Мой любимый псих

      Привычное дело: искусанные в кровь руки из-за моих ночных кошмаров. Санитары уже не перебинтовывают их с утра, знают, что бесполезно. Лишь чаще остальных меняют мои окровавленные простыни на чистые, которые уже в следующую ночь буду вновь залиты кровью. — Я всегда хотел быть доктором, но никогда не хотел оказаться здесь… — он бросил это как-то между прочим. — Постой-ка, ты доктор? — спросил я, недоверчиво прищурившись и сглатывая слюну вместе с кровью. Ещё шаг назад, и я опустился на своё привычное место на подоконнике.       Взгляда с собеседника я не сводил, а он по мере возможности пытался даже не моргать, дабы не пропустить момент. Дверь в коридор была открыта, а свет бил ему прямо в лицо, немного ослепляя. Можно было попробовать ускользнуть, но нарываться на электрошокер не хотелось, хватило и прошлого раза, когда он припечатал меня к дверному косяку. После непродолжительной паузы я продолжил: — Тогда что ты здесь делаешь?.. Ведь это работа практикантов и мерзких бездушных санитаров. Врачи нас своими визитами не балуют, лишь этот ублюдок Смирнов… Чёртов психиатр… Выживший из ума извращенец! Пожалуй, единственный, кто меня не боится, потому что имеет власть над своими крысами, а ещё может убить, покалечить, окончательно свести с ума или превратить человека в овощ посредством своих гадких препаратов и излюбленных экспериментов над человеческими телами и душами. И какой же он после этого доктор? Самый настоящий безумец, хуже того парня в третьей палате, что изнасиловал и убил всю свою семью. А ты сидишь здесь на моей кровати и выслушиваешь пациента, вместо того, чтобы вырубить его и вернуть обратно в постель. И какой же ты после этого доктор? — Я действительно практикант, но я не должен был быть здесь… Я ведь начинал учиться на педиатра, потом разбились родители, и у меня оставался лишь старший брат. Мы были погодками. Я редко его видел, у него были свои проблемы, которые даже родители от меня скрывали, а потом он оказался здесь… Может быть, он умер именно в этой комнате, я даже не знаю, как именно это случилось. Но лишь потому, что он был здесь, я поменял специфику своей профессии. И вот, меня определили сюда, но буквально пару месяцев назад его не стало, но что поделать… — он пожал плечами и улыбнулся. — Единственное, о чём я жалею, так это то, что сюда нельзя было принести апельсины, и я не смог быть рядом, когда было нужно…       Он окинул взглядом мою койку и провел рукой по подушке, склоняя голову вниз и пряча бушующие в нём эмоции. Кажется, в его глазах блестели слёзы, а я отвернулся, не желая на это смотреть. Я видел в этой комнате всё: смерть, боль, унижение, ненависть, отвращение, самобичевание, холодность, безразличие, но только не слёзы. Слёзы в глазах какого-то санитара… Его слёзы… Следующая его фраза прозвучала как-то тихо, почти шёпотом: — И я не думаю, что Андрей был сумасшедшим…       Я зажмурился и задрожал всем телом, услышав до боли знакомое имя. Зачем? Зачем он произносил его в этих стенах? Снова. Я знал его брата. Слишком хорошо знал. Но мне не хотелось говорить ему об этом. — Так вот почему ты здесь… — подавленно протянул я, отворачиваясь и утирая тыльной стороной ладони слезу, невольно катящуюся по щеке. Надеюсь, он этого не заметил. — Ты хочешь узнать, что стало… — я запнулся на полуслове, не желая произносить это имя вновь, а потом опомнился, — что стало с твоим... братом? Ты же знаешь, где ты находишься, и почему мы все здесь… Он просто сдох, как и все мы сдохнем когда-то, — мой голос дрогнул, и я замолчал, покосившись исподлобья на своего надзирателя. — Он не сдох… Он просто... подальше от этого места, — он говорил это с какой-то детской обидой на этот мир, комкая одеяло руками и терзая зубами свои губы.       Но вот он, кажется, вспомнил, где находится. Взгляд его снова посерьёзнел, молодой доктор поднялся с моей койки и, перед тем как выйти, подошёл ко мне и протянул руку: — Я — Саша, будем знакомы.       Я кинул презрительный взгляд на его протянутую руку и лишь сжался в комок, отвернувшись в сторону. Но он всё не уходил, настойчиво глядел на меня в надежде на рукопожатие. Идиот. Вдруг я резко выставил руку вперёд и схватил его локоть на манер, как приветствовали друг друга спартанцы. Кажется, он на мгновение испугался, его свободная рука протянулась к шокеру в кармане, но он всё же совладал с собой и также обхватил мою руку. — Тень… Все зовут меня «Тенью», — это был мой жест доброй воли, и он это понял. Поэтому я чуть дёрнул его на себя, уже не боясь и чувствуя, как его рука становится скользкой от моей крови. Наши лица оказались почти на одном уровне, и я словно окунулся в омут этих глаз, со страхом видя в них своё прошлое.