Химера

Вокруг стояла толпа взволнованных детей лет одиннадцати, взирающих на трех великовозрастных студентов как на восьмое чудо света. Запрокинув голову и глядя на потолок, Женя раз за разом прокручивала события последних двух дней, стремясь поймать тот момент, когда она сошла с ума. Проснувшись утром в незнакомой комнате одна, она здорово перепугалась и уже была готова впасть в истерику, как нашла на тумбочке у кровати записку, в которой в достаточно ласковой форме советовалось не паниковать и начать собираться к приходу за ней одного из деканов факультетов. Под этим маленьким кусочком бумаги обнаружился еще один, где до боли знакомым почерком была написана только одна строчка: «Смирись и расслабься. Это все реально». Женя все-таки, как полагается нормальным светским дамам, истерично захихикала, пытаясь заставить себя проснуться по-настоящему, а потом замерла в осознании, что все действительно реально. В душе поднялась волна из паники, неверия, толики страха и абсолютно неуместного счастья. Одна часть сознания всеми силами была за незапланированный отпуск вдали от бумажной волокиты и безвылазного бдения за водными пространствами, а другая настойчиво выла о скрывшемся подвохе. Халявы не существует — Женя прожила на свете достаточно, чтобы прийти к неутешительному выводу, что расплата приходит за все: даже за забытое и мелочное. А расплата за такого рода чудо должна была стать воистину чем-то пугающим. Тем же сумасшествием, например. Поэтому пришедшему сопроводить Женю на Косую аллею низкорослому преподавателю пришлось подождать, пока его подопечная изволит успокоиться, привести себя в порядок и позавтракать. Терпения профессору заклинаний, представившемуся Филиусом Флитвиком, хватило в избытке, равно как и хорошего воспитания, не позволившего ему обреченно воздеть руки к небу, наблюдая за метаниями Жени, которая все никак не могла прийти в себя. Косая аллея ее впечатлила настолько, что Флитвику пришлось взять Женю за руку и, как маленького ребенка, тащить за собой: она все никак не могла оторваться от созерцания витрин с различными товарами магического быта. Но заклинатель был настроен благодушно, устроил ей маленькую экскурсию по улице, рассказывая про традиции магического общества, и получил в ответ крайне заинтересованного слушателя, переспрашивающего на французском какие-то непонятные места. То, что английского подопечная не знает, Флитвик понял сразу, стоило только увидеть выражение крайнего замешательства на лице Жени на простой вопрос, готова ли она к предстоящему путешествию. После карусели магазинов и вкуснейшего мороженого Женя вернулась обратно в замок, пытаясь понять, что произошло и что ей с этим делать. Ответ нашелся почти сразу же в виде аккуратной стопки упакованных учебников за пятый курс на французском. Но вымотанный походом по магазинам и кучей впечатлений организм держался недолго и сдался на конце первой главы по истории магии. Последний день перед прибытием учеников хотелось потратить как и предыдущий: на переосмысление собственной жизни, где магии почти не было места, и чтение истории Хогвартса с перерывом на обед и ужин, но судьба распорядилась иначе. Женя все никак не могла смириться с мыслью, что уже этим вечером она лично повторит судьбу мальчика-который-выжил и пройдет распределение. И будет учиться магии. С кучей детей вокруг. Последнее вгоняло ее в тоску и уныние сильнее, чем собственное отражение в зеркале, заставляя заниматься всякой ерундой вроде ревизии собственных вещей, купленных на Косой аллее, чтобы хоть как-то вернуть прежнее душевное состояние относительного равновесия. Вечер пришел незаметно вместе с Минервой МакГонагалл, сопроводившей Женю в небольшую комнату на первом этаже, где уже скучающе стояли Рома с Лизой. Потом она их и вовсе познакомила, не обратив внимание на странные выражения лиц троицы, не знающих, как пытаться выглядеть серьезно и сдержать несвоевременный смех. Стоило только МакГонагалл уйти за другими первокурсниками, они не удержались и заухмылялись, глядя заместителю директора, на прощание посоветовавшей Роме скооперироваться с новоявленной знакомой для обучения языка, вслед. — А что? Хорошее предложение, между прочим, — вступилась за МакГонагалл Лиза. Обернувшись на смеющихся Рому и Женю, она разъяснила: — Она же не в курсе, что мы все друг друга знаем. Вот и действует таким образом, по возможности сводя вас друг с другом и облегчая адаптацию к новой среде. Поблагодарили бы хоть, умники, для вас же старается. Ответить ей не успели: в небольшой зал ввалились будущие первокурсники, с открытыми ртами глядящие на троицу. Обернувшись к галдящим ученикам, МакГонагалл чуть приподняла бровь — и стало тихо. Убедившись, что внимание всех сосредоточено на ней, декан Гриффиндора начала: — Добро пожаловать в Хогвартс, — наконец поприветствовала всех она. — Скоро начнется банкет по случаю начала учебного года, но прежде, чем вы сядете за столы, вас разделят на факультеты. Отбор — очень серьезная процедура, потому что с сегодняшнего дня и до окончания школы ваш факультет станет для вас второй семьей. Вы будете вместе учиться, спать в одной спальне и проводить свободное время в комнате, специально отведенной для вашего факультета, — представив грозящие перспективы, троица будущих старшекурсников приуныла, что не укрылось от глаз преподавателя. — Факультетов в школе четыре — Гриффиндор, Хаффлпафф, Равенкло и Слизерин. У каждого из них есть своя древняя история, и из каждого выходили выдающиеся волшебники и волшебницы. Пока вы будете учиться в Хогвартсе, ваши успехи будут приносить вашему факультету призовые очки, а за каждое нарушение распорядка очки будут вычитаться. В конце года факультет, набравший больше очков, побеждает в соревновании между факультетами — это огромная честь. Надеюсь, каждый из вас будет достойным членом своей семьи. Церемония отбора начнется через несколько минут в присутствии всей школы. А пока у вас есть немного времени, я советую вам собраться с мыслями. Стоило ей уйти, как малышня всполошилась, не готовая к такой большой ответственности. Появление привидений через несколько минут добило их полностью: многие стали болезненно белыми и не могли скрыть нервную дрожь. Призраки на близнецов и Женю не обращали никакого внимания, дав ясно понять, что все происходящее — не более чем традиционное представление, где не было никакого места под импровизацию и новые реплики. — А… вас тоже будут распределять? — несмело спросила какая-то девочка с косичками, во все глаза глядя на близнецов. Призраки исчезли, и все будущие первокурсники обернулись на старших. — Сами в шоке, — живо закивала Лиза, понимая, что сейчас их атакуют жадные до хоть какой-то информации дети. — А вы на какой факультет хотите? — А почему вас распределяют только сейчас? — А сколько… — А почему… — Как же мне повезло, что я пока не поднял английский, — ехидно косясь на Лизу, заметил Рома, который, казалось, даже не волновался. Неожиданно в помещение зашла Минерва МакГонагалл и велела всем строиться, бросив выразительный взгляд на великовозрастных студентов, словно намекая, что их это не касается. Суеты избежать не удалось: первокурсники были слишком взволнованы, чтобы вести себя в пределах адекватности. Но МакГонагалл была терпелива и, дождавшись, пока шумиха уляжется, уверенно повела будущих студентов в Большой зал. Это был грандиозный зал, под высоким сводчатым потолком которого горели сотни свечей, подвешенные в воздухе. Сам потолок представлял собой панораму ночного неба, усеянного многочисленными звездами, образующими грозди созвездий. В Большом зале было так ярко, что многие сначала зажмурились, словно пловцы, зашедшие в воду. Только вместо обычной в последние дни тишины на них обрушился гул сотен голосов, весело переговаривавшихся между собой и смеявшихся. Вдоль зала стояли четыре длинных стола, заставленные золотыми тарелками и кубками, которые в скором времени должны были наполнится едой. На другом конце зала расположился преподавательский стол, к которому было приковано всеобщее внимание. Сотни лиц — призрачных или, в большинстве своем, материальных — то и дело оглядывались на преподавателей. Особо колоритными казались две фигуры — женщина, выглядевшая как чья-нибудь вечно незамужняя тетушка, с короткими и курчавыми волосами мышиного цвета, и мужчина, словно в противовес ей, щеголявший с проколотым в семью местах ухом и по-хулигански взъерошенными черными волосами. Но когда новички продвинулись в середину зала настолько, чтобы их было видно, разговоры разом утихли. Глаза той самой незамужней тетушки, которая поверх мантии надела ужасающе розовую пушистую кофточку, расширились до размеров внушительного блюдца под чайную чашку. Да и у самих студентов Хогвартса выражение лиц было почти такое же. Впервые вместе с одиннадцатилетними детьми на распределение шел кто-то старше. Почти сразу же воцарился невероятный гул, в котором отдельными фразами всплывали недавние слухи о новых переведенных учениках. Профессор МакГонагалл выстроила их вдоль преподавательского стола лицом к другим студентам, чтобы те могли лучше наблюдать церемонию распределения. Перед ними стоял небольшой табурет, на котором лежала старая остроконечная шляпа, внутри которой внезапно образовался рот. Не особо разбираясь в витиеватом произношении певицы, троица стояла и разглядывала учеников за столами, стараясь быть крайне незаметными, насколько можно было быть таковыми, возвышаясь над детьми как минимум на голову. На близнецов многие смотрели с откровенно открытыми ртами: слишком одинаковые, как будто самые настоящие отражения друг друга, они чересчур выделялись в выстроившейся линии будущих студентов. Сами Рома и Лиза с детским любопытством, искусно спрятанным под маской равнодушия, искали главного героя всей этой истории за столом под ало-золотыми знаменами. Нужные круглые очки и характерный зигзагообразный шрам нашлись почти сразу. Рядом обнаружились и Гермиона, отдаленно напоминающая себя из фильма, и семейство Уизли, своими рыжими волосами приковывающее взгляд. — Чет я не хочу туда, — тихо признался Лизе Рома, которому не нравилось обилие алого цвета в символике факультета Гриффиндор. — Они же красные. По ним видно. Это тебе туда прямая дорога. — А я не против, — пожала плечами она, разглядывая столы других факультетов. — Ха, а откровенно белых среди них нет. Но помня о вражде Гриффиндора со Слизерином… Тебе прямая дорога к этим надменным аристократам, солнце. — То есть вариант попасть на один факультет вы даже не рассматриваете? — хмыкнула Женя за секунду до того, как Шляпа закончила петь и раздались аплодисменты. Неожиданно слово взял Дамблдор, и в зале стало тихо. — Прежде, чем начнется Церемония Распределения, — вкрадчиво начал директор, глядя на учеников, внимательно следивших за каждым его словом, — хочу вам сообщить, что с этого года с нами на шестом и пятом курсах будут учиться студенты по обмену из России… — Мог бы выдать нас за французов, — немного поморщился Рома, не сводя глаз с других студентов. — С нашими именами? — с насмешкой уточнила Лиза, не прекращая рассматривать убранство зала. — Если только эмигрантами, каковыми мы и являемся. Но это слишком сложно. — …на их родине, — продолжал директор, — сложилась весьма сложная ситуация, поэтому хочется попросить вас быть с ними дружелюбными и помогать освоиться на новом месте. Профессор МакГонагалл, выждав паузу, достала список и начала громко зачитывать имена первокурсников, которые садились на табурет, надевали Шляпу на голову, и та выкрикивала название факультета, к столу которого они потом и направлялись. Через несколько десятков имен настал тот самый момент, который троице так хотелось оттянуть. — Чайка Евгения. Она вздрогнула при звуке своего имени и под изучающие взгляды остальных студентов прошла к табурету, села на него и аккуратно надела шляпу, пытаясь ничем не показывать своего волнения. Она должна быть смелой. Воцарилась тишина, но в ушах у нее стоял громкий стук никак не желающего успокаиваться сердца. Женя чувствовала себя крайне неуютно, но причина этого крылась не в повышенном внимании к ее персоне. В ее голове с самого прихода в Большой зал вертелась какая-то попсовая песня, никак не желающая смениться либо на нормальный репертуар, либо попросту исчезнуть. — Интересно, — с удивленной усмешкой отметила Шляпа. — Я редко встречаюсь с такими случаями: обычно дети слишком нервничают, чтобы думать о чем-то помимо собственной судьбы. Как я понимаю, песня тебе не особо нравится? «Минут десять назад она казалась еще нормальной», — мысленно вздохнула Женя, не сдерживая ползущей по губам улыбки. — «Сейчас она откровенно бесит». — Не надо пытаться ее прогнать. Распределять под музыку мне даже нравится, — попросила Шляпа. — Хм… что же ты у нас из себя представляешь? Либе, либе, аморе… хм, и вправду заразно. Так-так, вижу отчаянную храбрость, в каких-то случаях переходящую в дерзость. И благородства с верностью у тебя хоть отбавляй. Однако… Энергия Слизерина сыграет тебе плохую службу. Значит, пятый курс, Гриффиндор! — и уже тише: — Это те красненькие, если что. Стол Гриффиндора разразился аплодисментами, приветствуя новую сокурсницу. Женя осторожно сняла шляпу, напоследок пожелав ей всего доброго, и решительно направилась к «тем красненьким», как окрестила будущих, точнее уже нынешних, сокурсников Шляпа. Стоило усесться за стол, как случилось то, чего она так опасалась: с ней начали разговаривать. — Эм… — в замешательстве глядя на ждущих ответов на свои вопросы людей, протянула Женя. — Я пока не могу свободно разговаривать на английском. Новые однокурсники как-то сразу приуныли: видимо, знающих французский среди них не оказалось. Хотя кто-то все же попробовал — неумело, косноязычно, но старательно — начать разговор с новенькой. — Ты… из Франции? — с запинками, долгими паузами и крайне озадаченным выражением лица попыталась спросить девушка, сидящая рядом с мальчиком-который-выжил. Женя не без труда узнала в ней Гермиону. — Нет, я из России, — она покачала головой, стараясь составлять односложные фразы, которые сможет перевести для себя Грейнджер. Откуда она знала французский — оставалось загадкой. — А почему… — Почему говорю на французском? — догадалась о сути вопроса Женя под обрадованное кивание Гермионы, избавленной от необходимости мучиться с чужим языком. — Ну, у нас многие его знают. Традиционно — язык дворянства и аристократии. Грейнджер сделала сложное лицо с отразившейся на нем тенью отчаяния, ясно давшей понять, что перевод предложения поставил ее в тупик. Женя смиренно вздохнула, давая себе зарок как можно раньше научиться сносно говорить на английском. Если не говорить — то хотя бы понимать его. Подперев рукой щеку, она перевела взгляд на продолжавшееся Распределение. И вдруг вздрогнула, задавшись вопросом, на каком языке с ней разговаривала Шляпа, если английского Женя не знала. МакГонагалл объявляла новые имена, и вскоре очередь дошла до близнецов. — Озеров Роман. Рома достаточно обреченно проделал путь, проложенный десятком детей до него. Слышал, как зашептались люди вокруг, даже спиной чувствовал заинтересованные взгляды других. Он думал, что вполне стойко может вынести это, не теряя внешней невозмутимости, но, не привыкший к всеобщему вниманию, не нервничать не мог. Надев шляпу и почувствовав себя последним дебилом, Рома уселся на табурет и вытянул скрещенные и слишком длинные для такой высоты ноги. Мысли сами по себе и совершенно внезапно поползли куда-то не в ту степь. …В установившемся движении идеальной жидкости сумма удельной кинетической и потенциальной энергий вдоль струйки не изменяется… — Что? — глупо переспросила Шляпа, услышав его мысли. Рома терпеливо повторил, только потом понимая, что формулировка уравнения Бернулли магам без надобности. Как вся физика в общем и аэродинамика в частности. У них же есть магия. Шляпа, прочитав это, начала ворчливо жаловаться: — Одна песни поет, другой какие-то уравнения цитирует… вот и распределяй на старшие курсы, называется. Нет вам бы всем одиннадцать было! Хотя бы те же шестнадцать, так нет… В этот момент Рома искренне надеялся, что Шляпу слышит один он. — Нет бы еще кого-нибудь здорового распределять, — продолжила бурчать Шляпа. — Какая же мешанина у тебя в голове, парень, если копнуть глубже! У-у-у… Ладно, давай я тебя быстренько засуну куда-нибудь, например в Гриффиндор к твоей подружке, и ты больше не будешь меня мучить, а? Какая гадость — твое сознание, ей богу… «Да не хочу я в Гриффиндор!» — Рома только поморщился, что не укрылось от реакции следящих за распределением студентов. — «Они все красные». — О, так вот в чем причина! В Гриффиндор мы не хотим, значит, — Роме казалось, что Шляпа над ним откровенно издевалась. — А в Равенкло? Хотя с твоим-то характером… Холодный, упрямый, но в тоже время на удивление верный, бесстрашный и стойкий. Закоренелый аристократизм, ха. Иди на Слизерин, парень. Тебе только туда. Шестой курс, не перепутай. Последние слова Шляпа произнесла во всеуслышание, вызвав у некоторых учеников того же Гриффиндора неприязненные взгляды в сторону Ромы. А вот слизеринский стол воодушевленно захлопал, приветствуя нового студента, который обернулся на Лизу, прежде чем занять свое место, выделенное ему теперь уже сокурсниками. Кажется, они были довольны выводами Шляпы. С ним попытались завести беседу, но Рома быстро пресек все попытки, хмуро произнеся: — Я в английском не силен. — Воу, у тебя даже акцента нет! — на французском поразился кто-то из сидящих рядом. Рома обернулся и увидел светловолосого парня с типично английскими чертами лица. Он представился, улыбнувшись: — Сэм Вишес, твой новый сокурсник. — О вас только все и судачили, — поддержал второй парень с кошачьим взглядом синих глаз. — Новенькие на старших курсах достаточно редкое явление. А тут еще и двойня. Не удивляйся, если тебя завтра достанут излишним вниманием, — и тут наконец до говорившего дошло, что нужно представиться. — Я Энтони Моррис, тоже твой новый сокурсник. Поздравляю, кстати, с распределением на Слизерин. Нас не особо любят, но мы хотя бы не такие придурки, как гриффиндорцы. — Ты мастер рекламы, Энтони, — саркастично заметил Сэм и заверил нахмурившегося Рому: — Но ты не удивляйся, если они тебя доставать будут. Шляпа мало кого таким прямым текстом посылала к нам. — Она у вас всегда такая… язвительная? — пытаясь подобрать цензурное слово, не сразу спросил он. — Хотела поначалу в Гриффиндор отправить, пусть я сразу ей сказал, что они мне не нравятся. —Сложно сказать, — оборачиваясь на звуки новых аплодисментов, когда следующего первокурсника отправили на Хаффлпафф, сказал Энтони. И вдруг нахмурился: — У вас с сестрой фамилии что ли разные? Рома вздрогнул и рассеянно кивнул. Как давно люди прекратили звать их братом и сестрой, клеймя близнецами? Как давно они спокойно разговаривали с окружающими, а не раздавали приказы? Распределение продолжалось. — Штандартова Елизавета. Заправив выбившуюся из косы прядь за ухо, Лиза уверенным шагом подошла к табурету, надела Шляпу и села, так же, как и Рома, вытянув ноги. — Ну хоть кто-то нормальный, — обрадованно воскликнула Шляпа. — Без физики и песен! Хотя ты такая же, как и он, судя по всему. Тебя бы на Слизерин, девочка, только мне криминала на факультетах не надо. Вы все хотя бы понимаете, что вам нужно будет с детьми взаимодействовать, а? А Мерлин с вами всеми!.. Ну? Ага, очаровательная тяга к знаниям, полностью отсутствующая у твоего отражения. Хитрость, горячность, ум и негласное лидерство. Иди в Равенкло. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Не успевшая вставить и слово Лиза осторожно сняла с головы шляпу и поспешила сесть за стол хлопающего ей факультета. Странная здесь Шляпа. Вот фильме она была мудрой и даже помогала Гарри сделать выбор. А тут легкий неадекват и явное издевательство. Вскоре ни шляпы, ни первокурсников у стола не было. Дамблдор вновь поднялся, чтобы сказать речь. — Нашим новичкам, — звучно заговорил директор, сияя улыбкой, широко распахнув объятия и чуть не сбив угрожающе закачавшиеся подсвечники на высокой ножке, — добро пожаловать! Нашей старой гвардии — добро пожаловать в насиженные гнезда! Придет еще время для речей, сейчас время для другого. Уплетайте за обе щеки! Под общие аплодисменты и одобрительный смех Дамблдор аккуратно сел на место и перекинул через плечо свою длинную бороду, чтобы она не лезла в тарелку. Откуда ни возьмись, на столах появилась еда в таком количестве, словно в школу поселили еще несколько рот солдат. Лиза скептично смерила английское разнообразие блюд и мысленно попрощалась с нормальной едой. От пессимистичного настроя спасли новые сокурсники, мигом представившиеся и наперебой ринувшиеся рассказывать о своем факультете. — Ой, — не сразу спохватилась Чжоу Чанг, растерянно глядя на внимательно слушающую Лизу. — Ты же иностранка… — Я понимаю английский, не беспокойтесь, — поспешила заверить она. И завидев полыхнувший в глазах сокурсниц интерес: — А вот Рома — нет. С ним пока только на французском общаться можно. — А почему… — Чжоу задумалась, понимая, что нельзя все свои вопросы уместить в одну фразу. Но Лиза поняла ее. — Разные фамилии по воле обстоятельств, — более расплывчатую формулировку представить было сложно. — А английский он просто не помнит из-за долгого отсутствия практики. — Шляпа так уверенно его на Слизерин отправила, — покосившись на другой стол, протянула кудрявая и чуть полноватая девушка, представившаяся Мариэттой. — Честно, мы думали, что и ты туда направишься. Вы ведь такие похожие… близнецы. — У вас вообще Шляпа странная, — пожаловалась Лиза, не без осторожности накладывая себе что-то напоминающее рататуй. — Это нормально, не переживай. Говорят, она подстраивается под того, кого распределяет. Лиза только покачала головой, вслушиваясь в начавшуюся параллельно беседу. Потом ее все-таки в нее втянули, и пришлось высказывать свои предположения относительно нового учебного года и преподавательского состава, заодно вкратце рассказывая о себе самой. В конце концов, почему бы и нет? В отличие от Ромы она не видела смысла отмалчиваться и не встревать в разговоры, понимая, что чем быстрее она найдет общий язык с новыми сокурсниками, тем легче и интереснее станет ее такая внезапная школьная жизнь. Вскоре, когда все наелись вдоволь, а глаза уже начали слипаться, Дамблдор вновь поднялся на ноги. Гомон, вновь воцарившийся в Зале, прекратился. — Когда все сыты, я, как обычно, сделаю пару кратких объявлений, — начал директор. — Первокурсники должны запомнить, что лес на территории школы является запретной зоной для учеников. Некоторые из наших старшекурсников, надеюсь, теперь это уже запомнили. Мистер Филч, наш школьный смотритель, попросил меня — как он утверждает, в четыреста шестьдесят второй раз — напомнить вам, что в коридорах Хогвартса не разрешается применять магию. Ряд других запретов вы можете увидеть на двери мистера Филча. У нас два изменения в преподавательском составе. С удовольствием представляю вам профессора Вороновича, который с этого года будет вести у вас защиту от Темных искусств. Прозвучали аплодисменты. Лиза хлопала вместе со всеми, чуть усмехаясь, когда слышала предвкушающие вздохи новых однокурсниц. Брало чистое любопытство, как с этой армией любопытных девчонок будет справляться сам Валера. Увидев в его лице незаметные для других обреченность и хладнокровие, Лиза еле удержалась от смешка: новоизбранный преподаватель отлично понял, что серьезно попал. — Также рад представить, — продолжал говорить Дамблдор, — вам министерского инспектора — профессора Амбридж! Она будет следить за качеством проведения уроков и общей ситуацией в школе. Аплодисменты как-то очень быстро сошли на нет. — А теперь о насущных делах. Отбор в команды факультетов по квиддичу будет происходить… Директор умолк и с недоумением посмотрел на женщину в розовом. Из-за своего роста, что сидя, что стоя, она была примерно одного уровня, поэтому понять, что она встала, можно было только по противному покашливанию. Даже Валера не оценил этого жеста, присоединившись к неодобрению и удивлению остального преподавательского состава. Лиза довольно прищурилась: он отлично впишется в коллектив с таким поведением. — Благодарю вас, директор, — так же неискренне продолжала улыбаться Амбридж, — за добрые слова приветствия. Голос у нее был противный — высокий, девчоночий, с придыханием, который в сочетании с ее одеждой не вызвал ничего, кроме отвращения. Она еще раз прокашлялась и продолжила: — Вы не представляете, насколько приятно вновь вернуться в Хогвартс, — она улыбнулась и обнажила острые мелкие зубы, — и увидеть столько обращенных ко мне счастливых маленьких лиц! И я надеюсь, что мы с вами подружимся! Никто счастлив появлению Амбридж не был, а уж тем более дружить с ней не рвался. По залу раздались редкие одиночные смешки. — Министерство магии неизменно считало обучение юных волшебников и волшебниц делом чрезвычайной важности, — голос министерской служащей зазвучал более деловито и в нем пропало противное придыхание. — Редкостное дарование, коим вы обладаете, не может быть растрачено впустую! И мы, — она кивнула своим коллегам, не разделявшим ее энтузиазма, — считаем своим долгом шлифовать ваш дар, хранить его и преумножать, словно настоящее сокровище. Сохранить этот редкий дар и передать потомкам — истинная цель каждого сидящего здесь преподавателя. Лиза обернулась на остальных. Женя подперла рукой щеку и со скукой во взгляде начала выводить вилкой узоры по золотой тарелке, ни капли не вслушиваясь в речь вещавшей Амбридж. Но не одна она не выказывала никакого уважения в сторону инспектора, предпочтя более достойное времяпрепровождение. Лиза удивленно приподняла брови, переведя взгляд на Рому и признавая, что слишком поспешно заклеймила его социофобом. Он и вовсе делал из салфетки журавлей и обучал этому нехитрому мастерству сидящих рядом, которым слушать слова инспектора было явно скучно. Как ни странно, к этому занятию активно подключились и другие студенты рядом с ним, отчего на столе Слизерина начала появляться маленькая боевая армия птичек. Амбридж такого поведения явно не замечала, пусть по залу уже пролетела пара самолетиков, очевидно доказывающих заразительность дурного примера, — будь перед ее носом самый настоящий бунт, она бы продолжила промывку мозгов, невзирая на обстоятельства. Преподаватели ее слушали, но в их внимании было больше подозрения, чем соучастия — им нужна была цель, с которой сюда заявилась эта женщина, которая определенно принесет с собой проблемы. Чем дольше она вещала, тем больше стекленели глаза у студентов, слушавших ее. Инспектор села. Дамблдор похлопал, словно пытаясь развеять сонливость, что она посеяла в зале. Педагоги последовали его примеру, однако многие из них сомкнули ладони всего раз или два, причем делая это без явного энтузиазма. Такие, как Женя, очнувшись, замотали головой и начали хлопать, однако, заметив причину аплодисментов, сразу же прекратили это занятие. Дамблдор вновь встал с желанием продолжить читку объявлений. Вскоре его монолог закончился, и ученикам разрешили разойтись по своим спальням. Когда Рома вместе с остальными направился в гостиную, он не ожидал подвоха. Он не ожидал подвоха ровно до тех пор, пока не оказалось, что ведут его в подземелья. После демонстрации пароля для тайного прохода в гостиную Рома уверенно вошел внутрь, уже не рассчитывая ни на что хорошее. Но новое пристанище ему даже понравилось: из больших окон открывался удивительный вид на озеро и прилегающий к нему лес, в одной из стен находился монолитный камин. Мебели было не так много: несколько столов, кресла, диваны, буфеты и пара шкафов, но расставлена она была настолько удачно, что гостиная казалась уютной и стильной. После краткой обзорной экскурсии с минимумом разговоров Рома вместе с новыми однокурсниками поднялся в спальню. Сокурсники оказались людьми понимающими и в разговор насильно не втягивали, еще раз представившись, позволив Роме осмотреться и найти свою кровать с аккуратной стопкой одежды поверх покрывала. — В общем, — деловито начал Энтони, озираясь по сторонам и подбоченясь, — это наш холостяцкий бедлам. Чувствуй себя как дома, не заморачивайся с чистотой и порядком. Мы все пытаемся это делать первые два месяца, но потом у нас все равно не получается. — Честно, — наконец подал голос Рома, складывая вещи на выделенные ему полки в одном из двух общих шкафов, — мне по-другому Слизерин рисовали. — Небось внушали, что мы все из себя снобы, надменные аристократы и последние сволочи? — продолжил Энтони. Никто из парней удивленным не выглядел. — Стереотипы. Да и с некоторыми иначе вести себя не получается. С теми же гриффиндорцами, например: они знатно нервы портят. Тем более ты теперь один из нас, поэтому мы заинтересованы в том, чтобы ты у нас прижился. Одиночек никто не любит, знаешь, наверное. — А как у вас тут с французским дела обстоят? — Мы с Сэмом более-менее можем, да и Мартин пытается. Остальные — так себе. На самом деле они сейчас откровенно не понимают, что я тебе говорю, — заговорщицки закивал Моррис. — Поэтому я и не стараюсь поддерживать имидж сноба и еще кого-то там. Попал бы ты на пятый, то натерпелся бы этого всего. А так… все остальное по ходу поймешь. — Надеюсь, — мрачно усмехнулся Рома, скидывая мантию и развязывая галстук. Сокурсники поняли, что разговор завершен, и принялись обсуждать что-то между собой, не особо обращая внимание на новенького. Стоя боком, он неспешно расстегивает пуговицы манжет, слыша фоном веселую болтовню Морриса, и ничем не показывает своих эмоций. Кто-то из парней одергивает изумрудный полог кровати и выдает какую-то забавную штуку, судя по воцарившемуся в плохо освещенной спальне смеху. Что-то подсказывает Роме, что засмеется он так со всеми либо совсем не скоро, либо вовсе никогда. Он расстегивает пуговицы ворота белой, накрахмаленной прислугой школы рубашки, задумчиво глядя в окно, где лунный свет играл бликами на темной глади большого озера. Все это кажется нереальным, подставным. Все эти люди, эта школа — эта реальность. Рома через голову снимает рубашку вместе с майкой, слыша, как резко обрывается смех и в спальне повисает тяжелая тишина. Медленно поворачивает голову на кажущиеся мертвенно-бледными в желтом свете луны лица парней и молчит, глядя на них сверху вниз. Знает, прекрасно знает, почему в их глазах поселяется ужас. В отличие от этой реальности, он — настоящий. По левому боку со спины тянется кривая и неровная полоса шрама, словно пародией на неудавшееся ритуальное вспарывание. Чуть дальше — ближе к животу — отметины гораздо меньше и тоньше, но чаще. На руках и вовсе почти нет живого места: изувечены белыми нитями шрамов пальцы, глубоко и неровно изрезаны предплечья — длинно, рвано и изломанно, собираясь в сети. Рассечены почти вдоль плечо и ключица. Его шили. Его раз за разом сшивали по кускам. Рома равнодушно отвернулся, кожей чувствуя колкие взгляды остальных. И чуть усмехнулся, поднимая голову на круглый шар желтеющей луны. Одиночек никто не любит. Их сторонятся, клеймя надуманными словами и поступками. Но таким, как он, для кого одиночество сродни необходимости, все равно. Поэтому он знает, что завтра один пойдет на завтрак и никто не подскажет ему дорогу. Знает, что он почти всегда будет один сидеть на уроках и за домашним заданием, которое, впрочем, будет быстро заброшено и позабыто. Будет один — до тех пор, пока в однокурсниках не проснется интерес. Но пока до этого еще есть время, Рома будет наслаждаться одиночеством, одним своим безразличием открещиваясь от разговоров и каких-либо компаний. И ему это нравится до ощущения эйфории, ведь пока никто не захочет лезть к нему в душу.