Химера

Во вторник Женя в полном и гордом одиночестве шла на занятие по уходу за магическими существами по свежему снегу, опоздав по той простой причине, что не сразу смогла найти в ворохе скомканных вещей в общем шкафу свою теплую одежду. Хагрид ждал учеников на опушке Запретного леса. Выглядел он так, словно его долго и нудно жевали, прежде чем выплюнуть, и в довершение зловещей картины держал на плече что-то смутно напоминающее тушу коровы. Женю передернуло, а во рту начала появляться тягучая слюна. Вокруг начали собираться другие ученики. — Сегодня занимаемся здесь! — радостно встретил Хагрид студентов, кивнув головой в сторону темных деревьев. — Поукромней будет. Да и они больше любят темноту. В среде учеников послышались тревожные шепотки, что заставило Женю напрячься. — Готовы? — весело спросил Хагрид, обводя взглядом учеников. — Лесную прогулку приберегал для вашего пятого года. Ну, теперь пойдем посмотрим на этих животных в естественной среде обитания. Значит, кого мы изучаем сегодня — они довольно редкие. Я, думается, только один в Британии сумел их приручить. — А вы уверены, что приручили? — совсем уже испуганно спросил Малфой. — А то ведь вы не раз уже давали нам диких животных. Среди учеников пробежал шумок одобрения, словно он озвучил мысли многих. Женя старалась не прислушиваться к этому гулу: ей, потерянной в собственных мыслях, было абсолютно безразлично, насколько напуганы все остальные. Что-то в районе желудка неприятно стягивало, стоило ей взглянуть на тушу, чей запах заставлял с каждым разом сильнее втягивать воздух носом. Нельзя. Это неправильно. Она пришла в себя, только когда остальные достаточно нехотя засеменили за Хагридом, ведущим их в лес. Ученики нервно озирались, словно в любую минуту на них мог кто-то напасть. Они шли настолько громко, что птицы с перепуганными воплями срывались с веток и улетали в чащу. Едва нога Жени коснулась снега на поляне перед чащей, Хагрид сложил ладони рупором и заревел так, что многие студенты онемели от испуга. Так повторилось трижды. Женю передернуло, и она медленно подняла глаза на плотный заслон деревьев, где за ней наблюдала пара белых светящихся глаз. Существо высунуло свою драконью морду, а потом и черное скелетообразное тело крылатой лошади. Секунду она оглядывала ребят, взмахивая длинным черным хвостом, потом наклонила голову и острыми клыками стала отрывать куски от коровьей туши. Многие недоуменно озирались, не понимая, почему Хагрид перестал кого-то звать. Женя увидела, что так же во все глаза на эту лошадь смотрит не одна она. Ее видел Гарри, Невилл, наблюдающий за взмахами длинного хвоста, и какой-то слизеринец, на лице которого можно было прочитать явное отвращение. — А вот идет еще один! — с гордостью объявил Хагрид, и между деревьями появилась вторая черная лошадь, прижала к телу перепончатые крылья, наклонила голову и стала рвать мясо. — Ну-ка, поднимите руки, кто их видит! Женя вздохнула и высоко подняла руку вместе с теми ребятами, которых она заподозрила ранее. Казалось, Хагрид смотрел на нее с любопытством. — Извините, — злобно сказал Малфой, — но что именно, по-вашему, мы должны увидеть? Вместо ответа Хагрид показал на коровью тушу. Несколько секунд все смотрели на нее, потом кто-то ахнул, а Парвати завизжала. Женя поняла почему: куски мяса отрывались от костей и растворялись в воздухе — картина действительно необычная. — Отчего это происходит? — Парвати в ужасе отступила за ближайшее дерево. — Кто его ест? — Фестралы, — гордо сказал Хагрид, и Гермиона тихо ахнула за плечом у Гарри: ей это слово что-то говорило. — У Хогвартса здесь целый табун. Ну, кто знает?.. — Они же очень, очень несчастливые! — перебила его испуганная Парвати. — Приносят всякие ужасные несчастья тем, кто их увидел. Профессор Трелони сказала мне однажды… Хагрид усмехнулся: — Нет, нет, нет, это просто суеверие, не приносят они несчастья, они страсть какие умные. И полезные! Конечно, эта порода не очень-то рабочая, только школьные кареты возит туда-сюда. Да если Дамблдору надо куда-то подальше, а переноситься не хочет… Глядите, вот еще пара… Лошади повели себя странно — они не мигая смотрели на Женю, которая отвечала им тем же. Те, кто мог их увидеть, недоуменно посмотрели на разворачивающуюся картину. Принюхавшись, фестралы подошли чуть ближе, словно им было любопытно. Осмелев, они подошли вплотную к Жене и обнюхали ее. — А почему они так? — совершенно спокойно спросила она, посмотрев на Хагрида. — Что они делают? — недоуменно спросил Рон у Гарри, который мог видеть этих зверей. — Что такое? — Они подошли к ней и принюхиваются, — не понимая, что все это значит, рассказал он. — Почему мы их не видим? — громче спросил Рон у Хагрида. — Фестралов могут видеть только те, кто видел смерть! — раздраженно и громко сказала Гермиона, которую отсутствие знаний у друзей явно бесило. — Правильно! Десять баллов Гриффиндору, — наградил старосту лесничий. — А… почему? — выразительно указав пальцем на окружавших ее лошадей, повторила свой вопрос Женя. — Видимо, чувствуют они в тебе что-то, — теряясь в догадках, предположил Хагрид. — Связанное с смертью? — предположила Женя, и дождавшись неуверенного кивка учителя, легко сказала, чем огорошила всех остальных: — А, ну тогда понятно. Погладить их можно? Хагрид сдавленно кивнул, еще не пришедший в себя от такого легкомысленного ответа. Женя улыбнулась и осторожно провела ладонью по холке одного из фестралов. Связанное со смертью, ха! Они даже не представляют насколько. Фестрал, вместо того, чтобы испугаться, наоборот начал ластиться еще больше. А потом и вовсе — под отвисшие челюсти всех, кто их видел, и протяжное и умиленное «лошадка» в исполнении Жени,— лизнул ее в щеку. — Кхе-кхе. — А, здрасте! — с улыбкой сказал Хагрид, обнаружив источник звука. — Вы получили записку, которую я послала утром к вам на дом? — как и в прошлый раз, громко и раздельно произнесла Амбридж, словно обращалась к иностранцу, причем тупому. — С уведомлением, что буду инспектировать ваше занятие? — Да-да, — бодро подтвердил Хагрид. — Рад, что вы нашли нас. Вы это… не знаю… вы их видите? Сегодня у нас фестралы. — Простите? — громко сказала Амбридж, приставив к уху ладонь. — Что вы сказали? Хагрид немного смутился. — Ну… фестралы! — гаркнул он. — Ну, знаете… такие большие лошадки с крыльями! Для наглядности он помахал своими ручищами. Профессор Амбридж подняла брови и стала писать в блокноте, сопровождая это бормотанием: — «Вынужден… прибегать… к примитивному… языку… жестов». — Ну, так… это… — Хагрид, несколько волнуясь, снова обратился к ученикам: — Хм… о чем я говорил? — «По-видимому… легко… теряет… нить… изложения», — бубнила Амбридж, но достаточно громко, чтобы слышали все. — Ага, ну да, — Хагрид бросил виноватый взгляд в сторону блокнота, но мужественно продолжал: — Я хотел вам рассказать, как мы обзавелись этим табунком. Начали мы с одного самца и пяти самочек. Этот, значит, — он потрепал по холке лошадь, которая подошла к нему, — зовется Тенебрусом, он мой главный любимец, первый родился здесь, в лесу… — Вам известно, — громко перебила его Амбридж, — что Министерство магии отнесло фестралов к разряду «опасных»? Хагрид только засмеялся: — Фестралы не опасные! Конечно, куснуть тебя могут, если ты им сильно досадишь… — «Проявляет… признаки… одобрительного… отношения… к насилию», — бормотала Амбридж, чиркая в блокноте. — Да полно вам! — Теперь Хагрид немного встревожился. — Ведь и собака вас укусит, не ровен час… А у фестралов плохая репутация из-за всяких разговоров про смерть, люди держали их за дурную примету. Просто не понимали. Верно я говорю? Амбридж не ответила. Она кончила писать в блокноте, потом посмотрела снизу на Хагрида и опять очень громко и медленно проговорила: — Пожалуйста, продолжайте занятие… Я похожу среди учеников, — она изобразила ходьбу и показала на некоторых пальцем, — и задам им несколько вопросов, — Амбридж показала на свой рот, изображая разговор. Хагрид уставился на нее, не в силах разобраться, почему она ведет себя так, как будто он не понимает нормальной речи. У Гермионы от ярости выступили слезы. Женя сжала кулаки и сузила глаза, гневно глядя на Амбридж. Неожиданно в ее голове возникла идея. Она отошла к недоуменно хлопающей глазами Лаванде и подмигнула. Рон, заметивший это, недоуменно воззрился на нее. Подождав, пока Амбридж отойдет на небольшое расстояние, Женя выдохнула, после чего коварно ухмыльнулась. — Хо-хо-хо, — спародировала она Амбридж, для комичности и лучшей акустики прижав руку ко рту. Выглядело это весьма двусмысленно и глумливо. На нее недоуменно обернулся весь курс, включая вытаращившую глаза Амбридж. Женя оскалилась еще шире, чем до боли напомнила кого-то Гермионе, после чего вкрадчиво спросила: — Забавно, когда вас парадируют, правда? Амбридж буквально чуть не задохнулась от негодования. Но вдруг на ее лице появилась лживая полуулыбка. Инспектор спросила: — Как я понимаю, вы видите фестралов, да, мисс Чайка? — Как вы могли заметить, — в таком же тоне еще шире оскалилась Женя, делая небольшой выпад и открывая руки в стороны, показывая на стоящих рядом зверей. При таком освещении в ее чертах появилось что-то хищное. Гермиона судорожно перебирала в памяти всех знакомых, но так и не могла понять, на кого стала похожа Женя. — Чью смерть вы видели? — Мне не повезло застать Гражданскую войну, профессор, — спокойно ответила она, отчего у всех вокруг пропал дар речи. — Там умирали многие. Опомнившись, Женя прикусила язык, пытаясь подавить ползущие из глубины памяти события, ровной вереницей встающие перед глазами. — Стало быть, вас там не научили дисциплине и уважению старших? — со звоном в голосе осведомилась Амбридж. И, не дав сказать ни слова, зло выпалила: — Неделя дополнительных занятий, надеюсь, выбьет эту дурь из вашей головы! Где-то вдали прозвенел звонок с урока. Амбридж, грозно сверкнув глазами, развернулась и с чувством собственного достоинства ушла из леса, празднуя победу. А к Жене сразу подбежали шокированные сокурсники, наперебой расспрашивающие про правдивость сказанного. И буквально после обеда ей принесли записку, в которой было сказано, что, начиная с сегодняшнего вечера, она будет должна являться в кабинет Амбридж в пять часов. Вздохнув и скомкав в пальцах клочок отвратительно-розового пергамента, Женя поняла, что выхода у нее нет. Но о своем поведении она не жалела ни капли. Да, это было откровенно дурным поступком. Да, Хагрид вполне мог обойтись без ее сомнительного заступничества, которое, как Женя прекрасно понимала, ему не нужно вовсе. Но смотреть, как Амбридж, пользуясь положением, втаптывает беззащитных в грязь, она была не в силах. С быстротой оставив большинство дел на потом, Женя сразу после ужина поспешила в указанный в записке кабинет. Дойдя до нужной двери, она перевела дух и обреченно постучала в дверь. В ответ раздалось приторное: «Входите», и она осторожно вошла, оглядываясь по сторонам. На все поверхности были наброшены ткани — кружевные или обычные. Стояло несколько ваз с засушенными цветами, каждая на своей салфеточке, а на одной из стен висела коллекция декоративных тарелочек с яркими цветными котятами, которые различались, помимо прочего, повязанными на шею бантиками. Котята были достаточно милыми, но от их количества рябило в глазах. И Женя начала из интереса их пересчитывать, пока Амбридж снова не заговорила. — Добрый вечер, мисс Чайка. Вздрогнув, она обернулась. В розовой мантии в цветочек Амбридж настолько идеально сливалась с окружающей обстановкой, что ее было трудно заметить сразу. — Добрый вечер, профессор Амбридж, — ответно поприветствовала Женя, краем глаза заметив маленький столик, покрытый кружевной скатертью. На нем, явно ее дожидаясь, лежал чистый пергамент. — Присаживайтесь, — гостеприимно, насколько в такой ситуации это вообще было возможно, пригласила Амбридж, указывая на стул. — Благодарю, — на французском откликнулась Женя, с какого-то перепугу вспомнив старые привычки. Уж слишком все это напоминало светский прием. — Теперь вы, мисс Чайка, напишите для меня некоторое количество строк. Моим пером, разумеется. Вот, пожалуйста. Она протянула ей черное перо, длинное и тонкое, с необычно острым кончиком. — Я попросила бы вас написать: «Я должна быть адекватной», — мягко сказала Амбридж. Женю передернуло от этого даже не завуалированного оскорбления. — И сколько раз я должна написать их, профессор? — с благодарностью вспоминая свое прошлое, поинтересовалась она как можно учтивей. — Столько, сколько понадобиться, чтобы смысл впечатался, — ласково ответила Амбридж. — Приступайте. Она отошла к своему столу, села и склонилась над стопкой пергаментов, которые скорее всего были сданными на проверку письменными работами. Чернил рядом не стояло. А если их не выдали, значит перо с подвохом. Женя нахмурилась, но виду, что что-то не так, не подала. — Извините, профессор, на каком языке мне это писать? Амбридж подняла взгляд, пытаясь понять: издевается та или нет. — Пишите на английском, юная мисс, кажется, так будет даже лучше. Пожав плечами, Женя быстрым движением вывела первую букву фразы. На тыльной стороне ладони появилось то же самое. Понятно — пишет это она своей кровью. Ничем не показав своего удивления, она продолжила старательно выводить слова фразы. Молча, без всяких эмоций, на вид даже увлеченно. Писала она уже через полчаса на автомате, полностью абстрагировавшись от происходящего. Организм быстро вспомнил давно забытую привычку уходить в себя и не ощущать ничего вокруг, чтобы банально остаться вменяемым. Женя не спрашивала, сколько времени прошло с начала этого наказания, окончательно погрузившись в мысли. Я Поначалу все кажется не таким страшным. Все начинается с обычной и такой привычной ссоры близнецов, вновь не поделивших что-то. В этот раз причина кроется в Лизе: она обрезает волосы настолько коротко, что даже Женя в первый раз умудряется спутать подругу с Ромой. Признав ошибку, она улыбается и хочет спросить еще что-то, но, увидев полный безжалостности и стали взгляд Лизы, осекается. Следом раздается фраза, которая разбивает мир Жени на «до» и «после». Фраза, которая когда-то давно принесла бы гораздо больше боли, чем сейчас. «Он теперь со мной». Женя только выдавливает холодную улыбку. Даже обрезав волосы, Лиза остается Лизой — у нее на первом месте всегда «я» и только потом дополнение в виде очередного имени. Должна По пальцам, сквозь них, быстро струится кровь, дробными каплями падая на скрипящий от каждого движения пол. Кажется, этот скрип беспокоит и бесит Рому сильнее, чем рассеченное почти до кости предплечье. Женя паникует. У нее мелко дрожат руки и губы от страха и непонимания. Так не должно быть. Так не может быть. Но стремительно мокнущие и краснеющие от крови бинты в ее руках реальны, равно как и лежащий совсем рядом зажим с иглой. Женю трясет настолько, что она не думает, пытаясь обойтись малым и просто перевязать. Рома только вздыхает и, поднимая голову на нее — мертвенно бледную от страха — твердо произносит, напоминая начальные слова их негласной клятвы: «Ты должна». Женя решительно берет давным-давно стащенный с больницы иглодержатель и перекрещивается под немного безумную и полную жестокости ухмылку Ромы — высшие силы его не уберегли. Высшие силы теперь не с ними, а на стороне тех, кто в них даже не верит. Быть Поначалу они решают, что этого достаточно. Вскоре это перерастает в необходимость. А потом это остается единственным, что их спасает. И они изо всех сил хватаются за это шаткое «мы», пытаясь всеми возможными способами сделать его более нерушимым. Они лечат душу телом. У этого «быть» стойкий привкус его отчаяния и ее слез. Это чертово «быть» видело столько крови, сколько могло поместиться в ее ладонях и в его теле. Это сладкое «быть» ночами становилось не очередным напоминанием, а сбитыми простынями и тяжелым папиросным дымом в воздухе. Рома каждый раз предлагал ей закурить, но Женя каждый раз отказывалась, пытаясь вдолбить себе на уровень инстинктов, что девушки не курят. А она должна быть девушкой. Хотя бы для него. Адекватной Она уже просто не знает, как можно сохранить рассудок, не видя разницы между днем и ночью. Солнце не заходит, насмешливо светлым небом отражаясь в окнах, у которых неделями сидит Женя. Однообразие становится болезнью, однообразие сводит с ума. Каждый шорох на улице заставляет ее бежать к окну, высовываться наружу по пояс и лихорадочно крутить головой. И тут же сползать на пол, тихо скуля и закрыв уши руками от звуков выстрелов. Ничего не меняется. Сезоны сменяют друг друга, а он все так же приходит к ней с распоротыми в очередной раз телом и душой. Сентябрь, ноябрь, февраль… Женя просто не знает, как Рома сам выдерживает это. И, слыша слезливые жалобы соседки о недавно убитой медсестре в больнице, Женя решительно открывает не окно — дверь, — чтобы перестать сходить с ума от ожидания и забыться в работе. Чтобы хоть так остаться адекватной. Внезапно Амбридж нарушила тишину, царившую долгое время: — Пойдите сюда, — после долгих часов молчания ее голос был звенящим. Женя с растерянностью поглядела на свою руку, словно видела ее впервые: слова отпечатались достаточно сильно, чтобы оставить глубокие царапины, из которых кое-где уже сочилась кровь. На щеках были непрошеные слезы, вызванные воспоминаниями. Амбридж по-жабьи улыбнулась и довольно посмотрела на Женю, глаза которой стали странно холодными и отстраненными. — Дайте руку, — приказала инспектор. Женя без лишних слов повиновалась. Внимательно рассмотрев порезы, Амбридж улыбнулась еще более мерзко. — Увы-увы, результат есть, но не такой, какой бы мне хотелось увидеть. Продолжим завтра, не так ли, мисс? Можете идти. Женя без единого слова вышла из кабинета и быстрым движением стерла слезы, переведя дыхание. Всюду было тихо и совершенно безлюдно, и наверняка часы давно пробили полночь. Она словно в прострации дошла до своей гостиной и тихо, чтобы не разбудить старост, поднялась в спальню, где все уже давно спали.