто впервые за весь их разговор вдруг заметил, что Саске, от чего-то, совсем другой. В черных глубоких глазах больше не было презрения и ненависти, острые черты лица были расслаблены, тело не напряжено, с чужого языка не срывался яд, а в зубах не торчала вечно тлеющая сигарета. - Что с тобой? – Наруто ошарашено уставился на бледное лицо, неверующе проходясь взглядом по всему телу младшего Учихи, заглядывая тому в глаза, и хотел силой ударить себя по щекам, ибо все это было невозможным. - Я просто понял, что просрал все самое важное, что было у меня жизни, - практически прошептал Саске, делая шаг вперед, аккуратно беря совсем остолбеневшего Наруто за руку, подводя ближе к себе. – И мне очень хуево от этого. Но я, кажется, знаю, как все исправить, - так же тихо добавил он, выжидающе посмотрев в голубые глаза напротив, а затем медленно поднял руки, обнимая блондина поперек талии, зарываясь носом тому в ключицу. У Узумаки слов не хватало на то, чтобы описать, что он сейчас почувствовал. Ему было все ещё дико больно, но один из тяжелых булыжников, казалось, громко рухнул с его души. - Ты же меня любишь, Наруто. Прости, что я оценил это так поздно. - прошептал Саске куда-то ему в капюшон. – Не реви. Будь мужиком, в конце концов, - уже громче прохрипел он, когда почувствовал, как белобрысый начал содрогаться от тихого плача в его руках. – Я так же знаю, что ты любишь Итачи. И не ссы, Узумаки, я уже никого из вас не смогу тронуть даже пальцем. Один хрен - вы все, что у меня есть. - Саске, спасибо... - проскулил Наруто, хватаясь ладонями за чужую спину, ощущая себя на грани такого невообразимого колоссального облегчения и, вместе с тем, болезненной истерики, что грозился снова вот-вот рухнуть на растаявший мокрый снег. - Должен будешь, Узумаки, как обычно, - хохотнул Саске, оттаскивая блондина за плечи от своей груди. – А теперь скажи мне, где Итачи?