…а для меня теперь всякий час — полночь.
***
— Душа христианская, ты оставляешь этот мир во имя Бога Отца всемогущего, Который тебя сотворил; во имя Иисуса Христа, Сына Бога Живого, Который за тебя страдал; во имя Духа Святого, Который на тебя снизошёл. Да упокоишься сегодня и поселишься на священном Сионе с Пресвятой Богородицей Девой Марией, со святым Иосифом и со всеми Ангелами и святыми… — с сочувственным видом священник продолжал читать заранее заготовленную речь. Шаблонный стандарт. Это всё совсем не для Шарлотты. Это не про ЕЁ Шарлотту он говорит, правда? Это не её Шарлотта лежит в этой деревянной тюрьме. Это не её гроб. Вероника всхлипнула, открыла глаза и тут же прикрыла их, еле заметно вздрогнув. Она почему-то физически не была способна расплакаться: ни когда обнаружила бездыханное тело подруги, ни когда осознала, что её уже не спасти. Она чувствовала себя какой-то неполноценной, сломанной деталью идеально отлаженного механизма, который представляли из себя собравшиеся вокруг люди. Наверно — это гнев спас её тогда. Чистый, дающий силу гнев. Он заставил её выпрямить спину и высушил слёзы. — Дорогая сестра, отдаю тебя Богу всемогущему, Творцу твоему, чтобы вернулась ты к Тому, Кто тебя создал из праха земного. Когда ты покинешь эту жизнь, пусть выйдут тебе навстречу Пресвятая Богородица Дева Мария, все Ангелы и святые. Она не понимала ни единого слова из того, что говорил священник. Его голос звучал, словно издалека перекрываемый голосами прошлого… Flashback — Я сказал: вылечи её! — Натаниэль схватил Ирис за руку и потащил в сторону лежавшей рядом Шарлотты. — Ты же чертов целитель! Ты умеешь заживлять раны! Испуганная Ирис с трудом вырвала руку из его сильной хватки. Слёзы с удвоенной силой полились из её глаз, и она надрывно зарыдала, умоляя его прийти в себя. Истерия начала подниматься в ней, как только она увидела искажённое лицо одноклассницы, и она буквально задыхалась от недостатка воздуха в груди. — Я умею заживлять, но не возвращать с того света! Внезапно молодой человек, казалось, понял смысл происходящего. Поражённый, он опустился на колени рядом с телом возлюбленной, прижался головой к её груди и громко, и надрывно завыл. Слёзы ручейками стекали по его щекам. — Она должна вылечить тебя… — Натаниэль, — хранивший всё это время молчание Кастиэль положил свою тяжелую ладонь на плечо старосты. — Я не думаю, что… — Нет! Замолчи! Она ещё дышит! Ей можно помочь… ей можно помочь! Ирис ей поможет… — прошептал он срывающимся от раздиравшей боли голосом. — Лизандр… — Вероника бесшумно подошла к юноше. — Успокой его. Седоволосый молча кивнул и тенью навис над сгорбленной фигурой Натаниэля. Староста шумно всхлипнул и через секунду провалился в сон. Подойдя к безжизненному телу лучшей подруги, Вероника поймала себя на мысли, что почему-то не чувствует боли. Перекошенное судорогой лицо Грантэр было синевато-бледным, а в открытых глазах застыл ужас. Из груди торчал длинный металлический штырь. Она выглядела измождённой и увядшей, всё платье было в струпьях спёкшийся крови и казалось практически чёрным. Это была словно и не Шарлотта. Какая-то пустая оболочка, опустевший сосуд. Её Шарлотта сейчас, наверно, парила где-то высоко в облаках, свободная от своих земных оков. — Прости меня… Now Веронике хотелось вразумить всех этих людей. Сказать, что это всё одна большая ошибка, недоразумение. Слегка поддавшись вперёд и приоткрыв рот для того, чтобы закричать, что есть силы, девушка заметила в толпе собравшихся Виктора и тут же резко поняла, что ошибки быть не может. Он стоял в первом ряду и бережно поддерживал женщину в чёрном. Госпожа Грантэр. Она встречалась с ней всего пару раз и в общей сложности количество сказанных фраз вряд ли бы превысило однозначное число, но это точно была она. Волосы, овал и черты лица — всё абсолютно идентично, как будто это и не мать вовсе, а сама Шарлотта. Девушка смотрит себе под ноги и в голове крутится только одна фраза: — Ошибки быть не может. — А сейчас несколько слов хотела сказать одноклассница Шарлотты — Розалия. C глазами полными жгучей ненависти Вероника смотрит на Розалию. Она прекрасно знает, что сейчас будет произнесена душещипательная проповедь о том, какой замечательной девушкой была усопшая, и каким ужасным потрясением для всех стала эта ужасная новость. Будет сказано много безликих, фальшивых слов и не одного слова о том, что это было именно убийство. О том, что Шарлотта, видимо, боролась за свою жизнь, что она наверняка звала на помощь, что она хотела жить и ДОЛЖНА была жить. Аккуратно протиснувшись через толпу собравшихся, черноволосая удаляется прочь. — Шарлотта была замечательным человеком… Прочь, прочь от этого гнилого общества. От этой толпы тупых трусов, не желающих признавать очевидные вещи. Они не должны говорить и выражать величайшую скорбь. Страшит не принятие, а сам момент осознания. Страшит время, которое непременно сотрёт из памяти все детали, а она хочет помнить. Помнить о том, что Шарлотта любила пересматривать фильмы по несколько раз, обожала читать фантастику с детально описанными сценами сражений и лихо закрученным сюжетом. Лучше всех на свете готовила омлеты и мясо. Отлично разбиралась в карте ночного неба и знала тысячи невероятных уловок при игре в дурака, из-за чего её нельзя было победить. Мечтала слетать на Кубу перед тем, как покинет мир обычных, нормальных людей Надо помнить. Родимое пятно в форме буквы «I», шрам на ключицах, извечный хвойный аромат, заливистый смех. Она цепляется за воспоминания, перебирает их словно бисер. Пусть останется хоть что-то. Миновав маленькую церквушку и завернув налево, Вероника проходит ещё несколько метров и, присев на полуразрушенные ступеньки какого-то старого строения, зажигает очередную сигарету. — Она была и моей подругой тоже. — Как быстро ты закончила с этим тупым цирком. Надеюсь, в конце не забыла сказать, что она наверняка наблюдает за нами с небес? — Вероника, послушай, нам всем сейчас тяжело, поэтому давай… — «Давай забудем и постараемся жить дальше?» Ты ведь именно это хотела сказать? — отбросив тлеющий окурок в сторону, черноволосая резко выпрямилась. — Оставь эти проповеди для кого-нибудь ещё. — А что ты предлагаешь? Что мы можем сделать? Мы всего лишь школьники… — Я предлагаю сидеть молча и ждать, пока не убьют кого-нибудь ещё. Интересно, кто же это будет? Ты? Лизандр? Лей? — Замолчи, — лихорадочно выдыхает Розалия и тут же извиняется за свою несдержанность. Роза ловит себя на мысли, что вероятно никогда не сможет прочувствовать, что именно сейчас испытывает Вероника. Большая часть одноклассников, посвященных во все подробности произошедшего , обходят её стороной. Шарахаются, как от прокаженной. — Я просто считаю, что этим должны заниматься специально обученные люди. Господин Леон хочет возглавить расследование лично, надо просто подождать, и я… и я уверена… — У меня нет времени на ожидание, — Вероника встряхивает головой, пытаясь привести разрозненные мысли, что устроили хаос в её голове, в порядок. Перед глазами снова всплывает холодная, словно фарфоровая, рука подруги и маленький клочок бумаги, зажатый в кулаке. — Раз, два — умер день, три, четыре — встала тень, пять, шесть — старый дом, семь, восемь — кто-то в нём, девять, десять — скрипнет дверь, — шепчет она, выпрямляясь. — Бугимен не спит, поверь… — сделав пару глотков из припрятанной фляжки с ромом, она не спеша шагает к резным воротам кладбища. Тело обволакивает приятная теплота, а сознание — такая же приятная сонная одурь. — Не смей ничего предпринимать в одиночку! — Розалия хочет сделать несколько шагов в направлении одноклассницы, остановить, попытаться убедить, но не может. Удушливая, жаркая волна, заглядывает под каждый позвонок, взрываясь тысячами фейерверков. — Для меня она была, как сестра, а так как я теперь живу по законам древних… — она закрывает глаза и идет, слегка пошатываясь. Мысли заплетаются так же, как и ноги. Из глаз тоненькими жалкими ручейками текут нежданные слёзы. На периферии её сознания снова возникает светлый образ подруги, но он быстро забивается в угол, теснимый более мрачными и ужасающими картинами. — Око за око, кровь за кровь, — нараспев произносит она, прежде чем скрыться за кованными чёрными воротами.