О чем молчал Толкиен

      Я медленно опустилась рядом с ним на траву. Он был еще жив. Светлые глаза улыбались мне, но казалось, видели уже что-то далекое за горизонтом. Вот он живой, руки еще теплые – а потом раз и все. Один удар сердца. Последний вздох. И конец. Больше не встает, не шевельнется, не сможет проворчать: «это МОЯ не… То есть названная сестра!». И я не могу его спасти… И мне останется только умереть рядом с ним… Сочувственное сопение Азога отвлекло меня. Посмотрев внимательно на Боромира, потом на меня, Врачеватель спросил:       - Носишь его кольцо?       Я покачала головой.       - Он мой брат…       Азог покивал и вдруг ухмыльнулся:       - Ну тогда держи крепче своего братца.       Пока я недоуменно хлопала глазами, Азог ловко располосовал и отбросил в сторону уже безнадежно пострадавшую куртку, ощупал плечо (Боромир явно перестал думать о Вечном, и высказался так и эдак). Потом мимоходом похвалил меня: показал на пластырь, сказал: «хорошо лечила, правильно!» и вдруг резко толкнул стрелу вперед. Она прорвала плоть, Азог ловко обломил наконечник и выдернул стрелу из раны окончательно. Я быстрей зажала кровь тряпкой с бальзамом, Боромир скрипел зубами и обещался лично меня отшлепать, если выживет. Мы на пару с Азогом зашивали (я бы одна не рискнула, опыта маловато), потом мне поручили заклеить рану пластырем и мазать дырки поменьше. Азог занялся второй стрелой. Боромир закашлялся, сплюнул кровь и хриплым шепотом сказал мне:       - Если выживу – сначала сам обниму и расцелую, потом твоему придурку объясню…       - Только попробуй, и я лично позабочусь, что бы не выжил! – пригрозила я ему, - не дергайся!       Боромир потерял сознание, но Азог заявил: «оркская медицина знавала случаи и похуже. Как говорится, если человек по-настоящему хочет жить – медицина бессильна». Я жалостливо скулила, меня снова потрепали по затылку, сказали, что для ассистента я держалась просто молодцом. То бишь девицом. На мысленный зов примчалась Грр, больного взвалили на нее. Волчица, проникнувшись ответственностью задания, пошла мягче кошки. Боромира привезли в лагерь. У орков тоже было много раненых, поэтому все здоровые, пока мы с Азогом возились с этим доходягой-суицидником, уже успели расчистить поляну, приготовить удобные лежаки из веток и шкур, в стороне горели два костра. Там я заметила Сэма, похоже, он вполне нашел общий язык с оркским поваром. Арагорн (по-моему, к своему изумлению) обнаружил экспериментальным путем, что на орков ацелас тоже отлично действует, и рьяно изображал «традиционную медицину». Самые старшие делали печальную, но необходимую работу – копали неглубокую, длинную канаву в низине, предварительно снимая крупными пластами дерн. Бессознательного Боромира устроили на мягком лежаке, мне велели сидеть рядом с ним и никуда не уходить. Да я как бы и не собиралась…       - А полежать можно?       Полежать мне настоятельно рекомендовали и я, едва опустив голову на мягкую шкуру, провалилась в спасительное забытье. Батарейка кончилась. Я ж не розовый заяц…

***

      Проснулась я поздним вечером от разнообразных ощущений. Хотелось прогуляться в кустики, пить, есть, купаться… Зудели и чесались подживающие ранки и ссадины, а вставать было ЛЕНЬ. Тепло… Мягко… Уютно, как никогда в жизни… Грр сопит в ухо. Или не Грр? У Грр рук нет, она меня поперек живота обнимать не может! Боромира хорошо вижу в свете костра, он спит, даже улыбается. Ага, а кто же это вообразил, что я – это его любимый плюшевый мишка? Так, осторожненько поворачиваем голову… Упс! Сбылась мечта идиотки! Ладно, пока Бродяжник отсыпается после трудного дня, а заодно греет мне правый бок, можно на него (выбери сама: посмотреть/помедитировать/поглазеть/позалипать/полюбоваться). Всякий раз, когда он был так близко, и я могла посмотреть на его смягчающееся во сне лицо, прикоснуться к неожиданно мягким волосам, у меня возникало такое чувство, как будто в моей груди поселился теплый, пушистый котенок.       Я осторожно освободила левую руку, и провела кончиками пальцев по щеке и подбородку. Ой, а щетинка жесткая! Забавно, так щекочет ладонь… Он что-то пробурчал во сне и притянул поближе к себе. Собственник! А у меня появилась возможность пощупать, наконец, чудесную ямочку на подбородке, которая давно вызывала мой нездоровый энтузиазм. И тут предмет моего изучения вздрогнул, проснулся, и уставился на меня с выражением: «Где я? К черту подробности, скажите, на какой планете?». Ну вот, а во сне он так мило улыба-а-ался…       И руки пытается за спину спрятать. И самым светским тоном спрашивает:       - Как вы себя чувствуете, леди Кеирина?       И что ему ответить? «Благодарю вас, вы очень любезны»? Впрочем, не знаешь, что сказать – говори правду! И я заявила:       - А у тебя на подбородке ямочка!       - Что? – по-моему, он совсем утратил связь с реальностью.       - Вот! – радостно заявила я, и все-таки потрогала ее пальцем! С полминуты он недоуменно хлопал глазами, а я снова и снова переживала тактильные ощущения. Потом он осторожно перехватил мою руку, и прикоснулся губами к моему лбу… Температуру, что ли проверяет? На всякий случай решила обидеться:       - Во-о-от, в лоб, как покойницу! А я еще живая…       - Я тоже! – со вздохом ответил Бродяжник, и одним гибким движением поднялся на ноги. Я лежала и тихо радовалась. Тому, что потрогала ямочку на подбородке, тому, что меня пообнимали и тому, что, судя по легкости его движений, раны уже не болят. Он тоже смотрел на меня, но выражение его лица я увидеть не могла – он стоял спиной к костру. Потом, вдохнув еще раз, он наклонился и, протягивая мне руку, сказал:       - Пойдем ужинать, Кей…