До встречи

— Моё имя Мин Юнги. Я сеульский вор Шуга, — монотонно проговорил блондин в камеру. — Это все? Чистосердечное признание поможет тебе, если, конечно, тебе вообще еще возможно помочь. — Всё, — не моргая, произнес Юнги. — Ладно, у нас есть еще кое-что, но... ладно, разберем это на суде, — проговорил полицейский, сидевший напротив блондина, и выключил камеру.       *Тридцатью минутами ранее* — Айщ! Отпустите меня, суки! — вовсю кричал Юнги, когда его завели в тесную комнату для допроса. Его голос отдавался эхом по всему участку, проникая даже сквозь закрытые двери, пропитывая холодные стены здания. Его руки все еще были заключены в наручники за спиной, но это никак не мешало ему кричать и извиваться в руках полицейских, которые держали его за плечи, так сильно впиваясь пальцами в кожу, что казалось, от них останутся дыры. Бледные запястья уже наверняка стерлись в кровь, но было так плевать. Хотелось подохнуть, потому что он без Чимина уже 48 часов. И не знает, где он, что с ним... жив ли он, в конце концов. Да еще и в голове крутится тот образ... если что, то он хотел бы запомнить Чимина таким, каким обычно видел его по вечерам: сексуальный взгляд и расстегнутые пуговицы на домашней рубашке, такой тихий, нежный и горячий шепот на ухо, блеск в глазах. Он хотел запомнить его таким романтичным, сильным, веселым, нежным, заботливым и спокойным. А он запомнил его... плачущий Чимин, срывая горло, кричит ему «беги!», кровь хлещет из его лопатки и... он не хотел запоминать его таким, но подсознание всегда вертело тот вечер в голове, как фильмы, которые они с брюнетом так любили смотреть вместе, накрывшись одним пледом и жуя свое любимое печенье. — Где Чимин!? — гаркнул Юнги, двинув корпусом так, что один из двух полицейских, которые его держали, отлетел на пару шагов назад. И поэтому Шуга смог подобраться ближе к человеку, сидящему за столом напротив пустого стула. — Чимин? — переспросил мужчина, подняв глаза на блондина. — Отпустите! Блять, где Чи... — еще громче прокричал Шуга в тот момент, когда второй полицейский снова схватил его за плечо с еще большей силой. — ...мин, — тихо закончил Юнги, осознав свою ошибку. В этот момент мужчина на стуле дал знак полицейским, чтобы они отпустили Юнги, что они моментально сделали и встали по разным углам миниатюрной комнаты. Комната была очень хорошо освещена сильными лампами. Белая дверь очень сливалась с белыми стенами, а огромное окно на пол стены слева от стола так раздражало, потому что Юнги точно знал, что за ним сидит кучка полицейских и наблюдает за всем, что сейчас там творится, как дети в зоопарке потешаются с обезьян, так и они тешутся с него. А еще больше раздражало, что, посмотрев в это грёбаное окно, парень видел лишь себя, свою злость, выпирающие венки на шее от крика, а тех мерзких ублюдков не видел. Слегка успокоившись, Юнги сел на стул напротив следователя и, тяжело дыша, посмотрел на него.       Сначала блондин подумал, что, сказав имя Чимина, все разрушил, что они теперь знают, кто Чимин такой и... но потом вспомнил, что его тоже схватили, он тоже попался, и все из-за Шуги. Пак Чимин вернулся туда, откуда пришел. И за это Юнги себя никогда не простит. — Ну, так... начнем допрос? — оторвавшись от бумаг на столе, мужчина в костюме посмотрел на блондина, приподняв брови. — Он жив? — стоял на своем Шуга. Запястья болели, но думать об этом было бы сейчас так глупо, эта боль ничто по сравнению с тем, что сейчас творилось внутри Юнги. — Слушай, парень, здесь я задаю вопросы. Но если ты ответишь на них, то тогда и я, может быть, отвечу на твои, — положив руки, сомкнутые в замок, на стол, мужчина пронзительно заглянул Юнги в глаза. Увидев, что Шуга наконец успокоился, следователь начал. — Итак, ты должен знать, что несешь ответственность за дачу ложной информации. Поэтому будь предельно точен в своих ответах, — откинувшись на спинку стула, проговорил мужчина, при этом включив камеру, стоящую на столе. — Итак, ты вор? — Нет, балерина, танцевал «Лебединое озеро» вчера в театре, но случайно дотанцевал до дома, который ограбил. — Эй, парень, по-твоему, я с тобой шучу? — сощурив глаза, произнес мужчина, сложив руки на груди. — А что? Мне казалось, что я имею право отвечать на своем собственном языке или на языке, которым лучше всего владею. Или это не так? — хмыкнул Юнги, наклонив голову в бок. — Ладно, так, я имею дело с шутником. Отлично, с детства люблю клоунов, продолжим... Так, как долго ты этим занимаешься и насколько серьёзно? — С первого класса старшей школы. Серьёзность по принципу шара, скатывающегося с горы. — Ты... кто тот человек, вместе с которым тебя задержали? Напарник? — Нет, я работаю один. — А кто тогда этот Чимин? — услышав имя брюнета, Юнги слегка вздрогнул, снаружи слегка, в изнутри все перевернулось вверх головой, и к глазам подступили слезы. Но Шуга сделал вид, что это хищный блеск. — Мимо пробегал, а ваши дауны подстрелили его, спутав со мной. — Пф, кто тут еще даун, — прыснул следователь, снова положив руки на стол. — Статья девять, часть четыре, страница сто шестьдесят четыре. Я ошибаюсь, или же там написано, что я имею право на уважительное отношение ко мне? — гордо приподняв подбородок, произнес Юнги, он определенно был горд, что может утереть нос этому идиоту его же способами. — Отличное знание этой статьи не спасет тебя от наказания. — Я, кажется, ответил на все важные вопросы. Ваша очередь. Где Чимин? И что с ним? — А что, если он мертв?       Громкий гул от удара сердца о решетку, за которою Юнги посадил его, чтобы не буянило, и оно падает на холодный пол камеры... падает, и падет, и все падает вниз. А это «Что, если он мертв?» отдается в голове Юнги спазмами. Четыре белые стены словно начали сдвигаться, потому что блондину стало так трудно дышать. Так тесно. Его бросало в жар и в то же время знобило. «Что, если он мертв». Он... его брюнетистый парень. Неужели тогда был последний раз, когда он его видел? Голова закружилась, а перед глазами все расплывалось, словно его ударили чем-то тяжелым по голове. Но он вспомнил Чимина, своего родного теплого Чимина, он вспомнил, как он держался, его спокойствие, несмотря на душевный ураган. — Тогда в этом будет ваша вина... Вы убили его? — это звучало как-то средне между вопросом и утверждением. — Мы сейчас говорим не о нашей вине, а о твоей. — Да мне похуй, ясно вам!? Похуй на все. Я больше не скажу ни слова, пока не узнаю, что с Чимином. Пока не увижу его собственными глазами! — Ты уверен, что хочешь видеть его? — хмыкнул следователь, на что Шуга просто кивнул. — И ты готов ко всему, что увидишь? — снова кивок. Юнги больше не мог говорить, потому что боялся, что заплачет, боялся, что хаос изнутри выберется наружу и поглотит его же самого. — Тогда давай так, — мужчина встал и вышел из-за стола, подойдя к большому окну, и показал что-то одному из полицейских, который, быстро подойдя, переместил руки Юнги из-за спины вперед. Шуга опустил голову на запястья, по которым стекали маленькие капельки крови, пачкая его черные штаны. — Я устрою вам встречу, а ты скажешь на камеру, кто ты и что ты сделал, — Юнги поднял глаза на следователя, который подошел к нему. А кривая ухмылка блондина заставила мужчину слегка вздрогнуть.       Если быть честным, блондин не знал чего ожидать от следователя, но лучше теряться в надеждах, чем в догадках.       Он всё равно уже попался... он висит на крючке, как и глупая рыба, только рыба цепляется ртом, ведется на приманку, но у Юнги все иначе: это не он попался на крючке, а напротив, крючок попался на него... и зацепился прямиком за сердце.       Черт! Черт! Черт! Почему все так? Почему именно сейчас? Именно в тот вечер? Почему его не словили в любой другой раз, когда рядом не было Чимина... Почему он падает на дно и тянет за собой ни в чем не повинного парня. Но сейчас он готов был на все. На все, что угодно, лишь бы узнать, где брюнет и что с ним. Потому что, если он погиб... если он... больше не дышит, то и ему, наверное, не стоит. Он просто должен знать, бороться ему или сдаться. Сдаться легко, а для борьбы ему необходим Чимин. Поэтому... он все равно попался, рано или поздно все раскроется само. Но думать, что Чимин погиб, невыносимо.       Сев прямо на стуле, Юнги направил свой взгляд прямо в объектив камеры. Блондин проглотил ком в горле и, сжав руки в кулаки, ухмыльнулся. — Моё имя Мин Юнги. Я сеульский вор Шуга, — монотонно проговорил блондин в камеру. — Это все? Чистосердечное признание поможет тебе, если, конечно, тебе вообще еще возможно помочь. — Всё, — не моргая, произнес Юнги. — Ладно, у нас есть еще кое-что, но... ладно, разберем это на суде, — проговорил полицейский, сидевший напротив блондина, и выключил камеру. — Когда я смогу увидеться с Чимином? — Никогда, — произнес следователь, выходя из белой комнаты, в которой происходили такие черные дела. — Сука! — проорал Юнги, подскочив на ногах. — Сука! Чтоб ты сдох! — снова настало время вырываться из дырявящих рук. — Тебе того же, — выдавив смешок, напоследок проговорил мужчина, скрывшись за дверью.       Когда Юнги вывели из комнаты, он все еще что-то кричал, а если лучше приглядеться, то можно было увидеть бриллиантовые слезы на его щеках. Бриллиантовые, потому что такие же редкие и дорогие, как и эти драгоценные камни.       Он бриллианты готов был дарить Чимину.       Большие и маленькие.       Сколько угодно.       Знать бы только, жив ли он. — ЧИМИН! — набрав полные легкие воздуха, прокричал блондин, когда его проводили мимо кучи людей, которые наблюдали за всем, происходившем в белой комнате. И ничего более надломленного, чем голос Юнги, никто из слышавших этот отчаянный крик, не слышал. — Он жив, – послышалось из толпы. — Что? — забегав глазами по толпе, сквозь которую его проводили, опешил парень. Его взгляд остановился на каком-то знакомом лице. Но он не знал, что это за лицо и почему оно было знакомо. Просто хотелось поставить это лицо в рамочку и молиться ему. Потому что знать, что Чимин жив... это значит бороться и не сдаваться. — Начальник Ким, — кто-то подошел к тому лицу, когда Юнги почти вывели из комнаты. — Проведете допрос Чимину? — глаза загорелись, как огонь в камине. Да! Он точно жив! Юнги оглянулся еще раз на начальника Кима, который тоже смотрел на него как-то грустно и жестко. Но Юнги было плевать.       Чимин жив. — Я не сдамся, суки! — прокричал Юнги и дверь за ним и полицейскими, уводившими его в его временную до суда камеру, захлопнулась.       «Чимин, прости... — пронеслось у блондина в голове. — Прости, что из-за меня тебе пришлось терпеть все это. Я мог бы сказать, что лучше бы я тебя не знал вовсе, тогда бы с тобой все было в порядке. Но, несмотря на то, что я так виноват перед тобой... где-то глубоко в моей душе я рад, что утащил тебя за собой. Прости, но ты должен быть всегда со мной рядом, где бы я ни был. Ты сам сказал, что будешь...» — он мог извиняться сколько угодно, но ему нет прощения. Да и Чимин все равно его не слышит, и вряд ли он сможет повторить все это, глядя ему в глаза.       Все должно быть по-другому.

***

Юнги закрыл глаза и представил, что идет к дому на окраине, где его непременно ждет Чимин.       Но, открывая глаза, он падает на пол холодной камеры, в которую его толкают полицейские. Другие заключенные оживляются, вылазя из своих нор, а Шуга лежит на полу и не хочет вставать, потому что, поднявшись, он не знает, чего боится больше: увидеть Чимина среди остальных заключенных или, напротив, не увидеть.