Зарисовки

- Я старею, - шепчет Дин однажды, когда они остаются наедине. Сэм спит – у него выдался тяжелый день, и он использет возможность отдохнуть на полную. Кастиэль отнимает взгляд на по-прежнему молодое, но по-зрелому серьезное лицо своего человека, отвлекаясь от чтения газет со статьями насчет произошедшего в последние две недели в этом небольшом городке, где они нашли новое дело. - Я старше тебя, - замечает он так же тихо, совсем не понимая, почему тот решил поговорить именно об этом сейчас. - И проживешь дольше, - его голос странно напряжен, напоминая струны, что постоянно теребят. Кас встает и подходит к сидящему за другим столом мужчине, опускаясь на соседний стул. – Мне бы хотелось иметь выбор – прожить вечность, как и ты, или умереть прямо сейчас. - У тебя он был, и ты выбрал путь смертного. Лучший путь, - он пытается заглянуть в глаза все еще вперившего взгляд в бумаги Дина. – Быть демоном для тебя... Ты заслуживаешь совсем другого. - Я умирал уже столько раз, но именно сейчас мне впервые страшно, - он все же оборачивается к ангелу, тут же смутившись того, как он близко. Кас молчит, медленно моргнув и глядя на него с пониманием – и Дину хочется, чтобы он взял его за руку и успокоил, как маленького мальчика. Он чувствует себя как на лезвии ножа, когда со всех сторон его ожидает падение, и ему нужо лишь выбрать, куда падать. - Иногда я думаю о том, что будет, когда тебя и Сэма не станет. О том, что буду видеть, как вы будете стареть, - почти черная в тусклом свете настольной лампы синева отражает тонны эмоций, среди который он может выделить всего три – грусть, печаль и смирение. – Как потеряют цвет ваши волосы, кожа – былой загар. - Я буду отвратительным стариком, Кас, - Дин издает нервный, неловкий смешок, и тут же задерживает дыхание, когда ангел касается его, оказывается, холодных как лед пальцев. - Как твои сосуды и органы износятся, - он тут же убирает его брата из своих слов, и они теперь словно существуют только друг для друга. – Тело потеряет гибкость, но не силу. Дин слушает, глядя на сжавшую его ладонь руку и совсем не возражая против такого нарушения личного пространства. Лишь на миг что-то воспротивилось внутри, но он отмел это чувство. Он хочет, чтобы Кастиэль заглянул в его сердце. Хочет, чтобы тот понял, почему он так эгоистично не хочет стареть без него. - Оно уже теряет, - он переходит на шепот снова, повернув их ладони и сложив в замок, неосознанно придвинувшись ближе и опуская взгляд на их колени. - Твои губы потускнели, - его взгляд прикован к ним, вторая ладонь скользит на щеку, и Дин прижимается к ней, ловя нехитрую ласку и все еще не отводя взгляд. – А глаза все такие же яркие. Стул скрипит, когда он двигается ближе, зарывшись пальцами в волосы на затылке мужчины и чувствуя их мягкость и легкую колючесть там, где они переходят в ежик. Дин зачарованно смотрит на него, тяжело сглотнув и разомкнув губы, чтобы скользуть по ним языком, привычно увлажнив. В его голове нет места предрассудкам, нет места чему-то кроме «Кас» и безмолвной мольбы успокоить его, когда он готов пошатнуться и сделать шаг в бездну. - Я не отпущу тебя, - говорит вдруг ангел, и Дин чувствует его теплое дыхание на своих губах, впервые не возмутившись и не удивившись тому, что тот читает его мысли. – Не позволю тебе упасть куда-либо, кроме моих объятий. Дин целует его целомудренно, почти нежно; но лишь отчаяние и благодарность сквозит в таком неловком касании суховатых губ, которые останутся такими же на долгие столетия. Он целует его – потому что это все, что им обоим нужно: переступить за эту грань, упрочнить их связь, чтобы принадлежать лишь друг другу. Тьма не одолеет Свет, часть которого теперь всегда будет жить в сердце Дина. Губы ангела горькие от его слез и сладкие от чувств, что тот испытывает к человеку. Кастиэль прижимает Дина к себе, пропуская благодать через его тело и залечивая ранние морщины, трещинки и заставляя кровь вновь прилить к губам – стирает начисто все признаки старения, что мучают Винчестера. Дин все же падает. Соскальзывает с лезвия и несется туда, где ждет его его падший ангел, любовь и успокоение. Мягкая кровать принимает его тело, накрытое сверху другим, простыни окутывают со всех сторон, мешая снять одежду. - Ближе, Дин. Ты должен быть ближе, - Кас обнимает его талию, оставляя следы от пальцев на бедре и выцеловывая шею, пока проникает внутрь, разом, до самого конца, вырвав сиплый вскрик у них обоих. Дин дрожит на нем, цепляется за плечи, чувствуя свое падение каждой клеточкой тела и умоляя продолжать, потому что впервые он видит свет там, куда движется. Глаза закрыты, легкие давно без воздуха – лишь бы сильнее, острее, лишь бы сделать ярче каждый миг такого неправильного действия, что заставляет его чувствовать себя живым. - Кас, Кас!... – стонет на выдохе, накрывая его ладони на щеках своими собственными, насадившись до конца и кончая. Из-под век и из рта их обоих вырывается голубоватый свет, и Дин кричит, чувствуя, как наполняется его тело чем-то новым. Оно бежит по венам вместе с кровью, проникает повсюду и заставляет его кричать, биться в судорогах и держаться за ангела, что творит с ним такое. Он гаснет быстро – так быстро, что не успевает ощутить столь много, когда вдруг наступает конец. - Что... Что ты сделал? – тяжело дыша, спрашивает он, откидываясь на свою часть постели и едва удерживаясь от нового падения – в сон. - Я готов разделить свою вечность на нас двоих. И я отдал тебе ее половину. Кас целует его губы, и они наливаются цветом под прикосновением. Гладит его спину, возвращая гибкость закаменевших мышц. Благодать внутри исцеляет ткани, обновляя тело человека вновь и вновь. - Я не отдам тебя больше никому, - а тихие слова бальзамом льются на успокоенную душу, погружая Дина в впервые за много лет хороший сон.