Искаженные

3241 год Второй Эпохи, Умбар Корабли встали на рейд в умбарской гавани всего неделю назад. К исходу третьего дня командующий флотом принц Фаразон, сын Гимильхада, сына Ар-Гимильзора, знал, что наместник Умбара ухитрился рассориться со всей провинцией, от изгоев Острова до купцов из морэдайн. Но предан Королю. Наверняка. Скорее всего. Ну то есть, должна же быть хоть одна причина, по которой он до сих пор занимает свое место? Через пять дней Фаразон перестал читать письма. А доносы продолжали нести. Город единодушно и за одну декаду поверил, что Король лично прислал племянника с единственной целью — судить и сместить наместника. А дальше принц или наградит жезлом кого-то самого преданного или, чем Благие не шутят, сам на какое-то время сядет в Умбаре. — И я очень хочу знать, — медленно сказал Фаразон и подлил себе еще немного вина, — какая крыса распустила этот прекрасный слух по всему умбарскому побережью. Мы должны были пополнить запасы, взять на борт войска, и по возможности не медля выдвинуться дальше на юг. Собеседник кивнул. Стальное перо в его руках неторопливыми штрихами плыло над листом. Была у капитана Хортумара такая привычка — рисовать во время тайных совещаний. Аллегорические эти рисунки он потом развешивал по собственной каюте. Если бы Вопрошающие Черной Стражи обладали тонким художественным вкусом, галерея работ Хортумара вместе со всеми маргиналиями потянула бы на три изгнания с Острова да на две почетных казни. — Вместо этого, — продолжил командующий, — я не могу даже встретиться с умбарским наместником. Он прячется от меня! Наместник болен, наместник в отъезде с инспекцией, старшие после наместника не имеют права решать за него, нет-нет, конечно, вы скорее всего, можете пополнить запасы, но… Фаразон подошел к большому окну каюты и замолчал, глядя наружу. Огни, огни, огни. Самая крупная гавань за пределами Острова. Большой город. Древний. Многажды переходивший из рук в руки. Опасный… но не опаснее Арминалэт. — Твоих побед боятся во дворце, адмирал. И радуются на флоте. Невысказанное наполнилось сотнями смыслов, из которых почти все кричали — «Измена!». Такие разговоры лучше было вести только вдвоем, только с теми, кто верен и на эту жизнь и на следующую. — Тогда я знаю, зачем меня отправили в Умбар. — отозвался, наконец, Фаразон. — Они ждут… ждут, когда я ошибусь. Одна ошибка, одно поражение — и государь призовет меня к ответу. За все грехи, как истинные, так и надуманные. — Нельзя же побеждать всегда, — капитан положил перо и тревожно взглянул на принца. Фаразон сжал в руке кубок и отпил еще немного, не чувствуя вкуса. — Придется, Хортумар. Придется. Король велел дойти до Раннаста. — Есть ведь еще вариант, командующий. Коли говорить о вредных грызунах. Хортумар повернул свой рисунок к Фаразону. С листа ехидно таращилась черная тощая крыса. Единственный глаз у крысы был предельно стилизован — ромб в ромбе, в центре — капля красного сургуча, трещина в сургуче — вертикальный змеиный зрачок. Фаразон задумчиво постучал пальцем по сургучу и безрадостно откликнулся. — Веришь, Хортумар, будь эта сплетня делом людей врага, я обрадовался бы. Там, где Восток начинает дело словами и золотом, там им явно не хватает мечей, а значит можно ждать легкой кампании. Но пока что — больше похоже на Стражу. — В Страже нет единства, — заметил Хортумар. — Иначе я бы тут не сидел. Послышался плеск весел, на палубе закричали, с воды раздался ответный крик. — А вот и неприятности, — пробормотал Фаразон и отвернулся от стола. — Ну-ка, Хортумар, выйдем на воздух. Чую, накрылся мой здоровый сон. Капитан молча встал. Он знал — от караульных и стражей каюты принца, да видывал и сам — здоровым сном там даже не пахло. Командующий Фаразон всегда рано вставал и ложился очень поздно, непременно выпивал кубок вина перед сном — уж не боялся ли кошмаров? В дневное же время принц был безупречен. Умен, красив, холоден. С врагами — беспощаден, со своими людьми — щедр. Перевалив за вековой юбилей, Фаразон выглядел едва за тридцать. Несложно было поверить, что благословение рода Элроса с новой силой возродилось в нем. Вот кому быть Наследником Мореходов, эх… Шепотки эти неизбежно возникали вокруг Фаразона даже там, где принц, казалось, не подавал к тому никаких оснований. Бывал на Острове он хорошо если раз в десять лет и подчеркнуто не искал иной славы, кроме воинской. Хортумар служил под его началом уже четверть века, и давно знал, что Фаразон сын Гимильхада не так уж наивен в плане политических игр. В конце концов, принц прожил последние семьдесят лет под самым пристальным вниманием своего благословенного дяди, Государя Тар-Палантира Провидца… и все еще был жив. Успевший раньше Хортумар пресек суматоху в зародыше. Фаразон помедлил у выхода на палубу, плотнее закутался в форменный плащ черной шерсти. Его знобило. Итак, два тела на палубе, шесть не очень трезвых, но и не сказать, чтобы сильно перебравших матросов Королевского Флота, не очень счастливый капитан Хортумар. Картина ясна. Что с ней делать принцу рода Элроса — другой вопрос. Показалось — на темном холме над бухтой вспыхнула искра и тут же исчезла. Костер? Факел? Потайной фонарь? — Что там, на холме? — Фаразон указал рукой. — Это усыпальницы знати, господин, — подошедший второй помощник Нуфарат явно тоже еще не ложился. В груди кольнуло. Показалось — или свет мелькнул еще раз?.. Фаразон поджал губы и отвел взгляд от холма. Дела этой ночи были важнее смутных предчувствий. *** — Есть силы старше людей. Есть силы старше меня. И есть сила, которой нельзя касаться, голодная и равнодушная, она вечно жаждет крови и жизни, сама оставаясь мертвой. Чуждой. — Саурон сидел в проеме между высоких колонн и смотрел в темноту. На его ладони билось бледное пламя. — Чуешь? Слышишь их? Слышишь это? — С того момента, как взошел на холм, — тихо ответил Хэлкар, подходя. — Я подумал бы — мне почудилось. Только ведь себя не обманешь, нам это теперь не дано. — Я провел в городе весь первый месяц осени. Тоже не мог поверить. Смотрел на людей. Слушал. Жил на роскошных постоялых дворах и под мостами, перезнакомился с местными музыкантами, нищими и торговцами, с рабами и чиновниками Острова… Меня даже пару раз ограбили в подворотне. И случайно пригласили на пир к наместнику. Кажется, я его изрядно напугал — он ведь родич короля не только по имени. Впрочем, я думаю, он принял меня за собственный запойный бред. Что-то не так с их поколением, столько безумных Видящих — не к добру. Хэлкар кивнул. Саурон это умел: быть среди людей так, как не мог пока никто из принявших кольца. Он был одновременно внутри и извне, молчаливым свидетелем быстрого потока человеческих жизней — и деятельным участником. Иногда на него находило и он пропадал надолго. Легенды о черном страннике, взыскательном мудреце с ледяными светлыми глазами и сильной проседью в длинных черных волосах, бытовали, пожалуй, от Моря Востока до Мглистых Гор. Не все из легенд были добрыми. Порой вслед за легендами приходили люди. Кое-кто — навсегда. — Значит, теперь — Умбар? Мне, Повелитель, не хочется даже думать о том, чтобы спуститься в город, – честно сказал Хэлкар и помедлил, прислушиваясь. - Щедрую жатву оно собирает этой ночью. — Не первый, увы, и не последний раз, — ответил Саурон задумчиво. — Но оно все ближе к людям. Мир меняется, становится сложнее и многообразнее. А я ищу. Я должен понять, иначе эта война рискует обернуться проигрышем. Чего оно ищет? Почему приходит? Как его уничтожить? Я понял одно, — он обернулся к Хэлкару. — Оно идет за Людьми Запада. Хэлкар взглянул ему прямо в глаза. Среди теней и холода, там была — надежда?.. Саурон поднял вторую руку и замер так, опустив голову. Хэлкар невольно вздохнул и забыл выдохнуть, увидев — тонкое кольцо вороненой стали в центре узкой ладони. — Девять, — сказал Хэлкар. Собственный голос показался ему чужим. — Девять, — согласно кивнул Саурон. — Три сотни лет назад пришел Хонахт. А я, признаться, не ждал никого с Севера. Вычеркнул из памяти, забыл, отказался от них. А он пришел. И с тех пор — никого. Я жду, — в голосе Саурона мелькнула неуверенность. — Сегодня… здесь… есть возможность. — Что ты будешь делать, — шепот жег Хэлкару горло, — когда замкнешь круг? Саурон поднял голову и внезапно улыбнулся — той самой, невозможно редкой, яркой улыбкой. — Что вы девятеро будете делать, — поправил он. *** — Что в городе? — спросил Фаразон. Чем дольше он всматривался с борта в близкий берег, тем больше ему становилось не по себе. Где же все люди? Огни портовых фонарей гасли, а дальше к северу занимался пожар. Но где крики? Где звон пожарных колоколов? Почему так тихо? Так холодно? — Они не знают, — сказал Хортумар, подходя. — Были в таверне дальше от гавани. Говорят, — в голосе капитана звучало тяжелое сомнение, — какой-то бродяга перепугал их до смерти. Встал, перевернул стол и вылетел из кабака. В дверях обернулся и сказал, что всем, кто хочет пережить эту ночь, лучше покинуть город прямо сейчас. Парни бежали до порта прямо оттуда. — Бежали? — протянул Фаразон. — Мои матросы? Хортумар кивнул. — Как помрачение нашло. Подобрали по пути еще троих. С кем-то дрались у входа в порт — несут чушь про людей из тумана и болотный огонь. — Господин! — крикнул второй помощник от дальнего борта. — С берега сигналят! В городе бои! Фаразон молчал. — Командующий? — тревожно спросил Хортумар. — Что-то я не думаю, что это южане, — сказал Фаразон зло. — Трубите тревогу. Спускайте лодки. Доспех мне! *** Саурон внезапно сжал искру в ладони, приглушая свет. — Зажги фонарь, — попросил он, резко переходя на адунаик. — У тебя был. — Сейчас, Повелитель. У нас гости? — Скоро будут. Кто-то решился — не знаю еще, кто именно. *** Врагов отбросили в самый конец улицы. Передняя линия солдат уперла щиты в землю, остальные тоже поспешили воспользоваться недолгой передышкой. Поначалу противника рассеяли легко, но чем дальше отряд продвигался вглубь города, тем яростнее сражались странные люди — кто в цветах наместника, кто — не разобрать в чем. Не разобрать? Лиц не рассмотреть, людей не сосчитать… Да и, в конце концов, сколько времени должен был занять путь до основного гарнизона? Фаразон давно не бывал в Умбаре, но… Фаразон оглянулся — высокие белые стены вдоль улицы, почти одинаковые дома, чуть дальше — какой-то купол, но сориентироваться не выходит — если это Храм Валар, то рядом должна быть громада городского арсенала и дом наместника, а этих крыш не видать. — Командующий Фаразон, — неуверенно сказал офицер-кавалерист с южных рубежей. Его подобрали в порту вместе с кучкой перепуганной портовой стражи. — Никто из местных не помнит этого квартала. — Ломузир! Второй помощник ответил немедленно, продолжая краем глаза отслеживать противника. — Да, командующий! — Где люди Хортумара? — Должны быть впереди на две улицы, командующий. Если они сохраняют тот же порядок движения. Фаразон моргнул. Показалось — или очертания домов на мгновение расплылись? Он резко обернулся — так и есть. Переулок, из которого они с отрядом вышли, уже скрылся в наползающем тумане. Фаразон потянулся привычным жестом — растереть виски. Металл латной перчатки лязгнул о шлем — да, конечно, броня… и этот звук оказался неожиданно тихим, будто уши заложило. — Так, — сказал Фаразон, оглядывая людей. Почти четыре десятка — но должно было быть больше, верно? Должны были быть еще четыре группы, так? И это только в его отряде. Фаразон снял шлем, закрыл глаза и прислушался. Бархатная, плотная тишина — ни единого звука, даже самого незаметного. Как будто нет рядом людей, никто не переминается с ноги на ногу, никто не дышит, не позвякивают кольчужные кольца чуть слышно. Полно, дышит ли он сам?.. И воздух совсем сухой. А ведь море рядом — руку протяни, да и туман… но морем не пахнет. Пахнет — свечной гарью, и, почему-то, благовониями. Как в домах ушедших. Фаразон открыл глаза. — Командующий? — спросил его Ломузир. Голос доносился так же приглушенно. Вот что было неправильно. Ломузир сын Нитильруба погиб полгода тому назад, глупо погиб, нехорошо — тело нашли у подножия террас Замка Королей, похоже было, что прыгнул с одной из верхних галерей… или его выбросили. Сам Король выразил неудовольствие тогда — неудовольствие от того, что изволил из окна заметить суету слуг возле трупа. Виноват, как водится, оказался Фаразон — в том, что не уследил за дальним родичем и подчиненным. А на смену Ломузиру пришел… как же было его имя?.. — Где Нуфарат? — спросил Фаразон, оглядываясь, чувствуя, как внутри закипает злость. Ломузир улыбнулся. — Кажется, отстал, — сказал он. — Ничего, командующий, до рассвета он нас еще нагонит. — Вас нет, — сказал Фаразон ровно. — Вы — дети Арминалэт, духи Острова… не более чем память… — Мы приходим, если нас позвать, — виновато сказал из-за спины Гимильнар, погибший за полвека до Ломузира. Под его началом Фаразон когда-то учился корабельному делу. — Прости, принц. Твое золото в ночи сверкает ярко. Туман вокруг оскалился десятками знакомых лиц. Фаразон усмехнулся в ответ. — Мертвые или живые, — громко сказал он, указывая мечом на противника, — я ваш командир. Не стоим на месте, солдаты Нуменора! Вперед! *** — Не надо вам тут быть. Хальдор шагнул на дорожку и поудобнее перехватил свою нетяжелую ношу. Двое чужаков, расположившихся на мраморной балюстраде, казалось, совсем не удивились его появлению. Хальдор чуял, что ночной туман напрочь вымыл из него тоже способность удивляться. Этой ночью. Этим днем. Этой эпохой. — Здесь опасно, — продолжил Хальдор и пошатнулся. Оперся плечом о дерево. Жесткая кора под спиной на миг придала уверенности. — Опасно, — согласился один из незнакомцев, тот, что помоложе, внимательно глядя на Хальдора. — И мы — не малая из этих опасностей. И ты — не меньшая. Все вокруг, — он сопроводил свои слова скупым, но выразительным жестом, — опасно. Особенно этой ночью. Хальдор прислушался внимательнее. На зрение в свете единственного фонаря полагаться было глупо, но голос… безупречное произношение. Тогда он говорил на нижнем всеобщем, сейчас — на Верхнем адунаик. И оба раза речь лилась как родная. И еще… был еще один раз… — Что случилось с тобой? — тихо спросил чужак. — Что ты делаешь на погребальном холме в глухой час? От тебя пахнет сгоревшим страхом, а еще кровью. Чье тело несешь на руках, бережно, как дитя? — Я знаю тебя, — сказал Хальдор внезапно. — Странник. Это с тебя все началось. — Тогда иди сюда и мы поговорим о том, как все закончится, — усмехнулся чужак и встал. — Двое — плохая компания для ночного огня. Даже если это огонь фонаря. А вот трое — совсем другое дело. Правда… Даур? Названный «Мрачным» пожал плечами и отошел к самому краю балюстрады. Прозвище ему подходило. Старик, совсем седой… но очень прямой и высокий, и при оружии отнюдь не для парада, стоит лишь посмотреть, как уверенно придерживает тяжелые ножны. Хальдор сделал шаг, другой. Всегда он верил в судьбу и провидение, но представить — что судьба вела его к этой ночи, к лестнице в темноте? Он вспоминал. *** Звук и голос, и прикосновение. Когда шла она — спокойная и отрешенная — в своем темно-вишневом бархатном платье, расшитом по плечам черным стеклярусом, все говорили: «Вот идет Исилхэрин прекрасная, холодная, как осенняя луна». Говорили, она в родстве с королевским домом Нуменора. Может, и не врали. Хальдор, сын неизвестного отца и рано умершей матери, лучший выпускник Королевской Академии, бежал от нее, ушел на флот, уехал в колонии, потому что не решился подойти. Когда он сошел с корабля семь лет спустя, на полголовы седой и со свежими шрамами на руках, она вышла навстречу. Неведомо как отыскала в толпе. Хальдор закружил Исилхэрин в воздухе — скрипнул под пальцами плотный бархат платья, а она удивленно шепнула: «Ты изменился». — А ты — нет, моя прекрасная госпожа, — ответил он, улыбаясь. А ты — нет… Ему было душно на Острове. Он бежал снова, едва прошло полгода. Исилхэрин провожала его до пирса, и в ее взгляде стыло — сожаление и покой. Стража предложила — и он не отказался, ходил по южным землям, записывал — обычаи, порядки, расположение крепостей. Его заносило даже на дальний Юго-Восток, туда, где пески превращаются в черные скалы, а солнце способно высушить путника за день. Он уходил — и возвращался. Стража не давала ему кровавых заданий: Хальдор любил людей и люди его любили, он приносил столько сведений, сколько хватило бы десятку других дальних прознатчиков. Когда он снова вернулся, то нашел Остров пугающе неизменным. И страшным. Кровь всегда легко лилась на Острове, но в этом году, казалось — люди царственных братьев режут друг друга не в темных подворотнях, а, порой, чуть ли не на площадях. Старые знакомые не узнавали Хальдора, а те, кто узнавал — с теми он теперь сам не решился бы даже начать беседу. Исилхэрин же завела привычку навещать усопшую матушку раз в неделю и рассказывать последние новости — сидя на ступенях у запечатанных ниш в стене. Стража предлагала ему остаться на Острове — он отказался и отказался еще раз, когда предложили снова уйти на Юг. Во-первых, жена… во-вторых — боялся, что не вернется. Слишком много он видел в Средиземье, слишком много у него было вопросов. Он сам не знал, как ему удалось уговорить жену. Через три месяца они уплывали вместе. Он обещал — на пару лет, показать тебе другие земли, другие города… Оказалось — навсегда. — Там люди больше гордятся предками, чем любят живых, — пытался он объяснить бродяге в умбарской таверне. — Я забываю там, ночь на дворе или день, весна или осень, просто — не живу, а существую! И когда просыпаюсь — не могу понять, закончился ли сон… Бродяга пил с ним на равных, не пьянея, смотрел, казалось, прямо в душу, и ни о чем не спрашивал. Сказал на прощание, что Хальдору лучше бы убраться из города, потому что наместник не в себе. Но Хальдор не понял и не переспросил. Через восемь дней, когда Хальдор был в пригородах, его жену схватили прямо на базарной площади. Приказ Наместника. Измена. Темные ритуалы. Он слушал глашатая из толпы. Не понимал, что происходит, но привычно спрятался. Обычный потрепанный плащ, чужая хибара, приготовленная когда-то на всякий случай. Немного грязи, угля и мела, и его не узнала бы даже родная мать, если б была жива. Он пришел в местный дом Стражи. Его выслушали, но развели руками — да, Наместник и впрямь… был недосягаем. Все ждали принца Фаразона, но флот принца стоял в гавани и тоже чего-то ждал. Позже Хальдор понял — глава Стражи был в восторге от происходящего. Ему было все равно, пока жгли низших, но благородная женщина с Острова… — о да, с этим он мог пойти к медлящему Фаразону! Ее не судили. Хальдор никуда не успел за отпущенные ему два дня. Когда на площадь у дома Наместника вывели еретиков, он стоял во втором ряду. Костер полыхнул так ярко, что стало ясно — дрова полили маслом. Хальдор не мог поверить до последнего момента. Первыми вспыхнули длинные волосы. Потом она закричала, срывая голос. Забилась, как пришпиленная иглой бабочка. И этот запах — сладкий, забивающий ноздри… А рядом — руку протянуть — колыхалось серое ждущее марево, пустое, холодное, безмятежное. Так просто оказалось — позвать. Будто они все время были рядом — те, кто помогут. Он не помнил, как шел к костру, как шел обратно. Помнил кровь и разводы сажи, помнил отдельные лица, тех, кто пытался встать против него. Помнил, как волнами расходится тишина, как распускаются чудовищным цветком полотнища тумана, как встают из песка белые стены нездешнего города, как небо заволакивает дым. Не видел, как замирают на месте, а потом падают люди. Он знал только — что вот она, любовь моя, душа моя, Исилхэрин, моя луна на ночном небе… Гаснущим сознание помнил, что она, наверное, мертва — но не верил, но все равно… если так, то нужно положить ее, положить в покое и должном месте... *** Сверток в руках шевельнулся и Хальдор поспешно опустил его на ступени лестницы. — Ее звали — Исилхэрин, — сказал он растерянно. И от этой бессильной нежности даже Хэлкар вздрогнул. — Я не мог видеть, как она горит, не мог знать, что ничем не могу помочь, только — умереть рядом... — Хальдор склонился, протянул руку, но замер в дюйме от страшного свертка. Саурон закрыл глаза, прислушиваясь. Лицо его на миг исказилось, будто от непереносимой боли. Когда он повернулся к Хальдору, в голосе Саурона Хэлкар расслышал смерть. — Что ты призвал, дурак… — сказал Саурон и повел плечом, отбрасывая назад полу плаща. — Сколько сил, сколько собственной жизни пережег в шлак? Она… живет. До сих пор. Искалеченная, с выжженными глазами, сгоревшая до костей — твоя Исилхэрин живет. Ее будто впечатало в тело, обезумевшая от боли душа мечется и не находит выхода, потому что ты — ты, человек! — отдал себя пустой силе и этой же силой сделал так, что твоя Исилхэрин — живет. За ее жизнь отдал — десятки чужих, нараспашку оставил открытой дверь. Под взглядом Саурона Хальдор отступил, сгорбился, спрятал лицо в ладонях. И тут от лестницы донесся нечленораздельный — даже не крик, стон. Хальдор вздрогнул всем телом и выпрямился. В его глазах не было страха — одно иссушающее самой своей сутью понимание. Хэлкар понял, почему Саурон убрал от меча руку. Невозможно было — этот человек уже убивал себя сам. — Я ошибся, — прошептал Хальдор. Повторил громче. — Ошибся… — Такого не должно быть, — сказал Хальдор — Ни с кем такого не должно быть. А я помню тебя… я говорил тебе об Острове. И наконец, вспомнил — где видел раньше. Рядом с царицей Ханатты, посреди Раннаста, на Копейном Холме, ты стоял впереди, и у тебя не было знаменосца. Люди говорят, что не помнят твоего лица… Саурон. Грязь, уголь и мел - тебе даже этого не нужно. Ты поможешь мне? Южане говорят, ты не берешь за помощь платы — потому что тому, кто ищет твоей помощи, уже нечем расплачиваться ни с людьми, ни с богами. Показалось — Саурон смотрел на него бесконечно долго и, наконец, кивнул. Без раздумий Хальдор принял тонкое холодное кольцо и так же без раздумий опустился на колени рядом с той, что была — Исилхэрин. — Люблю тебя, — сказал он тихо, и Саурон отвел взгляд, а Хэлкар замер, боясь повернуться. — Иди, Исилхэрин, смотри — там звезды. Мир дрогнул под его рукой. Стих хриплый, на пределе слышимости, стон. — Последний Дар, — шепнул Саурон и ладонью прикрыл лицо. — Не мой, не мой, я не умею — убивать с любовью… Как будто в штормовую ночь вспыхнул, наконец, путеводный маяк, как будто распахнулась ржавая, давно замурованная дверь — и там был день, и солнце, и дорога вперед. Для всех. Ураганный порыв ветра развеял туман и тишину над передумавшим умирать городом. *** В груди внезапно захолонуло, он схватился за сердце, согнулся — показалось, все. Отпустило моментально, рывком, и сквозь тишину, наконец, пробился гулкий набат, крики и звон оружия. — Стрела?! — рявкнул подбежавший Хортумар. — Откуда? — Я в порядке, — сквозь зубы сказал Фаразон, широко раскрытыми от боли глазами рассматривая площадь вокруг. Немногочисленные люди наместника опускали оружие. Кто-то упал, будто ему подрубили колени — с размаху на булыжники, не пытаясь даже выставить руки вперед. — Живые так не падают, — лицо у кавалерийского офицера было белое-белое. Как и волосы. — Что за вражьи чары, — выдохнул рядом Хортумар. — Мне показалось на миг, что... — Не думайте об этом, — резко сказал Фаразон, поворачиваясь к офицерам. — Забудьте эту ночь, будто страшный сон. Мало ли их было, много ли еще будет... Хортумар! Иди, прими сдачу, да не забудь выяснить, они вообще хоть как-то понимали, с кем сражаются? Если да — повешу за измену, если совсем безумные — пойдут с нами на Раннаст в первом ряду солдат. *** Хальдор пришел в себя от того, что его сдержанно и даже в чем-то дружелюбно потыкали под ребра сапогом. — Вставай, — голос был смутно знакомым. — Вставай, Орхальдор. Хальдор открыл глаза и бездумно посмотрел вверх, в дымное серое небо. Седой спутник того бродяги… Саурона… склонился над Хальдором. Хальдор ухватился за протянутую руку и сел. Прикосновение обожгло нездешней холодной ясностью, показалось — еще мгновение, и все станет понятно и просто. — Саурон забрал мою лошадь, — с досадой сказал седой, разрушая смутную надежду. — А я недосмотрел. Все как всегда. Так что приходи в себя. Нам нужно побыстрее покинуть город. Надеюсь, тут еще остались не разграбленные конюшни. *** Кто-то расторопный успел набросить на тяжелое кресло гобелен. Командующий Фаразон сидел в полном доспехе, разве что без шлема и перчаток, недвижимый, будто парадное изваяние. У него люто болела голова. Колокол стих совсем недавно, когда с башни сняли рехнувшегося за ночь служителя Великих. Занимался рассвет. На дальней улице орали на адунаик и невозможно мусорном местном наречии. Кажется, разбирали тела. — Южная кампания началась хорошо. — Фаразон обвел площадь рукой. — Умбар мы взяли с лету. За ночь. Невиданный успех, прежде не встречавшийся в хрониках. Самый близкий к нашему результат — семь недель. — В немалой степени, — голос у принца был хриплым, красные от дыма глаза смотрели устало и недобро, — подобной удаче способствовало то, что Умбар и так был нашим. Трое ближних капитанов привычно почтительно внимали. Кавалерист, которому Фаразон успел сходу вручить командование городским гарнизоном, слушал, сощурив глаза, и что-то уже прикидывал. Советник Сайбезан, третий в умбарской Страже и единственный, кажется, из Стражи выживший, стоял прямо и не осмеливался даже моргнуть. — И я хочу знать, — тяжело сказал Фаразон, глядя прямо на советника, — чем думала Стража, позволив наместнику зайти так далеко? Сайбезан клонился под взглядом принца, как ковыль под ветром, но нашел достаточно храбрости, чтоб хотя бы начать ответ. — Мой господин, — начал он глухо, — я не знаю, казните меня — если это поможет. Чернейшее, злое волшебство этой ночью царило в городе, должно быть, владыкам, рожденным на Острове... — советник сбился, пояснил торопливо, — Я чистокровный нуменорец, господин! Но рожден в Сирых Землях и не бывал на родине никогда. Я хотел сказать — должно быть, вам, благородным господам из светлой Арминалэт, особенно непредставимы, дики должны были быть эти злые чары... Сайбезан невольно отшатнулся. Командующий Фаразон с размаху уронил голову в ладони и непредставимо, дико расхохотался.