Химера

Проливной дождь понемногу стихал, дробными каплями падая на гладь озера. Сидящая с прижатыми к груди ногами на пологом склоне под навесом из ветвей Женя неотрывно смотрела вдаль, то и дело шмыгая красным от холода и слез носом. Одежда давно промокла насквозь, неприятно прилипая к телу, но она не обращала на это внимания. Прерывисто вздохнув, Женя с силой зажмурилась, позволив последним слезам соскользнуть с ресниц, и уткнулась лбом в колени. Но тут же обернулась на раздавшийся позади мат. Едва успев схватиться за ствол дерева, к ее ногам чуть ли не выпал запнувшийся об корень Рома. — Вот скажи мне, — с трудом переводя дыхание, произнес он, — какого хера ты здесь делаешь? Он мигом позабыл про захлестывающее с головой возмущение, глядя на заплаканное лицо Жени, которая была готова вновь удариться в слезы. — Та-ак, — Рома медленно поднял ладони в безоружном жесте, — спокойно. Глубоко выдохнув, он подошел и уселся рядом, недовольно растирая потянутую щиколотку. Судорожно всхлипнув, Женя раздраженно стерла мокрые дорожки на щеках и отвернулась, чтобы взять себя в руки. — Не отрицаю, погода и пейзаж прекрасно подходят, чтобы пострадать, — Рома поморщился при попытке проверить подвижность голеностопа. — Но это не в твоем стиле. Не буду ходить вокруг да около… потому что, кажется, ближайшие минут пятнадцать я вообще ходить не смогу. Спрошу прямо: что случилось? Переведя дыхание, Женя собралась с силами и медленно и беззвучно зашевелила губами, а потом, не выдержав, скривилась и вновь уткнулась лбом себе в колени, зайдясь в плаче. Рома заторможено обернулся на нее с выражением дикой смеси из паники и ужаса на лице, тут же задвинув на задний план неприятные ощущения в ноге. Он подался ближе, едва успев упереться ладонью в мокрую землю, и зашипел, морщась от боли в потревоженном голеностопе и в груди. Последняя доставляла куда больше беспокойства, жгущими щупальцами распространяясь от сердца на легкие, сжимая тисками горло и резонируя в пальцах. Он не знал, что именно сподвигло Женю к слезам, но одно было ему известно точно: забирая ничтожную долю переполнявших ее чувств и будучи готовым завыть рядом с ней дуэтом, он все равно страдал меньше. — В… Возможно, сейчас сюда примчится еще и Лиза, — он изломанно усмехнулся, сгибаясь пополам и побелевшими от усилия пальцами надавливая на грудину. — Если я без всего… и вот так. Преодолевая проедавшую насквозь боль, он притянул к груди Женю и обнял, утыкаясь носом ей в макушку. От этого все внутри сковало еще сильнее, и Рома скривился, до судороги стискивая зубы. Он откинулся назад, утягивая за собой Женю и наплевав на чистоту своей одежды, и бездумно уставился заволоченными слезами чужого несчастья глазами в плотный заслон ветвей над ними. Порыв ветра сорвал с деревьев капли недавнего дождя, щедро осыпая округу и стирая любые следы на влажной земле. Рома устало зажмурился, позволяя смешанным с дождем слезам соскользнуть по вискам, и сильнее прижал к себе плачущую Женю. Он мог пройти через это. Он не знал, сколько они лежали так: на растерзание холодным и мокрым порывам ветра на холодной земле, оторванные от мира вокруг разделенной на двоих болью. Только встрепенулся, услышав перемежающийся всхлипами заикающийся шепот, почти неразличимый среди звуков леса, и согласно кивнул. Я не хочу… Я не хочу больше ничего чувствовать. Он ровно сел, вынуждая Женю подчиниться его движению, и внимательно посмотрел на нее, дрожащей рукой вытирающую слезы. И прижал ледяную ладонь к ее пылающей щеке, подаваясь ближе и смешивая их дыхание. Когда-то давно он поклялся защищать ее в обмен на собственную жизнь. И эта расплавляющая изнутри агония была вполне достойной платой за возможность дышать пахнущим водой и хвоей воздухом. Рома любил любить, но жизнь всякий раз напоминала ему, что некоторые поцелуи несли в себе лишь горечь, а за украденные у судьбы месяцы счастья нужно было отдавать десятилетия отчаяния и истерзанную в клочья душу. Что цена спасения всегда несоразмерно велика. Поэтому он принимал чужую боль, делая ее частью себя — точно так же, как и много лет назад поступала Женя, никогда не напоминавшая о своем милосердии. Рома же возвращал долг, ведомый сначала клятвой и только потом состраданием. Он отстранился и жадно вдохнул, пытаясь усмирить бьющееся где-то у горла сердце и прижимаясь ко лбу Жени своим. Открыв глаза, Рома посмотрел на нее, чувствуя как в резонансе пытался подстроиться под ее пульс, чтобы удар в удар — почти как с Лизой — почти в одно целое. Древнее, как сама магия, правило разделения, требовавшее полной синхронизации: от вдоха до выдоха. — Расскажешь? — дрогнувшим голосом спросил Рома и резко обернулся на треск позади себя. Поражая богатым словарным запасом и витиеватыми выражениями, из-за ствола сосны чуть не выпала запнувшаяся за тот же самый злосчастный корень Лиза. — Что вы тут устроили?! — задыхаясь от негодования и подходя ближе, возмутилась она. — Я еле успела придумать, что сказать Энтони, чтобы уйти без подозрений. — А при чем тут Моррис? — холодно полюбопытствовал Рома, поднимая тяжелый взгляд на Лизу. — Гуляла я с ним сегодня, ага, — не менее едко огрызнулась она. Лиза осеклась, оценив откровенно несчастный вид Жени и подозрительно шмыгающего носом мрачного Рому. Присев перед ними, она покрутила головой, собирая детали воедино, а потом нахмурилась. — Что произошло, раз откат пошел даже на меня? — прямо спросила Лиза, осторожно стирая Жене следы слез с щек. — Я вот, собственно, и пытался узнать, — буркнул сидящий рядом Рома. — Да я вижу, как ты пытался, — она бросила на него скептичный взгляд и получила не менее враждебный в ответ. — Ты хоть представляешь, сколько ей пришлось это копить, чтобы нас так накрыло? Что, эта твоя девочка настолько хороша, раз ты отлыниваешь от своих прямых обязанностей? — А что, Энтони тебя настолько увлек, что ты и про остальных забыла? — огрызнулся Рома, гневно прищуриваясь. — …мнит, — едва слышно прошептала что-то Женя, прерывая их. Она подняла голову, чтобы громче и так же безжизненно повторить: — Валера до сорок третьего ничего не помнит. Рома с Лизой замерли, ошарашено глядя на нее. Женя слабо кивнула, поджимая дрожащие губы, а потом продолжила: — Я… я не знаю, почему он не сказал об этом раньше. И почему я была настолько слепа. — Ну-у, если подумать, то он ведь прокалывался неоднократно, — задумчиво постукивая костяшкой пальца по губам, сказал Рома. И вздохнул: — Я замечал, но… надеялся? — Ты не хотел об этом думать, — недовольно поправила Лиза, скрещивая руки на груди и усаживаясь на землю. — Как и все мы. Я видела, что некоторых тем он избегал, но с его посттравматом боялась спровоцировать. — Я сказала, чтобы он держался от меня как можно дальше, пока не вспомнит. И чтобы не вмешивал вас, — рассеянно глядя перед собой, монотонно и тихо пересказывала Женя. — Он столько лет вымаливал у меня прощение, чтобы все забыть. Абсолютно все. К чему тогда оно было? — Ты про?.. — Лиза красноречиво приставила сложенные пистолетом пальцы к виску. Женя судорожно закивала, прижимая ладонь к губам. — Ты действительно думаешь, что он вспомнит? — Я уже ничего не знаю. — Почему он мне ничего не сказал? Мы, в конце концов, и большую жесть друг другу доверяли! Я бы понял. Помог, если бы он захотел. К чему было молчать столько лет? Мы… мы ведь его семья, — Рома устало потер ладонью глаза. — Мы всегда были семьей, несмотря ни на что. А тут… Он беспомощно усмехнулся и покачал головой. — Ладно, — решительно сказала Лиза, поднимаясь на ноги. — Сидением здесь мы от проблемы не избавимся. Меня еще Энтони ждет к тому же. Предлагаю вам двоим равномернее распределить всю дрянь, как вы это делали раньше, чтобы избежать ненужных последствий и вопросов. Как я поняла, любой мой разговор с Вороновым на эту тему будет расценен как попытка вмешаться, поэтому я обещаю не влезать, пускай мне это все очень не нравится. Не дождавшись никакой реакции на свои слова, она развернулась и пошла обратно сквозь лес к дороге в Хогвартс, где у каменных ворот ее и должен был ждать Энтони. И недовольно поморщилась, бросив последний взгляд на застывших в своем ступоре Рому и Женю. Лиза прекрасно понимала, что ими двигало разделенное на двоих отчаяние и горечь предательства, но не могла отрицать правды. Валера и правда неоднократно прокалывался, пускай они придумывали ему тысячу и одно оправдание. Да, вскрывшаяся правда была болезненной и обидной. Но закрывать глаза на то, что она все время маячила прямо перед ними, было еще глупее. Принять как факт, смириться и идти дальше. А не застревать на месте, топя себя в болоте из ветвящихся размышлений и многократных «если». Лиза горько усмехнулась. Рома с Женей всегда буксовали, живя в прошлом и не желая видеть будущее. Энтони, которому она наплела про срочную почту в Хогсмиде, при виде нее подавился зевком и встрепенулся, вызвав усмешку. Но тут же нахмурился, стоило отряхнувшей пальто Лизе подойти ближе. — Что-то случилось? Лиза растерянно посмотрела на не на шутку встревоженного Энтони. Что она должна ему сказать? И должна ли говорить вообще хоть что-то? «Понимаешь, нас больше полувека обманывал тот, кого мы считали даже не своим другом — своей семьей». Даже в мыслях такой довод требовал множества объяснений и ненужных дополнений, на которые ей совсем не хотелось тратить время. Да и как объяснить это такому, как Энтони? Слизеринцу, грани поведения которого прекрасно маскировались под гриффиндорские, но оставались тщательно выверенными и продуманными. Доверявшему своим друзьям гораздо большее, чем требовали рамки факультета, но не утратившего обособленности мышления. Как объяснить ложь, равносильную предательству? Рассказать, от чего в душе поселяется вовсе не наигранное недоумение и растерянность? И почему она не чувствует никакой ненависти? И не только потому, что ни разу не гриффиндорка, а скорее такая же слизеринка, как и он. Потому что знала, как тяжело давалось это признание Валере? Или потому что понимала, что для того, чтобы забыть практически всю свою жизнь, нужно что-то гораздо сильнее одного желания? — Да так, — она неуверенно пожала плечами. — Вести не очень хорошие получила. — Умер что ли кто-то? — нервно предположил Моррис, поежившись не то от холодного порыва ветра, не то от полоснувшего сталью взгляда Лизы, резко запрокинувшей голову, чтобы посмотреть ему в лицо. — А ты прав, — неожиданно равнодушно и глухо отозвалась она. — Пожалуй, что умер. Только уже очень давно. — Лиз, все нормально? — и эта тревога в голосе Энтони уже совсем не похожа на шутливую. Лиза неопределенно повела плечами и печально улыбнулась. — Да, только очень грустно. Впрочем, я сейчас очень не хочу нагружать тебя всем этим, потому что сама до конца не разобралась в сложившейся ситуации. А информация интересна только тогда, когда она обдуманна и правильно подана, не так ли? — Иногда я не понимаю, что ты забыла в Равенкло, — честно признался Энтони, когда вдалеке показались очертания Хогвартса. — Ты же такая же слизеринка, как и мы. Люди с Равенкло… ты только не обижайся, но они все немного не от мира сего. Я не имею в виду только Лавгуд с ее явными проблемами с социализацией, ты не подумай. Просто, когда они все чем-то увлечены, это не всегда безопасно для окружающих. А ты… Настоящая аристократка, я давно заметил. Манеры, этикет, привычка держать лицо, даже мышление. Я сейчас не о чопорности или о чем-то подобном. Те же гриффиндорцы подчас совершенно невежественны и безрассудно упрямы, но ни у тебя, ни у Ромы этого нет. А на Слизерине нет никого, чей статус ниже полукровки, да и все наши мифы и загоны, — Моррис красноречиво изобразил пальцами кавычки, — не взялись на пустом месте. — Это агитация меня идти к Дамблдору и просить перераспределения? — не сдержалась Лиза, заставив его ощутимо смутиться. — Скорее комплимент, — неловко улыбнулся Энтони. — Но, если честно, я был бы очень рад, если бы ты попала к нам. — Некоторые вещи, Энтони, никогда не делаются просто так, — ее ухмылка стала заметно надменней. — Для безопасности окружающих в частности. Так что я благодарна тому, что меня определили в Равенкло. — Но ходить в гости к нам тебе же не запрещено? — как будто мимоходом поинтересовался он, загадочно щуря кошачьи синие глаза. — Я к вам в подземелья не сунусь, у вас холодно. — Так есть же куча заклинаний!.. По пути до замка Энтони успевает вовлечь Лизу в новый разговор. Заинтересовывает и отвлекает настолько, что она почти перестает хмуриться своим мыслям и вступает в жаркий спор на тему истории. Умудряется в пух и прах разнести все его аргументы, ссылаясь на даты и события из разных эпох и стран и совершенно не обращает внимания на хитрую улыбку Энтони. И совсем забывает, что этому невероятно эрудированному парню с подвешенным языком всего шестнадцать. Потом и вовсе начинает улыбаться, когда он, признавая поражение, эмоционально машет руками и смеется сам. И Лизе так нравится идти рядом с ним и обсуждать практически все на свете: любая, даже самая каверзная, тема не вызывает у Энтони ступора. Он отлично разбирается в литературе и искусстве, порой перескакивая на каких-то магических авторов, до которых у нее никак не дошли руки. Помимо квиддича он знает про обычный спорт и — только по секрету, тс-с! — болеет за парочку футбольных команд, а на зимних каникулах вместе с семьей встает на лыжи, потому что его дядя медик и приобщает всех к здоровому образу жизни. Слушать про быт потомственных магов Лизе даже интереснее, чем обсуждать последние новости факультетов. Она спрашивает и про поместье, и правда ли, что у Малфоев есть павлины, и про то, каково это — с самого детства работать волшебной палочкой. Только почему-то все это отдает таким привкусом непонятной ностальгии, что былое веселье быстро сменяется на задумчивость. — …а потом мне всыпали по первое число, потому что перекрашивать лошадь в желтый, пусть и стихийным выбросом, негуманно. Ой, а мы уже дошли, — рассеянно заключил ведущий Лизу под руку Энтони, когда они остановились у входа в гостиную Равенкло. — Хочешь попробовать? — предложила Лиза, видя с каким любопытством он смотрит на дверной молоток в виде орла. — А можно? — Конечно, только на вопрос будешь отвечать сам, — с ползущей по губам ухмылкой предупредила Лиза. Энтони осторожно постучал тяжелым кольцом об дверь, и бронзовый орел раскрыл свой клюв: — Может ли тьма породить свет? — Это две стороны одной медали, — ни секунды не раздумывая над ответом, сказал Энтони. Когда в следующее мгновение ничего не произошло, он с паникой обернулся на Лизу: — Неправильно? — Нет, у него погрешность в пять секунд между обработкой ответа и открытием двери, — обнадежила Лиза, позабавленная его реакцией. Натужно скрипнув, дверь открылась. — Ну вот видишь. И тут важна не «правильность» ответа, а твое личное мнение и нестандартный подход. Так что ты молодец, Энтони. И спасибо, что проводил. И, придерживая дверь одно рукой, чтобы не закрылась — а то бывали случаи, когда из-за чьих-то экспериментов орел давал сбой и захлопывал дверь прямо перед носом несчастного студента, — подалась к Энтони и поцеловала его в щеку. А потом, довольно улыбаясь, было сделала шаг в проход, но остановилась от прозвучавшего в спину вопроса. — Лиз, — Энтони, смущенный таким ходом событий, но от этого такой искренний, начал путаться в словах, — может… Завтра обещали ясную погоду… Ты не хочешь завтра сходить посмотреть на звезды со… со мной? Лиза замерла и, помедлив — на самом деле чтобы не вставить шутку про колодец, — все же согласилась: — Ты же за мной зайдешь, не так ли? — Обязательно! — с улыбкой до ушей закивал головой Энтони, не верящий в свой успех. Скрывшись в коротком проходе, что разделял гостиную и вход в нее, окруженная тусклым светом загоревшихся при первом шаге светильников Лиза едва слышно пробормотала, оставив Морриса по ту сторону двери: — Эх, был бы ты, Моррис, постарше лет так на пятнадцать… тогда можно было бы и не просто на звезды посмотреть.