Химера

— Мисс Борн, постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, не брали ли вы в руки в последние несколько дней незнакомые предметы? Сидящая на кровати в Больничном крыле девушка с перебинтованными запястьями было оскорбленно вскинулась, но, увидев перед собой трех преподавателей, вжала голову в плечи. — Я не так воспитана, профессор Флитвик, чтобы брать в руки что-то потенциально опасное, — комкая в пальцах пододеяльник, произнесла она и поежилась от острого взгляда декана. — Профессор Воронович! Сигареты! — гневно подбоченилась стоящая возле койки мадам Помфри, метнув на Валеру, доставшего из кармана брюк пачку сигарет, недовольный взгляд. — Извиняюсь, — вздохнул он, убирая пачку обратно, и обернулся на озадаченного Флитвика: — Как и тогда? Март, помимо извечной серости и сырости за окном, запомнился школе чередой несчастных случаев. Все знали, что за ними кто-то стоит, даже понимали причину мести, но найти виновника так и не могли. Всех пострадавших проверяли на магическое воздействие со стороны, но результатов такое обследование не дало, заведя преподавателей в тупик. А между студентами подпольно начали делаться ставки, когда же учителя найдут виновного, и что с ним сделают. Но шла расправа уже над пятой студенткой, попытавшейся вскрыть вены от начавшейся депрессии, а никто так и не смог поймать подтолкнувшего ее к суициду. — Угу, полнейшая пустота. Я дошел до родовой защиты, мелких последствий недавних и немного ошибочных чар, но ничего, что могло бы привести к такому, — особо выделил слово Флитвик, заставив Ирму всхлипнуть, — я не нашел. Ни следов, ни намеков — ничего. Но верить в то, что, как и в прошлые разы, это был несчастный случай — я отказываюсь. — Ирма, — холодно произнес Снейп, глядя ей в глаза, чтобы считать, — что сподвигло вас на такое? — Я… Мне было страшно, — преподаватели переглянулись. Чувство страха и паники было тем, что объединяло всех пострадавших. — Знаете, как постоянный страх, а не испуг от чего-то. Все, о чем бы я не думала, начинало давить на меня, и казалось, что ничего хорошего в моей жизни не было и нет. Я начала бояться нового дня, особенно когда несчастные случаи начали происходить с другими студентками… — Мисс Борн, вы были в числе нападавших на мисс Чайку? — прямо спросил Флитвик, чуть морщась от рыданий Ирмы. Мадам Помфри отточенным жестом протянула ей чарку с успокоительным. Вопрос был чисто формальным: вся школа знала, что кто-то мстит за нее. Но именно публичность расправы затрудняла поиски «неуловимого мстителя», чьи жестокие методы не повторялись, но имели один и тот же почерк. Нарастающее чувство паники, беспричинный страх, мнительность и, как апогей этих состояний, одно неудачное движение, одно только действие, приводящее жертв с увечьями на койку Больничного крыла. — Д-да, но я ничего не делала ей, клянусь! — размазывая слезы по щекам и икая, призналась Ирма. — Когда перепало Розе, я, как и все, подумала, что это потому, что она идиотка, которая не знает простейших правил обращения с котлом! Когда упало зеркало на Мелани, я посчитала это за несчастный случай. Они давно жаловались, что у них зеркало шатается, но все забывали починить его. А вот когда все произошло с Бриджит… Я поняла, что это месть, и что дело скоро дойдет до меня! Но, понимаете, ничего не происходило! — Вы после того инцидента собирались все вместе? — Снейп снова спрашивает то, что каждый из них уже знает. — Н-нет, мы что, совсем глупые? Если только в Большом зале вместе с другими студентами. А к-когда Джуди п-подавилась… Мне стало так страшно! — Зелья? — скрестив руки на груди, спросил у Снейпа Валера. Тот покачал головой. — По моей сфере тоже ничего. Ничего, что бы оставляло следы, если быть точным. Вот вам и «народная месть», господа. — А… А сегодня стало совсем невыносимо, — отпивая успокоительного, продолжила Ирма, которую сочувственно поглаживала по спине мадам Помфри. — Я почему-то подумала, что все — край. Моя жизнь не имеет с-смысла, и будущего у м-меня нет. — Сознание, Северус? — в беспокойстве разглаживая усы, спросил Флитвик. — Никакого вмешательства, — процедил Снейп. — Чистое, как и в те разы. Мадам Помфри тяжело вздохнула и выразительно посмотрела на преподавателей, призывая их закончить допрос студентки, а если что и обсуждать между собой, то желательно за дверью, где они не будут мешать лечебному процессу. — Последний вопрос, мисс Борн, — больше для спокойствия медсестры объявил Флитвик. — В последние дни вы так или иначе пересекались с мистером Озеровым? — Н-нет, вы что. Если только в общей гостиной, но лично мы не знакомы и ни разу не общались. Заклинатель покачал головой и, пожелав вместе с остальными девушке скорейшего выздоровления, первым вышел за пределы Больничного крыла. — Единственная, кто видела Озерова перед… даже не знаю как это назвать — несчастным случаем? — была Коннор, — доставая сигарету из пачки и наконец закуривая, сказал Валера и закрыл за собой дверь. — В случае с Гриффит свидетелями была вся школа. — Мисс Штандартова к произошедшему точно не причастна. Я вас уверяю, — тут же заступился за подопечную Флитвик. — Штандартова, если бы и стала как-то мстить, то магии в этом не было бы точно. Насколько я знаю, она предпочитает решение конфликтов силой. — Это точно не несчастные случаи, Воронович, — мрачно покачал головой Снейп. Валера в ответ развел руками, зажав сигарету в губах: — Я не смог подобрать правильного определения, на английском, по крайней мере. Хотя можно назвать это злым умыслом. Единственное, что меня радует, так это то, что если наша теория верна, и студенткам мстили за сделанное с Чайкой, то ни один человек больше не пострадает. — Если виновник действительно Озеров… — Северус, я вас уверяю — любое проклятие оставляет послед! — перебил не справившийся с эмоциями Флитвик. — Любое! Думаете, я не прорабатывал такой вариант? Я проверил на все доступные элементы тех проклятий, что он мог использовать! И ничего. Абсолютно ничего! — …то я это сейчас узнаю. У меня как раз занятие с ними, — спокойно закончил Снейп. — Самая главная проблема, — с шумом выдыхая дым, сказал Валера Флитвику, — состоит в том, что если он использовал что-то родовое, то мы это никак иначе не узнаем. Но, допустим, если проклинал Озеров, то что мы будем делать с ним потом? Выносить ситуацию за пределы школы — значит подставить абсолютно всех: допустивших травлю преподавателей, напавших студенток и проклявшего их в ответ Озерова, причастность которого мы сможем доказать только насильно проникнув к нему в разум. Еще вопрос в том, что именно мы там увидим. — Но дико оставлять все в таком состоянии! — Филиус, — напомнил Снейп, — Хогвартс видел и не такое. Все студентки остались живы, пусть и покалечены по «собственной» вине. Мы закрываем глаза на дуэли только потому, что после этого могут полететь наши головы. А теперь, когда всем командует инспектор Амбридж, предавать огласке произошедшее будет откровенным самоубийством. — Я знаю, — поникшим голосом признал Флитвик. — Я знаю, что вы всецело правы. Но душа болит, когда мы пускаем такие дела на самотек. — Нам ничего другого не остается… — просто откликнулся Валера, сочувственно улыбаясь заклинателю. — Абсолютно ничего. В конце марта в Хогвартсе царила особая атмосфера, которую внесла не иначе, как миссис Норрис, громким ором возвестившая о приходе настоящей весны. Амбридж стала все изощренней в своих неистовствах, а влюбленные парочки находили новые места, где их не могли потревожить. Только, кажется, у чуть не сбившего преподавателей возле одной из лестниц Морриса, со всех ног спешащего на начинающуюся через пять минут пару в подземельях, весна означала не только романтику, но и увеличившуюся по времени сиесту. Если Энтони не спал в тишине библиотеки, то он вовсю гулял с Лизой, чей характер окончательно стал другим. Она часто улыбалась и легкомысленно прищуривалась своим мыслям, иногда поражая Морриса до глубины души заявлениями, сталь и безжалостность которых никак не вязалась с ее весельем. Как только она отрезала волосы, Энтони, не на шутку встревоженный, в тот же вечер подошел к ней, горя желанием разобраться в случившемся. И получившийся у них диалог Моррис раз за разом прокручивал в голове, ища деталь или фразу, которая никак не давала ему покоя. Тогда она сидела на подоконнике, болтая в воздухе ногами и что-то едва слышно напевая. Увидев Энтони, который искал ее взглядом, Лиза улыбнулась и, прокрутив в пальцах пачку сигарет, убрала ту в карман мантии. Моррис, наконец заметив ее, преодолел разделявшее их расстояние со скоростью пули и с тревогой в глазах спросил: — Что с тобой произошло? Кто тебе волосы отрезал? Лиза усмехнулась еще шире и обнадежила, словно случившееся не беспокоило ни капли: — Сама отрезала, не переживай. — Но почему? — Они ко многому обязывали, — нараспев произнесла она, глядя на вконец растерянного Энтони. — Тебе не нравится? — Нравится, — садясь рядом и убеждаясь, что ничего плохого не произошло, заверил Моррис. — Они так мило вьются. Лиза довольно прищурилась, раздумывая о чем-то своем. Поэтому, когда Энтони задал новый вопрос, она только встрепенулась и в замешательстве посмотрела на него, из-за чего ему пришлось повторить сказанное. — Зачем тебе Рома сигареты кинул? — Так надо, — легко пожала плечами Лиза. И вдруг сказала с какой-то странной интонацией, которую так и не смог расшифровать Энтони: — Хорошо, что он все понял. Так даже интересней будет. — Лиз? — с уже реальным беспокойством оборачиваясь на нее, протянул он, заставив Лизу засмеяться. — Ты-то не бойся, глупенький! Тебе ничего не грозит. — А Роме грозит, что ли? — не понял Моррис, хлопая глазами. Вместо ответа Лиза чуть маниакально улыбнулась и посмотрела на Энтони. Тот невольно вздрогнул. Такая Лиза действительно пугала. У этой новой Лизы был пустой, безумно веселый и совершенно нечитаемый взгляд, который вкупе с легкой усмешкой вселял страх на уровне древних инстинктов. Потому что Энтони совершенно не мог предугадать, что она сделает в следующее мгновение. Засмеется или нахмурится, спрыгнет с подоконника и уйдет, а может и вовсе, прижмется к нему. Дикая и явно бесчеловечная. — Всем остальным не грозит ничего, — повторила она. — Абсолютно ничего, поэтому вам бояться не надо. А потом она потащила его гулять по замку, словно ничего не произошло, и этот диалог был в порядке вещей. Энтони честно пытался понять мотивы ее действий, но через какое-то время сдался, решив не предпринимать ничего радикального и наслаждаться тем, что имеет. В какой-то момент Энтони начал всерьез путать Рому и Лизу, подчас не понимая, с кем разговаривает и гуляет после уроков. И только чуть вьющиеся на концах волосы и юбка могли уверить Морриса, что рядом с ним идет Лиза, которая полностью сменила не только стиль поведения, но и манеру одеваться. Где она нашла тяжелые сапоги на шнуровке, которые, как он подозревал, весили не один килограмм, Энтони не понимал абсолютно. Ее педантичная, даже болезненная строгость сменилась крайней безалаберностью и легкомыслием, которые вводили в ступор не только студентов, но и учителей. Энтони никак не мог сопоставить непосредственность и стальной и острый взгляд настоящего охотника, подмечавшего такие мелкие детали, о которых он даже не задумывался. Лиза с легкостью предугадывала личности идущих за поворотом людей и могла одним взглядом на класс определить, кто там был до них, и какие ученики сидели на каких местах, настолько четко и ясно обосновывая, что Энтони считал это очевидным и начинал корить себя за невнимательность. Она могла подолгу сидеть на одном месте, не меняя позы и, казалось, даже не моргая. И ее переставали замечать. Лиза умела ждать, когда все теряли терпение. Энтони понял это, когда однажды забыл предупредить ее о своей отработке и опоздал на свидание чуть ли на четыре часа. Он пришел, не надеясь увидеть ее, но Лиза все сидела на том же подоконнике и чуть улыбалась мыслям, словно поняв какую-то взаимосвязь. Когда Энтони захотел было извиниться и развести свою привычную суету, она прижала палец к губам, вынуждая его помолчать, а потом едва уловимо кивнула на один из дальних углов коридора. Моррис послушно сел рядом и затаился, заслужив одобрительную усмешку Лизы. И через полчаса, когда он уже было хотел бросить все и насильно увести Лизу, он услышал. Тихий, на грани человеческого слуха, мышиный писк и скрежетание в дальнем углу, на который ему и было указано. — Ход идет так, — тихо пояснила Лиза, проводя пальцем косую линию. Заметив неверие Энтони, она предложила: — Хочешь, докажу? И, дождавшись сдавленного кивка, взяла отколовшийся откуда-то кусочек камня, подождала немного и кинула его в угол коридора. Писк на мгновение усилился, перебиваемый невероятно громкими ударами осколка камня об пол, а через секунду раздалось скрежетание маленьких коготков. Лиза вновь провела пальцем по линии предполагаемого хода, дублируя передвижение мыши по нему. — Почему тебя не взяли в ловцы? — восторженно воскликнул Энтони, слезая с подоконника. — Не в ловцы, а в загонщики, — поправила она, с удовольствием потягиваясь. — А вообще, по той же причине, по которой охотником не стал белый выродок. Был бы слишком явный дисбаланс в игре. — Белый выродок?! — в шоке переспросил Моррис, думая, что ослышался. — Ты это о Роме, да? Ее равнодушный ответ вверг Энтони в окончательный ступор: — Ну да, о нем. Разве это не очевидно? Через несколько дней после свидания Моррис понял, что чувство ее взаимно, стоило Роме как-то мимоходом назвать Лизу «красной стервой». И, может быть, Энтони и забыл бы эти «милые» семейные прозвища, если бы не сегодняшний урок зельеварения, который словно включил таймер, отсчитывающий время до начала конца. Чуть не сбитый им с ног Снейп, пришедший через пару минут после триумфального прибытия Морриса в класс, был не в самом хорошем расположении духа, поэтому заданию сварить зелье, которое явно не умели готовить и семикурсники, студенты удивлены не были, благо урок только своим факультетом позволял вести себя чуть фривольнее. Энтони путем спонтанной жеребьевки, устроенной сокурсниками, оказался в паре с Ромой, на что Снейп не преминул закатить глаза, ожидая как минимум взрыва. После долгой нотации от декана, занявшей чуть ли не добрую треть урока, парни с наглым оскалом переглянулись и принялись магичить на галерке. Пока Моррис бегал за ингредиентами, Рома успел придирчиво вчитаться в текст на доске и понять, что не косячить не получится. Где-то впереди уже трудилась Эйлин, осторожно помешивая варево, то и дело поднимая глаза на инструкцию, чтобы не ошибиться и заработать высокий балл. Поймав на себе взгляд Ромы, она обернулась и мило улыбнулась, сжимая в руках ложку, которой только что мешала зелье. — Ну что, Элеонор, начинаем? — залихватски спросил Энтони, с грохотом обрушивая котел с водой прямо перед носом Ромы, заставив того вздрогнуть и переключить свое внимание с девушки на друга. — Что у нас там первым? — обреченно вздохнул он, вновь перечитывая первую строчку инструкции. — Нарезать… ага, понял. Тогда ты пока воду нагревай, а я эту херню нарежу. — Кубиками? — поддел Энтони и усмехнулся, вытирая с котла капли воды. — Соломкой, — в таком же тоне ответил Рома, ловко орудуя ножом. — Ей богу, как только я прихожу на зелья, то начинаю чувствовать себя как минимум поваром. — Тогда проверим твою кулинарную интуицию! — оживился Моррис, беря две одинаковые склянки с разного цвета зельями. Где-то впереди работающий в паре с Эйлин Мартин, услышав этот диалог, обреченно закрыл лицо рукой. — Выбирай соль, — Энтони приподнял флакон с белой жидкостью, а следом взметнулся и красный раствор, — или перец? Только не подглядывай! — Соль, — вглядевшись в содержимое склянок, уверенно кивнул головой Рома, вновь возвращаясь к нарезанию какого-то корня, похожего на комок земли. Эйлин и Мартин переглянулись, понимая, что хваленая интуиция их друга уже подвела. Они было хотели предупредить двух незадачливых зельеваров, как их тут же жестко осадил Снейп, вовремя заметивший метания шестикурсников. — Восемнадцать капель или двадцать две? — продолжал допытываться Энтони, покачивая над котлом склянку с белым раствором. — Странный вопрос, — нахмурившись, заметил Рома. — Восемнадцать, конечно. — Лишь бы у них теперь не рвануло, — тихо прошептала Эйлин, глядя на инструкцию к зелью, где цифр, озвученных Энтони, не было вообще. Она обернулась на Мартина и встревоженно пробормотала: — А ты что думаешь? Прогноз Нисбета не был оптимистичным: — Рванет, непременно рванет, зная этих двоих. Лишь бы на остальных не перекинулось. Как только Рома закинул в котел нарезанный корень, теперь уже по своей консистенции ничем не отличимый от земли, с зельем произошло что-то странное. Оно вскипело, вспенилось и приобрело темно-алый цвет, что никак не соответствовало тому прозрачному раствору, который должен был получиться на этом этапе. — Слушай, — растерянно произнес Энтони, пытаясь сделать огонь под котлом меньше. Получалось не слишком успешно. — Мне кажется, или зелью чего-то не хватает? Рома скептично посмотрел на пытающееся выползти за пределы котла месиво, более походившее на кровавую пену. Неожиданно ему на ум пришла идея. — Хм, попробуем получить успех другим путем, раз мы уже где-то так явно накосячили, — нехорошо протянул он, резким движением откупоривая флакончик с белым раствором. — Другим путем? — удивленно переспросил Моррис, которого подобное заявление насторожило. Эйлин и Мартин в панике переглянулись. — Будем копировать работу мастера!.. — обернувшись и убедившись, что Снейпа рядом нет, заверил Рома. Он занес руку со склянкой с белым раствором над зельем и, как-то пугающе скалясь, начал декламировать на русском: — Смерть большевистской сволочи. Первая капля упала в зелье, и на мгновение оно успокоилось, понемногу светлея. — Закон и порядок! После второй капли все вскипело с новой силой, словно взбаламученное невидимой рукой. Белый цвет начинал постепенно расползаться, но что-то мешало ему. — Отечество или смерть… После третьей капли зелье зашипело, а белые проблески сковали в тисках красные сгустки, с каждым мгновением распространявшиеся все сильнее. — А что? Красиво, — завороженно глядя в котел, заметил Энтони. Мартин и Эйлин хотели ринуться помогать, но их вмешательство уже не могло ничего исправить. Рома было хотел с новым «заклинанием» долить в зелье еще белого раствора, как позади вдруг материализовался Снейп, влепивший ему сильную затрещину, из-за которой склянка выпала из рук и отскочила от края котла, разливая свое содержимое по всей парте. — Озеров, что вы творите?! — зашипел правдоподобнее любой змеи декан, зверем глядя на двух нерадивых студентов. — Пытаемся хоть что-то исправить, — толкнул здравую мысль Энтони, впервые глядя на рецепт на доске. — Возможно, у нас даже что-нибудь и получилось бы. Снейп грозно зыркнул на них, но смилостивился, развернувшись, чтобы уйти. Остальные сокурсники уже вздохнули с облегчением, но стоило декану отойти на пару шагов вперед, как Рома пошевелил над зельем пальцами и глумливо пробормотал: — Ахалай-махалай. Снейп резко обернулся на поднявшего голову, чтобы оценить реакцию на его слова, Рому. Класс пропал, смещенный появившейся откуда-то чернотой, словно кто-то тянул его назад. Миг, и Рома не видит ни сокурсников, ни парты — ничего, кроме всепоглощающего и душащего мрака цвета сажи и копоти на бетонных стенах. А потом это наваждение пропадает, потесненное неожиданно яркой и ослепляющей картиной одного из сотни незначительных воспоминаний, возникшей перед глазами. Больше слышит, чем может увидеть. …Он делает шаг вперед, становится вплотную к Жене — такой испуганной и обеспокоенной — и, проводя пальцами по ее щеке, что-то сурово говорит. Я за такое прокляну. А он бы их убил. …В душной комнате, освещенной только дрожащим пламенем свеч, в которые зачем-то прыскает сжатой кожурой мандарина Энтони, перед ним на пол ложится расклад. Взгляд невольно застывает на одной из карт, где двое — как никогда похожие на него и Лизу — вцепились в явной ненависти друг другу в горло с желанием задушить. И слышит собственный голос, доносящийся как будто издалека. …Разрушающую, нездоровую и всепоглощающую ненависть, причина которой появилась слишком давно. …День выдается пасмурным и очень ветреным. Они с Женей спускаются к берегу Черного озера. Вдруг она останавливается и, кутаясь сильнее в его мантию, тихо спрашивает. Сам он немного сутулится и хмуро смотрит вперед на виднеющуюся водную гладь. — Знаешь или видел? — Видел. Не все, но достаточно, чтобы уже сейчас не ждать ничего хорошего. А потом призраки прошлого настолько сжирают его, сплавляясь с настоящим, что Рома не может отличить их. Вокруг только снег и пробирающий до костей холод. Свинцово-серое небо сливается на горизонте с землей, но где проходит их истинная граница сказать Рома не берется: не помогают даже почерневшие стволы занесенных снегом сосен, своими сухими ветвями стремящиеся ввысь. Спрятав в поднятом вороте шинели лицо и что-то едва слышно напевая себе под нос, Рома останавливается, чтобы достать из кармана папиросу и коробок спичек. Прошедшаяся по боку коробка спичка загорается, и он, прикрывая от ветра ладонью, подносит ее к концу папиросы, зажатой в губах. Пламя освещает его усталое лицо и пугающие пустотой глаза, в которых, казалось, нет и намека на жизнь. — И как один прольем, — протяжно выдыхая дым, уже более внятно и так же негромко пропевает Рома, убирая спички обратно, — кровь молодую… — Вообще-то, «и как один умрем в борьбе за это», — вкрадчиво раздается у него за спиной, но он только хмыкает и даже не поворачивается. И без того знает, кто стоит за ним. — Кто за что борется, Красная, — философски откликается Рома, затягиваясь папиросой и наконец оборачиваясь на Лизу. — Кто за что борется. Она кривит усмешку, только в ней нет ни капли той Лизы, что когда-то отзывалась трепетом в сердце. С ее коротко остриженными и вьющимися волосами играет ветер, вплетая в них снежинки, а она прячет руки в карманах брюк и поднимает плечи, словно защищая себя от холода. Но даже с новым порывом начинающейся метели Лиза не ежится, продолжая пристально смотреть на Рому. И в ее глазах царит осознанная жестокость и расчетливость, от которых пламя ненависти горит в нем сильнее. Сейчас они полные отражения, и Рома уже давно не удивляется тому, что их голоса стали идентичными. — Я тебя предупреждала, чтобы ты не совался на мою территорию, так ведь? — Это моя территория, — спокойно отвечает Рома, несмотря на явно угрожающий тон. — И она всегда была таковой, вплоть до того ската с сопки. Так что вопрос «какого черта ты нарушила границы» должен задавать тебе я. — Была твоей — стала моей, делов-то. Здесь все подчинено мне, просто добрая я давала тебе ими пользоваться, — Лиза легко разводит руками. — В который раз бредишь, — с нескрываемым презрением скалится Рома, свысока глядя на нее. — Ты не чувствуешь этих мест, не пытайся врать самой себе. И они никогда не отойдут тебе до тех пор, пока я жив. А, может, не почувствуешь их с моей смертью: мы одно и то же, не это ли ты когда-то твердила мне? Может, тогда ничего не изменится, а? Нас создали равными, только тебе позволили выйти в свет, а моим уделом осталась работа в закулисье. И не тебе решать, когда мы поменяемся ролями. — О нет, решаю это не я, — Лиза делает шаг, становясь почти вплотную к нему. — Решают это люди свыше и наш дражайший младший брат, который совсем немного начал сходить с ума. А им «работники закулисья» совсем не нужны, особенно белого и особенно сейчас. Так что они всецело поддержат мою идею по разделу территории, где тебе в лучшем случае достанется… м-м-м, дай подумать… — она демонстративно прищуривается и прижимает палец к щеке. — Ничего. Хороший вариант, не так ли? «От каждого по способностям, каждому по потребностям» — какой прекрасный лозунг! Только вот твои способности и потребности настолько несоразмерны, что тебя проще устранить. О, — неожиданно восклицает Лиза, опуская взгляд на с хрустом сжавшийся кулак Ромы и расплываясь в довольной и жестокой усмешке, — у тебя уже срослись переломы? Что, нравится играть Чайковского? Все происходит в одно мгновение: не дрогнувшая рука и мутно блеснувшая сталь. Пальцы Ромы смыкаются на горле Лизы и, не несмотря на дрожь, несмотря на торчащее из предплечья лезвие ножа, давят сильнее. Они одновременно делают шаг назад, опуская руки и не сводя друг с друга глаз: Рома — хватаясь за распоротое в который раз предплечье, а Лиза — неосознанно проводя пальцами по горлу, на коже которого еще оставались белые следы. На такой чистый снег падают первые капли крови. — Ай-яй-яй, — с притворным сожалением качает головой она, прокручивая в руке нож. — Какие мы злые. Или же тебе так не нравится Чайковский, а, Белый? — Мне не нравится твое существование, — не остается в долгу Рома, с пальцев которого начинает капать кровь. — Этого факта хватает, чтобы доставать новые ноты. А потом они больше почти не говорят. Рома едва успевает блокировать удар Лизы поврежденной рукой и только напряженно оскаливается, слыша хруст в который раз сломанных костей. Пальцы тянутся к горлу. С пальцев капает кровь. Наст под их ногами трескается, натужно скрипит и покорно окрашивается в багряные тона. Драка из двух методов: сломать кости или задушить. Рома неожиданно увеличивает дистанцию между собой и Лизой, едва гнущимися пальцами мелко дрожащей и очевидно сломанной руки, путающейся в потяжелевшем и серо-буром рукаве шинели, пытаясь пережать болтающуюся плетью другую, с которой обильно капает кровь на свежий снег. Он, пошатываясь, судорожно и рвано дышит, то и дело шумно втягивая носом воздух. Когда он проводит кончиком языка по губам, чтобы слизать текущую из носа кровь, что давно капала уже с подбородка, ему вторит Лиза, одним движением стирая ее рукавом кожаной куртки с лица. — Ты не умрешь ни от ножа, ни от пули, — вдруг подает голос она, и в ее дыхании слышится тихий свист. — Ни минометный обстрел, ни газовая атака не убьют тебя. Только от моей руки ты примешь смерть. Но прежде я сделаю твою жизнь подобной Аду. Заполню каждый твой день агонией без права на окончание или перерыв: заставлю тебя испытывать то, что ты вынуждал чувствовать меня. И никакой морфий тебе не поможет. Миг, и Лиза стоит рядом с Ромой, цепко хватая его за ворот шинели. — Я буду распарывать и дробить тебе руки. Я буду ломать тебе ноги, — одна легкая подсечка, и Рома падает на колени. Лиза, продолжая удерживать его, смотрит сверху-вниз с нескрываемым презрением и отвращением. — Я изувечу тебе все тело шрамами. Я заставлю тебя запомнить этот урок раз и навсегда, до тех пор, пока ты наконец не издохнешь всем на радость. Доведу тебя до края и тогда буду наслаждаться тем, как ты жалко будешь пытаться ухватиться за свою никчемную жизнь. Потому что либо ты со мной… либо ты мертв. Она отпускает ворот его шинели и делает несколько шагов назад, было разворачиваясь, чтобы уйти, но Рома наконец подает голос, прежде сплевывая кровь ей прямо под ноги. — Вся моя жизнь — нескончаемый Ад с того самого момента, когда я впервые увидел тебя. И ты не сможешь сделать ее хуже, равно как и не сможешь забрать те территории, что принадлежат мне по праву. Лицо ее перекашивает от гнева, и Лиза ударяет Рому ногой в грудь, а следом слышится его судорожный и захлебывающийся кашель, когда он падает на спину. Она без колебаний ставит ногу в тяжелом сапоге ему прямо на горло и давит, склоняясь над ним, несмотря на сломанные руки и боль вцепившегося ей в голенище в попытке не быть задушенным, и с холодной и садисткой ухмылкой предлагает: — Тогда встань и борись за жизнь. Реальность возвращалась рывками, которые еще сильнее мутили разум. Рома с огромным усилием поморщился и замотал головой, пытаясь выгнать Снейпа из своих воспоминаний. Тот то ли держался еще сильнее, то ли вовсе не контролировал ситуацию. Белым шумом Рома слышал взволнованные и испуганные возгласы своих сокурсников, чьи имена всплывали в памяти с таким трудом. Энтони, равно как и остальные, с ужасом вздрогнул, глядя на Рому, который измученно зажмурился и попытался отвернуться, чтобы в следующее мгновение открыть глаза и впиться взглядом в Снейпа. Посмотреть на него так, чтобы кто-то из девчонок шарахнулся назад, сбивая чужой котел с зельем. Глаза у него были непроницаемо черные, холодные и настолько мертвые, что спине бежал неприятный озноб, а в голове билась кажущейся не такой уж глупой мысль спасаться, пока не поздно. Ожесточение, какая-то ненависть, раздражение и бесчеловечность, явно читавшиеся на лице Ромы, пугали до нервной дрожи. Секретом, что декан может копаться в мыслях и воспоминаниях, ни для кого не было. И поэтому страшнее становилось не столько от реакции Ромы, сколько от бледности Снейпа. Страшнее и любопытней от желания узнать то, что он увидел. Рома зачесал назад волосы пятерней и наконец спросил, разрушив всепоглощающую тишину в классе. — Жалкое зрелище, не так ли? От Ромы, что хорошо знали они все, остались одни внешность и голос. Эти стальные интонации, бездушные черные глаза, кривая усмешка, медленно перерастающая в оскал — все было чужим, неправильным. Все это внушало животный страх. Не дожидаясь слов декана, Рома подхватил свою сумку и стремительно вышел из класса, хлопнув дверью так, что та чуть не слетела с петель. И в воцарившейся тишине класса взгляды всех были устремлены на выпавшего в ступор Снейпа.