***
Курт сел. Несмотря на то, что нижняя губа предательски дрожала, он смотрел отцу прямо в глаза. Хаммел был уверен, что Берт зол, очень зол. Вопреки ожиданиям, Берт лишь глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Кэрол бросила на него взгляд, надеясь помочь этим расслабиться, потому что сам он был явно не в состоянии это сделать. Очевидно, Кэрол была в курсе всей ситуации, и этому должно было быть разумное объяснение. Черт, у Курта должны быть веские причины, чтобы общаться с правонарушителями. Он видел монитор на лодыжке Блейна, и знал, что это означает. – Почему только… что за… почему? Берт не мог задать вопрос так, чтобы получить все ответы сразу. Но, по крайней мере, в голосе отражалась вся та злость, что переполняла его. Конечно, он не соблюдал то, что ему предписали врачи; Берт определенно не был расслаблен, но что в этом такого? Он ведь, черт возьми, столько пропустил за эту неделю, что был в коме! Отдых мог и подождать до того, как сын объяснит, в чем собственно дело. – Пап, тебе нельзя волноваться… – И ты думаешь, что, не понимая, почему мой сын лежит рядом со мной в слезах, я буду спокойнее? В любом случае, оставаться в неведении, гадая о том, что произошло на самом деле, было бы во много раз хуже. Финн заерзал в кресле, но нежный голос Кэрол вдруг прервал это напряженное молчание: – Курт, скажи ему. Он должен знать. Она потянулась к парню через кровать, поправила выбившуюся прядку волос и вытерла слезу со щеки. – Я… хорошо. Курт глубоко вздохнул и начал говорить. Весь следующий час Берт и Финн слушали рассказ Курта, которому помогала Кэрол, начиная с жизни Блейна еще до того, как тот приехал в Лайму. Если бы Берт не был так близок с Куртом, то никогда бы не поверил ни единому слову своего сына. Он и не хотел верить в это. Но, хотелось ему этого или нет, Берт не мог изменить того факта, что Курт держал его руку с того момента, как начал рассказывать им о прошлой ночи, когда их загнали в угол. Рот Финна приоткрылся от ужаса, а Кэрол сжимала ладонь Берта, который был вне себя от гнева. Сама мысль о том, что его сын был во власти этих гомофобов, разрывала его на кусочки, но Блейн был с ним. Блейн защитил его сына. Несмотря на это, он знал, что так просто это не прекратится, и неважно, как сильно он хотел, чтобы это закончилось. Это было всего лишь начало долгой цепочки подобных инцидентов. Это был неизбежный конфликт, с которым Курт, и даже Блейн, вынуждены будут сталкиваться до конца своих жизней. Он ненавидел это больше всего. Кэрол закончила историю словами о том, как они вернулись пару часов назад, обнаружили его комнату, которая была перевернута вверх дном, и как Блейн прогнал их оттуда. В груди у Бёрта что-то болезненно сжалось, и это определенно было не из-за сердечного приступа. Курт начал судорожно вытирать слезы, которые текли по его лицу. Берт знал, что Лайма в целом никогда не была терпима к чему-либо, выходящему за рамки «нормы», но тот факт, что подобные люди жили всего лишь в нескольких милях от его дома – люди, которые могли причинить его сыну страдания – ужасала его. Как они могли быть настолько жестоки? У этого ребенка не было ничего и никого, кто мог бы его поддержать, а они просто взяли то малое, что у него осталось, и высмеяли. И Берт не винил Блейна в том, как тот отреагировал. Теперь все услышанное обретало смысл. – Ему семнадцать, и он живет один, – тихо сказал Берт, позволяя Курту ухватиться за его халат. Курт не был так разбит со смерти Элизабет, и это тревожило Берта, потому что Блейн значил для парня больше, чем отец хотел бы. – У него никого нет, – ответила Кэрол. – Никого, кроме… – оборвавшись на полуслове, она посмотрела на исхудавшего Курта. Потом женщина вновь взглянула на Берта, как будто умоляя его понять суть происходящего. И Берт все понял. Даже больше, чем хотел бы. – Он не может даже закрыть свою входную дверь, а лишь забаррикадировать ее тумбочками, потому что замок сломан, и он не в состоянии его починить. Курт резко отреагировал на слова Кэрол и слез с кровати. Все смотрели на него, пока он яростно тер свои глаза. – Он больше не может закрыть свою дверь. Даже ручку вырвали. А что… что, если они вернутся назад? Я должен… я должен пойти и помочь ему или… или привести его сюда. Курт практически заходился в истерике и пробивался к двери. У Берта сердце готово было вот-вот выскочить из груди. Все, чего хотел сейчас его сын, это помочь тому мальчику. Мальчику, из-за которого в глазах Курта светилось счастье, даже если мир вокруг него рушился. Еще час назад Бёрт мог спокойно сказать, что ненавидит Блейна Андерсона, и что будет ненавидеть его до конца своих дней. А сейчас он все еще недолюбливал Блейна, но был рад, что всю прошлую неделю тот был рядом… просто был рядом с Куртом. Он был с его сыном на протяжении всего ужаса, который тот пережил, и, исходя из того, что Берт слышал, Курт готов был сделать для него то же самое. Финн поймал чуть покачнувшегося Курта за руки и потянул обратно на кровать. Попытка сопротивления была настолько слаба, что тот просто споткнулся и упал рядом с Бертом. Курт все еще плакал, и слезы текли быстрее, чем он успевал смахивать их со щек. – Ты сегодня больше никуда не пойдешь, Курт, – строго сказал Берт. Или, по крайней мере, стараясь казаться строгим. Все вокруг снова стало каким-то тяжелым и размытым. – Это не то, что ты можешь решить один… – Почему?? Потому что мне всего лишь шестнадцать?? Он доверяет мне, пап! Он никому бы не доверился кроме меня! Я нужен ему, а он нужен мне! – Я сказал, что ты никуда… – Я не могу просто сидеть тут, зная, что они могут вернуться и покончить с ним! – Курт, дорогой, я не думаю, что он впустит тебя сейчас – ему тоже нужно успокоиться, – Кэрол пыталась найти компромисс. По лицу жены Берт понимал, что она не хочет оставлять Блейна одного так же, как этого не желает и Курт, но, очевидно, что Блейн был ранимым и с взрывным характером. Если его реакция на погром была хотя бы на половину такой плохой, какую представлял себе Бёрт, им лучше было дождаться, пока тот остынет. Только тогда у Курта будет хоть какой-то шанс вернуть мальчишку в реальность. – Значит, я буду сидеть около его двери, пока он не успокоится и не разрешит мне войти, мне без разницы. Я не брошу Блейна. Его и так уже все бросили. Дверь внезапно приоткрылась. – Я никому не помешаю? Берт отвернулся от заплаканного Курта в сторону голоса и увидел своего старого школьного приятеля, Джима Фергинсона, стоявшего в дверях. Он был одет в полицейскую форму, а фуражку держал в руке. – Нет, только... нашему небольшому разногласию, – ответил Берт, взглянув на Джима, после того, как Кэрол села напротив Курта и обвила его руку своей. – Я просто был здесь по одному делу и услышал от каких-то медсестер, что ты очнулся, – сказал Джим и положил руку на его плечо. – Рад снова видеть тебя, Берт. Я уже начал думать, что потерял своего лучшего механика. – Я твой единственный механик, Джим. И это была чистая правда. Он работал с машинами с четырнадцати лет и помог Джиму починить его первый разбитый Шевроле, когда они были выпускниками в старшей школе. – Ну, я просто хотел заскочить и повидаться с тобой. Мне нужно возвращаться на патруль, но если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь мой номер. Он крепко пожал руку Берту, и, слегка потрепав Курта по голове, выдал бодрым голосом: – Выше нос, парень. А то у тебя такой вид, будто отец заставляет тебя заменить масло в машине в твоей причудливой одежде. Взгляд Берта остановился на несчастном лице Курта, и в его голову пришла идея, которая, как он надеялся, успокоила бы Курта, по крайней мере, на одну ночь. А завтра это было бы уже другой историей. – Вообще-то, Джим, есть одна вещь, которую ты бы мог сделать для меня. Джим повернулся и вопросительно посмотрел на Берта. – Ты помнишь, где видел Курта прошлой ночью? Джим кивнул. – Да, не самое удачное место, куда можно отправиться после заката солнца. Хотя это касается не только района, а всей той части города. – Ты не мог бы приглядеть сегодня за этим местом? Просто убедиться, что там ничего не произойдет? Глаза Джима неуловимо сощурились, и он посмотрел на Бёрта испытующим взглядом. – Тот ребенок… он во что-то ввязался? – Нет! – немедленно встал на защиту Блейна Курт. – Он просто совсем один ночью, а на улице всегда ошиваются пьяные….. – Но у него определенно были какие-то проблемы. Существует не так уж много причин, чтобы на ребенке твоего возраста висел ножной монитор, – не уступал Джим, скрещивая руки на груди. Он тревожно вздохнул и, бросив взгляд на дверь, дабы удостоверится, что та заперта, продолжил. – Этот ребенок… он живет один, ведь так? Курт замер, его рот приоткрылся, чтобы возразить, но он не мог произнести и звука. Впрочем, как и Бёрт. У Джима были кое-какие мысли о том, как они могли бы помочь Блейну. И все же, ему нужно было быть аккуратным. Джим был хорошим человеком и прекрасным полицейским, но, имея столь небольшое количество информации о Блейне на данный момент, он понимал, что любое вмешательство со стороны полиции могло больше помешать, нежели помочь. И если бы подобное случилось, это бы отдалило Блейна еще дальше от Курта. – Если это так, – аккуратно начал Бёрт, борясь с усталостью, от которой буквально опускались веки. Слишком много нагрузки на мозг, да еще и сразу после пробуждения. – Что произойдёт, если вы вмешаетесь? – В простой ситуации он бы просто пошел по системе воспитания в других семьях. Но с криминальным прошлым… – Джим остановился и покачал головой. – Я не знаю. Это зависит от того, что мальчик натворил, но если они надели на его него отслеживающий монитор, то, скорее всего, он направится прямиком в исправительную колонию, или в реабилитационный центр, если они посчитают, что этот парень еще не совсем пропащий экземпляр. – А что, если кто-нибудь по собственному желанию примет его? – грустно спросила Кэрол. Курт как заведённый качал головой, и она крепко обнимала его. Бёрт знал, что Кэрол не может позволить себе растить еще одного подростка, и, даже несмотря на то, что деньги у него были, Бёрт тоже был не в самой лучшей форме на данный момент. Кроме того, он все еще не знал этого ребенка, если не считать тех нескольких непристойных комментариев, из-за которых так хотелось надавать парню по голове. – Говоря честно, это было бы наилучшим вариантом для вас. Я вполне мог бы перезагрузить монитор по новому адресу, и поменять всю информацию в базе данных для вас, или для того, кто его примет, – глубоко задумавшись, произнес Джим. Бёрт не сомневался относительно его слов. Джим был высокопоставленным офицером и работал на одном и том же участке с тех пор, как они выпустились. – Если же вы вовлечете во все это полицию, то он отправится, либо в детский дом, либо в исправительную колонию, – его глаза остановились на дрожащем Курте. – Я не думаю, что вы хотели бы этого… Большинство парней… вовсе не благосклонны к геям. Ну, если он конечно… Джим вопросительно посмотрел на Бёрта, и тот утвердительно кивнул. Это было еще одно хорошее качество в Джиме, он знал Курта с тех пор, как тот родился. И любые гомофобные мысли, которые у него были по молодости, ушли, так как он видел, как Курт рос и показывал, кто он есть на самом деле. – Я присмотрю за тем местом сегодня. В любом случае, я все равно патрулирую неподалеку, – Джим ласково потрепал Курта по плечу и наклонился, чтобы заглянуть ему в глаза. – Сегодня с ним ничего не случится, хорошо? Я обещаю, сегодня он будет в безопасности. – Сп-спасибо – пробормотал Курт, смахивая очередные слезы с лица. – Просто… не показывайтесь ему на глаза. О-он не любит полицию. Вы только разозлите его, если он вас заметит. И сделает что-то… что-нибудь глупое. – Заметано, парень. Джим снова потрепал Курта по плечу и кивнул Бёрту, Кэрол и Финну, прежде чем скрылся в коридоре. – Иногда тебе в голову приходят самые замечательные идеи, пап, – голос Курта был надломлен из-за истерики и немного дрожал, но к этому времени слезы уже остановились. Он наклонился и заключил Бёрта в теплое и крепкое объятие. Бёрт вздохнул – ему совершенно не нравился Блейн, но, очевидно, он чего-то не знал. Если парень значил для Курта так много, он автоматически становился небезразличным Бёрту, независимо от того, нравилось это ему или нет. Кроме того, ведь он дал второй шанс Финну после того фиаско в подвале прошлой весной, и с тех пор все было прекрасно, несмотря на то, что порой казалось просто нереальным. Возможно, таким же образом ему следует поступить и с Блейном?***
Блейн вскрикнул, когда отец поднял его и бросил на кровать. На его маленькую грудную клетку навалились две пары пальцев, когда его отец приземлился рядом. – Иди сюда, малыш, – игриво зарычал Джеймс, таща Блейна в свои руки, когда мальчик неудержимо засмеялся. Они боролись на кровати на протяжении некоторого времени, пока Блейн пронзительно не закричал между приступами смеха: – Хорошо, хорошо! Я сдаюсь, папочка! Я позволю тебе прочитать мне сказку! Пальцы Джеймса остановились, и он хитро улыбнулся своему сыну. – Ты уверен? Весь этот смех заставляет меня думать, что тебе больше нравится, когда я тебя щекочу, нежели рассказываю сказки! – он быстро двигал руками, пока Блейн изо всех сил пытался из них выбраться, слыша звон высокого смеха, отзывающегося эхом по всей комнате. – Нет, нет! Я хочу сказку! Я буду хорошим и не стану исправлять тебя сегодня, обещаю! – Хм, если ты так уверен, – он пощекотал Блейна за бочок ещё раз, после чего уложил хихикающего мальчика напротив своей груди и достал книгу с маленькой полочки рядом с двухъярусной кроватью сына. Блейн переместился напротив Джеймса, кладя голову с копной тёмных кудряшек на левую сторону груди отца и обнимая его своими маленькими ручками. Джеймс оживлённо читал на протяжении десяти минут, пытаясь игнорировать то, как Блейн перебирал ткань его футболки, очевидно, не обращая внимания на историю о Питере Пэне. Книга соскользнула на пол перед ним, и мужчина провел рукой по кудряшкам Блейна, а затем мягко поцеловал его в лоб, ожидая пока Блейн скажет о том, что его беспокоит. – Почему мама должна продолжать принимать все эти лекарства? Джеймс вздохнул после слов сына и сел ровнее, вынуждая Блейна последовать его примеру. – Доктор говорит, что они делают маму счастливее, дружок. Это просто займёт на пару недель больше, чтобы её тело привыкло к ним. Я уже говорил тебе это. – Я знаю, но… – Блейн покусывал свою нижнюю губу, и беспокойство мерцало в его глазах, когда он искал правильные слова, чтобы объяснить. – Она не... не мама, когда они заставляют её принимать эту вещь. И она так грустит о том, что ты должен работать всё время, папочка. – Я... я знаю это, дружок. Твой дедушка очень... он хочет, чтобы я работал больше и немного выручил его, – Джеймс не смог утаить растерянности в голосе, и Блейн это заметил. – Дедушка злой, – резко сказал Блейн, наклоняя свой маленький подбородок, и, в ожидании, пока тот отважится ответить на его слова, посмотрел отцу прямо в глаза. – Он... С дедушкой просто очень сложно, Блейн. Он знает, чего хочет, и ничто не остановит его на пути к этому, – Джеймс говорил медленно, ероша волосы Блейна. – Если я буду больше трудиться, дедушка станет счастливее. Разве ты не хочешь, чтобы он был счастлив? – Я больше хочу, чтобы мама была счастлива, – тихо прошептал Блейн. – Ну, мы будем работать над этим все выходные, – улыбаясь, сказал Джеймс. Они закончили собирать в машину вещи после обеда. Завтра они втроём отправятся к озеру в долгое путешествие на День Матери. – Я даже взял выходной на работе, так что мы сможем выехать утром, дружок. Блейн взволновано вздохнул. – Я пропущу школу?! Ура! – Но я думала, что ты любишь школу, amore mio *. – Лира стояла в дверном проёме, радостно улыбаясь и глядя, как её парни уютно устроились на маленькой кровати Блейна. Он тоже улыбнулся. Блейн любил это время суток больше всего. Проходило много времени с утреннего приёма маминых лекарств, так что она была собой, перед тем, как принять их вечером. Но он всегда спал в это время. – Хотя это и скучно, – проворчал Блейн, пытаясь подавить зевок. –Они укладывают нас спать после обеда. – Представь, какой уставший ты был бы, не высыпайся днём, – сказал Джймс, задёргивая шторы. – Я не устал, – пробормотал Блейн, зевая, оказавшись под одеялом. – Мой рот просто растягивается. – Хах, и твои веки будто бы подымают тяжёлый груз, – Лира засмеялась, села на край кровати и поцеловала Блейна в кончик носа. – Сладких снов, милый. Ti voglio bene**. Глаза Блейна закрылись, и он уютно свернулся под своим одеялом с Бэтменом. – Я тоже тебя люблю, мама.... Слишком скоро он проснулся от того, что его кто-то тряс и от маминого голоса: – Просыпайся, Блейн. Ты должен идти в школу. Он часто заморгал от утреннего света. Но разве его отец не сказал, что они уезжают утром? – Я думал, мы едем на озеро, – спросил Блейн, потирая глаза и потягиваясь. Его мама сжала губы, и этот мутный, пустой взгляд вернулся в её глаза. Она уже приняла лекарства на день. Самое худшее время было утром. Действие от вечернего приёма лекарств не проходило слишком быстро во время сна, и её доктор увеличил утреннюю дозу лекарств. Желудок Блейна завязался в узел, когда её взгляд устремился на него. – Твой дедушка... этим утром ему нужна была помощь твоего отца. Мы уедем, когда ты вернёшься после обеда. Блейн медленно кивнул и посмотрел на то, как она уходит. Он не любил, когда мама принимала свои лекарства. У нее всегда был странный взгляд, и она всегда забывала говорить, что любит его, обнимать его и целовать. Блейн быстро оделся, позавтракал и уже через полчаса был за дверью с матерью, направляясь к автобусной остановке. У него было чувство, будто овсянка в его животе превратилась в противного монстра, который пытался выбраться наружу. Раньше, даже тогда, когда его мама принимала свое лекарство, она все равно брала его за руку по пути к автобусной остановке. Но сегодня она и этого не сделала. Мальчик не мог понять, было ли это из-за большей дозы ее нового лекарства, или он в чем-то провинился? Автобус только появился, когда они подошли к углу, и Блейн повернулся к матери в ожидании. Но она не наклонилась, не поправила его рубашку и не потрепала его непослушные волосы, не обняла его. Женщина будто совершенно не замечала его присутствия. Глаза его матери были пустыми и туманными, когда она смотрела на автобус. Как будто он даже не стоял там. Блейн знал: что-то не так, но не находил слов, чтобы произнести хоть что-нибудь. Наоборот, Блейн обвил своими руками ее колени, чувствуя, как горячие слезы застилали его глаза. – Мамочка, я не хочу идти сегодня, – тихо всхлипнул он. – Я хочу остаться с тобой и дождаться папу. – Ступай в автобус, Блейн. Ты идешь в школу. – Но… Крепкая рука матери отстранила его и направила в сторону автобуса. Он поехал. Большая часть утра Блейна прошла как в тумане. Но это было до ланча, после чего он окончательно забыл о холодности своей матери. Миссис Броктон, его воспитательница в детском садике, объявила, что они будут делать открытки на День Матери. Блейн был воодушевлен больше остальных детей в своей группе, и трудился, не покладая рук, пока его воспитательница не сказала, что пора расходиться. Он не сводил глаз со своей работы всю поездку домой. Она не была идеальной, возможно, он использовал слишком много блесток, и маленькие пурпурные цветочки, которые мальчик прикрепил по краям, были больше похожи на леденцы, но, может быть, это заставило бы его мамочку улыбнуться, увидев, как он потрудился. Но она не ждала на остановке, когда он выбрался из автобуса. Такое было в принципе возможно, но то, что она не встречала его у автобуса, было крайне редким явлением. Его сердечко забилось сильнее о ребра, когда он поспешил вниз по улице к своему дому. Может, его папа только сейчас приехал домой, и она совершенно забыла про время. Да, должно быть, все именно так. Однако подъезд к дому был пуст. Он неуверенно замер на секунду, но потом быстро вбежал внутрь через переднюю дверь, захлопнув ее за собой и кинув рюкзак на коврик в прихожей. – Мамочка? Мама, я дома! Его звонкий голос отразился эхом в холле и поднялся вверх по лестнице. Он сильнее стиснул в пальцах свою открытку на День Матери, ожидая услышать ее голос. Но он так и не прозвучал. Желудок сжался в волнении, и Блейн прошел в кухню, потом в гостиную. Они были пусты. Фойе, где стояли пианино и остальные инструменты, тоже оказалось безлюдным. Блейн позвал опять, но в доме по-прежнему стояла тишина, нарушаемая только звуком его шагов по деревянному полу. Блейн вернулся обратно в холл и прикусил губу. Может, мама дремала на верхнем этаже. Миссис Брокстон всегда старалась убедить его, что дневной сон – очень важная часть дня, потому что он давал им энергию, или что-то типа того. Его мама всегда выглядела усталой в последние дни, возможно, это из-за ее новых лекарств, и, может, поэтому она решила поспать. Блейн поднялся наверх и открыл дверь своей спальни, а затем ванной комнаты. Потом он подошел к двери родительской спальни. Было закрыто. Ему не следовало заходить в комнату, когда там было закрыто, напомнил себе Блейн. Но, может, если он громко постучит сначала, это будет нормально… Он забарабанил кулачком по дереву и опять дрожащим голосом позвал маму. Блейн не мог ничего поделать с этим – он никогда раньше не оставался дома один, и ему поэтому становилось очень страшно. Разве папа не должен уже быть дома? Блейн постучал еще раз и по–прежнему не получил ответа. Ручка двери в его кулачке казалась ледяной, когда он повернул ее, чтобы открыть дверь. Его не волновало, попадёт ли ему из-за того, что он вошел, когда было закрыто – Блейну просто нужно было знать, что она там. Дверь скрипнула, медленно приоткрываясь, и он просунул голову внутрь. – Мамочка? Большая кровать была пуста, и солнечные лучи просачивались внутрь через открытые окна. Все было чисто и убрано, как обычно. А потом его взгляд спустился на пол между его ногами и ножками кровати. Его сердце замерло, из легких будто выбили весь воздух. Бумажная разукрашенная открытка выпала из его рук. Ковер был испещрен темно-красными линиями, которые вели к его матери, лежащей в багровом пятне. Ее прекрасное лицо было развернуто в его сторону, а голубые глаза были широко раскрыты и смотрели прямо на него. Он кинулся к ней и рухнул рядом на колени. – Мама, ты в порядке? У тебя кро… Слово застряло у него в горле, когда его пальцы коснулись ее щеки. Кровь, намочившая ноги через ткань джинсов, была теплее кожи матери. Он уставился в ее глаза – глаза, которые не могли его видеть, которые были безжизненными и стеклянными, которые не посмотрят на него опять с любовью. Он в отчаянии сжал свои маленькие пальчики на ее руке, стараясь передать своё тепло ей, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Он не понимал. Почему она такая холодная? Почему она не двигалась? Что ему делать? – Блейн? Он шевельнулся на матрасе… подождите, почему он на матрасе, если сейчас должен быть на коленях рядом с бездыханным телом его матери? – Блейн, ты здесь? Парень снова перевернулся и прижался к чему-то влажному. Кто-то буквально разбивал свой кулак, стучась в дверь. Но, его отец никогда не стучался в открытую дверь… Кроме того, он сидел здесь, держа ее руку, уже больше часа, прежде чем отцу удалось добраться до дома… Звук ломающегося дерева заставил его проснуться. – Блейн, милый, пожалуйста, открой дверь. Он медленно сел, его сердце до сих пор бешено стучало где-то в районе горла. Блейн провел взглядом по комнате, в которой находился. Захламленная, холодная, маленькая спальня. Матрас, на котором он свернулся клубочком, был порван, занавеска, которая сейчас лежала на части кровати и прикроватной тумбочке, чтобы высохнуть после захватывающего приключения в ванной, была все еще влажной. Ему не шесть лет, и он не держит холодную мамину руку в ожидании отца с работы. Ему семнадцать, и он один. Его родители… они оба мертвы. Дверь снова заскрипела по полу, и он посмотрел на дыру, из которой пробивался свет. Парень использовал то, что осталось от его шкафа, чтобы хоть как-то подпереть дверь, однако толку от этого было немного. В просвете виднелось приветливое знакомое лицо, на котором появилась неуверенная ободряющая улыбка. Или она действительно была счастлива его видеть?.. Возможно. Так или иначе, то теплое чувство внутри, которое появлялось всякий раз, когда он видел Курта, не должно появляться, когда он видит Кэ… как бы её там ни звали. Он старался притвориться, что у нее просто нет имени. Так легче. Какая-то безымянная женщина не может напоминать ему о его собственной матери. Потому что он совершенно не рад видеть ее. Напротив, он не хочет когда-либо еще видеть ни ее, ни Курта. Они снова заставят его страдать, а он и так уже натерпелся. – Я принесла тебе кое-что поесть, Блейн. Ничего особенного, но оно еще теплое. Если бы она не упомянула еду, Блейн точно продолжал бы игнорировать её присутствие за дверью до тех пор, пока бы ей не надоело и она не уехала бы, оставляя его в покое. Последнее, чего ему хотелось в данную минуту, так это принимать посетителей, особенно с материнскими инстинктами наизготовку, но живот болезненно скрутило от голода, и он сдался без боя. Блейн развязал свою занавеску-превращенную-в-одеяло с талии, и продвинулся к двери, отбрасывая деревянные доски, чтобы открыть её и дать женщине войти. Доски снова полетели на то же место, закрывая дверь. – Еда, – резко потребовал Блейн, выхватывая из ее рук контейнер и ложку. Он вздрогнул от порыва холодного воздуха от дверной щели и вскинул обутую ногу на небольшой обогреватель под окном. По непонятной причине, его мучители не стали связываться с этой нехитрой конструкцией. Конечно, Блейн представлял, что наверняка их ударило бы током, попробуй они, так как все провода были обмотаны лишь простой клейкой лентой. Вот только их цель была навредить ему, а не самим себе. – Как ты? – заикаясь, неуверенно произнесла Кэрол, протягивая руку, чтобы погладить его плечо, или просто попытаться как-то успокоить парня своим прикосновением. Блейн резко дернулся от нее и сел на кровать, устанавливая открытый контейнер на коленях. Оттуда сразу вырвалось облачко ароматного пара, и что бы это ни было – что-то похожее на тушеную говядину – пахло изумительно. Он засунул полную ложку в рот. На вкус это было тоже не менее приятно. Или ему так просто показалось, потому что он уже не помнил, когда ел нормально в последний раз. Даже деревянная стружка будет казаться вкусной, если постоянно ходишь голодным. Блейн чувствовал, как Кэрол наблюдала за ним, пока он опустошал огромную миску с говядиной, а потом принялся за второй контейнер, едва покончив с первым. – В машине есть еще парочка, если ты все еще голоден. Я знаю, как парни твоего возраста любят поесть, – сказала Кэрол, нерешительно присаживаясь рядом с ним на кровать. Блейн вздрогнул от подобной близости, но не захотел отодвинуться, так как в этот момент он набивал свой живот лучшей едой, какую только пробовал со времен исключения из Далтона. Исправительная школа могла казаться тюрьмой во многих отношениях, но кормили так роскошно. Очевидно, что все богатенькие родители были против еды ниже их стандартов. Вчерашний быстрый перекус был великолепен, но ведь ему семнадцать. Он проголодался уже к тому времени, как они покинули торговый центр. Вместо того, чтобы сделать паузу, он набил рот горячей говядиной и проворчал что-то похожее на «у-гу» ей в ответ. По крайней мере, он мог поставить еду в холодильник, который, слава богу, все еще работал, и сделать так, чтобы этой пищи хватило до конца недели. – Ну, я, наверное, пойду, принесу остальное? – это было больше похоже на вопрос, нежели на утверждение, но Кэрол встала и открыла дверь, взглянув на Блейна и обнадеживающе улыбнувшись. Ему не нравилось, как всё сжималось внутри, когда она так на него смотрела. Сейчас, когда он снова был один, он бросил ложку в пустой контейнер, и тщательно осмотрелся. У него оставалось мало времени, чтобы разобраться со всем беспорядком от погрома до прихода темноты. Его первой задачей было найти способ как можно плотнее закрыть дверь, потому что Блейн был абсолютно уверен, что они вернуться после заката, когда обычно возвращалась девушка, живущая по соседству. Но, по неизвестным ему причинам, они не вернулись. Он не спал всю ночь, а чтобы в окне его комнаты нельзя было что-либо увидеть с парковки, он использовал остатки комиксов и вырванные из книг и тетрадей страницы. Он починил мини-холодильник и использовал несколько книг и комиксов, чтобы ровно установить тумбочку у кровати, так как одна из ее ножек сломалась. После этого, Блейн сел на пол, подперев шкаф, и ждал рассвета, чтобы потом доползти до кровати и заснуть. Он доел остатки еды и кинул пустой контейнер на шкаф, рядом со сломанным телефоном. Парень на мгновение задумался, пытался ли Курт дозвониться до него прошлой ночью. На Курта это было бы очень похоже, но в любом случае, телефон был разломан ровно напополам и провода были разрезаны. Еще одна вещь, которая автоматически попадала в список того, что нужно было заменить. Хотя, в его случае, скорее всего этого не произойдет, если только ему не улыбнется удача, и он не найдет другой аппарат в мусорных баках. Ему очень повезет, если удастся восполнить потери в одежде и запасах пищи. Возможно, стоит отказаться от воды на несколько месяцев, и просто пользоваться душем в школе. Дверь снова заскрипела, и Кэрол вошла в комнату, держа еще три наполненных контейнера и темно-красную подушку. Блейн в упор уставился на нее, его лицо выражало что-то среднее между изумлением и нервозностью. Какого черта она так о нем беспокоится? Если бы так поступал Курт, он бы еще мог понять. Они были близки, в том числе и на физическом уровне, но Кэрол… Он совершенно не понимал ее мотивов. – Вот еще, если ты все еще голоден. Я могу привезти больше еды завтра, или передать ее тебе где-то в городе, – ласково сказала Кэрол. – А это, – она протянула ему подушку, – Курт хотел отдать ее тебе, так как…так как твоя была испорчена. Блейн уставился на протянутую подушку. И как, чёрт возьми, он должен был на это отреагировать? Запрыгать от радости, взять ее, как будто новая подушка все исправит. Улыбка Кэрол слегка дрогнула – она положила подушку на кровать, окидывая взглядом шторы и весь беспорядок, который он начал убирать. Она внимательно всматривалась в полоску над окном, словно читала комикс или одну из его книг. – Ты можешь идти, – вдруг сказал Блейн. Было неловко и некомфортно: каждый раз как она смотрела на него, лицо покойной матери всплывало в памяти. Ему больше не нужны напоминания о прошлом. Собственного подсознания и прогулок по памяти с Куртом более чем достаточно. – Я подумала, тебе нужна компания, – голос Кэрол звучал ровно. Что-то в выражении ее лица напряглось, когда она отложила контейнеры на комод. – Ты мне здесь не нужна. Мне никто не нужен, – нахмурился Блейн, с презрением глядя на нее. Конечно, Кэрол славная, и Курту она очень нравилась, но он-то не нуждается во всех этих людях, вмешивающихся в его жизнь. Курт в одиночку сумел принести в его жизнь новую боль, и подобного он больше не хотел. – Вообще-то я нужна тебе. Или кто-то, – резко бросила Кэрол. Она развернулась к нему лицом; Блейн стиснул зубы и устремил на нее взгляд суженных глаз. Выражение ее лица было все такое же мягкое и доброе, но также в нем появилась и какая-то сила, которой раньше он не видел. – Ты не можешь жить здесь, Блейн. Это небезопасно. Ты всего лишь мальчик, и тебе нужен взрослый… – Черта с два, – вскинулся Блейн, вскакивая на ноги и прожигая ее взглядом. – Что такого хорошего мне сделали сраные взрослые? Умерли? Игнорировали меня, потому что сломались, не справившись с реальностью. Оставили подыхать, потому что не могли понять, кто я? Обрекли на все то дерьмо, через которое мне пришлось пройти? – Блейн, не все взрослые такие. Понимаю, как это выглядит, но, пожалуйста, дай мне шанс, – сказала мягко Кэрол, – твоя мама хотела бы для тебя большего. От этих слов у Блейна скрутило живот, и последние слова матери эхом зазвучали в голове. – Ты понятия не имеешь, чего она хотела для меня, – прорычал Блейн, подходя к двери и распахивая ее. Деревянные панели затрещали от удара о стену. – То, что ты мать, еще не означает, что знаешь хоть что-то обо мне. Убирайся! Лицо Кэрол дрогнуло. Он видел, что она жалеет о своих словах, хотя и не понимает, почему они так вывели его из себя. Кэрол остановилась в дверях и обернулась. – Я не сдаюсь, Блейн. И Курт тоже. Мы будем рядом, хочешь ты этого или нет, мы не оставим тебя. В доме Хаммелов и моем доме всегда рады тебе, – порывшись в сумочке, Кэрол вытащила коричневый конверт и открыла его. Быстрым движением она вытащила большую фотографию и протянула Блейну. Когда он ее увидел, дыхание перехватило. – Возьми. Я отдавала ее на реставрацию, а сегодня утром забрала. Кэрол всунула фотографию, теперь увеличенную и более четкую, в его дрожащие руки. Улыбающееся лицо матери снова смотрело на него. В груди что-то сжалось, а веселые и яркие глаза с фотографии превратились в пустые и тусклые. – Может, я и не знала ее, – тихо добавила Кэрол, глядя на фото, – но я знаю этот взгляд. Она очень сильно любила тебя. Достаточно, чтобы хотеть для тебя большего, чем одинокая жизнь в разваливающейся квартире. Ее рука легка на щеку Блейна, и, прежде, чем он успел как-то среагировать, мягко поцеловала в другую щеку, отчего парень застыл на месте. Кэрол быстро отстранилась и поправила ремешок сумочки. – Мой адрес и телефон на обратной стороне, милый. Если тебе что-то понадобится, дай знать. Скоро я завезу тебе продукты, хорошо? Она вышла и закрыла за собой дверь. Его сердце прыгало где-то глубоко в горле. Какого хрена только что произошло? Он снова взглянул на фото и вздрогнул. Снова холодные, мертвые глаза. Блейн бросил фотографию на шкафчик с едой и упал на кровать. Он планировал сходить в маленький магазинчик за углом, купить необходимое: новую бритву, зубную щетку, гель для бритья, зубную пасту и несколько других туалетных принадлежностей. Но сейчас он чувствовал, что не в состоянии что-либо делать. Почему каждый из жизни Курта так печется о нём? Он хочет, чтобы его оставили в покое, не чувствовать больше ничего, разве это плохо? Ему не нужен Курт, его нежные прикосновения, ласковые слова и понимание. И уж точно ему не нужна Кэрол, влетающая в его квартиру, вся такая мама, пытающаяся понять его, или еще что. Единственное, что ему необходимо – остаться одному. Подумать, сбежать, забыть обо всем, о чем заставил его вспомнить Курт. Блейн притянул к груди подушку и прижался к ней щекой, глубоко вдыхая. И тотчас пожалел: в этот момент в нос ударил запах. Ванили и жасмина. Твою ж мать, это была подушка Курта. Он закусил нижнюю губу и зажмурился, пытаясь спрятать эмоции как можно глубже. Подушка влетела в стену прежде, чем он понял, что бросил ее. Они ему не нужны. Не нужны. Только кому не все равно нужны другие люди, а ему плевать. Теперь. Он был идиотом, думая, что снова может поставить заботу о ком-то на первое место. Блейн потянулся за курткой, запихивая бумажник в карман. В конце концов, поход в магазин не такая уж и плохая идея.