***
Однажды вечером, когда я вернулась из магазина, в комнате Ксении не горел свет, что было странно, ибо обычно она в это время ещё не спит. Я решила проверить, всё ли в порядке, а когда вошла в комнату, то всё, что было в моих руках, с грохотом упало на пол. Я тут же кинулась к женщине, лежащей на полу без сознания, и с ужасающей дрожью пыталась привести её в чувства. — Ксения Александровна! Ксюша! — кричала я, стараясь поднять её. Она была очень бледной и никак не приходила в себя. Я хотела звать скорую, но потом вспомнила, что в последний раз, когда пришлось их вызывать, они сказали, что эти обмороки нельзя предотвратить и чем слабее будет становиться Ксения, тем чаще они будут случаться. Быстро кинувшись к аптечке, я схватила нашатырный спирт и поднесла к носу Ксении, отчего она сразу же очнулась. — Вы в порядке, Ксения Александровна? Вам плохо? — тут же спросила я, обеспокоенно смотря ей в глаза, которые выглядели такими тусклыми и безжизненными, что это пугало ещё больше. — Что со мной случилось? — слабо спросила Ксения, пытаясь подняться, но она была настолько слаба, что не смогла толком опереться о мою руку. — Я нашла Вас без сознания… Ксения… Ты точно себя хорошо чувствуешь? Скажи пожалуйста, если тебе плохо. — Я схватила её за руку. — Я чувствую сильную слабость, но мне не плохо, — ответила она. Видно было, что у неё нет сил даже спорить со мной или делать вид, что она сильная и неприступная. — Я помогу тебе подняться и лечь. Не вставай с кровати больше, прошу тебя, — с волнением произнесла я. Я постаралась осторожно помочь ей подняться, стараясь не причинять ей неудобств, и уложила в кровать, накрыв тёплым одеялом. — Ты вся замёрзла… Хочешь, я тебе что-то принесу горячее? — спросила я. — Не нужно, — как-то отчуждённо ответила она. Я смотрела на неё, и мне всё сильнее хотелось расплакаться. — Хорошо, я тогда пойду… — как-то невнятно пробубнила я, пытаясь найти отговорку. — Ты больше не называешь меня на «Вы»? — неожиданно спросила Ксения, когда я уже была у двери. — Да… Вы… Извините… — тихо ответила я, не оборачиваясь, потому что по моим щекам уже текли слёзы. Вырвавшись за дверь, я убежала в свою комнату, зарывшись глубоко под одеяло и плача навзрыд, вонзая зубы в подушку, чтобы хоть как-то заглушить рвущую изнутри боль. Никто не может себе представить, каково это, когда у тебя на глазах постепенно тает твой любимый человек… Существо, которое дороже всего для тебя в этом мире, исчезает, а ты ничего не можешь с этим поделать. Ты даже элементарно не можешь быть рядом в этот самый момент, потому что тебя переполняет это дурацкое чувство жалости к себе самой! Я бы проплакала так ещё очень долгое время, если бы не услышала, как дверь в мою комнату тихонько скрипнула и кто-то вошёл. Быстро стирая с лица слёзы и стараясь привести себя, насколько это было возможно, в порядок, я вылезла из-под одеяла и посмотрела на вошедшего. Ксения стояла в дверном проёме, опираясь на дверь и стараясь держаться на ногах. Я немного опешила, не понимая, что вдруг на неё нашло. Тут же соскочив с кровати, я быстро подбежала к ней, помогая. — Ты что творишь… То есть… Вы что творите?! Зачем Вы встали? Вы ещё слабы, Ксения Александровна! — начала отчитывать её я. Она молча слушала меня, рассматривая моё лицо. Хорошо ещё, что в комнате было темно и она не могла заметить моих опухших глаз и покрасневших щёк. — Я хочу у тебя кое-что попросить… Но пообещай мне, что ты это сделаешь, — серьёзно сказала она. — Смотря что. — Пообещай. — Нет! — резко ответила я, на что она слегка пошатнулась. Я тут же обхватила её за талию и дала опереться на моё плечо. — Вам лучше не стоять. Сядьте на мою кровать. — Я отвела её к кровати и усадила. — Руки холодные… Ксения Александровна, Вы прямо в своём репертуаре! — Ника… Я замолчала и посмотрела в глаза Ксении, которые в этот момент смотрели на меня. — Я хочу, чтобы ты ушла. — Снова начинаешь? — разозлилась я. Ксения спокойно смотрела на меня, словно желала что-то сказать, но не решалась. — Я не хочу, чтобы ты видела, как я умираю… — сказала она каким-то не своим голосом. Это словно прозвучало со всех сторон и заполнило всю комнату, отражаясь металлическим эхом. Я смотрела на неё, не зная, что сказать, а она продолжила: — Почему ты просто не оставишь меня, ведь я столько прошу? Почему ты такая упрямая? Я умру, Ника. Я умру, и мы больше не будем вместе, поэтому бесполезно стараться вернуть что-то назад. — Её взгляд не был холодным, не выражал ненависти или безразличия, а напротив, в нём читалась какая-то ранее не знакомая мне жалость. — Ты не умрёшь, — отрезала я, уверенно произнося каждое слово. — Ты знаешь, что сказала доктор? Зачем отрицать то, что очевидно? — Я ничего не отрицаю. Ты не можешь знать наверняка, что будет, поэтому молчи! — резко сказала я, отстраняясь от неё. — Ты злишься… Именно поэтому я не хочу, чтобы ты оставалась здесь. Я не хочу, чтобы ты страдала ещё больше, когда настанет конец, — искренне произнесла она. — В этом проблема, Ксения? — обернулась я, смотря на неё снова. — Тогда знай. Я не уйду. Я не оставлю тебя одну, даже если ты меня будешь молить об этом! А знаешь почему? Конечно знаешь… Я просто не могу оставить тебя. Ты не останешься одна, что бы там ни было дальше. Пока я жива, я каждую секунду своей жизни отдам тебе. Вот почему я никуда не уйду! — Ты снова ведёшь себя как упрямый ребёнок… — с грустной улыбкой сказала она. — Я не ребёнок уже, Ксения Александровна. Я давно не ребёнок… Просто каждый человек посвящает себя тому, что для него дороже всего в этом мире, а для меня… Для меня ты дороже всего. — Я села рядом с ней, опустив голову. — И если я не могу исправить тех ошибок, которые привели к этому исходу, то я хочу хотя бы просто быть с тобой… Пусть как прислуга. Пусть ты меня ненавидишь и не любишь, но я хочу быть с тобой всю твою беременность. Быть рядом до последней секунды, поэтому не отнимай у меня и этого. Какое-то время мы молчали. Я не смотрела на Ксению, стараясь не заплакать снова, а она… Я чувствовала, как тяжело она дышит и как дрожит, но не двигается с места. — Ты заболеешь, если будешь ходить раздетая. Тебе нужен отдых, Ксюша. — Как ни в чём не бывало я встала и протянула ей руку, чтобы помочь подняться, но она положила свою руку в мою и посмотрела на меня каким-то молящим взглядом, словно снова не решалась высказаться. — Всё в порядке? — спросила я, сжимая её руку. — Да… — как-то неуверенно ответила она, затем встала и тут же начала падать. Я быстро обняла её, удерживая в своих объятиях. В этот момент Ксения обняла меня, уткнувшись лицом в моё плечо, и тихо прошептала: — Мне страшно. Я не знаю, как описать чувства, испытываемые мной в этот момент, но я ещё крепче прижала её к себе, стараясь прогнать от неё этот страх. Я так давно хотела вот так вот её обнять и держать в своих объятиях не отпуская. По моим щекам покатились слёзы, которые я уже не могла остановить. Они просто падали одна за другой, словно не умещались в океане моей печали, накопившейся за всё это время. — Моя родная… Когда тебе страшно, то просто подумай обо мне, и я сразу же приду. Я всегда рядом… — прошептала я, гладя её по волосам. Ксения ничего не говорила, лишь всё крепче прижималась ко мне. — Останься здесь. Хотя бы на эту ночь… А потом всё снова будет так, как ты хочешь… Она лишь кивнула, после чего я отпустила её и посмотрела ей в глаза. Ксения ничего больше не говорила, но я понимала её без слов, словно моя душа уже давно знала, чего она хочет. Впервые за долгое время мы оказались в одной кровати, но не надо заблуждаться, думая, что между нами что-то было… Нет. Между нами не было ничего, но одновременно было всё. Я чувствовала себя счастливой впервые за всё это время. Мне хотелось запомнить каждый момент рядом с ней, поэтому я не смыкала глаз всю ночь, прижав спящую Ксюшу к себе, как раньше, и наслаждаясь её красивым запахом. Она снова была рядом, снова прижималась ко мне, нежно обнимая мою талию… Пусть и на одну ночь, но я снова была рядом со своей любимой и защищала её от ночных кошмаров. А мой маленький и хрупкий ангел спал этой ночью удивительно крепко и спокойно.34
3 октября 2016 г. в 00:52
Прошло два месяца.
Я бегу по дому в фартуке, едва прикрывающей мою пятую точку, и со сковородкой в руках, на которой всё ещё дожаривается немного кривой блинчик. Подбегаю к двери, в которую кто-то настойчиво тарабанит, и прямо в тот момент, когда мне удается открыть её одной рукой, я переворачиваю сковородку прямо на человека, стоящего за дверью. Мой мозг не сразу реагирует на подобный казус, поэтому до меня медленно начинает доходить, что я только что облила горячим блином моего босса. Поднимаю свой невинный взгляд на покрасневшего мужчину и виновато улыбаюсь, вместо того чтобы что-то предпринять.
— ВЕРОНИКА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! — вопит мужчина, с разбегу прыгая в снег около дома, который я так старательно сегодня собирала в кучу.
И так проходит каждый мой день. Я не могу сказать, что мне настолько тяжело и что Ксения заставляет меня пахать, как лошадь… Нет. Я всего лишь работаю, как какой-то дефективный робот, у которого руки растут не то что из жопы, а из самых колен!
Никогда не думала, что работать по дому нормально так трудно! Я уже через три дня была готова убежать оттуда или нанять Ксении нормальную домработницу, которая бы не портила всё, к чему прикасается. По крайней мере я была довольна своими кулинарными навыками, которые значительно улучшились. Готовила я всё, что полезно для Ксении, а так как она и до этого была приверженецей здорового питания, то я готовила именно то, что она любила.
Вся эта работа по дому ужасно изматывала, и у меня было мало времени на выполнение моей работы и Николая Ивановича, но я старалась как могла. Единственным плюсом этой вечной усталости было, наверное, то, что я не успевала думать ни о чём плохом. Я старалась не думать о словах доктора и о поведении Ксюши. Я старалась просто закрывать глаза на всё, что она делала, чтобы выдворить меня из дома, а делала она очень много…
Как-то раз я пошла в магазин за продуктами, а она встала с кровати и решила сама себе приготовить еду. Когда я вернулась, то мы с ней очень упрямо спорили о том, что ей можно делать, а что нельзя. В итоге она просто согласилась со мной и ушла в свою комнату, а потом на протяжении трёх дней мучила меня вечными упрёками и приказами, которые я послушно выполняла. Хоть мы и были похожи больше на деспотичного хозяина и раба, но я терпела всё: любые её спады настроения и издёвки, потому что я хотела быть рядом с ней, несмотря ни на что. Иногда во мне всё кипело, признаю, ведь никому не хватит терпения в три часа ночи мыть пол от разлитого СПЕЦИАЛЬНО яблочного сока, лишь потому что он «вонял чесноком», а потом ещё идти в магазин на другом конце города, чтобы купить точно такой же сок, потому что он вдруг всё-таки начал пахнуть яблоком!
Иногда мне казалось, что Ксения скоро начнёт заставлять меня чистить малину пинцетом, потому что она волосатая и колется… Она всё время испытывала меня на прочность. Всё время проявляла своё безразличие, холодность и презрение в мой адрес.
Что уж говорить о том, что буквально на прошлой неделе она решила делать дополнительные занятия у себя дома, а первой её жертвой был какой-то странный пацан. Он не был похож на школьника и как-то совсем не по-ученически разглядывал Ксению. Она видела это, я была уверенна в том, что она специально это делает, чтобы позлить меня. И у неё это получалось. Я просто рвала и метала от ревности, а в один день моё терпение кончилось…
Этот недоросток однажды обратился ко мне на «ты» и попросил принести ему воды. И то это была больше не просьба, а приказ. Тут-то я и взорвалась!
Схватив несчастного за его новенький свитер, я прямо при Ксении чуть свернула ему шею со словами: «Только Ксения Александровна имеет право мне приказывать в этом доме, маленький сопливый червяк. Я тебя и твои похотливые взгляды долго терпела, но раз уж ты настолько обнаглел, то не пора ли тебе проваливать отсюда?»
После этого, конечно, я сразу же потащила его к дверям, пока Ксения отходила от шока. Выкинув его за порог, я услышала, как он пропищал что-то вроде: «Вы не имеете права выгонять меня из дома моей учительницы!», на что я во всё горло заорала: «Это и мой дом, маленький… (опустим детали)».
Зато с тех пор я больше не видела это убожество в нашем доме, хоть мне и пришлось наслушаться колкостей в тот день от моей снежной королевы.
Я хорошо запомнила тот день, потому что Ксении тогда стало плохо и я всю ночь сидела у двери так, чтобы она не замечала, и следила за ней. Она не хотела меня к себе подпускать, но я не могла уйти и оставить её.
Именно с тех самых пор каждую ночь я стала проводить либо у дверей Ксении Александровны, либо в её комнате, пробираясь туда, когда она спала.
Я так и засыпала в кресле у её кровати, просыпаясь утром от того, что она ставила мне будильник на ухо, делая непринуждённое выражение лица.
— Почему ты опять здесь? — холодно спрашивала она каждый раз, когда находила меня в своей комнате.
А я всегда выдумывала какие-то глупые отговорки, вместо того чтобы сказать, что я просто хочу вечно её охранять…
Конечно, были и тяжелые моменты, когда Ксения резко становилась совсем закрытой и злой, словно что-то серьезное случилось. Она никогда не говорила мне, если ей плохо или что-то её тревожит, но я и сама стала это замечать, хорошо изучив её поведение.
Я часто видела, как, закрывшись в своей комнате, она укутывалась в одеяло и еле слышно плакала, уткнувшись в подушку. И в такие моменты мне становилось безудержно больно от того, что я не могу ничего сделать для того, чтобы хоть как-то утешить её. Душа рвалась к ней, мне хотелось забежать в комнату, обнять Ксению и пообещать, что всё будет хорошо и что я отдам свою жизнь, только бы она жила.
Там меня и посетила идея о том, что я могла бы, возможно, что-то сделать для моей любимой. Если уж мы больше не сможем быть вместе счастливы, то я хочу, чтобы была счастлива хотя бы она одна. Я хочу, чтобы Ксения жила полной жизнью до старости и видела, как растет её ребёнок.
Эта мысль не давала мне покоя долгое время, поэтому, окончательно решившись на этот важный шаг, я пошла в клинику к лучшему кардиологу и, рассказав ему историю болезни Ксении, попросила совета насчёт моей затеи. К счастью, этот доктор хорошо был знаком с доктором, которая ведёт болезнь Ксюши, поэтому спустя пару дней он смог дать мне точный ответ. Ответ оказался положительным, хоть и не давал никаких гарантий на успех, но даже малейшая возможность того, что Ксюша будет жить, даёт мне ощущение того, что моя жизнь была прожита не зря.
Оставалось лишь подписать все необходимые документы и пройти несколько анализов, чтобы полностью подтвердить, что я стану донором сердца для Ксении, когда её сердце остановится.
Мне объяснили, что пересадку можно будет осуществить только тогда, когда ребёнок будет вне опасности, поэтому Ксения обязана будет перенести роды и сразу же после этого перенести операцию. Всё было настолько рискованно, что счёт шел на секунды, но это всё же лучше, чем ничего, поэтому я не раздумывая согласилась отдать Ксении последнее, что у меня оставалось.
О своём решении я не рассказала никому, чтобы никто не пытался меня отговорить или не рассказал Ксении, поэтому я искренне надеялась, что хоть таким образом я смогу искупить свою вину перед любимой и подарить ей настоящее счастье.