До встречи

      Больница кишит историями. Даже камни этого здания пропитаны слезами и чуть-чуть улыбками... немножко смехом. Начальник Ким с детства ненавидел это место, и он знал, что Чимин тоже. Когда его мать болела, ему было шесть лет, и... он все время проводил в больнице, в то время как его сверстники гуляли и резвились на улице. Чимин увядал в больнице, как цветок без лучей света. Единственным его спасением от серых будней, пропахших больничным запахом и лекарствами, был его отец. Чимин ненавидел больницы, потому что все, кого он любил, умирали там. — Разряд! — послышался крик из палаты, к которой приближался начальник Ким. — Разряд! — пауза. — Разряд! — Чёрт, мы его теряем! — прокричал другой голос, а мужчина замер у закрытой двери, которая была не в силах удержать за собой эти крики, пробегающие по всему телу мурашками и обвивающиеся вокруг горла большим удавом. — Разряд! Разряд! Раз... — Доктор... — перебил врача женский голос. — Доктор, остановитесь. Хватит. Мы его потеряли. — Разряд! — упрямо кричал мужской бас. — Время смерти — 15:33, — между тем заключил женский голос. — Ч-чимин!? — сорвалось с губ начальника Кима, который влетел в палату, из которой только что слышались такие отчаянные крики, сердце трепетало как никогда. — Чимин!? — посмотрел он на парня, накрытого одеялом с головой, и лишь коричневые взлохмаченные волосы рассыпались по всей подушке. Сделав еще одни шаг к парню, начальник Ким сглотнул. Неужели... он не успел? Чимин, действительно... — Я здесь, — послышался тихий надломленный голос за спиной. Ким резко обернулся и забегал глазами по палате, вскоре его облегченный взгляд остановился на кровати в дальнем углу. — Чимин, черт бы тебя побрал! — в два счета преодолев расстояние между ним и кроватью, на которой лежал бледный брюнет, выдохнул начальник. — Кажется, уже, — усмехнулся разбитыми губами парень, прикрыв глаза. Даже в такой ситуации он оставался таким... Чимином.       Так странно: они с Юнги справлялись со всем этим по-разному. Блондин буянил и разносил все на своем пути, матерился, кричал, отчаянно лез в драку, на рожон, в первые ряды. Сходил с ума и паясничал, как ребенок, которому не купили то, что он просил.       Брюнет же просто замыкался в себе. Он тихо лежал в этом углу, в который его загнали, так тихо, что его и заметить было сложно. Он не показывал своих чувств... никому. Он грыз себя изнутри, пожирал своими словами, винил, терзал, распинал. Он никогда никого не винил... кроме себя.       Чимин не ел уже три дня с того самого дня, как их с Юнги словили и разлучили. Узнал бы об этом Шуга, ему бы точно не поздоровилось, но... Пак этого и хотел, он просил этого и на это нарывался. Хотел, чтобы Юнги был рядом и кричал на него, бесился и заталкивал бы ему в рот самую вкусную в мире еду, вкусную, потому что из его красивых рук, на которых играют выпирающие витиеватые венки. Длинные бледные пальцы обвивались бы вокруг десертной ложки, любимой ложки Чимина, и блондин бы набирал в эту ложку верхом приготовленной им с утра еды и, задевая губы, всовывал бы эту ложку парню в рот, грубо и нежно одновременно. Но этого не происходило, Юнги не появлялся и не кричал, не кормил его и не целовал, не держал за руку. Чимин ужасно хотел есть, он был неимоверно голоден... но брюнет хотел не еды, парень хотел Юнги, потому что это главное блюдо в меню брюнета, потому что блондин был чиминовой пищей и водой. Он был его всем. Именно поэтому он и не погиб, потому что точно знал, что где-то еще дышит Юнги.       Его Юнги.       Дышит точно так же, как и брюнет... ради него.       Даже если трудно...       ... и невыносимо больно.       Дышал...?       Они справлялись по-разному, но это не значит, что кому-то было больнее больше или меньше. Они оба сгорали изнутри, замерзали, распадались на маленькие песчинки, задыхались, обезвоживались, истощались оттого, что не вместе. Черт! Они так привыкли друг к другу, что Чимин иногда, просыпаясь ночью, не мог понять, где он и где Шуга. Его дыхание срывалось, и он водил рукой по холодным простыням туда-сюда.       Пусто.       Почему Шуга оставил его одного?       Когда он вернется за ним?       Чимин чувствовал себя как ребенок, которого забыли забрать из садика.       Хотелось плакать, но он справлялся по-другому. Все, включая себя, под замок. А ключ только лишь у Юнги. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался начальник Ким, присев на стул и положив локти на свои колени. — Так, словно меня подстрелили. — Логично, — пожал плечами мужчина. — Как... как там Юнги? — прошептал Чимин. — Чуть не разнес весь участок... — Почему? — насторожился парень. — А ты как думаешь? Он думал, что ты мертв... и... сдался. — Что!? — сделал брюнет резкий рывок и искривил лицо в гримасе боли, моментально упав обратно. — Следователь, который проводил допрос, сказал, что если он раскроется, то он сможет увидеть тебя. — Нет... — Он раскрылся... но следователь ему так и не сказал, жив ли ты. — Сука! — выкрикнул Чимин. — Не беспокойся. Я... сказал ему, что ты жив. Хоть он и мудак. Да и ты... тоже. — Спасибо, — усмехнулся брюнет. — Ладно... Я думаю, что тебе не нужно рассказывать о том, что ты понесешь ответственность за ложные показания, ты ведь знаешь об этом лучше меня. — Знаю. — Тогда что ты, черт возьми, творишь!? Ты ведь знаешь, что тебе будет за все то, что ты натворил! Знаешь ведь! — Угу, — усмехнулся Чимин разбитыми и пересохшими губами, переведя взгляд в потолок. — Я ведь говорил, что если вернусь, то только в роли заключенного. — Так... Т-ты знал об этом? Поэтому так сказал тогда!? — Конечно же, я знал. — Тогда почему ты не остановился? — в глазах начальника Кима блестело сожаление. — Я не хотел. — Ты чертов кретин! — крикнул на Чимина Ким и, подскочив со стула, повернулся к парню спиной. Он кричал от злости. Он был зол на брюнета, но не из-за того, что он теперь преступник, а из-за того, что... ему было его жаль. И эта, черт возьми, чиминова великая любовь... он был зол из-за того, что этот парень не может быть счастлив... и был зол на себя из-за того, что он не может быть на его стороне. Он не способен, как отец Чимина, и как сам Чимин, отказаться от всего из-за любви... он был зол на себя из-за того, что был слишком слаб.       Он был зол на себя, потому что именно он тогда выслал наряд полиции, который в итоге словил парней.       Если бы он тогда только знал...       Если бы он, черт возьми, знал, что там Чимин... он бы никогда.       Никогда, никогда, никогда!       Черт!       Он винил во всем себя, хоть и знал, что в этом его вины практически нет. Он винил себя, потому что он... именно он оказался на дежурстве в тот день и в ту минуту... и именно он оказался тем, кто выслал наряд полиции.       Можно ли считать, что это он погубил парней?       Даже если нельзя... он так и думал... пожирал себя изнутри. Он разрушил... все разрушил.       Если бы он только знал. — Завтра суд, — голос мужчины предательски дрогнул. — Я смогу увидеться с Юнги? — оживился Чимин. И Ким взбесился еще больше из-за того, что даже в такой ситуации этот придурок думал только об этом тупом Юнги, который втянул его во все это. Но он не мог ненавидеть блондина. Потому что с ним Чимин был счастлив... даже сейчас. Чимин всегда был для начальника как сын. Черт! От бессилия хотелось кричать, хотелось кричать от своей бесполезности и от слабости. — Допрос окончен, — отчеканил мужчина, повернувшись к брюнету. — Все, сказанное тобой, может быть использовано против тебя, — в глазах что-то защипало. — Но не будет. Потому что я всегда на твоей стороне. Гребаный Пак Чимин со своим гребаным Юнги! — выпалил начальник Ким и скрылся за дверью. — Спасибо, — усмехнулся парень, закрыв глаза. Потому что с закрытыми глазами, можно было представить, что рядом с ним Юнги. И все, как раньше. Они счастливы. Юнги смеется, читает ему свои внезапные стихи, которые брюнет помнит наизусть, касается его тела, оставляя после себя красный разгоряченный след, как от ожога. На лицо Чимина пробирается улыбка.       Завтра он увидится с Юнги.       Можно жить дальше. — Юнги... — шепчет Чимин, лежа на больничной койке. — Чимин... — шепчет Юнги, сидя на полу холодной камеры в участке. — ... дождись... — улыбается брюнет, а медсестра, ставящая ему капельницу, удивляется. — ... меня, — выдыхает блондин, опуская голову на твердую стену.

***

Бледные руки Юнги снова сковали наручниками за его спиной. И сегодня он даже не пытался буянить: не кричал, не ругался и не вырывался из рук полицейских, что подвели его к большим дверям в зал суда. Наручники стерли запястья блондина в кровь, но сегодня ему было особенно плевать на это. Шуга осмотрел резную дверь, высотой почти до потолка. Он так волновался, как первоклашка, отвечающий у доски. Но не из-за суда. Пф, нет. Суд? Что? Да плевать на это, ведь там, за этой огромной дверью, Чимин. Он увидит брюнета, и станет наплевать, что с ним самим будет дальше. Пускай их разорвут на части, как стая голодных волков разрывает добычу, главное, что они будут держаться за руки, они будут рядом.       Юнги даже погибать хотел вместе с Чимином.       Большая дверь с грохотом открывается и сердце Юнги трепещет так же, как и пол, когда дверь захлопывают за спиной блондина. Он метает глазами по залу, пробегает взглядом по всем брюнетистым макушкам. Вертит головой, и он готов уже выкрикнуть его имя... Его нет. Руки за спиной задрожали. Черт, чего это он так волнуется? Что с ним? Ведь, если его нет сейчас, не значит, что его не будет никогда. Как глупо он себя ведет... глупо, глупо, глупо! Но по-другому он не может. Потому что, когда брюнета нет рядом, он чувствует себя глупцом, который выбрал неверный вариант ответа на экзамене жизни и решает уравнение неправильно. Он решал одно и то же уравнение, и каждый раз неправильно, всю жизнь до появления Чимина. И только когда этот парень появился в жизни Юнги, тот понял, что все это время не складывал, а отнимал. Вот идиот. Чимин-и... Юнги больше не хочет быть идиотом, который провалит экзамены жизни. Где же ты?       «Чимин... Чимин... Чимин...», — кажется, это звучало в сердце вместо его ударов.       Дверь снова открылась, Юнги слышал этот грохот, но... он боялся повернуться. Боялся, что там будет стоять не Чимин. И, все равно, несмотря на страх, блондин резко оборачивается, ему не впервой чувствовать страх, он уже привык к нему, потому что он шел с ним за руку, с одной стороны Чимин, а с другой – страх. Только вот сейчас был только страх. Длинная челка падает юноше на глаза, предательски застилая ему глаза, но он убирает ее одним махом головы и... — Чимин! — вырывается из его горла крик. Парня испугал этот болезненный вид брюнета. Шуге даже показалось, что его волосы стали на тон темнее, а лицо, кажется, бледнее, чем у него самого. — Юнги! — кричит в ответ брюнет хриплым голосом.       Черт... ради этого момента стоило жить. Если бы он мог продлиться вечно.