До встречи

      Нужно было брать самое необходимое и дорогое, но парни, окрыленные надеждой, что это их последний раз, хватали что попало. Это было чертовски неразумно, но им было плевать. Они изредка останавливались, чтобы посмотреть друг на друга и улыбнуться. И слабый свет фонаря помогал парням на память запомнить именно эту улыбку, потому что в ней было что-то особенное, что-то, чего обычно не бывало: щепотка страха вперемешку с перцем, который щекотал нервы, столовая ложка адреналина вперемешку с лимонной кислотой, которая разъедала нутро, поварешка волнения и бесконечность любви вперемешку с сахарной пудрой, которая накрывала их с головой как сладкая, мягкая и теплая простыня.       У Чимина замерзли руки, и все тело чуть ли не дрожало. В чужом доме было жутко холодно: то ли от того, что он чужой, то ли от того, что он так встречал незваных гостей, пытаясь отпугнуть их и спастись от изнасилования, то ли от того, что ветер и тут хотел их достать. Он стучал в запертые окна, чуть ли не разбивая их и кричал, бил тревогу, будил хозяев, пробирался через маленькие щели дома и, мотаясь по дому, вопил всякие дурные вещи, чтобы сладко спящие хозяева проснулись. Чимину было холодно, но, несмотря на это, его все равно бросало в жар.       В один момент окно, больше не в силах выдержать напора злосчастного ветра, трескается, разлетаясь по полу на маленькие осколки с криком. Возможно, окно и не хотело разбиваться, но ветер настаивал. Поэтому теперь он легко мог пробраться в дом целиком и гулять по просторным комнатам, играя с волосами воров, которые перепугались не на шутку от визга разбитого окна, разлетевшегося по полу маленькими осколками обманчивых бриллиантов. Теперь и дом пел свою песнь вместе с ветром, они были заодно, работали сообща, как и Чимин с Юнги. Блондин прислушался. Чимин хотел что-то сказать, но Юнги приставил палец одновременно к своим и его губам, погасил тусклый фонарь и замер на месте, надев на себя и своего парня маски, которые они на миг спустили. — В мой дом пробрались воры... Вышлите наряд полиции, начальник Ким... — послышался тихий и прерывистый голос, и парни так и не успели распознать, откуда он звучал: им казалось, что он везде. Да и брюнет не успел удивиться, услышав, как незнакомец произносит знакомое имя, потому что включился свет, и на Чимина, который стоял лицом к Юнги, направили ствол. Он не видел этого, но почувствовал, как холодное дуло уперлось ему в затылок. И этот взгляд Юнги... он еще никогда не видел Шугу таким. А в блондине все в тот момент словно оборвалось, разбилось как то окно, осколки которого разбросаны по полу. Где-то там сейчас валялась его душа. — Попались, суки, — процедил сквозь зубы мужчина за спиной у Чимина, и Юнги без всяких просьб и угроз медленно поднял руки вверх. — Снимай маску, — толкнув Чимина пистолетом в затылок, произнес хозяин дома, бросив злой взгляд на Шугу. — Не снимай, — спокойно проговорил Чимин, удивившись самому себе. В душе все тряслось, словно от десятибалльного землетрясения, а снаружи он все-таки смог удержать то безразличие. Юнги всегда завидовал ему, потому что в таких ситуациях он так отлично держался, чего не сказать о нем самом. Сейчас он был готов на все: сорвать маску, шапку и капюшон, упасть на колени и выставить руки вперед, надеть на себя наручники и пристегнуть себя к батарее, лишь бы тот ублюдок убрал от Чимина этот грёбаный ствол и свои грязные руки. Поэтому, пристально глядя на Чимина, он потянулся к маске на лице. — Не снимай, — все также спокойно проговорил Чимин, в то время как с гор души скатывалась лавина снега, образуя огромный шар, который застревал в горле брюнета большим комом. Хотелось кричать, но он понимал, что нужно держать себя в руках. Хотелось бояться, но он понимал, что если он даст волю страху, то в конце концов он убьет его.       Шуга положил руку на маску и не отрывал взгляда от брюнета, такой грустный взгляд с нотками невыплаканных слез и недосказанных слов, черт... что же сейчас творилось у него в душе. Он и не думал, что когда-то возненавидит себя еще сильнее. Прийти сюда была его идея... вдруг послышался звон стекла. Юнги подумал, что это злорадствующий ветер снова разбил где-то окно, рассыпав стекло по дому, но это было не так: этот звон доносился из самого блондина, этот звук был звуком сломавшихся мечтаний Шуги, точно так же недавно сломалась его душа и уже валялась в околках, теперь и мечты... туда же. Юнги провел указательным пальцем по линии губ, которые находились под слоем плотной маски, и медленно потянул маску вниз: ниже, ниже и... он совсем стянул маску, в то время как Чимин сильно крутанулся, развернувшись, и провел ногой по низу, тем самым сбив мужчину с ног. Поэтому незнакомец не успел увидеть лица блондина, но успел нажать на курок пистолета, вывалившегося из рук, пуля которого полетела куда-то в потолок, прострелив его, Чимин ухмыльнулся. Вытянув руку и дотянувшись до Шуги, брюнет быстро надел на него маску, как вдруг хозяин дома потянул его за ногу и в один момент повалил на пол рядом с собой. Сильно ударившись головой об пол, Чимин зажмурил глаза, перед которыми танцевали маленькие чертики. Юнги сделал выпад вперед, но мужчина оседлал Чимина. Брюнет с трудом открыл глаза и... слегка вздрогнул. На нем сидел полицейский Юн Джи Ук, парень, которого Чимин стажировал. В голову вдруг пришло осознание того, что он знает все его слабые места, знает, что он плохо стреляет из пистолета на близкие расстояния, и про его травму на правую ногу, из-за которой он теперь хромает. Он знал этого черноволосого парнишку... и считал его славным малым до поры до времени.       Черноволосый ударил Чимина по лицу, и в то время как лицо брюнета откинулось в бок, он попытался снять с него маску, но Пак перехватил его руку и скинул его с себя. Поднявшись на ноги, Чимин увидел, что полицейский хочет взять пистолет, поэтому, сделав резкий выпад, Чимин наступил на его руку, и из горла черноволосого вырвался крик, но он не звучал, как крик пораженного. Черноволосый схватился за его ногу и, сдвинув парня с места, встал, снова нанес удар, от которого Пак Чимин слишком просто увернулся.       Юнги хотел помочь, но он просто понимал, что нечем. Он не умел драться, и был слишком слаб, когда в его руках не было никакого оружия. Но просто наблюдать за всем этим он не мог, не мог смотреть, как его Пак Чимина калечат, как оставляют на его нежной коже синяки и ссадины, на это имел право лишь он, и то не до конца. Юнги ненавидел, когда к брюнету прикасался кто-то, кроме него, потому что он был жутким собственником, и не важно, как к нему прикасались: били или ласкали, все это действовало на блондина как красный цвет на быка. Поэтому осторожно, незаметно и беззвучно обойдя Чимина и незнакомца, Юнги поднял пистолет с пола и... — Эй! — выкрикнул блондин, и оба парня так халатно повернулись на Шугу, который сам не понимал, что делает. Держать пистолет он больше не мог, потому что понимал, что если оставит оружие у себя, то убьет этого ублюдка, как и тех парней. Кнопка «стоп» в нем давным-давно сломалась. — Лови, — продолжил он, глядя на Чимина, и бросил пистолет в надежде, что брюнет его поймает. Но черноволосый был выше, намного выше ростом и поэтому, вытянув руку, он с легкостью взял оружие в руки и моментально направил его в лоб Чимину. А Шуге хотелось, чтобы этот придурок пристрелил его, потому что он даун. Чертов неудачник.       Пак Чимин тоже не отдыхал. Бросив блестящий взгляд на полицейского, он схватил дуло пистолета руками, из-за чего черноволосый напрягся, как и Юнги. Минута молчания и никакого выстрела, Чимин знал... знал, что тот не сможет выстрелить. Поэтому, вырвав из рук парня пистолет, прокрутив его на пальце и отвернув от себя дуло, направил его на хозяина дома. Сделав шаг к черноволосому, Чимин приставил к подбородку Джи Ука оружие, которое он держал одной рукой, а второй потрепал черные волосы полицейского. Тем самым ввел в заблуждение и его, и Юнги. Все еще наставляя пистолет на парня и вытерев рукой кровь, стекающую по виску, Чимин делал аккуратные шаги назад. — Беги, — обратился он к блондину, посмотрев на него через плечо. И блондин, сорвавшись с места, побежал к двери, схватив при этом брюнета за руку.       Открыв дверь ногой, парни халатно выскочили на улицу. Свернув направо, они сразу же помчались по улице вниз. А ветер как назло дул им в лицо, мешая бежать быстро. Полицейские машины подъехали тихо, поэтому парни не заметили, как их окружили три машины. — Стоять! — послышался голос из одной из остановившихся машин. Но парни отчаянно продолжили бежать дальше, вперед. Впереди всегда мерцает свет, который им поможет, у них ведь есть шанс, у них есть шанс на жизнь, счастливую жизнь вместе на окраине, в своем доме и... — Стоять, руки вверх, бросьте оружие! — повторял голос, говоривший в рупор. — Рука Шуги соскользнула с руки Чимина, блондин не сразу этого заметил, он пробежал вперед еще пару метров за руку с ветром и... выстрел, от которого ветер-обманщик на миг утих. Блондин остановился и моментально обернулся назад, заметив, что Чимина рядом нет. — Чимин, — прошептал Юнги, посмотрев на бежавшего сзади брюнета. Слава Богу, жив, здоров, выдохнул блондин, как вдруг еще один выстрел... в яблочко. Из лопатки Чимина прыснула кровь, которую Шуга разглядел даже на таком расстоянии. Брюнет резко остановился, а ветер, который, казалось, злобно хохочет, сбил его с ног. Чимин упал на колени. Сдавленный вскрик, который, кажется, слышал один лишь Юнги, который, сорвавшись с места, подбежал к брюнету. Он бежал что есть мочи, несмотря на усталость и сердце, стучащее в висках, он бежал к своему Чимину, который через боль пытался встать и бежать к своему Юнги. — Нет! Беги! — кричал брюнет из последних сил, — беги, пожалуйста, — из лопатки текла кровь, а из глаз слезы. Юнги остановился, глядя на брюнета, который стоял на шатких ногах, который тоже больше всего сейчас хотел добраться до Юнги. Поэтому, несмотря на боль и кровь, он бежал, медленно и криво, но бежал к Юнги, который замер на месте. Этот пустой взгляд, и все как в замедленной съемке.       Что же он наделал? Чимина хватают двое полицейских, и валят на пол, прислоняя нежной щекой к холодному асфальту, заламывая руки за спину, причиняя боль пострадавшей лопатке, в которой застряла пуля. Из груди все рвется и рвется крик, который он не сдерживает. И это не пустой крик боли, это крик: — Беги! Беги! Беги! — и так сотню раз, он, наверное, повторил это слово сотню раз.       Как же так? Он ведь свернул с этого пути? Он ведь свернул с гладкой дороги и шел по полю с длинной травой, красивыми цветами и густыми кустами, но сейчас он снова лежал на холодном асфальте. Он пытается сопротивляться, чтобы поднять голову, что у него в прочем-то выходит. Он поднимает голову и видит, как Юнги тоже лежит на полу и тоже смотрит на него. На руки надевают наручники, рывком поднимают и запихивают в машину. Чимин больше не видит своего Юнги и поэтому кричит.       Как же так? Это ведь действительно был бы их последний раз, последняя вылазка. Потом бы они никогда к этому не вернулись. Никогда и ни за что. А вернувшись домой под утро, Чимин и Юнги не спали бы еще очень долго, потому что планировали бы, какой дом они купят, рассказывали бы друг другу, какую мебель хотят. Время от времени они бы спорили по поводу обоев, но потом бы решали проблему поцелуями, такими долгими и жаркими, от которых все тело плавится. Из-за чего приходилось бы открывать окно и впускать в квартиру немного ветра, которого они никогда не боялись, несмотря на то, что он был их противником. Противников бояться нельзя, иначе точно проиграешь. Тогда в чем же дело? Они не боялись, но... кажется, проиграли.       «— Глупые... вы, правда, думали, что у вас все выйдет», — прошептал ветер на ухо Юнги, которого увозили в участок в полицейский машине с открытыми окнами. Мимо проехала машина скорой помощи, и он молился, чтобы она ехала за Чимином. Руки были за спиной, и поэтому он не мог стереть со щеки катившуюся слезу. Он дергал ногами и кричал, метался по сидению туда-сюда, пытаясь вырваться. Там, его место там, где его Чимин, не здесь. Воздуха! Ему не хватало воздуха, он задыхался, потому что вдыхать воздух, в котором не было запаха брюнета, он не мог, никак не мог... ему нужен Чимин. Черт возьми, Чимин!       Полицейские держали его и ждали того момента, когда этому блондину надоест валять дурака, но он не валял дурака и ему не надоест. Он как рыба, которую вытащили из воды. Одно отличие в том, что рыба рано или поздно умирает без воды и перестает болтыхаться. А он все еще настойчиво и упрямо продолжал делать это... но жив ли он? Если жив, то вскоре умрет, как и та рыба. Потому что Чимин был его морем. Черт! Весь оставшийся путь Юнги так и не успокоился и, кажется, он сорвал голос. Но было плевать на все, кроме Чимина, которого в это время клали на носилки.       Чимин был смертельно бледен, потому что кровь не хотела останавливаться, ведь даже она привыкла, что рядом всегда есть Юнги. Мин Юнги, который постоянно заставлял вытворять ее невероятные вещи: заставляет ее то ли закипать в венах, то ли бегать с бешеной скоростью, то ли на миг останавливаться. А сейчас того, кто будоражил вены, не было рядом... его нет, и она пошла искать его. Потому что она разучилась течь по венам без него.       Чимин проваливался в пустоту, темнота окутывала его со всех сторон, и... еще под кожей бьется тоненький пульс, и надо жить... а в конце тоннеля яркий свет... если он пойдет туда, то вряд ли уже вернется. Но как можно не идти на свет, когда вокруг темнота. Чимин любил свет, потому что его светом был Шуга. Он думал, что это он там, это Юнги светит ему, он зовет его, он ждет. Поэтому брюнет летел на свет, как ночная бабочка, которая в итоге от этого умрет. «— Вы, правда, думали, что у вас все получится?» — свистнул ветер на ухо уплывающему в пустоту Чимину, которого несли на носилках в машину скорой помощи. Простынь на носилках под Чимином окрасилась в красный цвет крови, которая все еще вытекала из него и скапывала маленькими капельками на землю, оставляя следы, словно писала: «Юнги, Чимин ушел, но обещал вернуться, но ты все равно найди его» или «Здесь был Пак Чимин, мир которого здесь же и рухнул... следом за мирком Мин Юнги». «— А я в итоге все равно выиграл», — хихикнул ветер, и это было последнее, что Чимин слышал. Его поглотила пустота, он провалился в нее. И больше не было боли, не было больше ничего.