Химера

Курить в форточку, в закоулке и на улице оказалось не самым лучшим решением. Более того, это было не решение, а острая и доводящая до черты необходимость: поначалу оправданием служило постоянное бдение медсестер, потом же параноидальное внимание завхоза и учителей, ожидающих от него как минимум припадка при каждой встрече. Рома курил в глубокий затяг, курил много и с каждым днем все чаще. Дорвался, как он успокаивал сам себя. Слишком хотел заменить ноющую тоску по морфию чем-то менее разрушающим и легкодоступным — сигареты справлялись со своей задачей просто на «отлично». Однокашники, правда, привыкли к этому далеко не сразу, неизменно провожая его недоуменными взглядами, стоило Роме достать из пачки очередную сигарету и отправить ее в рот, прокручивая в пальцах дешевую пластиковую зажигалку. Их мнение его интересовало в последнюю очередь, хотя в вечер его возвращения из больницы в стены школы однокурсники устроили балаган. Чуть меньших размеров, чем тот, что был устроен ими через три дня после Рождества. После этого памятного для всех визита в Мунго произошло слишком много. Началось все с банальности: с не вовремя открытой двери, с чисто шкодливого порыва скрыть свое деяние и удивления. Так и застыли. Все пятеро, не считая двух возрастных магов, понятливо усмехнувшихся открывшемуся виду. — А, это вы, — наконец вышел из ступора Рома, делая последнюю затяжку и выкидывая окурок в открытую форточку. Даже не видя смысла оборачиваться и говорить что-либо еще. Он протяжно выдохнул плотный сигаретный дым, стоя вполоборота к вошедшим, и уставился на не меняющийся изо дня в день пейзаж за окном. Падающий с серого неба снег, заметающий бетонный тротуар у больничных стен и мерно покачивающиеся от ветра черные верхушки деревьев с заиндевелыми стволами. Обычно к ночи сильнее затягивалось небо и начиналась метель. Словно по расписанию: ровно в восемь. Два дня назад Рома из-за почему-то появившейся бессонницы целую ночь стоял у окна, прислонившись плечом к неудобному бетонному выступу стены, и смотрел на мерно падающий и не создающий новых сугробов снег. Нескончаемый и какой-то безликий. — Ты знаешь, что эти окна — магия? — вместо приветствия спросил Сэм, неловко проходя вперед. Рома встрепенулся и с недоумением посмотрел в окно, прикидывая, куда же девается его мусор и как скоро его «погладят» по голове за окурки пачки сигарет. — Как себя чувствуешь? — он привык, когда эти вопросы задавали Лиза и приходящая еще реже Женя. Смирился и неопределенно пожимал плечами в ответ на проницательные взгляды спрашивающих медсестер. Но когда этот вопрос задал новый голос — такой уже на самом-то деле привычный — звонкий, приятный и отчего-то скованный, он не смог не обернуться. Джейсон, сейчас украдкой заправляющую темную прядь чуть вьющихся волос за ухо, он ожидал увидеть здесь меньше всего. — Нашла что спросить, — даже привычный и насмешливый скепсис Морриса не приводит его в чувство. Рома не может понять, сбитый с толку всерьез и надолго самим визитом, бездушной магией обычного, казалось бы окна, и этой внезапной заботой. Не может отвести взгляд от смутившейся еще больше сокурсницы. Уже готов сложить язык в первом звуке и слегка полоснуть зубами по нижней губе, но вопрос «какого черта» так и остается повисшим в воздухе и ощущаемым кожей. Рома бормочет про себя неразрывную мантру из слившегося воедино слова «нет». Потому что знает, что будет потом. На какую-то сотую секунды вспоминает все — что было и чего еще не произошло, — пропускает через себя и потому до боли в пальцах вцепляется в щербатый деревянный подоконник. И почти тут же пытается воспроизвести увиденное, хотя бы какую-то часть открывшейся информации — не то откровения, не то проклятия. Горло першит и жжет как от дыма сигарет или хлора, и Рома заходится в кашле. — Это достаточно неожиданно, знаете ли, — выдает он в перерывах между спазмами. Не такими сильными, чтобы стать чем-то серьезным, но достаточных для беспокойства окружающих. И просто не знает, что нужно говорить в таких ситуациях. — Мы бы раньше пришли, но как-то не срослось, — непонятно зачем оправдывается Нисбет, осматривая палату. — Ты нас сильно напугал тогда, кстати. Что произошло? — Да там, — Рома отмахивается, справившись с кашлем и не особо охотно подойдя к своей койке. Усаживаясь поверх расстеленного больничного колючего покрывала непонятного зеленого цвета, он кидает зажигалку на тумбочку и переводит взгляд на мнущихся однокашников. — Проклял меня кто-то очень хорошо. Проклятие сняли, — поспешно добавляет, видя их испуг, — но пока неизвестно, когда откат себя исчерпает. А у вас чего нового произошло?.. Они говорят о всякой ерунде, которая никогда не будет иметь для него какого-то значения. Они неловко и невпопад смеются, неизменно удивляясь его излишне взрослому и серьезному виду, и Рома даже позволяет себе пару раз криво усмехнуться в ответ на шутки Морриса. И не сводит взгляда с этих детей. До чертиков наивных, гордых и максималистично уверенных в своей значимости и правоте. Вот Сэм осаживает рывком за рукав мельтешащую Джейсон и чуть хмурит светлые брови, после закатывая глаза от немного злословного комментария Энтони. И наверняка же считает себя взрослым и серьезным, ведясь на эти детские порывы однокашников. Рома больше не обманывается, зная, что более всех здесь похож на так лелеемых ими взрослых только один Моррис. Язвительная, коварная и самая хитрая змея их слизеринского серпентария, слишком быстро понявшая прописную истину: чем больше прикидываешься дураком, тем меньше людей тебя подозревают. Но все равно они — дети. Воспитанные дети, которые так и не смогли побороть вбитого им с пеленок раболепия ко взрослым. Которые шугаются вошедшей медсестры, которые не рискуют сказать лишнего слова вошедшему стажеру-целителю, пусть сам Рома с ним давно на «ты». Не знающие банальной истины, что взрослых не существует. Такие забавные. Дети. Наивные и верящие в светлое будущее дети. И ему так странно сидеть рядом с ними, каждый день просыпаться и идти на занятия, рассеянно вечерами наблюдая за копошением остальных в гостиной. Как какая-то искусная постановка, бутафория, в которой почему-то нашлось место для него — не знающего сценария, путающегося в словах и избравшего своей ролью созерцание. Студенты вокруг него постоянно улыбались — с причиной или же без нее, — и не ждали ничего плохого. Они были открыты миру и мир был открыт им. Рома сам не помнит, когда тоже был таким. Решает, глядя на эти улыбающиеся лица, что определено, что совершенно точно, он тоже мог быть настолько искренним в своих эмоциях. Когда-то очень и очень давно он так же мог протягивать руки навстречу новому дню. Сейчас же ему, обожженному, отравленному и искалеченному прошлым, на это банально наплевать. Он перебрасывается парой ленивых слов с подошедшим целителем, сам, даже без жгута, загоняет в выступающую вену холодную иглу очередной капельницы под дикие взоры сокурсников, не пряча пачку сигарет и зажигалку под подушку. Знает, что от него пахнет дымом и не видит смысла раскаиваться. Только вместо запаха сигарет все равно чувствует хлор и снова заходится в кашле от одного только воспоминания. — Курить начали? — цокает языком Сепсис, сверяясь с записями в блокноте. И, как ему самому кажется, неразборчиво бормочет: — И где только достал?.. Ладно, — уже громче, захлопывая блокнот и поднимая голову сначала на визитеров, а потом уже на собственного пациента, — я зайду позже. Лечение идет по плану, никаких побочных действий нет. Только кашель мне ваш не нравится, но это быстро поправимо. Если что, медведьмы всегда на посту, зовите. Систему только в этот раз не снимайте, у нас их не так уж и много. — Хорошо, понял, — Рома кивает, безразлично наблюдая за падением капель в бутылке с очередным зельем. Даже думать не хочется, что эта мутная дрянь сейчас течет вместе с его кровью. Только вот… почему-то становится легче. Он хмурится и тихо спрашивает в спину целителя: — Там же есть морфий? — Морфий? — Сепсис хмурится, на его лбу залегает глубокая складка, и он снова судорожно листает свой блокнот, пока не доходит до какого-то списка. В этот момент он кажется Роме настоящим медиком, а не жалкой магической пародией на него: невыспавшимся, с тенями, залегшими под глазами, трехдневной щетиной и следом напряженной мыслительной работы на лице. Пролистав еще несколько листов, Сепсис уверенно заверяет: — Морфий есть, но очень в мизерных количествах. Так сразу исключать его было бы опасно. А что? Есть жалобы? — Нет, — Рома мотает головой и откидывается на холодную стену до боли в спине, — жалоб никаких, насколько это возможно в моем случае. — Если появятся — зовите, — бросает целитель, прежде чем наконец закрыть за собой дверь и уйти в недра больничного коридора, где кто-то дребезжаще катил штатив под капельницы и бурчал себе под нос. — А что такое морфий? — в на удивление светлых серых глазах Джейсон, уже отвоевавшей единственный свободный стул, читается такое любопытство, что не ответить Рома не может, пусть и чересчур долго подбирая правильные слова. Слишком параноидально ища определение собственной зависимости. — М-м-м… — запрокинув голову, он глядит в покрытый трещинами потолок. — Что-то вроде анальгетика… ну, — английский синоним находится с крайним трудом, — как его там… Но в мыслях вертятся противоречивые слова. Спасение. Выход. Способ. Бегство. Яд. — Обезболивающее, вот, — после долгого молчания наконец он выбирает наиболее нейтральное слово, как будто ему безразлично, что и в каких дозах колят ему бдительные врачи. Подумаешь, с каждой каплей, что вливается в его вену, все становится спокойнее и легче настолько, что дальнейшая жизнь теряет весь интерес. Подумаешь, что когда капельница кончится, мир вновь станет враждебным и холодным. Совсем не важно. Ведь это только обезболивающее, дозы которого достаточно всего лишь для подавления симптомов отката проклятия. Вовсе не спасение и уж тем более не выход. Так, отсрочка перед неизбежным. — Слушай, а не больно эту хреновину вставлять? — интерес у Морриса, подпирающего собой дверь и стащившего откуда-то яблоко, больше практический, чем голословный. — Маггловское же. Я, насколько знаю, в Мунго оно редко применяется, — он откусывает большой кусок от зеленого и наверняка кислого яблока, даже не морщась, и поясняет под недоуменные взгляды всех собравшихся: — У меня же дядька здесь работает, забыли? — Да я уже привык, — Рома неопределенно поводит плечами и устало вздыхает, машинально прокручивая пластиковую зажигалку в пальцах. — Тебя вообще скоро выпишут? — Нисбет как будто читает мысли, ненамеренно тяжелым взглядом глядя на него. Рома невольно ежится, но списывает это на холод стены. — Наши волновались, между прочим. Ни с того, ни с сего и сразу же в Мунго. — Если будут расспрашивать, то скажите, что я наглая сволочь и не сказал вам диагноз, — нелепая усмешка срывается сама по себе и он не видит смысла прятать ее, — иначе меня в первые же дни после выписки все задолбают вопросами. А выписать меня должны не раньше, чем через неделю. — Так долго-о-о, — шепотом тянет Джейсон, прижав ладони к щекам. И уже адекватно аргументирует: — Целую неделю в больнице, где делать-то почти ничего нельзя! Уж лучше в Хогвартсе у мадам Помфри лежать, она хоть лояльнее. — Лучше вообще не попадать ни в лазарет, ни, упаси Мерлин, в больницу, — мрачно поправляет скрестивший на груди руки Сэм. — Тем более если это идет в ущерб учебе. Можете называть меня занудой, но отрабатывать недельные пропуски — приятного мало. — Да никто и не пытается назвать тебя занудой, — Моррис красноречиво косится в сторону Сэма и с хрустом откусывает от своего яблока, — и более того: с тобой даже никто не собирается спорить. Но одно дело, когда гуляешь по собственной воле, как в моем случае, а совершенно другое, когда подхватываешь какую-то дрянь. Кто ж тебе так удружить мог? Рома, осознав, что последний вопрос предназначался ему, неопределенно пожимает плечами и тут же поворачивает голову на звук пробивших где-то в коридоре часов. — Эх, — Энтони дергает запястьем, чтобы ремень наручных часов сполз ближе к ладони и, сверив время, решает: — пойдем мы, наверное. Не будем препятствовать лечебному процессу, как выражается мой дядька. Ты выздоравливай быстрее, хорошо? А то у нас на курсе как-то немного уныло без тебя будет. — Только из-за того, что я вывожу из себя того же Снейпа? — Рома не удерживается от комментария и с ухмылкой смотрит на дурашливо кивающего Морриса. Нисбет, видя этот театр, закатывает глаза и, равно как остальные, сказав несколько общих слов, выталкивает сокурсника за дверь. Когда в палате наконец воцаряется тишина, первыми дух переводят невольные свидетели этого визита, начинающие между собой вялую и неохотную беседу. Больше всего Рома сейчас хочет слышать не старческое брюзжание о том, что когда-то давно и солнце было ярче, и трава зеленее, и молодежь была не в пример лучше, а мерное гудение электрических ламп под потолком. И то, что Мунго живет на одной только магии с толикой «маггловских» медикаментов, что про электричество здесь не слышали и вся больница работает только на газовом освещении, ему полностью безразлично. — Лучшим вам это время кажется только потому, что это воспоминания, — дожидаясь паузы в диалоге, равнодушно бросает он, все так же глядя в потолок. — Люди не меняются. Отдельно взятые — да, но человечество в целом статично, несмотря на технический и прочий прогресс. — Неприлично вмешиваться в чужие разговоры, молодой человек! — чванливо морщится и поджимает губы старый волшебник. — Мы с вами в одном положении, так что… — смысла договаривать Рома не видит, многозначительно замолкая и оборачиваясь на вновь открывшуюся дверь. Когда в палату заглядывает Джейсон, старые волшебники глумливо переглядываются и возвращаются к обсуждению «определенно важных вещей». — Прости… — она начинает копаться в собственной сумке. — Я забыла тебе по учебе кое-что передать. Роме это зрелище кажется занимательным: прислонившись к косяку двери, опустив сумку на поднятую и согнутую в колене ногу, пыхтя от натуги, Эйлин пытается разобраться в содержимом этого бездонного баула. Но через несколько мгновений он сжаливается: — Проходи, не стой на пороге. Она благодарно кивает, небрежным жестом заправляет выпавшую прядь за ухо, и, подхватив свою сумку, несмело подходит ближе. А потом, видимо решив, что смущаться нечего, и вовсе — садится рядом с ним. Рома не препятствует, с прежним любопытством наблюдая за потугами Джейсон найти нужные материалы. — Вот! — наконец победно восклицает она, доставая аккуратно сложенную стопку листов, перехваченную лентой. Протянув ее Роме, она поясняет: — Это прошлое занятие по нумерологии, там как раз новая тема была. Я подумала, что тебе будет полезно. — Спасибо, — Рома рассеянно кивает, пробегаясь взглядом по ровным строчкам с идеально читаемым почерком и отчего-то вспоминая свою тщетную попытку разобраться в писанине Нисбета, у которого он решил переписать прошлое эссе по трансфигурации. — Во-о-от это, — из недр сумки появляется потрепанная тетрадка с синей обложкой, — дополнительная литература, которую Флитвик посоветовал лично тебе. Как я поняла, это его записи. — Не ожидал, — чистосердечное признание срывается само по себе, и Эйлин с этого почему-то смеется. — А ты разве не в курсе, что единственный получил автомат по прошлой контрольной?! Я наслышана о том, как Флитвик о тебе все уши учителям на собрании прожужжал. Ты правда не знал? — она смеется с его неподдельного удивления еще громче. — Он тебе чуть ли весь год не проставил за твою работу. — Да это не работа была, а так… — Рома чуть хмурится, рассматривая обложку личного исследования заклинателя по специфике проклятий точного наведения. — Баловство. — Ну все равно, — протягивает слова Джейсон, наконец доставая последнюю стопку книг. — Вот это трансфигурация. Что-то Маккошка слишком много задала на каникулы… — Подожди, — вдруг спохватывается он, забирая передачку и мрачнея, — ты что, одна всё это тащила? — Ну-у… — Джейсон мнется, старательно отводя взгляд и рассматривая больничные стены. И уже тише, словно оправдываясь: — Да они не особо тяжелые были. — Три выходца аристократических фамилий, чтоб их. Джентльмены чертовы, — Рома косится в сторону двери и морщится, понимая, что ни одному из сокурсников даже не пришла в голову мысль понести ее школьную сумку, — могли бы и помочь. — Спасибо. — За что? — несмотря на произнесенную шепотом фразу, Рома все же слышит чем, кажется, вгоняет Джейсон в еще большее смущение. — Это естественно, в конце-то концов, помогать девушке нести тяжести. Из разряда открытия дверей или подачи руки при спуске откуда-либо. Этикет, ничего лишнего. — Но это не меняет факта того, что это проявление заботы, — а улыбка у нее мягкая и даже нежная. Рома ловит себя на мысли, что ему нравится ее голос. — Уважение, если хочешь. Очень лестно знать, что к тебе так относятся. — Но это же правильно, — он не понимает. Уже давно перестал понимать. — Так и должно быть. Не в смысле сильный барским жестом снизоходит до слабого, как об этом думают всякие «сильные и независимые» вроде Амбридж, а… И точно так же не получается объяснить то, что вертится в мыслях, но никак не может найти себе нужных слов или определений. — Знаешь, — а улыбка из нежной превращается в печальную, — вот этим мы и отличаемся от других факультетов. Для нас — это естественно, для других же банальный этикет выглядит как вызов. — Ладно, я подумаю над этим потом, это слишком напряжно, — Рома запускает пальцы в волосы, осторожно отставляя в сторону учебники. — Все эти проблемы поколений и тому подобное… Спасибо за материалы, кстати. — Да ерунда, не стоит благодарности! Он тут же парирует, замечая, с каким усердием Джейсон рассматривает больничные стены, из-за чего она уже более явно краснеет: — Тем не менее, эта «ерунда» пришла в голову только тебе. Она судорожно переводит дыхание и как-то чересчур дергано и суматошно застегивает молнию своей сумки. Разгладив на коленях складки темной юбки, Эйлин встает с места и желает, наклоняясь к Роме ближе: — Обязательно поправляйся, хорошо? А потом не отстраняется. А потом — совсем наоборот — подается ближе. И целует, пользуясь тем, что он поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Губы у нее мягкие и теплые — совсем не чета его шершавым от частого курения и потрескавшимся. И почти сразу же подается обратно, смущенно улыбаясь его недоумению, и уходит, больше не говоря ни слова. Когда дверь закрывается, Рома в отчаянии запускает пальцы в волосы и слишком резко, до боли, откидывается спиной на стену, шипя сквозь зубы. Потому что будущего не изменить. Потому что пазлы его видений все чаще становятся на свои места. Чувство жизни по накатанной колее не покидало его и в день выписки, когда уже привычные медсестры после планового обхода врачей принесли ему стопку аккуратно сложенной одежды, где нашлось место даже для теплого короткого пальто. «Ваша сестра очень дальновидна», — значительно заметили они между фраз о бумажной волоките и дальнейшем наблюдении в школьном лазарете, а тень улыбки на их лицах выдавала какое-то значительное знание: так правильно, так и надо. Рома знал каждое их слово, каждую реакцию на всякие мелочи вроде случайно облившегося соседа по палате или хлопнувшей где-то в недрах коридора двери. Просил только отправить все его вещи, скопившиеся за время пребывания в больнице, в Хогвартс как-нибудь без него самого и, не встречая никаких препятствий, переоделся в теплую одежду, чтобы впервые за долгие дни выйти на улицу. А в потрепанной пачке оставалось только две изрядно помятые сигареты, прибереженные им на обратный путь. Рома лениво спустился по лестнице и вышел в приемное отделение, до сих пор украшенное рождественской атрибутикой и елкой, стоящей в одном из углов, такое светлое и просторное. Какое-то совершенно чуждое ему. Волшебница за справочным столом кинула косой взгляд в его сторону и презрительно скривилась, заметив в бледных длинных и испещренных тонкими шрамами пальцах погнутую сигарету. Рома криво усмехнулся, перехватив взгляд волшебницы, а после опустив его на свою руку. Не ей его судить, не ей вешать на него ярлыки. Он шел медленно, размеренным шагом, словно никуда не торопился. Оттягивал момент перед неизбежным возвращением. Так не хотелось жить по кем-то выстроенному шаблону, где он шел к камину и после оказывался в Хогвартсе. Проходя мимо справочной, Рома нагло сжал губами сигарету, продолжая ухмыляться и наблюдать, как отвращение на лице медслужащей становится более явным. Неожиданно он холодно отвел глаза, забывая про эту маленькую победу эгоизма, чем вынудил волшебницу недоуменно смотреть ему вслед. Ему действительно все равно. Поэтому он шел не к стройному ряду каминов, а к невзрачной двери из темного и щербатого дерева. Достав из кармана темных джинс зажигалку, Рома задумчиво прокрутил ее между пальцами. Закурить тут или на улице? Одного взгляда в окно хватило, чтобы расстаться с сомнениями и небрежным жестом зажечь кончик сигареты. И услышать возмущенный окрик в спину со стороны посетителей, больных и служащих. Не им его судить. Все равно он уходит в этот отвратительно морозный январский вечер, когда так обильно падает снег с почти черных небес. Недовольно ежась от пробирающего до костей ветра и снега, иглами впивающегося в лицо, Рома одернул воротник пальто и мученически вздохнул. Шум, который в приемном отделении был достаточно раздражающим, сменился какофонией вечернего города. Люди спешно поодиночке и группками двигались по заснеженной улице, иногда сталкиваясь, иногда останавливаясь. И Рома не знал, что делать дальше, нарушив предвиденный шаблон и упрямо пойдя наперекор всему. Затянувшись и выпустив в морозный воздух дым, паром поднявшийся вверх, он устало прошелся взглядом по толпе. Одно он знал точно — вскоре городом окончательно завладеет вечер и если он не придумает дальнейшего плана, то ему все же придется снова возвращаться в больницу, чтобы уже через камин добраться до школы. В кармане обнаружилась единственная золотая монета, оставшаяся еще с тех времен, когда он выиграл какой-то дурацкий спор с Энтони. Оставалось в который раз уповать на собственные удачу и интуицию. Все равно спешить некуда. Незачем. Рома нервно сжал зубами сигарету и выдохнул дым. Так ничего не получится. Если куда-то и идти, то лучше уж на Косую аллею, где можно разжиться и деньгами, и нормальным ужином вместо горстки таблеток, трех капельниц с удушающе мизерным количеством морфия и пресной кашей на треснутой тарелке. Даже если деньги придется воровать, а об ужине мечтать вплоть до прибытия в Хогвартс. Морозный ветер обжигал лицо и незащищенные, а теперь уже и покрасневшие руки, режущей болью напоминавшие о себе. Память услужливо напомнила единственное правило, множество раз проверенное на собственном опыте — обездвижен в мороз, значит мертв. Эта безрадостная и одновременно заманчивая перспектива его не устраивала. По крайней мере, сейчас. А значит, придется двигаться. Куда? Да хотя бы туда, где меньше народа. Снег оседал на волосах, на медленно тлеющей сигарете, норовя ее затушить, на ресницах, горя желанием сделать видимость почти нулевой. Проходя мимо мрачных серых домов с темными провалами окон и остатками посаженной на клей бумаги сорванных афиш, Рома бросил на землю дотлевшую почти до губ сигарету и остановился. Пора что-то делать, иначе он окончательно окоченеет от пронизывающего морозного ветра, так и не приблизившись к своей цели и потерявшись в темных переулках Лондона, завернув в определенно в не тот двор у паба. Где-то рядом послышался чей-то задорный смех, наждачкой прошедшийся по слуху. Передернувшись то ли от холода, то ли от чужого веселья, Рома устало перевел взгляд на двух стоящих неподалеку девушек в цветастых шарфах и варежках. Одна из них задорно постучала вдруг достанной из сумки волшебной палочкой по кирпичной кладке и та послушно разъехалась в стороны, образовав арку. Удача явно сегодня была на его стороне, ведь Косая аллея нашла его сама. А там, как и осенью, было не протолкнуться от народа, который все сновал по бесчисленным лавочкам и кафе. Посреди возвышалось белоснежное и слегка покосившееся здание, возле входа в которое, явно замерзая, но сохраняя гордый вид, стоял гоблин, представителей расы которого Рома так много раз видел в учебниках. Сверив время с часами, висевшими на стене одного из магазинов, Рома страдальчески вздохнул и решительно направился в сторону банка, всей душой надеясь, что после этого визита просить новые вещи у Попечительского совета не придется. Гоблин, скаля мелкие и острые зубы, смерил его подозрительным взглядом, но дверь открыл, пропуская во внутрь. За следующими дверями — на этот раз серебряными — оказался мраморный зал с двумя рядами стоек, за которыми на высоких стульях сидели другие гоблины, которые делали записи в больших гроссбухах, взвешивали монеты на медных весах и с помощью луп изучали драгоценные камни. Оттянув ворот пальто и поморщившись от чересчур яркого света, резанувшего по глазам, Рома отыскал наиболее свободного гоблина поблизости от него и неспешно подошел к нему. — Добрый вечер, — поприветствовал Рома, на всякий случай косясь на часы, висящие на стене и показывающие семь вечера, — я хотел узнать насчет перевода средств из другой страны. — Имя, фамилия, титул, если есть, и страна? — недовольно откладывая толстые книги в сторону, скрипящим голосом ответил гоблин. Рома ненадолго замялся, не зная, существует ли в этой реальности его счет в банке где-то на родине, а если и существует, то носит ли его имя. Гоблин, выслушав его, спрыгнул с высокого стула, полностью скрывшись за стойкой, и развалистой походкой направился в одну из многочисленных дверей холла, попросив подождать какое-то время. — Первый счет в базах не найден, — холодно и чеканно сказал он, вернувшись, когда Рома уже успел пересчитать всех гоблинов, оценить явную помпезность банка и разглядеть народ вокруг. — Второй счет открыт, но нам нужно доказательство того, что он принадлежит именно вам. — Надеюсь, это недолгая процедура? — устало потирая глаза, уточнил Рома, понимая, что проблем оказывается еще больше, чем он предполагал изначально. — Всего лишь предъявление вашей палочки, сэр. — А помимо палочки? — которая, к несчастью, осталась забытой в тот злосчастный вечер на тумбочке в спальне. — Кровь, — тут же нахмурился гоблин. — Но это потребует больше времени. — Ладно, — достаточно нехотя согласился Рома, после чего пошел за гоблином в одну из дверей. В конце концов, деньги были ему нужны практически срочно. Одежды на зиму почти не было, а та, что была куплена осенью, обветшала в водовороте школьных будней из кучи заклинаний и пар. Да и у Лизы с Женей ситуация была явно не лучше. Сама процедура подтверждения личности, вопреки его представлениям о ритуалах чуть ли не с призывом демонов или духов прошлого, оказалась обычной лабораторной диагностикой. Не было никаких вычурных чаш с рунами позабытых веков, не было и темных слов заклинаний гоблинов в мантиях и литров отданной добровольно крови. Всего лишь пара капель, небрежно брошенная на пластину из какого-то темного то ли камня, то ли металла, после чего второй и явно усталый гоблин в потасканной белой мантии с разводами кивает, подтверждая причастность Ромы к собственному сейфу. — А вы что думали? — заворчал лаборант, глядя на разочарованного увиденным Ромму. — Палочки забывают гораздо чаще, чем всем кажется. Впрочем, с проблемой денег удалось разобраться достаточно быстро, поэтому спрятав часть наличности в внутреннем кармане пальто, Рома со спокойной душой пошел в первое попавшееся кафе. После сытного ужина и чашки крепкого и ароматного кофе на десерт жить захотелось куда больше, чем пару часов назад. Особенно сидя на мягком диване за одиночным столиком возле панорамного окна, вид с которого открывался на самую оживленную часть аллеи. Приятный и теплый желтоватый свет многочисленных ламп успокаивал, а общая неспешность персонала и посетителей настраивала на умиротворение, равно как и пряный запах разных видов кофе, которым пропахло все заведение. Глядя на заснеженную улицу и темно-синее покрывало неба, упорно сыплющего метелью на землю, Рома в который раз утверждался в мысли, что идея свернуть с предначертанного кем-то свыше пути и упрямо направиться на Косую аллею была если не гениальной, то точно знаменательной. И не нужно было строить из себя ученика, бесцельно слоняясь по изученным вдоль и поперек лабиринтам подземелий, не нужно было и строить какие-то эмоции в ответ на сочувствующие речи однокашников, прознавших о его каникулах в Мунго. Можно было просто пить крепкий кофе по-ирландски и курить в свое удовольствие, не оправдываясь ни перед кем. Никто не спрашивал у него документы, более того — молоденькая девчонка-бариста, которая никуда не отлучалась из-за кассы и внимательно следила за посетителями, увидев его, понимающе улыбнулась и добавила к положенной дозе виски в кофе еще немного. И, черт возьми, ему это льстило. Эти поганые дни в Мунго просто требовали найти хоть какую-то отдушину и немного забыться. Но пока ему нужно было подумать и разобраться с тем, что уже успело произойти за эти неполные полгода жизни в этом странном мире. Первую и самую весомую проблему с возможностью возвращения домой Рома не задумываясь решил переложить на плечи Валеры, понимая, что от него самого пользы не будет ровным счетом никакой. Единственное предположение, своим существованием заставлявшее поморщиться и затянуться последней сигаретой в его распоряжении до легкого головокружения, не вселяло оптимизма. Уйти из мира этой недосказки со школой магии можно только так, чтобы впоследствии он не захотел забрать их к себе обратно. Чтобы люди, которые привязались к ним и которые, в свою очередь, были значимы для них всех, не оставили от них ничего, кроме воспоминаний. Может грустных, может — трагических или же счастливых, но воспоминаний. Выход в таком случае был банален и прост и оставлял большой простор для фантазии, выводя неизменным только финал в виде двух метров ниже уровня земли. Умирать пока как-то не хотелось. Ненадолго зависнув от собственных мыслей, Рома без задней мысли перевернул чашку с остатками кофе на блюдце. Кажется, именно про такой метод предсказаний ему как-то вещал пришедший с очередного занятия по прорицаниям Энтони. Повглядывавшись в бурые разводы с остатками молотого кофе на стенках белоснежной чашки, Рома криво усмехнулся. За что он не любил такой метод предсказаний, так это за полную расплывчатость ответа. И словно в подтверждение его мыслям эта дикая смесь из кофеина и алкоголя потекла обратно, не оставляя после себя следов. Было даже как-то странным забыть о том, что посуда в таких заведениях наверняка заколдована на самоочищение или что-нибудь в этом духе. И если от проблемы с возвращением домой Рома мог откреститься, то с остальными сложностями разобраться помимо него было некому. Что с выделывающим непонятные па здоровьем, что и с окружающими вокруг людьми, уже всерьез называющими себя его друзьями. Вспомнив про Джейсон, Рома устало потер глаза, туша окурок в стоящей у веющего холодом окна пепельнице. Врать себе он не хотел, пусть это и было необычайно соблазнительно. Эйлин ему нравилась. Достаточно сильно, чтобы выделять ее из толпы других старшекурсниц и чувствовать себя комфортно в ее обществе, но слишком слабо для того, чтобы самостоятельно искать компании и делать что-либо для дальнейшего развития их отношений. И у него была Лиза. Как ни посмотри, чаша весов склонялась точно не в сторону Джейсон. По крайней мере сейчас, когда его отношения с Лизой не вызывали желания забыться в объятиях кого-нибудь другого. — Можем ли мы предложить вам что-нибудь еще? — мягко спросила подошедшая официантка, забирая пустую чашку и заменяя пепельницу. — Что у вас из виски есть? — напиваться Рома не планировал, понимая, что впереди слишком много планов, чтобы так легко испортить остаток вечера алкоголем. Да и сигареты кончились. — Вам семнадцать-то хотя бы есть? — вопросом на вопрос ответила она, удобнее устраивая поднос на плече. Рома скривил ей настолько кислую улыбку, что официантка вздохнула: — Джонни Уолкер сойдет? — Да, один. И счет, пожалуйста. Рома невольно засмотрелся вслед уходящей девушке, плавно покачивающей бедрами, и усмехнулся, закрывая ладонью глаза. Мечтать о моногамии даже не приходилось. Хотя попытаться все же стоило. Поэтому прежде посмотрев свой счет и добавив несколько монет сверху на чай официантке за ту же походку, Рома залпом выпил принесенные стакан с виски и, сжав в зубах еще даже не подтаявший кубик льда, накинул на плечи свое пальто, чтобы потом выйти на улицу. Собственные обещания, пусть и данные в пылу дурости, нужно было исполнять. А в ювелирном как назло много народу. Толпящегося у запотевших из-за дыхания витрин, выторговывающего у продавщиц скидки и беспрестанно восклицающего красоте очередного представителя ювелирной промышленности. Рома не хотел идти именно сюда, но давшая подробные координаты вплоть до количества рядов украшений на витрине и внутреннем убранстве со стороны окна Лиза не оставила ему выбора. Он жестоко проштрафился и теперь должен был искупить свою вину. Даже если он не видит ни в одном украшении истинной красоты, даже если он готов потратить всю свою наличность на что-то воистину королевское — Лиза хочет, точнее — хотела тогда, еще летом, — кольцо из обычного золота с тремя черными жемчужинами посередине. Которого… в этом магазине нет. Осторожно уточнивший у продавщицы информацию Рома пребывал в состоянии глубокого внутреннего удовлетворения и злорадства, узнав, что то самое кольцо, запавшее Лизе в душу, уже давно купили, а привоз подобных моделей — увы и ах! — больше не планируется. А это значило, что ему можно с чистой совестью искать какой-нибудь магазин посолиднее. И какая ему разница, что там цены в три раза выше, если там нет толпы народа и царит тишина? Живо взбодрившаяся при звуке дверного колокольчика подтянутая шатенка ловко выскользнула из-за прилавка и приветливо улыбнулась зашедшему Роме. — Вы себе или в подарок? — не сразу спросила она, дав ему время взглянуть на несколько витрин и смириться с ценами. И, увидев его скептицизм, поспешила заверить: — Мы сотрудничаем только с Гринготтсом, все камни и металлы у нас прямиком от гоблинов. — Да я вижу по огранке, — отрываясь от созерцания камней, заметил Рома, наконец обращая внимание на продавщицу. — И да, мне кольцо в подарок девушке. Размер шестнадцать с половиной, пока не забыл. — Насколько серьезные отношения с девушкой? — она быстро вывела коротким карандашом нужные цифры на обороте достанного из мантии блокнота и подняла взгляд, вкрадчиво произнеся: — У нас есть совсем безделицы для младших сестер, а есть обручальные кольца, молодой человек. — Мне нужно что-то, достойное королевы, — прямо заявил Рома. Продавщица на мгновение замерла, а потом усмехнулась, убирая блокнот: — Мне нравится ваш подход. Кажется, у нашего магазина есть, что вам предложить. Помолвочное кольцо, не хотите? Чары на нем не такие сильные, как на обручальном, чтобы их могли отследить все, кому не лень, но защита стоит серьезная. Смело, со вкусом и коварством. Вы же учились на Слизерине? — Это настолько очевидно? — Рома только хмыкнул в ответ, пройдясь взглядом по рядам колец только для того чтобы убедиться, что среди них подходящего нет. — Гриффиндорцы называют своих избранниц богинями, — она развернулась и пошла к витринам в одном из дальних углов, жестом приглашая следовать за ней, — равейнкловцы — музами, хаффлпаффцы — смыслом жизни и только слизеринцы называют своих избранниц королевами. Достаточно занятно, не находите? Самый непопулярный факультет Хогвартса, а сколько осмысленности и почтения в одном только слове «королева». Она дотронулась палочкой до стекла витрины, заставив его исчезнуть, и осторожно достала подушку с двумя десятками колец из светлого металла. В одних из них сверкали легкомысленные аквамарины, в других яркие и неприступные рубины или же холодные изумруды. — Но прежде чем мы подберем вам что-нибудь подходящее… — продавщица сделала многозначительную паузу, заставив Рому посмотреть на нее. — Расскажите, какая она — ваша королева? — И со всеми вы такой психоанализ проводите? — быть серьезным у него при таком сосредоточении пафоса не получилось. — Когда как, — неопределенно повела плечами она. — Некоторые абсолютно не понимают, что хотят и зачем пришли, некоторые наоборот: описывают все вплоть до количества завитков в оправе. Все люди разные, но от того и интереснее. Так что? — Она может быть разной, — не сразу нашел нужные слова Рома, — как мать, у которой никогда не будет своего ребенка. И нежной, и до крайности жестокой. Все зависит от того, что она в очередной раз напридумывала в своей голове. Так все женщины, мне кажется. У нее нет переходов от «люблю» и «ненавижу» — либо одно, либо другое. Властная, иногда капризная и временами невероятно расчетливая. Либо подчиняйся, либо «я заставлю тебя это сделать». — Оу… — Но разве королевы и не должны быть такими? — со вкрадчивой улыбкой поинтересовался Рома. — Соответствовать своему титулу? Ведь если ты избран королевой… это значит не только то, что ты достоин этого, но и то, что королева будет любить тебя по-королевски. Без мелочности, без лжи и фальши, не будет видеть никого, кроме тебя. До тех пор… — …пока не возненавидит за свою любовь? — тихо, почти шепотом продолжила девушка. — А вы правильно поняли! — со смешком подтвердил он. — Именно так. — Ох, — продавщица растерянно уставилась на выставленные кольца, уперев руки в бока, — ну вы и задачу мне подкинули. Для такой королевы… Так, а внешность? — Копия меня. — Почему-то я и не сомневалась, — неразборчиво пробормотала она, задумчиво постукивая костяшкой указательного пальца по губам. — Холодный тип… Зеленый, голубой, синий, бирюзовый. Можно даже бриллианты. Платина, точно платина. Кажется… — она обернулась куда-то в зал. — Кажется я совсем недавно видела именно то, что вам нужно, однако говорю сразу — это будет дорого. — Я же говорил, что кольцо для королевы, — напомнил Рома, наблюдая за поисками. — Деньги в таком случае играют малую роль. — Уже многие так говорили, что денег не жалко, что они готовы отдать последнее, — она наконец нашла нужное и осторожно достала коробочку с кольцом. — Не разочаруйте меня, молодой человек. — Вы банковскими чеками принимаете, если что? — прикинув сумму всей имевшейся у него наличности, Рома задумался. — Только оформленными в нашем магазине. Мы работаем напрямую с Гринготтсом, не забывайте. Вот, — она поставила перед ним коробочку, — это оно. Кольцо для вашей королевы. В нем не было ничего лишнего. Благородная платина, поглощающая в себя весь отблеск ламп, удерживала несколько маленьких бриллиантов, которые были словно оправой одному большому камню холодного бирюзово-синего цвета, своими гранями отражающему весь доступный свет и сверкающему как волны в солнечный полдень. — Сколько? — сипло прошептал Рома, не в силах отвести глаз от камня. После озвучивания суммы он на мгновение задумался, вынудив продавщицу внести пояснение. — Как вы поняли, это бриллианты. А вот посередине очень редкая разновидность сапфира… И если я вас правильно поняла, то чек? — Если бы все были такими понимающими, как вы, — Рома довольно улыбнулся, зная, что сделал правильный выбор. Осталось только придумать, как преподнести такой подарок. — Насчет размера не волнуйтесь, — девушка вернулась к кассе и принялась за оформление нужных бумаг. — Подгонится под хозяйку сам. Сейчас только сделаем стандартную форму памяти и все — любая другая девушка, которая покусится на подарок вашей королевы обречена на крайне неприятные последствия. Хотя я думаю, что ваша королева попросту не даст этому случиться. Кольцо зачаровано на неизнашиваемость, обнаружение ядов, сглазов и ему подобных проклятий. От Непростительных не спасает, к сожалению, но отвести может. Полнейшая и совершеннейшая из возможных защита вашей несравненной. Однако, — предостерегла она, когда Рома уже протянул руку, чтобы поставить размашистую подпись в бланке. — Если в вашей королеве проснется ненависть, если между вами начнется разлад, то кольцо начнет трескаться до полного разрушения. Это не такая вещь, которую можно подарить кому попало. Это знак безграничного доверия и готовности быть вместе до конца. — Гарантий, как понял, вы не даете, — Рома ощутимо помрачнел. — Как только вы наденете его на свою суженную — нет. Такие вещи не носят два хозяина. Так что тысячу раз подумайте, та ли это королева? Магические помолвки — это серьезно. Пусть кольцо только часть ритуала, это равносильно негласной клятве быть вместе до конца. — Мы и так будем вместе до конца. Моего или же ее, — невысохшие чернила тут же вспыхивают золотым, а в углу чека появляется знак банка. Рома откладывает вычурное перо в сторону и повторяет: — До самого конца. Это наша судьба.