Мой любимый псих

      Я еле держался на ногах, весь в собственной запёкшейся крови, а Ник буквально тащил меня на себе в душ. В голове сейчас было так ясно, я могу мыслить чётко и впервые отдаю отчёт своим действиям. Сашу мы оставили одного в своём кабинете, я дал ему кое-какие указания и оставил наедине со своими мыслями. О да… Ему многое нужно было обдумать. Мой бенефис мы назначили на завтра, поскольку Смирнов на сегодня уже закончил и убрался из больницы, позволяя мне тщательно продумать свой план и подготовиться.       Саше придётся постараться, чтобы заставить его работать в ночную смену. А дальше таблетки, которыми он пичкал его на протяжении недели, сделают своё дело…

***

      Я лежал в своей койке и ждал, когда же за мной придут. Сегодня я был чистеньким, как никогда раньше, и на мне была новая одежда, прям как он любит. Она не скрывала моих свежих ран, но зато теперь я не вызывал отвращения. Никита по приказу моего нового хозяина перебинтовал почти всё моё тело, оставив лишь лицо, шею, свободные запястья и другие особо важные органы. Теперь я немного походил на мумию, но это создавало нужное мне впечатление.       Самым тяжёлым было ожидание. Но вот, послышались шаги, щёлкнул замок, и дверь распахнулась, затем послышались тихие голоса. — Он в моём распоряжении? — настороженно поинтересовался Смирнов. Вряд ли он что-то подозревал, но всегда был начеку.       Ему так же тихо ответил Никита: — Он позавчера разбил голову о дверь. Мы не уверены, что он проживёт больше недели, так что Александр Анатольевич разрешил на нём попрактиковаться. Мы  можем… — О… Не переживай, — перебил его психиатр, — на него у меня особые планы.       Они подошли к моей койке и, не расцепляя ремней, повезли меня в лабораторию. К этому моменту я уже был наготове: большой палец смещён со своего места, канцелярский нож под подушкой для подстраховки, а ещё Ник с мощным транквилизатором в кармане, если всё пойдёт совсем не так, как я задумал.       Когда моя кровать снова оказалась недвижима, Никита расстегнул верхние ремни на груди, в нижней части живота и чуть ниже колен, теперь остались лишь руки и лодыжки. В лаборатории уже было несколько кушеток с больными из других палат, я слышал это по тихому бормотанию, сдавленному хрипу и тяжёлому дыханию. Они — никто, они ничего не соображают и не помешают, а вот Никита Смирнову был явно здесь не кстати. Тут же последовала какая-то серьёзная просьба отвезти кого-то из больных обратно в палату, затем заполнить документы по нему и забрать препараты и медицинские инструменты из дальнего крыла в другой части больницы.       Этого-то мы и ждали. Оба. Я и доктор.       С ним у меня были свои счёты. Как только дверь за Никитой закрылась, я распахнул глаза. Смирнов стоял надо мной и слащаво улыбался. Даже в голосе его чувствовалась какая-то нетерпеливость: — Ну, здравствуй, Константин.       Я задрожал всем телом, с трудом пытаясь унять очередной приступ. Он знал мои болевые точки, знал на что давить, чтобы окончательно сломать. Но нужно было ждать. Выждать момент. Терпеть. Не сорваться ни в коем случае.       А он продолжал: — Сегодня твоё тело любезно отдали мне на растерзание. Забавно, да? Как не ценят нынче больные человеческие души. Но я ценю тела… Особенно твоё. Похотливое, легко поддающееся удовольствию тело, стоит только подобрать нужные препараты. Но сегодня я вдруг подумал, почему бы не попробовать без них? Ты ведь не можешь уже дать достойный отпор. Больше не можешь… Он с каким-то сожалением улыбнулся и сдёрнул с меня одеяло.