Химера

Она стояла, понурив голову, и сосредоточенно рассматривала носы своих домашних туфель, в которых не так давно выбегала на улицу, отчего на светло-бежевом сатине остались мокрые пятна от снега. И хмурилась, ожидая хоть каких-либо слов и нервно комкая в пальцах края накинутой на плечи белоснежной пуховой шали. Но молчание затягивалось: она не была приучена торопить, а человек, вызвавший ее, в свою очередь не хотел спешить. А потом, когда рассматривать носы собственных туфель стало невмоготу, несмело и затравленно подняла глаза на стоящую напротив окна фигуру, недовольно морщась от слепившего солнца. И вздрогнула, когда тишину комнаты нарушил тяжелый вздох. Стоящая у покрытого морозным инеем окна женщина в тяжелом глухом платье темно-синего цвета, наконец обернулась, ухватив узловатыми и бледными пальцами край длинной серой накидки. Черный камень ее перстня в массивной золотой оправе блеснул в лучах зимнего солнца и прошелся бликом по нежно-голубым стенам комнаты. — Видит бог, я не хотела этого разговора, — через некоторое время наконец произнесла она. И еще раз вздохнула, прикрывая темные глаза, в которых поселилась усталость и печаль, отчего сеть морщинок вокруг них стала видней. — Но, видимо, он необходим. Видя, что собеседница все так же молчаливо ждет, судорожно поджав тонкие губы и продолжая хмуриться, женщина погрустнела еще сильнее, а ушедшее за тучи солнце сделало седину в ее аккуратно убранных густых темно-каштановых волосах заметнее. — Лизавета, моя дорогая, — женщина сделала два шага вперед, как будто пытаясь разрушить гнетущую атмосферу в комнате стуком своих каблуков об скрипящий деревянный пол, — ты же понимаешь, какая на тебе большая ответственность. — Да, графиня, — глухо прошептала одними губами Лиза, сжимая пальцы рук в кулаки. — Я верю, ведь ты умная девочка, — медленно склонила голову женщина, сохраняя твердую осанку. — Ты должна понимать, что у тебя — у вас всех — впереди тяжелая, крайне тяжелая жизнь. Я не знаю, что будет завтра. Я не знаю, буду ли жива через десятилетие. Не будет ли, не приведи господь, — она перекрестила себя, — войны или повального голода. И никогда не узнаю, если так повелит моя судьба. Все, что я делаю — пытаюсь помочь вам, быть вашим другом и советчиком. Я пытаюсь уберечь вас от того, что вы уже все пережили: от голода, беспризорства, незнания и страха перед новым днем. — Мы ценим вашу добродетель, Ольга Николаевна, — все так же негромко произнесла Лиза, приседая в реверансе. — Я знаю, — кивнула графиня. — Поэтому и пытаюсь быть к вам снисходительнее. Но, Лизавета, так продолжаться больше не может. Я не слепа, я все заметила с самого начала. И, видит бог, я до последнего надеялась, что ситуация не потребует моего вмешательства. — Вы… Вы и вправду знали? — голос дрогнул, и она наконец прямо посмотрела на женщину. — Моя дорогая, — вздохнула Ольга Николаевна, сильнее укутываясь в теплую шаль и едва заметно поводя острыми плечами, — да. Я прекрасно видела, как он смотрел на тебя последние семь лет. Но, как понимаю, признаться он смог только сейчас. — И вы ничего не сделали, видя, как он страдал?! — словно не в силах поверить, воскликнула Лиза, чуть подаваясь вперед. — Этого не видела только ты, — неожиданно жестко перебила она, опираясь рукой на стоящий рядом стол из темного дерева. Лиза осеклась и замерла, с непониманием и каким-то страхом глядя на стоящую перед ней женщину. — Я много раз беседовала с Романом, но он каждый раз находил новые оправдания, чтобы увести разговор в другое русло. Поначалу я думала, что предметом его интереса стала какая-нибудь девушка из прислуги, но после я нашла истинную причину его состояния. И, надо отдать Роме должное, он пытался самостоятельно справиться со своей проблемой. Но, судя по тому, что я вижу, так и не смог. — У вас нет права его обвинять, — холодно прочеканила Лиза, поджимая губы. — Я только высказываю свое неодобрение, — заметила она. — Как и не одобряю то, что ты ответила на его чувства… Лизавета, они не принесут вам счастья. В любой паре всегда кто-то любит больше, и я не могу отринуть своего уверения, что этот «кто-то» — не ты. — Я люблю его, — упрямо и четко заявила Лиза, вновь хмурясь. — Не имеешь права! — резко крикнула графиня, заставив ее отпрянуть назад. На следующих словах Ольга Николаевна с силой запахнула съехавшую с плеча шаль: — Ты не имеешь права любить кого-то, Лизавета! Ты обязана думать прежде всего о народе, жить только ради него, жертвуя своими чувствами и желаниями! Страсть всегда порождает разруху и порок, поэтому твоей первейшей задачей является сохранение трезвого рассудка и спокойствия. Все дети этой земли — твои дети, — заговорила она уже взвешенней: — и они нуждаются в защите. Хороша же та мать, что позабыла про своих чад в чьих-то объятиях! Потому ты не имеешь право любить кого-то помимо народа. — Но я не могу, я люблю его! — кусая дрожащие губы, воспротивилась Лиза, которой стало невероятно жарко, несмотря на зиму за окном в комнате. — Моя дорогая, — в который раз вздыхая, покачала головой графиня, прижав бледную и тонкую ладонь к глазам. — Моя дорогая… А любишь ли ты его? — Что? — В чувствах Ромы я не сомневаюсь ни на йоту: он уже достаточно доказал, что ради тебя пойдет на верную смерть. Хотя бы тем, что столько лет пытался с собой совладать. А ты? — допытывающе спрашивала Ольга Николаевна, опираясь рукой об стол. — А ты, Лизавета, сможешь встретить хоть одно утро без него? Сможешь ли поступиться своими принципами и гордостью? В конце концов, сможешь ли ты вынести то, что будут думать о вас другие?.. Ваши чувства — эгоизм в самом страшном его проявлении, — с болью в глазах покачала головой она. — Любить другого и любить самого себя… Вы не разделяете эти понятия, вы просто не можете понять, в чем состоит различие между ними. И мне страшно подумать, к чему однажды приведет это. — Вы не правы, — попыталась возразить Лиза, изо всех сил старающаяся не замечать липкого страха, заполнившего душу. — Лиза, — устало оборвала графиня, — у меня есть то, чего у вас никогда не будет — опыт смертного человека. Человека, который оценивает свои поступки исходя из того, что в ближайшие два десятка лет он покинет этот бренный мир… Вы не сможете любить друг друга вечно. В какой-то момент наступит непонимание, отторжение и ненависть. Вы же так похожи друг на друга… Гораздо сильнее, чем может показаться, — Ольга Николаевна страдальчески прижала руку к лицу и покачала головой. — Господи, это не приведет к добру. Поэтому вы не имеете права любить кого-то. Во имя тех, кто ходит по этой земле. И я даже не хочу думать, сколько страданий и боли принесет вам эта любовь. — А что делать? — грустно усмехнулась Лиза, поправляя шаль на своих плечах. — Ни я, ни он уже не сможем вернуть своих слов и поступков обратно. Мы будем вместе до самого конца. Моего или же его — совершенно не имеет значения. Равно как не имеет значения то, хотим мы этого или же нет. Отец дал нам жизнь, и его не волновало, как мы будем жить дальше. Мы были для него всего лишь опытом, интересным экспериментом и только потом — его детьми. Хотя у него таких детей… целая страна. Я не знаю, есть ли еще подобные нам, но мы были обречены с самого начала либо на любовь, либо на ненависть. Вы же это прекрасно знаете, Ольга Николаевна. — Ты всегда исключаешь вариант игнорирования, моя дорогая, — вновь оборачиваясь к окну, сказала женщина. — Дела, роли, назначение — какими бы они ни были — можно разделить на двоих. Можно разделить раз и навсегда, позабыв, что вы одно целое. Начать жить по отдельности, по-новому. Вычеркнуть навсегда. — Он не сможет, графиня, — шепчет Лиза, в бессилии закрывая глаза. — Он не сможет. Любить, ненавидеть, но только не игнорировать. Он же зависим от меня. Когда Лиза вновь открывает глаза, то видит вместо фигуры Графини и обстановки кабинета темно-синий полог собственной кровати. Проходит долгая минута, и она наконец понимает, где находится, и только потом, зевая и потягиваясь, отвечает на сонные приветствия сокурсниц. На завтрак она спускается вместе с остальными задумчивая и непривычно хмурая. И все никак не может выбросить из головы то ли сон, то ли воспоминание, уже не помня, состоялся ли в реальности тот разговор, или же это решило отыграться перегруженное событиями и таблетками подсознание. Лиза без особой охоты водит ложкой по каше в тарелке, раз за разом прокручивая прокручивая реплики Ольги Николаевны. «А любишь ли ты его?», «любить другого и любить самого себя… Вы не разделяете эти понятия, вы просто не можете понять, в чем состоит различие между ними», и теперь, по прошествии стольких лет, совершенно очевидное: «В любой паре всегда кто-то любит больше и… этот «кто-то» — не ты». Вечное сомнение, вечное «не» через каждое слово, через каждое чувство. Лиза устало закрывает лицо ладонями и морщится, пытаясь сбросить непонятное оцепенение. — Лиз, все в порядке? — даже обеспокоенно спрашивает сидящая напротив Чжоу, намазывающая джем на тост. — А то ты с самого утра какая-то заторможенная. — Да сон просто не самый удачный приснился, — легко улыбается Лиза, не отнимая одной руки от лица. И продолжает, слыша неуемное и бесконечное «расскажи» от сидящих рядом сокурсниц: — Старый-старый разговор. Там, впрочем, ничего интересного: вечное как мир обсуждение моральных ценностей и тому подобное. — А, ну ясно тогда, — деловито восклицает Мариэтта, хрустя тостом. — Моральные ценности кого угодно в ступор введут. — Вот именно, — легко соглашается Лиза под смех окружающих и возвращается к завтраку. Только не перестает прокручивать в мыслях бесконечно повторяющееся «этот «кто-то» — не ты». И думает — не может не думать — что тогда она не смогла понять этой фразы, не смогла осилить барьер из страха и совершенно неуместного эгоизма. И теперь уже не может перестать сомневаться. Лиза поднимает взгляд на слизеринский стол и тут же находит взглядом Рому, заглядывающего через плечо Мартину и мимоходом читающего газетные заголовки. Лиза пытается смотреть на него иначе, чем обычно — как будто бы взвешенно, как будто бы со стороны — насколько можно смотреть иначе на отражение самого себя. Неожиданно даже для самой себя отмечает, что у Ромы непонятно как успели выгореть до почти пепельного цвета волосы, что он гораздо чаще стал улыбаться, и привычное безразличие в его глазах сменилось на какое-то подобие оживления и интереса. Только вот улыбается он не ей, даже не Моррису или Нисбету, ставших ему компанией, а смазливенькой шатенке, которую она замечала на смежных занятиях. Вздергивая в немом вопросе бровь, Лиза задерживает на слизеринке взгляд дольше, чем полагается для рядовой заинтересованности. — А они неплохо спелись, я заметила, — подмечает ее любопытство Чжоу. И поясняет, когда Лиза оборачивается на нее: — Твой братец и Джейсон в смысле. — Джей-сон? — перекатывает на языке новую фамилию она. — Эйлин, кажется? Чжоу кивком подтверждает ее слова, и Лиза вновь прищурено смотрит на слизеринку, что всецело завладела вниманием Ромы. Действительно симпатичная. Он с усмешкой убирает Эйлин прядь за ухо, а у Лизы что-то щелкает внутри. Она смотрит на Рому совсем иначе. И холодеет, понимая, что он начинает ее злить до животной ярости. Своей вовсе не напускной нежностью к этой проклятой Джейсон, своей улыбкой и злословными, судя по воцарившемуся гоготу сидящих рядом с ним, комментариям на слова Мартина. Своим существованием. Лиза достает две таблетки из лежащей в кармане мантии склянки и глотает их, запивая тошнотворно вяжущий привкус на языке остатками зеленого чая на дне чашки. — Лиз, у тебя кольцо потемнело, — озадаченно куксит лицо Мариэтта, пальцем показывая на посеревший металл. — Ты вообще за ним ухаживаешь или нет?! — Говорят, на подобные кольца наложены специальные чары, — неожиданно вливается в беседу старшекурсников отстраненный голос Полумны, глядящей на Лизу своими голубыми чуть навыкате глазами. Глядя прямо в душу. — Им не нужна чистка, если вас это беспокоит. Раньше такие кольца дарили не только невестам, потому что по их состоянию можно было понять отношение человека к тебе. Если, конечно, это не обида или что-то такое. Что-то более сильное: ненависть там, желание убить… — А если желание убить? — эта фраза Лизы вызывает недовольное квохтанье сокурсниц, толкающих ее локтями и увещевающих во всех грехах человечества за такие слова. — Они разрушались, — легко отвечает Полумна. — И никакая магия не могла восстановить их. Такое редко бывало, насколько мне известно. Обычно людям свойственно беречь такие подарки. Хотя по мне, лучшим подарком было бы путешествие куда-нибудь или экспедиция… И тут же вежливо улыбается на возмущение шестикурсниц, уверяющих, что ювелирные украшения есть самый приятный и дорогой сердцу подарок для каждой девушки. Лиза в последний раз за завтрак смотрит на Рому и впервые встречается с ним взглядом. И наконец окончательно понимает то, о чем пыталась сказать ей Ольга Николаевна. Чистейший эгоизм в самом страшном его проявлении. Смотреть в глаза самому себе. Тонуть в них и падать на дно удушливой черни собственной души. Дышать одним и тем же воздухом, будучи зачем-то разделенным надвое. Перешагнув последнюю грань, остаться без единой возможности стать одним целым. А любила ли она его? Или же любила себя в нем? Она хочет допить чай, чтобы избавиться от скребущего ощущения в горле, но на дне чашки не остается ничего. — Лиз, тебе точно в Больничное крыло не надо? — обеспокоенность Чанг выходит за все мыслимые и немыслимые понятия приятельских отношений. — Ты очень бледная. Лиза закрывает глаза ладонью и качает головой, кажется, слишком криво улыбаясь, чтобы это не вызвало вопросов: — Сон слишком поганый был… И очень не вовремя. — Так, — решает разом и за всех Мариэтта, глядя на наручные часы. — Если мы сейчас не поторопимся, то точно опоздаем на первый урок. Поэтому активнее, народ! Лиза встает вместе со всеми и без особой охоты плетется на трансфигурацию, по которой она прошлым вечером так тщательно готовила домашнюю работу. Да и она вообще, в отличие от многих своих сокурсников, пытается основательно учиться и выполнять задания преподавателей. Только потому, что это такая же работа, как и раньше, будто в другой жизни: оправдать ожидания, преодолеть собственный максимум и на пределе сил хвататься за любую возможность остаться на плаву. Все это переходит в разряд рутины и изматывает настолько, что многие считают ее магом средних способностей, не зная насколько тяжело дается ей любое заклинание. Те немногочисленные таланты, которыми она может похвастать, совершенно не годны для учебы и, кажется, кроме проблем, не несут в себе ничего. И одну из этих проблем — в отличие от окружающих — Лиза вполне любит. Задней мыслью, конечно, понимает, что в такие моменты она становится опасной для социума и даже самой себя, но подспудно ждет этого чувства окрыленности и вседозволенности. Рациональная и медленно издыхающая часть ее сознания вопит, что нужно не допустить прихода этого состояния, а другая, в последние дни звучащая все громче, вполне справедливо уверяет, что только тогда Лиза чувствует себя живой. Лизе не нравится клеймо биполярного расстройства и гипомании, плавно перетекающей в маниакальный психоз, но той, другой — гораздо лучшей — версии ее, плевать на любые ярлыки. Для несогласных у нее есть свои способы воздействия. Но пока Лизе не хочется доказывать правоту чем-либо иным, помимо слов, и от осознания на губах появляется легкая улыбка. Только вот на занятии Флитвика что-то в ее душе все громче и настойчивее начинает толкать с дороги рационализма в совершенно другую сторону. Они с Чжоу невольно задерживаются у МакГонагалл, решившей обсудить их прошлое домашнее задание, поэтому в кабинете Чар свободных мест просто не остается, и им приходится садится куда-то в середину на самую просматриваемую парту. Лиза позволяет себе нахмуриться, видя сидящую с Ромой Эйлин, которая почти сразу же оборачивается на нее и не скрывает торжествующей улыбки. В душе было поднимается волна из душащей ревности, но Лиза вовремя останавливает себя, пытаясь понять: бесит ее само поведение Джейсон или же факт того, что она покусилась на то, что ей не принадлежит. — …так вы встречаетесь? — достигает слуха вопрос, когда она под фоновую болтовню Чжоу достает учебники из сумки. — Да! — не скрывая радости в голосе кивает Эйлин и чуть робко улыбается. — Да, — подтверждает ее слова Рома. Лиза резко оборачивается на них. У нее в мыслях десятки вопросов и ни одного цензурного слова. Все это выглядит как вызов, наглый настолько, что последние остатки здравомыслия сгорают дотла. Она проходится беглым и оценивающим взглядом по Эйлин, отмечая, что Рома все так же верен вкусу. Так ведь приятно защищать хрупкую даму, кокетничающую на приемах и словно сошедшую со страниц книг по этикету для благородных девиц? Уголок рта сам по себе дергается, выдавая презрение. Белогвардеец. — Какие-то проблемы? — легко интересуется Эйлин, чересчур демонстративно кладя Роме голову на плечо. — М? — отзывается Лиза и берет свою мимику под контроль, чтобы выдать Джейсон мягкую улыбку, словно они с ней близкие подруги. — Проблемы? Никаких проблем. Немного неожиданно узнавать такие новости одной из последних, только и всего. И переводит взгляд на Рому, не убирая обманчиво-радушное выражение с лица. Значит, решил форсировать события? Он смотрит упрямо и дерзко, сильнее распаляя огонь злости в ее сердце. Ей и правда хочется нагло и еще более демонстративно, чем попытки Джейсон обозначить свои права, достать из мантии пузырек с не так давно пересыпанными таблетками и принять очередную за утро. Но вместо этого она елейно произносит: — Мои поздравления. Только мимика все равно подводит. Только губы растягиваются в не предвещающий ничего хорошего оскал. Потому что действие рождает противодействие. Предательство рождает ответ. Самая страшная форма эгоизма. Самая совершенная. Ненависть к самому себе. От продолжения диалога спасает пришедший и запыхавшийся Флитвик, который буквально с порога начинает диктовать лекцию, попутно выводя палочкой на доске нужные слова. Студенты лениво расходятся по своим местам, без особой охоты открывая чернильницы и принимаясь за конспектирование. Чувствуя на себе чужие любопытные взгляды, Лиза не убирает с лица легкой улыбки и добросовестно записывает за Флитвиком теорию маскирующих чар. Она знает, что хотят увидеть в ней сокурсники: ревность, злость и еще что-нибудь, очевидно доказывающее ее непринятие отношений Ромы и самой Джейсон, в частности. Замечает, как на нее то и дело косится сидящая рядом Чжоу, беспрестанно ерзающая то ли от любопытства, то ли от ткани новой юбки. Но, вопреки ожиданиям окружающих, Лиза улыбается настолько открыто и беззаботно, что кажется она и впрямь рада за Рому и раздумывает о том, чтобы поближе познакомиться его девушкой. — То есть тебе совершенно наплевать? — наконец сдается Чжоу, поворачиваясь на соседку и озадаченно хмуря брови. В ее шепоте слышится такое возмущение, что Лизе на мгновение становится совестно от самой себя. — И ты за завтраком просто прожигала их взглядом только ради того, чтобы сейчас сказать, что рада за них?! Уж очень нетипично для тебя, подруга. Повертев перо в руках, Лиза неопределенно пожимает плечами и поднимает голову на ждущую ответа Чанг, чувствуя, как сводит щеки после пропавшей улыбки. Сокурсница сильнее сводит брови к переносице от ее равнодушного вида, вынуждая Лизу вздохнуть. — Чжоу, он сам способен принимать решения, и не все из них нужно согласовывать со мной. Я, в конце концов, искренне рада, что он не остался закоренелым социофобом и адаптировался настолько, что смог начать строить с кем-то отношения. — Но-о?.. — многозначительно тянет Чжоу, откладывая письменные принадлежности в сторону и внимательно следя за реакцией Лизы. Та заминается и, поморщившись, отводит взгляд. — Давай посмотрим правде в глаза, хорошо? Вполне нормально, что ты ревнуешь его: вы близнецы все-таки. И ты имеешь полное право злиться, потому что тебе пришлось узнавать такие новости через третьих лиц, — она вдруг понижает голос до шепота и подается ближе: — Я тебя уверяю, они долго вместе не продержатся. Джейсон миленькая, но та еще дура. Видя, что ее слова не возымели должного эффекта, Чжоу закатывает глаза и тяжко вздыхает. — Я многое не знаю, но… — она неловко чешет в затылке, а потом решается: — Лиз, вы близнецы, но это совершенно не значит, что вы всегда будете вместе. Найдется женщина, которая сместит тебя на второй план. И тебе придется с этим смириться, если ты хочешь сохранить с Ромой нормальные отношения. Каждый сам за себя, понимаешь? — Я не понимаю, почему так быстро! — чуть громче восклицает Лиза, в беспомощном замешательстве глядя на Чжоу. И повторяет: — Именно сегодня! — Сон? — Он самый, — слабо усмехается она, закрывая ладонью глаза. И едва слышно бормочет: — Столько лет… чтобы так легко отказаться ради какой-то пустышки. — А знаешь, что я тебе скажу? — вдруг воинственно собирается Чжоу, прежде метнув в сторону Ромы с Эйлин неприязненный взгляд. — Почему ты забыла про себя и ограничиваешь круг общения? Вокруг столько классных парней! Закрути с кем-нибудь мимолетную интрижку: и самооценку поднимет и от всего другого отвлечет. Вон Моррис тебя которую неделю просто глазами пожирает. — Что? Ты предлагаешь мне начать встречаться с Энтони? — Ну, а что в этом такого? Он веселый, — Чжоу загибает пальцы, — не дурак, у него хорошая семья, он не зануда и воспитанием не обделен. Шумный немного, но это же тоже плюс! Тебе с ним точно не скучно будет, и он тебя из твоей хандры вытащит. А то, что он друг твоего братца — еще больший плюс, если уж тебе так хочется его контролировать. И на внешность тоже ничего так. Демонстрируя десять загнутых пальцев, Чанг призывно трясет кулаками, словно толкая Лизу к решительным действиям. Она в сомнении оборачивается на дальнюю парту в правом ряду, где Энтони вместе с Мартином играет в морской бой. Поднимая взгляд от своего пергамента, Моррис смотрит на Лизу в ответ, а потом залихватски подмигивает под бодрое «ну что я говорила» от Чжоу. — Лиз, жить надо для себя, — прямо заявляет сокурсница, и Лиза замирает, а потом расплывается в едкой усмешке. — Ты не знаешь, к каким демонам ты меня сейчас толкаешь, — она качает головой, но Чжоу только тихо смеется. — Знаешь, я вчера в журнале прочитала… я потом тебе его тоже дам почитать, тебе полезно будет. Так вот, там писали: «Никогда не сомневайтесь в принятых решениях, ведь неудовлетворенные желания — это первейшая причина неврозов и ранних морщин»! Проще говоря, мы живем один раз, себя надо любить и ценить, и всякие придурки не стоят твоих переживаний! — произносит девушка менторским тоном. Флитвик демонстративно прочищает горло и стучит волшебной палочкой по доске, вынуждая достаточно громко произнесшую свою вдохновляющую речь Чжоу ойкнуть и покраснеть под смешки однокурсников. Лиза с улыбкой качает головой, а потом решает слушать свое сердце, отравленное ядом войн и революций.