До встречи

      Просто быть с Чимином даже в этом паскудном месте было так прекрасно. Чувствовать его мягкие волосы... Юнги так любил зарываться в них носом, руками, пальцами, перебирая каждую волосинку. Чувствовать их запах, запах Чимина, чувствовать тепло его холодного тела.       В последнее время брюнет постоянно мерз, поэтому Юнги, наплевав на запреты, наплевав на все взгляды и насмешки, наплевав на всё и всех, спал с ним на одной койке, обвивал его тонкими руками и крепко-крепко прижимал к себе. И сам удивлялся, откуда в этих бледных ладонях, словно ладонях мертвеца, столько неземной силы. Было невероятно круто чувствовать, как тело Чимина постепенно согревалось. Обнимать брюнета, лежать у него на животе и просто молчать, слушая бурчащий живот, стук сердца и дыхание, такое спокойное и сводящее с ума.       Он бы мог жить здесь, в этой сырой, холодной, тесной, затхлой камере, есть невкусную еду с невероятным аппетитом всегда. Заставлять кушать Чимина, потому что тот слишком похудел и осунулся, а в итоге кормить его с ложечки и смеяться. Смеяться для брюнета, потому что в такие моменты у того глаза загорались жизнью. Он готов был жить здесь всю жизнь. Только если бы ему точно пообещали, что Пак Чимин будет всегда рядом. Ведь этот парнишка любое место превращает в рай.       Личный рай Мин Юнги.       Проходили дни за днями, а для парней время остановилось. Они оба застряли в том дне, когда все еще было правильно. Когда-то казалось, что ничего из их жизни не было верным, но теперь только то, что было когда-то, и есть то самое "правильное". Они воспроизводили тот день в памяти и видели его в глазах друг друга. Поэтому парни смотрели друг на друга еще чаще, чем обычно, не отрываясь, прямо в глаза, потому что утопали в том дне, ныряя в него с головой.       Больше не было никаких спонтанных стихов. Хоть Юнги и делал вид, старался, что все нормально, но что-то все равно сломалось в нем и звенело осколками при ходьбе, врезаясь во внутренности и убивая все остальное, разбивая все уцелевшее.       А в Чимине бушевал элипсизм*. Потому что он не знал, как развернется история... их с Шугой история. И это вгоняло в дрожь. Он дрожал каждую ночь в объятиях блондина.       И было так холодно. С каждым днем, что он проводил здесь, брюнета больше не согревало тепло Юнги, и он боялся это признавать. Он не хотел, чтобы все было так. Он боялся, что теперь блондин не согревает его, а охлаждает. Парень больше не понимал, что происходит. А просыпаясь по утрам, он, словно больной амнезией, пытался понять, где он и кто он. — Когда-нибудь это закончится. Мы просто должны подождать, — говорил Юнги, видя терзания Чимина, хотя и сам с трудом выговаривал эти бредовые слова, в которых был лишь один процент правды. — Это обязательно закончится, — соглашался Чимин, слегка улыбаясь зажившими губами. Но он никогда не договаривал: "Но... как?" Ведь конец бывает как хорошим, так и... плохим.       Их мысли убивали их.       Но они лишь подкидывали дров в огонь. — Мы потянулись за одной пачкой печенья, стоя по разные стороны полки, когда впервые увиделись. Мне кажется, что уже тогда наша судьба была предрешена, — усмехнулся Юнги, накручивая на палец волосы Чимина, полулежащего между его ног. — Мне кажется, все было предрешено еще тогда, когда я впервые узнал о воре "Шуге", — Юнги тихо засмеялся. — Я бы ничего не стал менять, если бы мне предложили прожить жизнь заново, — Юнги уткнулся подбородком в макушку брюнета... — Ты... плачешь? — испугался блондин и хотел отстраниться от стенки и посмотреть на парня, как тот сам перевернулся на живот и, схватив Юнги за кофту, смял ее на животе в кулак и уткнулся ему в грудь. — Хён, — выдавил из себя парень дрожащим голосом. Сильнее ухватившись за кофту блондина подрагивающими руками так, что ткань затрещала. — Хён... — просто Чимин больше не мог держать все в себе. Ему было стыдно плакать здесь, когда вокруг такой балаган и... слезы для него были чем-то личным и интимным. Поэтому он так сильно утыкался в грудь Юнги, который сначала сидел, ошарашенно подняв руки над Чимином и ничего не понимая, а затем опустил их ему на спину. — Плакать... совершенно нормально. Все в порядке, — утешал блондин, поглаживая брюнета по напряженной спине. — Я хочу домой, хён. Хочу на крышу с бутылкой вина, как тогда, и есть вместе печенье, которое мы так любим. Хочу в ванную... где пахнет яблоком, и где мы с тобой... — Чимин слегка подавился слезами, которые текли ручьём, намочив кофту Юнги, который, изогнув брови, слушал парня и прижимал его к себе с каждым словом все крепче. — ... Хочу тебя. Хочу записать с тобой песню и выступить на сцене. Я хочу сходить с тобой на прогулку ночью и... выбежать из дома под дождь. Я хочу приготовить тебе пиццу и, глядя фильм на диване, уснуть на твоем плече. Хочу, чтобы все было как раньше, твои спонтанные стихи для меня и твоя улыбка, которая тоже была только для меня. Я хочу сходить с тобой в магазин и купить там продуктов. Покатать тебя на тележке и... Хён... я хочу домой, — надломлено и очень тихо говорил Чимин, так, что никто, кроме Юнги, его не слышал. — Я мечтал стать твоим дыханием, Но ты от меня задохнулся. Я не хотел поддаваться страданиям, Но с головою в них окунулся, — проговорил, Юнги поцеловав Чимина в лоб, на что тот поднял голову. Его покрасневшие глаза и мокрые ресницы, и этот взгляд, который так больно впивался в подсознание блондина, ведь Чимин все чаще смотрел на Юнги именно так. Парень выпустил из рук совсем смятую кофту и запустил руки под нее. Проглотив ком, который мешал ему говорить и который уменьшился, когда Юнги сказал хоть что-то, брюнет поцеловал Шугу в уголок губ и поджал свои разгоряченные, со следами от укусов губы. Юнги хотел было поцеловать парня еще, еще и еще, он хотел целовать его до конца света, как вдруг его прервал шум, от которого брюнет в руках слегка вздрогнул. — С*ка, ненавижу тебя! — крикнул кто-то из толпы. — Убью! — отчего Чимин напряженно поднялся на ноги и стал расталкивать толпу, чтобы узнать, что происходит. Юнги мигом пошел за Паком. Брюнет прорвался сквозь толпу как раз в тот момент, когда один из заключенных толкнул другого, и тот упал, ударившись головой о железную кровать. Лужа крови мгновенно растеклась под парнем, который остался лежать на полу, не двигаясь. — Вставай! Вставай же! — кричал на него парень, который толкнул его и пинал ногой в бок, но тот не двигался. Чимин сорвался с места, он схватил буянившего заключенного за шкирку и оттянул от лежащего на полу парня. — Что происходит!? — повысил голос Пак Чимин. Ему ведь было не привыкать успокаивать буянивших заключенных... хах, а он уже стал забывать, кем был. — Эта мразь порвала фотографию моей жены! — парень норовил обойти Чимина и продолжить начатое дело, но брюнет провел ногой по полу, сбив того с ног. — Держите его, — обратился он к другим заключенным приказывающим тоном, а сам подошел к парню, лежащему в луже крови.       Вот такой вот он Чимин: в одну секунду снова взял себя в руки. И, словно это не он только что плакал на груди у Юнги, который стоял, как столб, и не мог ничего понять, словно не он говорил, как хочет домой, и не он так жалобно и мило тянул это "хёёён", от которого Юнги был готов расплываться в лужицу. Чимин обычно не позволял себе такой роскоши, он никогда не давал волю чувствам и держал их в тюрьме, начальником которой тоже был он. И именно поэтому Чимин сейчас провел тыльной стороной ладони по щекам, удаляя оставшиеся капли слез.       Все произошло слишком быстро, никто толком ничего не понял, даже тот, кто затеял все это. А Чимин уже сориентировался как всегда быстро и умело.       Брюнет сел на корточки возле парня в крови и перевернул его на спину. Крови было слишком много, и это пугало, но он не подавал вида, что боялся и волновался. Ему вообще не хотелось все это делать, он хотел бы остаться в объятиях Юнги до самой смерти.       "Не скрывай свою боль", — когда Чимин наступил в лужу крови, тогда почему-то пришли на ум слова отца, которые были сказаны, кажется, миллион лет назад. Ему на миг показалось, что это он лежит в этой луже крови, или что это его кровь, и она льется прямиком из сердца, которое так резко замедляет ритм и пачкает все вокруг. Парень кладет холодную руку на шею заключенному, истекающему кровью, измеряя пульс. И он не может понять... это его сердце так громко стучит или заключенного? Кто из них мертв... он не может понять.       Ничего. Сначала все затихает, даже не понять, чье сердце тоже замирает, а потом...       Он жив... Чимин жив, а этот парень уже мертв. Как, черт возьми, все странно, ведь только что он стоял на ногах, Чимин видел это собственными глазами, а сейчас тот уже валяется в луже своей крови. Может, точно так же и брюнет будет валяться на полу через минуту, только, кажется, его кровь будет черной. От боли. — Он... мертв, — тихо проговорил Чимин, но каждый находившийся в камере услышал это. Юнги перевел взгляд с Чимина на парня, которого удерживали двое других заключенных на полу. — Нет! Нет! Нет! Я... я не хотел. Теперь мне дадут еще больший срок и... я больше не увижу свою жену и... — запаниковал заключенный. — О чем ты думал, когда набрасывался на него со словами: "Я тебя убью!"? — схватив парня, сидящего на полу, за края одежды, выпалил Чимин. А Юнги все удивлялся тому, какой же его Чимин-и сильный, сам бы он так не смог. Он бы не стал этого делать. Но Чимин всегда готов прийти на помощь. Даже если знает, что ничего хорошего из этого не выйдет. — Я... я не думал, что все так выйдет! Чимин, я не... теперь я погиб. Чимин! — снова закричал заключенный, ухватившись за руки брюнета, которыми тот схватился за ворот его кофты. Послышались шаги охраны. — Заткнись! — приказал Чимин и оттолкнул от себя парня, отчего тот лег на пол. Затем, быстро выпрямившись и повернувшись к толпе, Чимин окинул их взглядом. — Все видели, как я убил его? – брюнет посмотрел на парня в луже крови, которая растекалась по всему полу. — Ч-что? — не поняли заключенные. — Но... — Я спросил: все видели, как я убил его!? — ударив кулаком в стену, спросил Чимин, а Юнги вздрогнул, словно Чимин ударил его.       Хотя, так оно и было. Он ударил его прямо в сердце. Этими словами и этим взглядом, который был направлен лишь на него. — Что же ты делаешь, Чимин-и? — тихо проговорил блондин, а Чимин улыбнулся. И никто еще никогда не видел более грустной улыбки. А эти блестящие глаза... сколько в них боли? Юнги знал, что отговаривать парня бесполезно, все бесполезно, потому что, в отличие от остальных, блондин знал, зачем Чимин это делает. И, как бы он не внушал себе, что это неправильно, что брюнет не должен этого делать, что сам он должен остановить Чимина, накричать на него и, как он умеет, наотрез отказать. Вернее, как он умел... теперь же он не имеет власти над Чимином, потому что Чимин имеет власть над ним. Он думал так. Вернее, он так оправдывал себя. Но, если бы он сказал это, если бы запретил, Чимин послушался бы. Потому что никто, кроме Юнги, не имел над брюнетом власти. Если бы Юнги сказал брюнету остановиться, крикнул бы на него или закрыл бы рот рукой, поцелуем, ударом, да чем угодно, черт возьми, если бы только заткнул его. Или заставил бы себя сказать хоть что-то, опровергнуть все, все испортить: все планы гребаного Чимина. Хватило бы одного слова, звука... взгляда. Если бы Шуга только хоть что-нибудь сделал... Только вот вопреки всему он не хотел ничего говорить и делать, потому что большая часть его была согласна с Чимином, согласна с его словами и поступками, что он сейчас вытворял. Согласна с этим безумством, потому что он сам был таким же. И поступил бы блондин точно так же, будь он на месте своего парня. Юнги очень боялся потерять брюнета. Боялся потеряться сам... Ему нужен этот парень, который так смело шагает в пропасть прямиком за Юнги. И, теперь Юнги не знал, кто идет впереди: Чимин или он сам. Да и особой роли это не играло, в итоге ведь они оба упадут в эту пропасть. Каждого будет мучить совесть, что именно он утянул за собой другого, но никто из парней так и не отпустит другого на свободу.       Скрип двери, и в камере уже стоят пару охранников с дубинками и электрошоками. — Он... этот парень, он только что убил того! — закричал заключенный, который на самом деле убил парня, и показал на Чимина, который нехотя перевел взгляд с блондина на него. Маленькое предательство резануло Чимина по душе. Хоть заключенный-убийца все правильно сделал, стоило бы сказать "спасибо", но такая быстрая реакция, переведенные стрелки и обвинение... он не убивал, хотя сам сказал всем, чтобы все сделали вид, что убивал. Какая-то странная обида, которой быть не должно, разлилась по телу брюнета. Как странно тот заключенный реагирует на то, что кто-то жертвует собой ради него... хотя все отнюдь было не так. Чимин делал это не ради этого парня, а ради себя и Юнги, которому захотелось свернуть тому козлу шею... ведь в его глазах не было ни капли благодарности. Он просто прикрывал свой зад, казалось, он сказал бы это в любом случае. В любом случае скинул бы все на Чимина. Даже если бы Чимин не был с этим согласен.       Охранники оценили ситуацию, сказав пару слов по рации, которые никто из присутствующих не расслышал, потому что все наблюдали за Чимином и Юнги, и какой-то неземной нитью между ними. Она повязана на мизинце блондина и на мизинце брюнета, которого жестко прислонили к стене лицом. Достав электрошок, мужчина в форме прислонил его Паку к шее. Чимин лишь успел провести по пересохшим губам, сморщить нос от боли, посмотреть на испуганного Юнги, делающего выпад, и обрадоваться тому, что, слава Богу, его удержали другие заключенные, которые как-то слишком переживали всю эту ситуацию.       Чимин упустил тот момент, когда к нему привязались, как к главарю, и просто как к человеку.       В тот момент, когда полицейский нажимал на кнопку электрошока, поражая нежную шею и самого брюнета разрядом, Чимин выглядел так дерзко и величественно для всех, и только Юнги смог разглядеть в нем всепоглощающую боль, которая сожрет его, если Юнги не поцелует его и не заберет половину той боли себе.       Тело Чимина расслабилось, и он упал на пол, но никто даже не попытался его подхватить, поэтому он твердо упал на пол, отчего сердце Юнги ударилось об грудную клетку, вырываясь оттуда. Охранники копошились возле трупа парня в луже крови, и эта кровь впитывалась в кофту Чимина, спокойно лежащего на полу.       Эта кровь словно тоже предавала его. Теперь она будет говорить всем, что это он виноват в ее пролитии. Она испачкала такого чистого Чимина. Только вот для Юнги он все равно оставался самым чистым, даже если до ниточки будет испачкан чужой кровью.       "Верни мне мое сердце, Чимин-и", — думал Юнги, глядя на брюнета, лежащего у стены в отключке, и его сердце лежало там же, возле Чимина, оно все-таки сломало грудную клетку своим бешенным стуком и выбралось к нему. Все вокруг словно в замедленной съемке, как в фильмах, которые они смотрели вместе, когда все было как раньше.       Нет ничего, кроме этого парня, лежащего на полу. Нет врачей, которые забрали тело на носилках, нет полицейских, которые разогнали всех по койкам. К Юнги в сердце вдруг пробралось такое гадкое чувство. Чувство, что это чертов конец, и что ничего и никогда больше не будет, как прежде.       Он вдруг понял, что его жизнь, их с Чимином жизнь — это ложь, самая большая в мире ложь.       Они жили во сне, и жизнь не такая, какой казалась, потому что сейчас они проснулись, и все так запутанно.       Блондин сидел на полу у койки, на которой они с Чимином всегда лежали вместе, и не мог лечь на нее один, пока Чимин лежит там, на полу, а возле него теперь дежурит полицейский, как возле особо опасного.       Этот парень действительно был особо опасен.       Только не для окружающих, а именно для Юнги, для его сердца и... он его яд и противоядие. Его боль и лекарство. Черт, он даже не может подойти к нему, когда он так нужен ему. Только вот... это он нужен сейчас Чимину или Чимин нужен Юнги? Он не может думать больше ни о чем. Он упустил тот момент, когда Чимин стал всем его миром, заполнил все его мысли и пропитал его всего. В Юнги было больше Чимина, чем его самого.       Это опасно как для Чимина, так и для Юнги.       В голову пришла мысль из какой-то книги, которую Юнги читал еще в средней школе вместе с Намджуном:       "Мы становимся крепче там, где ломаемся".       И эта фраза показалась ему сейчас не такой умной, как тогда. Ведь он уже сотню раз ломался вот так, смотрел на страдающего Чимина и ломался, но крепче все равно не стал. Теперь ему казалось, что из них двоих только один Чимин постоянно страдает, словно берет всю боль, которая предназначена на двоих, на себя одного. Черт, какой раз он смотрит на обессиленного брюнета, который потом как только открывает глаза, снова сжимает руки в кулаки и вдыхает несмотря на переломанную грудную клетку. Встает, отряхивается и делает вид, что все прекрасно. А все ради чего? Ради... него? Ради блондина, который просто сидит и наблюдает. Разве он достоин этого? Чем он заслужил этого парня? Ведь он не сделал ничего хорошего, чтобы жизнь дала ему такой подарок. Он часто об этом думал, слишком часто, и, видимо, ветер в его голове превратился в ураган, выбрался наружу, и все его мысли тоже. Жизнь узнала о них и согласилась с блондином.       "Ничего", — решила она.       "Ты не сделал ничего, ты правда не достоин всего этого. Пора все это у тебя отнять".       Жизнь ему подарила все это, и она же теперь отнимает. И в чем же смысл? Теперь ведь он не собирается отпускать Чимина, и плевать, что не достоин даже одной волосинки с его головы, что уж говорить про поцелуи, объятия, слова любви, улыбки и.... черт, от всего этого можно было сойти с ума. И блондин удивлялся тому, как он все еще не сделал этого. Потому что ужасно хотелось. Теперь плевать, ведь Чимин его.       "Только через мой труп! — кричит блондин у себя в голове. — Слышишь, ёбаная жизнь? Получишь его только через мой труп!".       Для всех Чимин сильный, и для Юнги тоже. Но Юнги видит сразу две его стороны. Сильный и слабый. Слабый, потому что сильный. И сильный, потому что слабый. Это про Чимина.       Когда Чимин с трудом открывает глаза, Юнги подрывается на ноги. Брюнет утыкается лицом в изгиб локтя и издает болевой стон. Наверняка после удара током все тело ломит, а еще он так долго лежал в таком неудобном положении. Убрав руку от глаз, Чимин переворачивается на спину и пару секунд смотрит в потолок, наверное снова, словно больной амнезией, пытается вспомнить, что произошло. На этот раз Пак Чимин пытался вспомнить даже то, кто он... Затем, упираясь в пол рукой, приподнимается, упираясь спиной о стенку. И... Юнги даже на таком расстоянии видит, как зрачки расширились. Чимин испугался, все вокруг было в крови , рука лежала в крови, одежда испачкана в крови. И запах... От Чимина пахло чужим телом, чужой кровью. Глаза брюнета забегали по полу, и он хотел попятиться назад, но стена сзади мешала, поэтому он лишь ударился о нее головой и выпустил выдох. В сердце больно кололо, все выглядело так, словно он и вправду убил кого-то, он даже сам стал в это потихоньку верить. На нем слишком много крови, и он боялся, что ее теперь никак не смыть. Глаза все еще метались по полу, по рукам, по одежде, он хотел ее снять, он даже пытался это сделать, как вдруг: — Чимин-и, — такой успокаивающий и родной голос. Сколько же Юнги вложил сил в это, чтобы голос, не дай Бог, не дрогнул, чтобы звучал спокойно и успокаивающе, ведь он сам сейчас готов был плакать, кричать, рвать и метать... убивать. Почему-то все время хотелось убивать, всех, кто мешал их с Чимином счастью. Но ведь весь мир убить невозможно, да? Брюнет моментально поднял голову и впился глазами в Юнги, который приближался к тому все ближе и ближе. — Назад дороги нет... — мотая головой, проговаривает Чимин. — Если назад дороги нет, остается идти лишь вперед, — достигнув определенного расстояния, блондин натыкается на полицейского, который не подпускает его дальше. И в эти слова юноша вкладывает всего себя, чтобы хоть немного согреть брюнета, который сейчас совсем вышел из ритма. Это снова тот Чимин, который плакал у него на груди, и если бы он мог сейчас подойти, то Чимин обязательно расплакался бы еще сильнее. Что-то явно не так с брюнетом, потому что все время хотелось плакать. Он себя не узнавал. Если бы Шуга только смог подойти к нему, голова Чимина бы снова упала блондину на грудь, а слезы полились бы без ведома брюнета. А Юнги бы его поцеловал. Поэтому он пытается прорваться сквозь полицейского, но тот хватает его за волосы и отбрасывает. — Если не хочешь тоже получить разряд, сиди смирно, — холодно говорит тот. А Юнги хочет, несказанно хочет, чтобы его тело пробрал разряд тока. Только вот Чимин встает на ноги, ведь никто не смеет трогать его Юнги. Он нападает со спины, где его былое благородство? Раньше брюнет бы окликнул и дал бы шанс, но сейчас он был слишком ослаблен для этого, он был слишком другим. Запрыгнув на спину полицейскому, Чимин попытался вытащить у того электрошок, а полицейский пытался скинуть брюнета и поэтому, приблизившись к стене, приплюснул к ней Чимина.       А Юнги уже задрался просто смотреть, каждый раз просто смотреть на то, как Чимина избивают, и стоять в стороне. С него хватит. Бунт? Да, черт возьми, это бунт! Все равно им уже нечего терять. Поэтому Юнги тоже срывается с места и со всей дури ударяет полицейского, который долбит Чимина, сидящего у него на спине, об стену, по лицу. Его голова откидывается в левую сторону, и изо рта вырываются пару капель крови. — Айщ! Вот черт. Твоя челюсть что, из металла? — блондин трясет рукой. Бить людей больно. — Надеюсь, тебе было так же больно, как и мне. Лучше больше.       Но взбодренный Чимин не успел ничего сделать, потому что как раз в этот момент в камеру вошли другие полицейские. — Блять, самое интересное только началось, — разочарованно проговорил Юнги. — Первый гребаный раз я решил заступиться за тебя, и то провал, — обратился он уже к Чимину, которого снимали со спины полицейского. — Мы еще повеселимся, — подмигнул блондину брюнет, вырываясь из рук охранников. — Как скажешь, — усмехнулся Юнги, пиная ногой приближающегося к нему охранника.       Они очень подняли настрой толпы, которая была готова сражаться вместе с ними, но если этим двоим уже нечего было терять, то у других еще работали остатки разума. Их ждала жизнь за пределами этой камеры, кого-то оправдают, кого-то посадят. Между толпой и этими парнями нет ничего общего, кроме того, что они сидят в одной временной камере. А так они совершенно разные. Только у каждого есть шанс. Но у этих двоих уже нет, они уже столько дров наломали и все еще продолжают ломать... свою жизнь.       Хотят как лучше, а делают только хуже.       Ну вот. Кажется, они уже падают в пропасть.       Избитые, уставшие, но счастливые и довольные, потому что им удалось поцеловаться кровавыми ртами, парни идут по коридору и смеются. Руки снова сковали наручники. Но, черт, им на все плевать, назад пути нет, но Юнги прав: есть путь только вперед. Поэтому они пойдут по нему. Они не будут стоять на месте.       Во все тяжкие. — Юнги-я, — позвал Чимин, идущий спереди. Он попытался обернуться, но полицейские толкнули его в голову, заставляя держать ее прямо и идти вперед. — Молчать! — выпалил полицейский. — Юнги-я! — еще громче позвал Чимин и засмеялся. — Да, Чимин, — улыбнулся блондин, и рана на губе, успевшая покрыться тонкой пленкой, снова порвалась. — Я тебя люблю, хён, — проговорил тот, несмотря на крики полицейских. — И я тебя, Чимин-и! — Люблю! — не успокаивался брюнет. — Эй, любвеобильные, блять, вы заткнетесь когда-нибудь? — вспылил полицейский и, вытащив дубинку из ремня, ударил ею Чимина по спине. Он думал, что этим успокоит парней, но они взбесились еще сильнее.       Эти придурки выживали, как могли.       На самом деле ни одному из них не было весело, но они хотели еще немного пожить, улыбаясь друг другу.       Каждый хотел запомнить улыбку другого, поэтому делал все, чтобы ее вызвать.       Сейчас их снова ведут на суд, где они снова будут со всем соглашаться. Они не понимают, зачем усугубляют ситуацию. Парни запутались в жизни. Просто они понимают, в какой жопе оказались. И поэтому каждый делает все, что от него зависит лишь бы его не выпустили из тюрьмы раньше, чем другого. Чего они хотят добиться таким поведением? Такое детское поведение. Но... разве дети чувствуют такую боль?       Они обязательно будут вместе.       Будут вместе страдать и любить. Улыбаться и плакать.       Они будут вместе кричать и вместе ждать счастья.       Потому что это их судьба, которой они упрямо следуют.       Они не смогут лететь вечно, потому что они не летят, а падают, но пока еще не видно дна, и можно представить, что они парят, но парни обязательно упадут на дно пропасти вместе, ведь никакая пропасть, кроме их любви, не может длиться вечно.