Игра Богов

Чёрт бы побрал актёрские способности Дейны. Мелло уже порядком надоело доказывать невиновность своей возлюбленной перед упрямо допрашивающими его «братьями». Ллойд и Арти были свидетелями записи имени Дорси в тетрадь, Ниа и Квинс прослушивали их через устройства, незаметно прикреплённые к одежде блондина, Боун не проявлял желания ему помочь, а Мэтт попросту отправился к своей Хизер. Были ещё рядом Эйлин, Ксан, Инесент и Зед, но они лишь наблюдали, не принимая участия в допросе. Остальные были либо охраной, либо маячащим перед глазами Ватари. И он даже не заподозрил, что «братья» над ним подшучивают. — Я хочу видеть тетрадь, Мелло, — спокойно проговорил Ривер, протянув раскрытую ладонь. — Будь добр — предоставь её нам. — Я не собираюсь забирать свой подарок. Арти и Ллойд отметили, что у женщин «Номер два» довольно популярен, судя по тому, как едва заметно нахмурилась Лиднер. Судя по объяснениям Келя, он узнал дату смерти и имя Дорси Бута благодаря способностям Бёздея, обладавшего глазами синигами. Подстроив это под убийство при помощи тетради, он превратил Эванс в глазах мафии в человека, связываться с которым они станут в последнюю очередь. Сама тетрадь была самой обычной, а убить ей можно, только если забить ею человека до смерти. Две других смерти — уже дело рук настоящего Ультора. Даже не столько Ультора, сколько пародии на него, который убивал только ради веселья. Уль-тварь-тор. Но ни один гений не откажет себе в удовольствии поиздеваться над тем, кто ничего не подозревает. — Тетрадь, Мелло, — Ниа повёл рукой в воздухе, прося. — Она нужна нам для проверки. — Нет. — Твёрдо ответил он. — Наверное, — усмехнулся Фабиус, прислонившись спиной к стене, решив внести свою лепту в издёвку. — Мелло просто очень стесняется попросить об этом. Он же такой скромный. Кель стиснул зубы, резким движением забрав из руки Ватари плитку шоколада. Посвящать посторонних в их отношения он не собирался, а страх за будущее девушки заставлял его всерьёз воспринимая каждое слово, сказанное преемниками. Эванс назвали Ультором из-за него, и если она окажется за решёткой — себе он этого простить не сможет. — Ты прав, — кивнул Ривер. — Но другие подозреваемые меркнут по сравнению с этой девушкой. Она умело лжёт. Даже пристальные взгляды четверых людей её не напугали. Первым сдался Квинс, опустив голову в высокий воротник плаща, давя улыбку. Это не ускользнуло от взгляда Мелло. Опустив шоколад, он вновь взглянул на «Номер один». — Смеяться надо мной вздумал?! — вскочив со своего места, Кель сжал воротник рубашки своего извечного соперника, резко дёрнув на себя. Светловолосый даже не изменился в лице. — Да. Я смеюсь. Ха-ха. Недолго думая, стиснув зубы от нараставшей злобы, блондин приставил пистолет к голове Ниа. Воцарилось молчание. Если бы не пистолет, Лестер, Джованни и Лиднер разняли бы этих двоих, однако, уставший после бессонной ночи, отведённой для допроса, раздражённый, Мелло был доведён до предела. СПК окружили их, но предпринять что-либо не могли. Малейшее движение — и вышедший из себя Кель выстрелит. Секунда. Две. Телефонный звонок отвлёк его, заставив вздрогнуть. Лунная соната в рок обработке наполнила своим звуком воцарившуюся тишину комнаты. Взгляд парня из сурового и холодного стал мягким, взволнованным. Толкнув Ривера в кресло с такой лёгкостью, будто бросил тряпичную куклу, парень отошёл, в панике ища телефон, быстро вытащив его из кармана. — Такое происходит часто, — шепнул Катберт застывшей от испуга Стоун. — Я бы забеспокоился, если бы он не приставил пистолет к чьей-нибудь голове. — Ваши дети, — сглотнула девушка. — Крайне невоспитанны. СПК обеспокоенно обступили Ниа, осведомляясь о его самочувствии, но он жестом приказал им отойти. — Дейна? — негромко проговорил Мелло, прижав телефон к уху, выйдя из комнаты. — Что-то случилось? С тобой всё в порядке? — Да, — несмело ответила Эванс, вопросы о самочувствии застали её врасплох, заставив на секунду забыться. — Да, со мной всё хорошо. Я не отвлекаю? — Глупая, — опустив взгляд, Кель заулыбался, почёсывая затылок. — Я же сказал: звонить в любое время. Мгновение Дейна помедлила. — А допрос? — Ерунда. Но теперь ты понимаешь: куда приводит твоя искусная ложь? Тяжёлый вздох Эванс заставил его пожалеть о своих словах. Вообще-то он хотел сделать ей ироничный комплимент, но она восприняла его как обвинение в свалившихся на его голову неприятностях. — Извини. — Ты всё сделала правильно, — он вновь улыбнулся. — В точности, как я и просил. Умница. — Я могу попросить тебя о помощи? — голос Дейны звучал взволнованно, дрожал. — Я пойму, если ты откажешь. Мелло огляделся, многозначительно кашлянув в кулак. — Магазин Хизер на время закрывается, она отдаёт товары бесплатно и попросила меня позвать всех своих друзей, — сглотнув, Эванс на секунду замолчала, чувствуя себя самым нелепым человеком в мире. — Я хочу помочь ей, но знакомых у меня не так много. Ей было тяжело о чём-то просить, Кель это чувствовал. Наверное, с глазу на глаз она бы и вовсе не смогла бы заставить себя говорить от стеснительности. Вообще-то Юманс его раздражала, но расстраивать из-за их неприязни Дейну необязательно. — Я подумала, — продолжала девушка. — Что у тебя найдутся люди, которые помогут опустошить магазин. Помоги, пожалуйста. Я уже убрала весь шоколад с полок. — Я помогу, — ответил он. — Но не обязательно подкупать меня, — парень усмехнулся её короткому вздоху. — Единственное, чего я сейчас хочу, так это продолжения. — Продолжения? — Ну, а что вчера произошло, пока нас не прервали? — Мелло вновь огляделся, хмурясь, не желая, чтобы пронырливые детективы за ним наблюдали. — Надеюсь, ты не убежишь, решив вспомнить прошлое? Эванс промолчала, красноречиво выражая своё недовольство от его слов. — Скажешь мне три слова на прощание? — Спасибо. За. Помощь. Угрюмый тон, с которым девушка ответила Келю, заставил его негромко рассмеяться. Потянув деревянную дверь комнаты на себя, парень недовольно посмотрел на свалившихся из-за неё Боуна, Инесента и Ниа. Остальные успели вернуться на исходные позиции, в том числе и мечтательно улыбавшаяся Эйлин. — Ультор звонил, — с сарказмом ответил Мелло. — Отрезал девушке руку и ногу и сложил тело как стрелки часов. Бёздей без эмоций посмотрел на названного брата, не обрадовавшись шутке. Больше раздражения у него вызвали действия Йорста, который заботливо отряхивал его одежду, как и пижаму Ривера. — Подслушивать, конечно, неприлично, — с мечтательной улыбкой заговорила Стоун, коснувшись руками пылающих щёк. — Но раз тут такое дело. — А я, кстати, не подслушивал, — равнодушно зевнул Зед, зарывшись пальцами в свои светлые волосы, сидя, закинув ноги на стол. — Меня-то не отшивает та девушка, которая мне нравится, правда, Артур? — Правда, Зед, — кивнул Фабиус, не заставив себя ждать с ответом. — Но и не принимает меня за ребёнка. Просто в её глазах я выгляжу мужественно. Если бы человек мог взорваться от ярости, то от Зермено осталась бы уже только плоть, стекающая большими кусками по бежевым стенам. Настоящая, искренняя и первобытная злоба отразилась в синих глазах паренька, который в свои двадцать три года на самом деле выглядел почти как слабый и беззащитный подросток. — А что здесь происходит? — незаметно подойдя, Филфи положила руку на плечи стоящего в дверях Мелло. — Почему меня никто не встречает радостными вздохами, а мой младший брат выгнан из комнаты за плохое поведение? — Я сам вышел, — холодно ответил Кель. — К тому же, я спешу. — Куда? — вскинула брови Райс. — К своей девушке, — восторженно воскликнул Инесент, войдя во вкус и начав отряхивать заодно и одежду Филфи. — Представляешь, Филф, она попросила Мелло о помощи, а он даже награды не потребовал! Да! Так и сказал, что она не должна его подкупать, а потом они что-то продолжат, а потом… Не выдержав радостной болтовни, блондин опустил тяжёлый кулак на голову шатена, заставив того зажмуриться и едва ли не прикусить язык. — Не нужно так переживать, Мелло, — спокойно проговорил Ниа, переведя на него взгляд. — Мы тебе поможем. — Я не собираюсь связывать Дейну ни с одним из вас. Зря он сказал это. Если запретить человеку сделать что-либо — он лишь загорится желанием ослушаться. Такова природа людей. — Мы непременно поможем тебе, — изрёк Катберт, поднявшись со своего места. — Как я понимаю, дело касается того магазина, который не так давно Эл решил закрыть. Надеюсь, сладостей там будет достаточно. Какого это — говорить о себе в третьем лице? — Лови, — сощурив взгляд, терпеливо изрёк Кель. — Ультора. — И его поймаю, и тебя с Дейной сосватаю, — Ллойд улыбнулся, по отечески похлопав Мелло по плечу. — Да и сомневаюсь, что ты будешь рад тому, что мы отправимся туда без твоего ведома — верно? *** Вдох. Выдох. Сколько бы лет она ни была примой в оперном театре Лос-Анджелеса, сколько бы раз ей не пришлось выходить на сцену, сколько бы раз ей не аплодировали — страх не пропадал. Страх оступиться, страх быть несовершенной, страх забыть движение или превратить лиричную сцену в клоунаду, случайно навредив другому танцору. Вдох. Выдох. Открыв глаза, Синди Лэйки нашла взглядом Еву Уолтерс, нервничавшую гораздо больше и красноречивее. Синди прятала свои эмоции, благо, годы, проведённые на сцене, выработали в ней такое полезное качество. Нельзя позволять панике овладеть собой, нельзя позволить ей накрыть своей удушающей волной других балерин, однако Ева ничего не могла с собой поделать. Её руки тряслись, глаза блестели от слёз, а сама она превратилась в такой тугой комок нервов, что даже не слышала тихого разговора других балерин. Вдох. Выдох. Уолтерс всегда раскрывалась только в танце. Это нелепое создание никак не могло следовать традициям, выполнять специально задуманные для танца балетные па, постоянно импровизируя. Новичок бы мог подумать, что она просто пытается привлечь внимание или тело не слушается её от непрофессионализма и долгих изнурительных тренировок, но нет. И в этом плане прима сильно завидовала молодой балерине. В отличии от неё Лэйки уже позабыла сладкий вкус стремления к вершине, забыла тот пик вдохновения, когда душа и музыка становятся едины, а тело послушно следует, повинуясь трепету сердца. Вдох. Выдох. Ева поёжилась, почувствовав на себе взгляд Синди. В своей импровизации Уолтерс зашла так далеко, что смогла вывести из себя руководителя, всё-таки согласившегося поставить её версию лебединого озера. Не полностью, лишь жалкий маленький отрезок, но то, что обыкновенная балерина, которая ни за что в жизни не добьётся высот отстояла своё никому ненужное мнение уже было тем, что заставляло её уважать. Лэйки презрительно скосила взгляд в сторону. Ева улыбнулась. — Её душа, — она положила руку на сердце, вдохновенно запев во всю силу своего голоса. — Будет лебедем, пока любовь не тронет их сердца. Девушки захихикали. Песня заставила Синди нахмуриться. — И под водой, — запела она, бросив вызов молодой балерине. — В шторме из огня они придут к земле могил своих. Казалось, Уолтерс это заставило немного расслабиться и даже развеселиться, в то время как Лэйки вновь сузила взгляд, наблюдая за ней. Иногда приме казалось, что её столь пристальный контроль, столь рьяное желание быть лучше, можно было сравнить с отношениями между лидерами семьи и их старшими преемниками. Да, это так. Ева была моложе и проворнее, была яркой светлой фигурой среди других балерин, живая среди мраморных статуэток — красивых, но без искры, без этого сверхъестественного света внутри, который привлекал так много внимания. Лебединое озеро. Одетта и Одиллия — добро и зло, светлый лебедь и чёрный. И, как бы парадоксально это ни звучало, но Ева мечтала о роли колдуньи гораздо больше, нежели о роли заколдованной принцессы — её она отдала Синди. Добилась-таки своего. Нужно было настоять, нужно было не позволить ей импровизировать, как когда-то не позволяли ей. Но каждый раз, каждое паршивое мгновение, когда прима пресекала любую деятельность балерины, она не чувствовала себя лучше или спокойнее, хотя любила быть главной. Уолтерс ничем не заслужила плохого обращения, Лэйки никак не могла заставить себя относиться к ней лучше, за что и ненавидела себя в глубине души. Она должна быть Одиллией, она и никто больше — злая, ведомая лишь своими желаниями и выгодой, желающая быть лучшей. Ева — идеальная Одетта, и пускай, если эта роль достаётся лишь приме, Синди пошла бы на уступку, отдав ей то амплуа, которого она заслуживает. — Одетта была счастлива в своей недолгой любви, — однажды ответила Уолтерс на вопросы других балерин, хореографом которых она стала на несколько дней. Они решили сделать недолгий перерыв и сидели на полу большого зала, стены которого представляли собой зеркала, перед которыми были приделаны балетные стойки. — И умирала любя вместе с Зигфридом. А Одиллия? Ни одной женщине не понравится, когда мужчина смотрит на неё влюблённым взглядом, видя в ней другую. Что она чувствовала к принцу до дня их встречи? Ненависть? Была равнодушна? Или была влюблена так сильно, что, отчаявшись, заколдовала себя, приняв облик Одетты? Моё мнение может быть неправильным, вы вправе его осуждать и не соглашаться с ним, но я всегда считала, что самое искреннее зло таит за собой печальную историю. Боясь испытать боль снова, человек становится толстокожим, или даже — колючим. — Это классика, — раздосадовано покачала головой Лэйки. — Как ты можешь осуждать Чайковского за то, что он подарил нам шедевр? — А кто сказал, что я осуждаю? — ответила она. — Просто в конфликте любого творения я принимаю сторону злодея. Наверное, я очень плохой человек. — Да как тебя только земля носит? Видимо, Синди произнесла последнее вслух, потому как Ева посмотрела на неё, улыбнувшись доброй и радостной улыбкой. Чёрная балетная пачка делала это нелепое создание ещё более нелепым, а недлинные светло-русые волосы не желали собираться в причёску. Но нелепее всего сейчас чувствовала себя Лэйки. Белоснежное воздушное одеяние и чёрствая, озлобленная душа. — Извини, — опустив взгляд, негромко произнесла Уолтерс, тяжело выдохнув. — Тогда во время разговора я так и не спросила твоего мнения. Синди вскинула брови, холодная маска презрения на секунду исчезла с лица девушки. Вопрос Евы её обескуражил. — Что за глупые вопросы? — нахмурившись, спросила она. — Конечно же, я на стороне Одетты. Ева захихикала, приставив руку к лицу, из-за чего лицо прима-балерины зарделось румянцем от возмущения. Из-за их противостояния Лэйки лишь выбрала сторону, противоположную той, что выбрала Уолтерс, надеясь её разозлить. — Я скоро уйду, Синди, — девушка грустно заулыбалась. — Наш старый пердун пообещал, что я окажусь на улице без гроша за свою выходку. В душе примы мгновенно образовалась пустота. Сколько Ева пробыла в их театре? Достаточно долго, чтобы весть о её увольнении казалась глупой шуткой, не имевшей под собой никакого веса. — Не знаю, за что ты на меня сердишься, — опустив взгляд, произнесла Уолтерс. — Но, пожалуйста, давай станцуем вместе на одной сцене? В первый и последний раз. Лэйки сглотнула, пытаясь подавить комок в горле. Ева протянула ей руку в знак примирения, из-за чего глаза Синди стало жечь от слёз. Балет был заветной мечтой Уолтерс, танцуя, она светилась от счастья, она была его воплощением, солнечным лучиком, вдохновлявшим других балерин на тренировки. Пуанты натирали ноги до крови, от падений на теле оставались синяки и ссадины, но она поднималась и улыбалась. И от осознания этого на душе Лэйки стало грустно и холодно. — Отмени выступление, — сжав губы, произнесла Синди, давя слёзы. — Ты не можешь уйти. — Что значит — не могу? — Ева отвела взгляд, грустно улыбаясь. — Ноги мне ещё не сломали. — Отмени немедленно! — вскричала на неё прима, чувствуя, что по щекам скользнули тёплые слёзы. — Ты не можешь уйти! Меня все слышали?! — она обратилась к балеринам. — Выступление отменяется! Лэйки закрыла рот рукой, вырывающиеся спазмы рыданий сотрясали её. Она понимала, что не сможет остановить Уолтерс или удержать её, а единственный человек, которого она выбрала своей преемницей, собирается покинуть театр, совершенно не заботясь о том, какую невосполнимую пустоту оставит своим поступком. Она чувствовала себя матерью, у которой отнимают беззащитного младенца. Ева замахнулась. Пощёчина получилась болезненной и звонкой. После секундного шока Синди потёрла пальцами место удара. — И ты называешь себя примой? — Уолтерс говорила тихо, сощурив голубые глаза. — Сколько затрат ушло на выступление? Сколько подготовки? Но ты решаешь всё отменить из-за простого увольнения? Их было миллион — миллион будет. — Нет. — Что — нет, Синди? — сжав руки в кулаки, проговорила Ева. — Я столько лет терпела все твои унижения, все пресечения, столько лет я хотела, чтобы мне позволили организовать постановку, а ты хочешь спустить всё коту под хвост, пользуясь своим статусом?! Какого это — быть примой и скалить зубы в самодовольной ухмылке? Злоба ослепила Уолтерс настолько, что она не видела слёз Лэйки. Они значили куда больше, чем прихоть главного человека, они были куда тяжелее и болезненнее, чем слёзы капризного ребёнка. Невыносимые слёзы, слёзы утраты, слёзы потери. Сердце Евы сжалось. Синди не говорила, да и не могла сказать ей чего-то очень важного, а теперь говорить было поздно. — Растяпа, — буркнула Уолтерс, протянув руку к лицу Лэйки, пальцами вытирая слёзы и пытаясь поправить яркий макияж. — Только полный идиот мог сделать тебя примой. А, ну он, как раз, нами и руководит. Они смотрели друг другу в глаза. Всегда враги, и никогда — друзья. Чёрное и белое, тёмное и светлое. К несчастью, взаимопонимание — такая штука, которая приходит в души людей слишком поздно, и в такие моменты вспоминаются все ускользнувшие от внимания детали. — Ева, — срывающимся голосом произнесла Синди. — Ты же скоро выходишь замуж, — она стиснула зубы. — А я тебя даже не поздравила. Какая же я дура! Ничтожная, жалкая дура! Лэйки крепко обняла Уолтерс, заставив её на секунду пожалеть о скором выступлении и последующем уходе. — Никто не должен быть на моём месте, кроме тебя, — прохрипела прима. — Никто — слышишь?! — Прекрати, — губы Евы задрожали, она чувствовала, что слёзы подступают и к её глазам. — Я ещё вернусь. Вернусь и вздёрну и сцену, и театр, и руководителя. Как тяжело было говорить эти слова, как тяжело было обещать невозможного, но, если Синди успокоится от этих слов, то она, по крайней мере, попробует вернуться. — Обещай. — Клянусь. В ту секунду Уолтерс ещё не знала, как быстро исполнится желание Лэйки. — Ева, — взяв себя в руки, произнесла Синди, заплаканными карими глазами глядя на свою преемницу. — Я тоже уйду. Уйду и не пожалею о своём выборе. Это было лучшее извинение в жизни балерины. — Только попробуй, — она не сдержала умилённой улыбки, когда поправляла макияж на лице примы. — Идиотка. — Сама такая. Ева впервые позволила себе засмеяться в присутствии Синди, заставив и ту избавиться от вечной бескровной маски холодности и равнодушия. Они выступят. Определённо выступят, и выступление получится таким, что их руководитель изойдёт желчью, узнав об увольнении примы. — Не враги? — тихо спросила Лэйки. — Не враги. — Кивнула Уолтерс. Балерины не знали этого, да и вряд ли им было интересно, что в зале среди зрителей сидел и один из подозреваемых в деле Ультора. Долгое ожидание заставило Намикаву Рейдзи затосковать по своей работе так сильно, что он решил встретиться с Хидэ Симурой и Синго Мидо, давно проживавшими в штатах. А из-за любви последнего к театру, встреча была назначена в большом оперном зале. Главное, что рядом не было Ягами Лайта, который своими криками уже распугал всех посетителей в их отеле и постоянно высказывает претензии уборщице за то, что она не поклоняется пыли бога нового мира. Раздражает. Как и Мацуда Тода, который наивно предполагал, что Рейдзи не знает о его слежке. Трудно не догадаться, когда полицейская машина с номером «НеЯпонец» едет следом куда бы Намикава не отправился да ещё и с включенной мигалкой. Он, наверное, уселся на два ряда позади — это было бы очевидно, но в темноте зрительного зала трудно что-либо разглядеть. Генриетта Таусенд будет предусмотрительнее, если она тоже подключена к слежке. Да, наверняка подключена, но действует профессионально, ибо Рейдзи её даже не заметил. Но и выступления детей ему уже порядком надоели. Приставив театральный бинокль к глазам, он подпирал голову рукой, пытаясь не заснуть. Звонкий голос вышедшего на сцену ведущего объявил о выступлении, организованном некой Евой Уолтерс и название на французском языке. Лебединое озеро? Намикава подумал, что смотреть на танцующих, держащихся за руки детей ему хотелось в последнюю очередь, однако на сцену грациозно шагнули две девушки. Одна была в чёрной балетной пачке, а другая в белой. Поприветствовав друг друга поклоном, а зрителей грациозным реверансом, они взялись за руки. Надо же. Станет ли одна из них его хостес? Конечно, станет. Свет погас. — Не нервничай, — улыбнулась Синди. — Собьётся дыхание. — Это ты не нервничай. Заиграла музыка. Перед тем, как свет софитов вновь осветил сцену, балерины в одинаковых светло-голубых пачках вышли на сцену. Они должны были быть парящими лебедями, лёгкими и воздушными, как обучала их Ева. Шаг. Адажио. Антраша. Бризе. Выполнять синхронно, чтобы не убить никого, да и самим не убиться. Уолтерс наблюдала за ними, склонив голову, ожидая своей части. Шаг. Адажио. Антраша. Бризе. Ведущая балерина тяжело упала на сцену, склонившись в неловком поклоне. Следующая за ней девушка повалилась на пол сцены, не удержав равновесия. Третья. Четвёртая. Ева в панике огляделась. Живые глаза балерин тронула пелена смерти. Кровь лилась изо рта, стекала на пол, окрасив собой пол. Прима разжала руку, вытянула ногу вперёд, потратив последние секунды своей жизни для финального поклона, коснувшись головой колен. Синди. Ева сделала шаг назад. Мысли оставили её, будто разум образовал собой защитную плёнку, куда они не могли пробиться. Оглушающе громкая музыка била по барабанным перепонкам, страх сделал тело ватным. Она споткнулась, но равновесие удержала. — Танцуй, чёрт тебя дери! — взревел руководитель из-за портьеры. — Танцуй! Что? Танцуй? Верно. Танцуй. Кивнув, Ева непонимающим взглядом смотрела на пол. Мысли оставили её, а в пустом сознании где-то далеко мелькнуло понимание того, что она подписала себе смертный приговор. Как трудно сделать шаг. Два — сложнее. Переборов себя, девушка прислушалась к музыке, изогнув губы в вымученной улыбке. Надо танцевать. В последний раз. Вместе. Адажио. Антраша. Бризе. Вдох. Выдох. Не нервничай — собьёшь дыхание. Адажио так долго не давалось Обри. Антраша лучше всего получалась у Бриджет. А как грациозно выполняла бризе Лорейн! Руби всегда стремилась быть первой, потому первой и была поставлена в танце лебедей. Первой и умерла. Ультор. Уолтерс взвыла, но её стон заглушала музыка. Сейчас. В любую секунду она отправится следом за ними. Синди, Обри, Бриджет, Лорейн, Руби, Нэнси, Миллисент, Кэрол, Эми, Медлин, Алфреда, Луиз, Кора, Дороти. А ведь когда-то она не могла запомнить их имена, не могла запомнить их лиц. Когда-то. Ждите её, скоро она будет рядом. Сколько ещё? Сколько ей ещё мучиться? Казалось, секунды тянутся целую вечность. Нет, судя по музыке, прошло где-то полторы минуты. Она закрыла глаза, трясясь от страха, но резкие и отрывистые движения танца не позволили зрителю увидеть этого. Она не боялась упасть за сцену, не боялась потянуть связки, боялась коснуться мёртвых тел, боялась сама стать мёртвым телом, хотя и знала, что сейчас её конец неотвратим. В первый и последний раз. Нэнси. Она собиралась уйти следом за Евой, не потому, что сожалела так же сильно, как и Синди, а потому, что носила ещё одну жизнь под сердцем. Миллисент. Четырнадцатилетняя девочка, ленившаяся во время тренировок. Кэрол. Вечно неугомонная, весёлая любительница мотоциклов. Эми. Как же раздражала её любовь к розовому цвету. Медлин. Старшая из них и самая одинокая. Алфреда. Деланно неуклюжая. Луиз. Неряха. Кора… Дороти… Ева споткнулась, упав на колени как раз в тот момент, когда музыка остановилась. Их радостные и живые лица всё ещё стояли перед её глазами. Она взвыла от боли, стиснув зубы, крепко сжав руками плечи. Свет погас, сцену скрыл за собой широкий алый занавес. Зал аплодировал спустя нескольких секунд промедления, но Уолтерс не слышала этого, не слышала ничего из-за тяжких рыданий. — Перекрыть выходы. — Приказала Генриетта, говоря в украденную рацию, выбросив на пол вырванные провода от динамиков. — С вами говорит Ультор. Слушайтесь, если не хотите сдохнуть. Выключив устройство, она подошла к девушке, подняв её на ноги, позволив опираться на себя. Ноги Евы были сбиты в кровь, а сама она вряд ли что-либо сейчас могла понять. Неторопливо и бережно, будто в её руках была статуэтка из хрупкого фарфора, Таусенд повела её в гримёрную, надеясь допросить когда она успокоится.