Химера

Учебники в сумке кажутся непривычно тяжелыми, но, несмотря на строгие рекомендации мадам Помфри, запретившей ей поднимать что-то тяжелее тарелки с обедом, Женя упрямо идет по коридору. Медсестра очень долго не хотела отпускать ее на занятия, настаивая на более длительном восстановительном периоде, но в конце концов Жене удалось отстоять право вернуться на учебу. Разговор с медсестрой затянулся, поэтому на первую после обеда пару по Трансфигурации она безбожно опаздывала. Ненадолго замирая перед заветной дверью, за которой слышится строгий голос МакГонагалл, диктующей выжимку по самым основным понятиям, Женя собирается с силами и стучит. Заглядывая в класс и как на духу тарабаня заветное «извинитезаопозданиеможновойти», Женя выдает удивленно глядящей на нее МакГонагалл неуверенную улыбку. Взгляд декана смягчается и теплеет, и она согласно кивает, разрешая войти. Реакция сокурсников не менее живая: Гарри и Рон приветственно машут ей, а Гермиона тут же теснится в сторону, освобождая место. Остальные же ограничиваются переглядываниями и шепотом. — Все теперь в порядке? — спрашивает улыбающаяся Гермиона, и Женя без раздумий кивает, доставая из сумки письменные принадлежности. — С выздоровлением! Я очень рада, что ты восстановилась. — Спасибо, — отзывается она не менее искренне, не оставив незамеченной озадаченность Гермионы. Та нервно закусывает кончик пера и принимается строчить за продолжающей лекцию МакГонагалл. Женя хмурится и уточняет: — Что-то произошло, пока я была в Больничном крыле? — Нет-нет, что ты! — получается неубедительно, поэтому Гермионе приходится признаться: — Просто… неспокойно очень вокруг. Амбридж с каждым днем все более и более взвинчена, а директора почти не бывает в школе. Вроде как, ждем бури. А ведь еще экзамены скоро, и ты столько пропустила. — Экзамены — это последнее, что может сейчас волновать меня, — протягивает Женя и вдруг злорадно дополняет: — Я их всегда не очень сдавала. Да и в последнее время моя жизнь чересчур перенасыщена событиями, чтобы волноваться еще и об экзаменах. — Пообещай мне, что ты хотя бы попытаешься, — бросает на нее косой взгляд Гермиона, поджимая губы. — Само собой. Несмотря на напускную браваду, уверенности в ней нет. Да, ей приносили домашние задания и учебники, но Женя даже не прикасалась к ним и изводила один альбом для рисования за другим. Только чтобы вновь не оставаться наедине с собой. Вырваться из-под гнета школьной жизни у Валеры не получалось, и он больше не приходил. Женя неоднократно видела, что мадам Помфри на ночь запирала двери Больничного крыла, во избежание каких-либо компрометирующих встреч, но появление набора мелков пастели на ее тумбочке это не остановило. Медсестра не стала препятствовать или ругаться, только покачала головой и сказала, что если это поможет Жене чувствовать себя лучше, то так тому и быть. Только рисование не помогало практически совсем. Пропавшие на какое-то время мысли о собственной виновности в произошедшем возвращались с новыми аргументами и настойчивостью, добивали и доводили до истерик. Успокоительного мадам Помфри Жене не давала, с нескрываемой тревогой и печалью глядя на то, как она заходится в нервной икоте вперемешку с плачем. Она каждый раз повторяла, что после таких эмоциональных срывов ей должно было становиться легче, что она должна выпустить все скопившееся в себе, чтобы пойти на поправку. Один раз Женя надрывно кричала минут двадцать без перерыва — однотонно, отчаянно — и только поставленные шумоподавляющие чары скрыли ее состояние от медсестры и редких посетителей. Голос сорвался и сел, горло царапало как песком, но легче не становилось: в груди скручивало и жгло, стягивая все внутри тугим узлом. Жизнь в подобной изоляции угнетала, и Женя поняла, что пора выбираться из Больничного крыла. Врать мадам Помфри не хотелось до последнего, но она научилась сдерживать себя днем, чтобы ночью под защитой заглушающих чар давать себе волю, исходя на долгий и опустошающий крик. Женя не питала уверенности, что сможет контролировать себя среди остальных учеников, но не хватало никаких сил, чтобы не начать сходить с ума в окружении ширм и больничной стерильности вокруг. Она знала, что будет тяжело, но возможность увидеть Валеру заставляла держаться и упрямо идти дальше. Ей нужно так много ему рассказать и за столько вещей попросить прощения. Ей так нужно быть рядом с ним. Иначе она рассыплется. Иначе — она исчезнет. Пара, точнее та часть, на которую она успела попасть, проходит быстро и спокойно. На выходе из класса ее тут же окружают сокурсники, и Женя не может не улыбаться от радости на их лицах. Доходит до того, что Невилл в порыве чувств обнимает ее и поднимает над землей, невольно и впервые за долгое время вызывая смех. Со спины на нее с счастливым кличем обрушиваются близнецы Уизли, прижимающие к себе так, словно не надеялись больше увидеть. Женя не верит, что столько людей так искренне рады тому, что она есть. Они наперебой смеются и рассказывают ей самые последние новости, дополняя и подхватывая слова друг друга. Слезы — теперь уже счастья — подступают комом к горлу, но Женя сдерживает порыв сентиментальности, улыбаясь, как раньше, открыто и до безобразия заразительно. Уже перед дверью в класс на ее лице проскальзывает тень тревоги, но сокурсники не дают ей остановиться, буквально за руки втягивая в кабинет и не прерывая своих историй. На доске до боли знакомым почерком выведена дата, но других следов присутствия Валеры в классе нет, разве что на его столе, как обычно, ровной стопкой высятся книги по магии вперемешку с художественной литературой немецких авторов. И вся эта атмосфера переносит Женю в осень, когда она была беззаботна и не думала ни о чем страшнее контрольной по Трансфигурации. — Все будет хорошо, — ни капли не сомневаясь в своих словах, говорит Лаванда, когда Женя садится с ней рядом за парту. До звонка на урок остается меньше пяти минут. — Надеюсь, — неловко отзывается Женя, заправляя за ухо выбившуюся прядь. С каждым медленным кругом стрелки часов, ее сердце начинает все сильнее стучать в горле, перекрывая все мысли. Неожиданно она замирает, а в нос ударяет незнакомый и такой сильный запах обработанной кожи и металла. — Жень? — с нескрываемой тревогой окликает Парвати, заметив, как ее на лице все ярче проступают замешательство и беспокойство. Но следующие слова так и не срываются с языка: стоящие у дверей Невилл и Дин удивленно выглядывают в коридор, где начинается суматоха. И прежде, чем весь их класс единым порывом подрывается к двери, Лонгботтом успевает обернуться и одними губами прошептать всего два слова: «Воронович» и «авроры». Почву из-под ног выбивает, и Женя едва успевает схватиться за косяк, чтобы не выпасть прямо под ноги министерским служащим. Перед ней пытаются занять места Парвати и Лаванда, толкая Невилла и Дина локтями, но это беспорядочное движение не вызывает в ней никакого отклика. Кто-то хватает ее за руку, и, медленно оборачиваясь, Женя видит такое же бледное и испуганное лицо дрожащей Гермионы. Она впивается взглядом в фигуру хмурящегося Валеры, с подозрением глядящего на авроров, и понимает, что ничего хорошего из встречи точно не получится. — Руслан Воронович? — чеканно говорит один из авроров, не придавая своему лицу никаких эмоций. — Да, что такое? — Вы арестованы, — также беспристрастно продолжает тот, и коридор наполняется ропотом. — На каком основании? — холодно бросает Валера, замечая, что пятикурсники украдкой высовываются из кабинета и с самым воинственным видом встают за его спиной. Поддержка, конечно, льстит, но лучше бы сейчас в коридоре не было никого, кроме него и авроров. Ставить под угрозу удара детей не хочется абсолютно. Он замечает встревоженное и испуганное выражение лица Жени и стискивает зубы. Только служащий заикается про произошедшее в Хогсмиде, как эти маленькие революционеры — и пятикурсники, и другие ученики поблизости — буквально взрываются в негодующем оре. Но ни авроров, ни его такой порыв не трогает, и, дав детям пороптать, Валера негромко, но жестко приказывает: — Замолчали все. Гул словно отрезает, и дети с недоумением и страхом смотрят на него, готовые растерзать авроров по первому его требованию. Один из мужчин в плотной мантии из драконьей кожи в жесте благодарности склоняет голову. Валера знает, что вскоре по его душу должны были прийти люди Дамблдора — в идеальном варианте Грюм и Шеклболт, — но все внутри буквально вопит об опасности и том, что если он добровольно пойдет за этими людьми, то следующей остановкой станет камера Азкабана. — На каком основании? — вновь повторяет он, не сводя пристального и тяжелого взгляда с министерских служащих. — Генеральный инспектор Амбридж… Дальше знать ему без надобности, да и дети своими криками не дают расслышать ему окончание фразы. На этот невообразимый гвалт подтягиваются и другие ученики — кажется, он видит среди толпы даже Флитвика, — и Валера с тихим свистом втягивает воздух. Ситуация складывается безвыходная: защищаться в таком скоплении народа ему не удастся, и, судя по лицам авроров, на это и был сделан расчет. — Отказываюсь, — говорит он, напрягая пальцы в готовности в любой момент отразить атаку. Первый взмах волшебной палочки сопровождает крик детей. Валера не думает. И вместо себя защищает их. Темный заслон спасает их от случайного рикошета заклинания, которое он все же успевает отразить, но второе бьет точно в цель. Валера по инерции делает шаг назад и прижимает ладонь к нижней половине лица, понимая, чего именно хотели добиться авроры. И покров больше не действует. Валера медленно поднимает глаза на самодовольно ухмыляющихся авроров, кожей чувствуя испуганный вздох вокруг. И, прежде чем они успевают произнести новое заклинание, колдует сам, замечая несущуюся на всех порах к нему Амбридж. Ему нужно время. А раз дети защищены… если быть монстром, то быть им до конца. Пусть это станет новой школьной легендой: как один из очередных преподавателей защиты от Темных искусств оказался темной тварью, которая ради побега от Министерства начисто обрушила половину коридора. Благо он успевает рассчитать все так, чтобы ни один из учеников не пострадал. И пока эта многовековая каменная пыль стоит плотным заслоном в воздухе, Валера спешит трансформироваться и скрыться через дыру в стене. Слепо скользят заклинания, но, выйдя из прямого штопора, Валера сворачивает на задний двор к кромке Запретного леса, стараясь лететь вдоль стен замка, чтобы не быть замеченным.

***

Еще не успевает осесть пыль, как зашедшаяся в кашле Женя, быстро оглядевшись по сторонам, бежит со всех ног к выходу из замка, оставив не пришедших в себя сокурсников удивленно смотреть ей вслед. Побегут ли они следом за ней — сейчас ей нет до этого дела, счет идет на минуты. Она слышит за спиной, как к окрикам сокурсников примешивается глухой вопль Амбридж по ту сторону стены и голоса других учителей. Женя перепрыгивает ступени, сбивая к черту дыхание. Она бежит как никогда в жизни, отбросив все, кроме бьющего набатом в голове слова «успеть». Успеть увидеть. Успеть сказать. В конце концов, он как никто другой заслуживает этой правды. Больше чувствует, чем знает направление. Позади остается просторный коридор, ведущий на улицу, и Женя сбрасывает мешающую мантию, едва сумев вписаться в резкий поворот. Оказавшись на площади на Заднем дворе, она останавливается и, рвано дыша, упирается ладонями в колени. Только на мгновение, чтобы резко вскинуть голову и увидеть стоящего к ней спиной Валеру, закончившего последнее заклинание и готового трансформироваться вновь. — Не смей! — Жене плевать, если сейчас прибегут авроры. Она лично призовет свою слабую магию и поможет ему уйти, наплевав на все последствия. Дайте ей только пару минут, и потом она встанет с ним плечом к плечу — только потому, что так и должно быть. Валера оборачивается на ее отчаянный крик и застывает на месте. — Не смей, — шепчет Женя и вновь срывается на бег. Намертво вцепившись пальцами в его мантию и уткнувшись лбом ему в грудь, она дрогнувшим голосом просит: — Не смей уходить вот так! — Жень, я должен, — он перехватывает ее руки и несильно сжимает, готовый расцепить их в любой момент. — Каждый раз… к-каждый чертов раз, — ее плечи дрожат, и с губ сам по себе срывается всхлип. — Ты уходишь, не давая обещаний вернуться. Я не смогу. В этот раз я не смогу справиться с этим. — Я должен, — устало повторяет Валера, делая шаг назад, но не отпуская ее руки. Женя слабо улыбается и поднимает на него голову, шмыгая носом. — О, ты мне много чего задолжал, — с долей раздражения бросает она, не делая попыток стереть текущие по щекам слезы. — Новое обручальное кольцо, например. Прошлое я утопила случайно. Валера в ступоре замирает, и за эту дикую смесь эмоций на его лице Женя готова продать душу. Непонимание мешается с удивлением, приобретая едва видимые оттенки воодушевленности и почти совсем не различимой и тщательно подавляемой радости. Такой дурак, господи прости. Последнюю мысль Женя ненароком озвучивает вслух, преодолевая между ними последнее расстояние и утыкаясь лбом ему в грудь. — Я клялась быть с тобой до самой смерти и не отрекаюсь от своих слов, — шепчет она, хватаясь за его мантию. — Я знаю, что ты должен сейчас уйти, и прошу одного — обещай вернуться. Женя ожидает, что теперь, когда он знает правду, Валера обязательно и без раздумий выполнит ее просьбу, но, ощущая повисшее между ними напряжение, отстраняется и смотрит на него. Он делает шаг назад, и что-то внутри нее трескается. — Я… я не смогу защитить тебя на расстоянии, — Валера настойчиво меняет тему, глядя куда-то в сторону. — И не могу доверить тебя Грешнику, потому что о твоей безопасности он подумает в последнюю очередь. Поэтому я очень прошу тебя, — он наконец смотрит на нее прямо и загнанно, — береги себя. И не нарывайся, как ты любишь, пожалуйста. А потом окончательно отстраняется, чтобы уйти. Но стоит ему сделать несколько шагов к лесу, как в спину слышится крик. — Обещай мне вернуться! С силой сжав кулаки, Валера резко выдыхает, разворачивается и в миг настигает Женю. Он ненавидит прощаться. Куда проще уйти иначе, без лишних слов и встреч, чтобы ничего точно не тянуло назад и не заставляло лишний раз тревожить душу сожалением. Но сейчас он просто не может поступить по-другому, видя целую бурю эмоций в глазах Жени. Зная, что ей будет достаточно только его слов, пустого обещания, он не может дать его ей, не желая больше врать. Открывшаяся правда об их совместном прошлом требует такой же откровенности, поэтому Валера решается. Обостренным чутьем ловит ее сумасшедшее сердцебиение и боится, что сейчас Женя разорвется на части. Такая маленькая. Такая хрупкая. Обхватывая ладонями ее заплаканное лицо, Валера смотрит в полные отчаяния глаза и, помедлив, говорит: — Я люблю тебя. И целует с дикой смесью из нетерпения и самообладания, несмотря на стремительно ускользающее время. Где-то на задворках сознания он хотел, чтобы этот момент выглядел иначе, без испачканной пылью мантии, стремительно затягивающейся царапины на щеке и сбитого из-за бега дыхания. Когда-нибудь они начнут все заново, как нормальные люди: с цветами, свиданиями и прочим, но пока можно отринуть все эти условности, отвоевывая у мира мгновения близости. Валера отстраняется, несмотря на продолжающую тянуться к нему Женю, и делает шаг назад. Он с нежностью усмехается, глядя на нее, прежде чем отвернуться и трансформироваться, слыша далекие вопли Амбридж с другой стороны замка. Она еще недолго стоит, впиваясь взглядом в верхушки деревьев Запретного леса и судорожно вздыхая, то ли всхлипывает, то ли ухмыляется, вытирая слезы с щек тыльной стороной ладони. Уже у самого вестибюля в нее буквально врезаются не на шутку встревоженные сокурсники, как оказалось умудрившиеся обыскать почти весь замок, но они быстро замолкают, видя ее состояние. Женя ничего не говорит им, только продолжает улыбаться дрожащими губами и вновь стирает дорожки слез. Он так и не дал ей обещания вернуться.