Искаженные

3262 год Второй Эпохи Тай-арн Орэ, Гортар Орэ, Эрн Но кто удержит распадающуюся плоть? Каждый должен сам для себя найти хрупкую границу между тленом и твердью, между плотью и духом, песком и огнем. Но первый… первый раз? «Не спеши, Хальдор». Не спеши различать наши имена и лица, не спеши поднять голос в общей беседе, не спеши видеть так, как не могут люди. Не спеши умирать, Хальдор. Это безвозвратный и горький путь, дорога, на которую очень трудно встать и с которой очень легко сойти. Просто — отказаться. Раз за разом. Год за годом, за веком век. Ты думаешь, какое-то кольцо способно сделать это за тебя в первый раз? Сталь и камень, символ и связь. Принять кольцо — недостаточно. Сохранить его… пройдя через пламя, клинок или яд — вот он, тот призрачный отблеск редчайшего дара… или проклятия, что разглядел в тебе — хранитель и создатель этих колец. «Не спеши, Хальдор», — вот то, о чем говорили, подсказывали, кричали тебе все остальные. Но кажется, уже поздно. Кажется, ты уже — идешь к нам, брат. *** Хэлкар вздрогнул — и осел в кресле, схватившись за грудь. Как сердцем холод клинка он почувствовал этот зов. Он выпрямился слепо, встал, и на мгновение пришел в себя — рывком — от чужого, ненужного прикосновения. — Хэлкар, — удивленно и настороженно сказал Кэран, не отпуская его локтя. — Прости… мне показалось — тебе плохо? — Не прикасайся, — тихо сказал Хэлкар, мучительно и тяжело сосредоточившись на старом знакомом. — Уходи. Я объясню — потом. Спустись в жилые залы. Собери. Своих. Других тоже. До моего возвращения — не поднимайтесь в башни, не выходите ночами во двор. Держитесь друг друга. Может — ночь или две. Может — дольше. Не бойтесь — это главное. Голос его исказился, поплыло зрение - и он увидел, как блеснуло понимание в глазах Кэрана. — Я сделаю, — просто сказал Кэран. — Смотри, — он поднял обе руки и отступил к камину, — я не мешаю тебе на твоем пути. Он знал безошибочно, где ждать остальных. Черный камень горной долины, вода и серебристые цветы. Эрн — одиночество. Там, где даже пришедшие вместе всегда остаются порознь, там где ветер, луна и ночь. И день — не лучше, а в воде всегда видишь только свое отражение, и никого более. Эрн — отчаяние; разрушенная — или никогда не построенная часовня забытого бога, книга на алтаре — или просто камень причудливой формы, узкая черная тень на стене, будто в форме меча, а самого меча нет. Стылое безразличие: ни имен, ни знаков, ни объяснений. Эрн — память. В темных глубинах плывут созвездия, чей рисунок давно изменился. И отражается — одна звезда, которой больше нет. Каждого из собратьев, кто начинал утверждать, будто понимает — Саурона, Хэлкар молча отводил к озеру. К Эрн. И все возвращались туда — раз за разом, один за другим. Хэлкар не знал, бывал ли сам Саурон хоть раз в сотворенной им долине после того, как когда-то показал ее Хэлкару. Не знал. И не хотел знать. — Эрн? — спросил Дэнна, содрогнувшись. В груди было пусто и страшно. — Это… имеет смысл, — прошелестел Кхамул, одним движением взлетая в седло. — Ну, мерзкая тварь, давай, в долину. Да, я знаю, ты от меня тоже не в восторге. — Но как, Маг? Саурона нет… Кхамул потер виски, глотнул из небольшой бутылочки, закашлялся. Запахло травами. Кхамул тронул поводья, оглянулся. Глаза у него были бешеные, пьяные. — Не отставай, дух юга! А Саурон — что Саурон, Саурон с нами! — Да уж не отстану, тень востока! — безмолвно ответил Дэнна, направляя в небо собственного коня. Отовсюду собирались они. Те, кто был ближе, первыми встали у храма в долине и ждали остальных — они звали, и с каждым пришедшим сильнее становился зов. По одному, по двое, тени среди теней, скользящие в потоках ночного ветра, собирались у Эрн те, кому предстояло, наконец-то, стать — Девятью. Далеко на западе, среди переменчивых океанских течений, на борту гиганта-корабля, наблюдающие записали и доложили в свой черед, что пленник в один из дней сел в кресло в углу и не вставал из него четыре дня, застыв в совершенной, нечеловеческой неподвижности. Лицо его оставалось в тени все это время, как бы ни менялось освещение в каюте. Они звали — и их голоса затихали в пустоте. Эрн — отчаяние! Хэлкар бессильно уронил руку с плеча Второго, опустился рядом на траву. Кхамул сидел, закрыв глаза, из-под век текли кровавые слезы — лицо кривилось в попытке улыбнуться. Тот, кого они звали Хальдором — он был близко, так близко — позвать, коснуться, помочь, направить… Бесполезно. Нет больше сил. Он не видел, кто уже здесь, а кто только должен прибыть, не хватало среди круга одного или двоих — где бы они ни были — в самой долине или по пути к ней, не было времени и не было пространства, Первый звал — а откликалось только эхо. Эрн — одиночество. Или и вправду, — мелькнула ядовитая мысль, заметалась между теней, — или и вправду мы — лишь отражения его воли? Инструменты, не способные ни на что — сами? Далеко, далеко, среди западного океана, забыв на мгновение о людях и нелюдях, о войне и стратегии, правде и лжи, тот, кого называли — Сауроном, опустил голову еще ниже и сжал руки на подлокотниках кресла. Он слышал — почти на пределе слуха, он видел — уже почти придумывал, а не видел на самом деле, домысливал — обрывки, осколки, почему же так глупо, так далеко, так беспощадно не вовремя — и рассыпается ржавчиной сталь колец, мерцают, ползут под руками нити, которым должно было стать — нерушимой, вечной связью… Бьется в серой пустоте тот, кому надлежало — замкнуть круг, не в силах сделать выбор, потому что он забыл — что выбор есть, нет для него ни пути к звездам, ни дороги обратно, только единственный, последний момент угасающей жизни, только хриплое — «Смерти нет», и боль, и темнота. Неподвижная гладь озера затрепетала. Тяжелый удар крыла, и на мелководье рухнул загнанный, хрипящий конь, забился в судорогах. Всадник чудом вывернулся из-под падающего тела — и по песку и воде побежал к остальным. — И если вам кажется, — выдохнул он, ворвавшись в круг, — что мы имеем право сдаться! То я говорю — нет! Невозможно. Нет больше сил. Кто мы? Всего лишь усталые тени… призраки, глупцы, поверившие в несбыточное. Он протянул руку — тонкое, упрямое, почти детское лицо, ореол светлых волос, открытый — и бесконечно понимающий, не сочувствующий, нет, понимающий — и отвергающий это понимание — взгляд. Прямо в лицо. Прямо в душу. Невозможного нет! Хальдор проснулся и первым - увидел небо. Почти как тогда, двадцать лет назад… О, Эрн, безнадежная, без-надеждная память… Ночь смотрела ему прямо в лицо тысячью глаз. Он чувствовал — он понимал — он знал. Он снова — был. — Брат мой! — сказал ему встрепанный юноша в черном и улыбнулся так, что невольно захотелось улыбнуться в ответ. — Я не успел встретить тебя живым, но рад, что встречаю — вернувшимся. Я — Элвир, а смерти — ну смерти ведь действительно нет! Что вы смеетесь?! Эх! — Мы называем его — Король-Надежда, — выдохнул Кхамул, открывая глаза. — Когда не называем другими словами, — добавил Хэлкар сурово. На мгновение показалось, что Первый тоже улыбается. — Элвир, ну и где же тебя носило, изволь ответить?..