Преступление по де Саду

— А что от меня конкретно требуется? — спросил зеленоглазый парнишка с короткими торчащими во все стороны дредами необыкновенно низким для его возраста голосом.  — Да ничего особенного! Работа — так, одно слово. Халтурка! Но, надо отметить, вознаградим щедро, — заверил небольшого роста мужчина, махнув рукой, делая оборот на крутящемся кресле. Лицо мальчишки расплылось в довольной улыбке: в мыслях он уже тратил свои первые честно заработанные деньги. Из радужного предвкушения его вырвал вопрос мужчины в кресле:  — Ты паспорт принес?  — А? Конечно! — засуетился мальчик, роясь в карманах мешковатых джинсов. — Вот! — протянул он маленькую тонкую книжечку, все так же широко и доверчиво улыбаясь. Вилле же начало знобить, по телу муравьями забегали мурашки, внутри что-то словно оборвалось, пока он наблюдал за этой, казалось бы, безобидной ситуацией: мальчишка устраивается на летнюю подработку, что такого? Обычное офисное помещение с секретаршей в приемной и солидным шефом, многочисленными лицензиями и фотографиями в рамках на стенах. Контора на первый взгляд внушала доверие. Но парня словно передернуло, он стал кричать, отрицательно мотать головой, буквально требовать, чтобы этот угловатый подросток с забавными пушистыми шнурками вместо волос немедля забрал документ и бежал оттуда как можно дальше, не оглядываясь и не вспоминая больше об этом месте. Но его никто не видел и не слышал. Вилле был там лишь на правах зрителя. ***  — Оп-оп! Очухался! Вилле очнулся от резкого неприятного запаха. Перед глазами парня предстал нависший над ним Кристоф, водящий по воздуху ватным тампоном, смоченным, судя по всему, нашатырным спиртом. Весь отдел и Эмилия Виртанен окружили внезапно потерявшего сознание секретаря. Вилле почувствовал, что его голова лежит на чьих-то коленях, а не на кожаной поверхности дивана, а по волосам его гладят большие горячие ладони. Парень, на удивление самому себе, не спешил отстраняться. Эти руки дарили ему ощущение безопасности: будто бы он выпал из своего страшного видения, а кто-то поймал его этими самыми ладонями и устроил у себя же на коленях. Этим «кем-то» оказался Тилль.  — Эх, ел-то ты давно? — спросила клиентка.  — Да… с утра… полторы пиццы, — не сразу, тихо ответил Ви.  — Такая духотища стоит, вот он и отключился, — сделал вывод Круспе.  — Ему б чаю горячего, сладкого сделать. Давление, видимо, понизилось, — посоветовала Эмилия.  — Я сейчас! — в один голос произнесли Микко и Тилль, аккуратно перекладывающий Ви с колен на диван.  — Да ладно, успокойтесь, со мной все в порядке, — пытался переубедить их Вилле, стараясь принять вертикальное положение.  — Лежи! — все ответили ему хором. Когда с Эмилией договорились о следующей встрече, а остальные отправились по своим делам, в освободившийся кабинет вошел Тилль с чашкой горячего чая, уселся рядом с секретарем на софе и протянул ему кружку. Вилле усмехнулся, опустив глаза.  — Что такое? — поинтересовался начальник.  — Секретарь тут я, а чай подносите мне вы, — повисла несколько неловкая пауза. — Теперь вы меня уволите? — вновь заговорил Вилле, взглянув на Тилля.  — Ну, пока нет, — отозвался директор, положив руку на плечо Вилле и притянув парня к себе, но тут же поспешил убрать ее, увидев реакцию молодого человека на этот жест. Он ничего не сказал, но было заметно, что помощник как минимум растерялся, если даже не испугался. *** Инцидент стал потихоньку забываться. Тилль радовался тому, что нашел в новом сотруднике то, чего не было в его предшественниках: парень и кофе подать мог, и документ грамотно составить, и найти нужную информацию, если потребуется, и лишних вопросов не задавал. На днях Вилле вместе с Риделем починили и почистили от вирусов компьютер самостоятельно, избавив контору от лишних трат. Линдеманн углубился в дело о пропаже Лийсы Виртанен, чтобы наконец отвлечься от мыслей о финне не только в качестве помощника, но это не очень-то у него выходило. Также ему не давал покоя недавний обморок Вилле, и особенно то, что он говорил, находясь в бессознательном состоянии: просил кого-то куда-то не идти и чего-то не делать. Но Тилль все же не стал спрашивать секретаря об этом напрямую, будто знал наверняка, что тот ему ничего не расскажет, спишет все на плохое самочувствие, перепад температур, да и вообще на все, что угодно. Потому он решил как можно деликатнее узнать обо всем у Паананена, который, собственно, и порекомендовал парня в секретари.  — Микко, ты свободен? — остановил детектива Тилль. Ему повезло, что мужчина, из-за своей природной медлительности, как обычно прособирался дольше всех и задержался, но в этот раз не просил Вилле его подождать, что определенно сыграло на руку Линдеманну.  — Сегодня? Ну в принципе нет, что-то случилось?  — Нет-нет, все хорошо, просто у меня есть пара вопросов, касающихся Вилле. Может, зайдем сейчас куда-нибудь, обсудим? Микко заволновался, начал даже оглядываться по сторонам и наконец, глубоко вздохнув и выдержав паузу, ответил:  — Да… моя вина, я должен был вас кое о чем предупредить. Но я вас уверяю, что на его работе это никак не отразится! — поспешил он заверить шефа.  — Я не собираюсь его увольнять.  — Тогда нам лучше будет отправиться ко мне, пока жена у матери, или к вам. Я бы не хотел обсуждать эту тему в людном месте.  — Лучше ко мне, — согласился начальник. *** По дороге до особняка-башни в Мункки* Тилль и Микко не разговаривали. Линдеманн успел обдумать и отмести кучу предполагаемых вариантов биографии Вилле, которые мог бы сейчас услышать от Паананена. Микко же нервничал, и это было заметно невооруженным глазом. «Мерседес» остановился у ворот. Паананен вышел, оставшись ждать на улице, пока начальник загонит машину в гараж. Внутри башни все говорило о том, что ремонт идет полным ходом: стоял стойкий запах краски, смешивающийся с запахами обойного клея, штукатурки и нового паркета. Но несмотря на это везде было чисто и даже уютно, хоть и работы предстояло еще достаточно. Для Микко Паананена до сих пор оставалось загадкой: почему Линдеманн переселился сюда, не дождавшись окончания ремонта и реставрации, хотя у него и есть, где жить. Но этот вопрос он никогда не задавал, считая его несколько бестактным: у каждого свои тараканы в голове. Хозяин предложил пройти в холл с камином на втором этаже — пока что единственную комнату в доме, отделанную до конца. Детектив послушно поднялся за ним.  — Кстати, ты первый после Рихарда, кто тут побывал, — улыбнувшись, заметил Тилль, наполняя широкие бокалы белым вином. — И чего такого ты хотел мне сейчас рассказать? — перешел к делу он.  — Помните об «особняке де Сада»?  — Да, припоминаю. Как такое забыть? Пятнадцать практически расчлененных трупов подростков! Знаешь, пожалуй, это самое циничное групповое убийство, о котором я только слышал.  — Трупов на самом деле было четырнадцать, мистер Линдеманн. Один выживший все-таки есть. — Тилль вопросительно глянул на Микко, пытаясь сопоставить дело десятилетней давности и Вилле. В его голову лезли самые неприятные, страшные догадки. — Да, этот самый выживший работает у нас секретарем четыре дня, — сотрудник озвучил вслух шокирующую версию Тилля и, закурив, продолжил свой рассказ: — Я тогда только окончил академию и поступил на службу в полицию. Мне поручили, вернее, даже скинули это самое расследование. Догадывались, что будет «мокруха», а вы знаете не хуже меня, что с этим геморроем возится не хочется никому. Но, конечно, никто не догадывался, какие обороты это примет в конечном итоге. А начиналось все с того, что некая организация предлагала подросткам в возрасте от двенадцати до шестнадцати подработку в качестве моделей. Ну, реклама одежды, зубной пасты и прочей лабуды. Все так чинно, благородно: офис, лицензии, портфолио, обязательное письменное разрешение от родителей — не подкопаешься! Но вот заявлений от этих самых родителей к нам поступало все больше и больше. А жаловались примерно на одно и то же, как под копирку, ей богу! Только имя и пол ребенка изменялись. Пошел к кому-нибудь с ночевкой или там к бабушке поехал, да и не вернулся. Казалось бы, как это можно связать? Мало ли по миру без вести пропавших? Но общего оказалось более чем: из показаний родственников удалось установить, что все пятнадцать детей числились в «LʼEmigration de S.Marie»** — так называлось это самое агентство. Причем, знаете, мистер Линдеманн, пропадали-то дети не сразу — недели две-три типа как работали: и фотосессии какие-то проводились, и чему-то их там учили, типа с книжкой на голове ходить, для отводу глаз. А потом — раз, и нет человека! В конечном итоге их свозили в особняк, шикарный, надо сказать, башня эта ваша по сравнению с ним — комната в общаге. Целый дворец с совершеннейшей системой охраны. Новый, специально для этого и построенный, видимо… — голос Микко понизился и дрогнул, казалось, что этот здоровяк, повидавший виды, сейчас закроет лицо ладонями и расплачется. Но он тут же взял себя в руки и продолжил повествование: — Так вот, когда мы наконец приехали с группой захвата… Я не могу даже сейчас вспоминать это спокойно… В громадном зале были разложены обезображенные тела пропавших. Причем, знаете, не просто в штабеля, а с какой-то извращенной выдумкой: кто сидел друг напротив друга с бокалом шампанского, кто оперся на стол, вроде непринужденно общаясь с «товарищем», кто обнимался. Почти у всех содраны скальпы, у кого отпилены конечности, с которыми трупы тоже «взаимодействовали» — девочка вроде как играла с куклой, в роли которой была, скажем, ее собственная рука — и все в этом роде. Судмедэкспертиза показала, что над всеми незадолго до смерти надругались. Тилль… Даже силовики, здоровенные лбы, взявшие не один притон, повидавшие не один расчлененный труп, выбегали и плакали! Вы понимаете — бились в истерике?! — Паананен нервно закурил еще одну. — И этих четырех мразей когда выводили, чтобы отвезти в положенное им место… Надо было либо убить их сразу, либо швырнуть тварей в толпу родителей этих девчонок и мальчишек! Еще и шли в машины с видом победителей, будто гордясь тем, что совершили! Вы это себе представляете?! Я до сих пор — нет, хотя был там лично. Так вот… Вилле был подвешен на тонкие веревки, закрепленные на специальных крючках, приделанных к потолку с двойным освещением. Скальп, как вы догадались, ему не срезали, но выдрали волосы, причем с кожей на голове, избили, с левой руки практически сняли все покровы чуть ли не до кости — сейчас он скрыл эти шрамы татуировкой — изрезали бедра, тазобедренная кость же была сломана в нескольких местах, потому как через живот в Ви вогнали штырь, который выходил почти из паха, у него были раздроблены кости в обеих ногах. Естественно, как и всех, его долго насиловали. И вот он висит. А с него стекает кровь в небольшой мраморный фонтан, над которым его и подвесили. И как контраст этому всему — у Вилле совершенно безмятежное, детское лицо, с этим курносым носом и большими полными губами, белая ровная кожа. Будто он просто уснул. Словно был рад избавлению. Мы его сняли, хотели запаковывать, чтобы везти в морг, но случайно прощупали пульс. Тут же засуетились, вертолет по рации вызвали медицинский — и в реанимацию. Мы, то есть я и группа следователей, судмедэксперт, группа захвата, прозвали его «Кровавый ангел». Ему тогда было всего шестнадцать. Поскольку я был молод и любопытен, меня заинтересовала дальнейшая судьба «ангела». Я приходил к нему в больницу — нет, не в надежде взять показания, тем более тогда он был в коме, просто навещал его, познакомился с родителями. Я сам начал болеть за него, мне искренне хотелось, чтобы он выкарабкался. И вот, долгожданные новости — жизни мальчика ничего не угрожает! Когда Вилле очнулся, у него, наверное, к счастью для него самого, наблюдалась частичная амнезия. Мы с его семьей договорились с врачами, чтобы они поддержали легенду об автокатастрофе, лишь бы только не напоминать ему о «120 днях Содома»*** — иначе как бы он нормально существовал дальше? Так и было исполнено, но медики предупредили сразу, что его мозг может повести себя по-разному, и, возможно, в более позднем возрасте Вилле обо всем вспомнит сам. Но все-таки чета Вало переехала в другой район, а мы с Вилле так и продолжили общаться, несмотря на разницу в возрасте: смышленым пацан оказался. Видали, как в компах шарит? — с некой гордостью проговорил Микко. — Как-то к нам в отделение позже даже чинить приходил, когда курсе на первом-втором учился. Вот… Я в группе играю на басу со своими друзьями давно, ну вы знаете, а он вот до сих пор там поет, тоже, кстати, еще и басист — это я его научил. Он стал вхож в мой дом. В общем, зажил нормальной жизнью, единственное — замкнутый немного. Но, как сказали его родители, он и до этого не шибко общительным был. Видимо, тот самый обморок и бред — и есть «привет из прошлого», о котором предупреждали врачи. Вот такие пироги, мистер Линдеманн. И еще, я думаю, что дело Лийсы так или иначе связано с этим всем. Уж очень показания похожи. Да и название агентства — будто сокращение от прежнего.  — То есть ты хочешь сказать, что уже поздно?  — Пока нет, но нужно спешить.  — Слушай, а эти ублюдки, пересмотревшие Пазолини и выросшие на маркизе де Саде, сами занимались развратом со своими жертвами? То есть похитили ребят исключительно для своих интересов?  — Нет, что вы? Этот замок был борделем, каждая комната в нем оснащена всем, чтобы удовлетворить самые извращенные пристрастия. Ну и сами «герцоги», конечно же, пользовались «услугами» бесплатно. И фотосессии, о которых я упомянул ранее… Думаю, вы поняли, какой характер они носили и для чего их вообще делали. Сайт, куда выкладывали это все, естественно, удалили.  — А почему ты думаешь, что это снова они?  — Да потому что главарь залег на такое днище, что не достанешь! И вот снова всплыл. Но только наверняка стал более предусмотрителен. Те четверо были лишь мишурой, как и офис, и портфолио, и все остальное. По официальной версии он якобы покончил с собой. Хоронили в закрытом гробу. Я позже практически нелегально провел эксгумацию, которая подтвердила мои догадки — гроб оказался пустым. Но «спасибо» мне никто не сказал. Именно тогда я и попал под сокращение.  — А Вилле из института уволили из-за его приступов, так?  — Нет. Там просто реально кафедру расформировали, а я решил ему помочь.  — И все-таки, Микко, как же от Ви удалось все это скрыть? Ведь дело-то громкое, даже не только у нас в стране про него говорили.  — Не, с этим все было значительно проще. Вилле, считай, полтора года провел в больнице, четыре месяца из которых был в коме, а шесть — прикован к постели. Помню, как книжки ему разные приносил читать, свой плеер, тогда еще с дисками, подарил… — ностальгически протянул Паананен. — Как раз за это время все и улеглось. Все потихоньку начали приходить в себя. Траур же не может длиться вечно.  — Слушай, оставайся сегодня у меня. Поздно ведь уже, да и пригубили мы с тобой, — предложил Тилль. Микко согласился. Мужчины выпили еще и вскоре отправились спать, потому как предстоял важный день, в том числе и допрос Марьюкки Коскинен.