Преступление по де Саду

Тилль и Вилле направились в кабинет детектива. Оба нервничали, но были охвачены жгучим интересом и каким-то необъяснимо сильным желанием. Несмотря на то, что помощник был не против его объятий, Линдеманн очень смущался и не представлял, точнее даже не верил в то, что сейчас между ними может произойти. Но останавливаться мужчина все равно не собирался. Тем более объект его желания находился нереально близко. Вдруг Вилле сам подошел вплотную к начальнику и обнял его так же крепко и неожиданно, как несколькими минутами раньше, в приемной. Тилль понял, что перед ним больше нет преград, увереннее притянул парня к себе и несколько несмело коснулся его губ своими. Мужчины не заметили, как оказались на кожаном диванчике, жадно целуясь, будто в последний раз, судорожно стаскивая друг с друга одежду, которая тут же улетала в неизвестном направлении. Они точно опьянели, практически не отдавая себе отчет. Когда на Вилле не осталось ничего, Тилль остановился, чтобы рассмотреть его лучше. При неярком освещении внизу живота парня мужчина разглядел странный рисунок, изображающий какой-то непонятный символ, напоминающий сердце, оплетенное кружевным черно-синим узором. Линдеманн наклонился ниже, легко касаясь кончиками пальцев татуированной горячей кожи, и, вдруг нащупав бугорок по центру орнамента, вздрогнул — он понял, что это тот самый шрам от штыря. Но все же Тилль не подал виду, что забеспокоился, боясь напугать Вилле, возбуждение которого нарастало, а дыхание становилось все тяжелее и громче. Мужчина отметил, что белое тело финна не такое уж худосочное, как ему показалось сначала — скорее жилистое, стройное. Почти матовую белизну кожи словно делили на части шрамы разных длины и размеров, которые Вилле безуспешно пытался скрыть черными татуировками. Тилль сравнил его с лоскутным одеялом, но его это ничуть не оттолкнуло. Напротив — он готов был покрыть поцелуями каждую грубо сшитую бугристую линию на горячей, вздымающийся груди, рядом с ключицами, на животе, бедрах. Мужчина вновь припал к слегка припухшим и покрасневшим от поцелуев губам секретаря, руками исследуя, гладя еще вчера такое недоступное, а теперь буквально извивающееся от его прикосновений тело. Нехотя разорвав поцелуй, Тилль взглянул в затуманенные, даже чуть потемневшие глаза, заметив в них то, чего не видел до этого.  — Ты не представляешь, насколько ты прекрасен! — прошептал Линдеманн, убирая спутанную прядь со лба Вилле. Тот, ничего не ответив на комплимент, привстал, обхватил сухими ладонями лицо Тилля и требовательно, слегка прикусывая его нижнюю губу, начал целовать, притягивая мужчину к себе. В конце концов он оказался сверху. Детектив почувствовал, как длинные ноги, которые не помещались на узкой маленькой софе переплелись на его пояснице, большие ладони начали поглаживать его широкую спину. Возбуждение Линдеманна достигло предела, когда его член коснулся не менее твердой и горячей плоти Вилле. Немец все-таки выбрался из таких желанных объятий парня, аккуратно, за талию придвинув его к краю софы — к счастью, она без подлокотников; запрокинул одну его ногу на спинку дивана, а вторую — себе на плечо. Мужчина хитро взглянул на еще до конца не понимающего, что вообще происходит, секретаря. Его вопросительно-стесняющееся выражение лица будоражило воображение Тилля, оно казалось ему совершенно невинным. Мужчина вновь принялся целовать Вилле, слегка засасывая тонкую кожу на бедрах, поднимаясь выше, отчего тот запрокидывал голову и, будто сам того не замечая, тихо стонал. От этого голову Тилля буквально снесло, и он руководствовался только своими чувствами и стремлением доставить большее удовольствие партнеру. Наконец он провел языком по основанию уже давно вставшего члена, чувствуя пульсирующие вены, выступившие на нем. Мужчина осторожно опустил пальцами крайнюю плоть, слизывая с головки выступившую капельку смазки. Вилле инстинктивно подался к нему.  — Он у тебя больше, чем я думал, — прошептал Тилль, обхватив приличных размеров член финна.  — Пожалуйста, не говорите ничего! — также тихо, слегка охрипшим, сбивчивым, как после бега, голосом ответил Вилле, запуская пальцы обеих рук в волосы детектива. Тот подчинился, взяв орган в рот почти целиком. Смущение Вилле распаляло его еще сильнее. Разумеется, до этого Тилль уже делал минет, и ему тоже, но только сейчас, со своим помощником, он испытывал от этого настоящее удовольствие. Мужчине было приятно слышать столь откровенные стоны Вилле; чувствовать, как его член, который, казалось, становился больше во рту, иногда касался горла, отчего у него самого выступали слезы; нравился его вкус. Он выпускал его полностью, чтобы поласкать языком мошонку и промежность, и Вилле от этого буквально рычал, обнимая ногами шею Тилля. Руками мужчина оглаживал обнаженное, молодое, разгоряченное тело любимого, брал его за руки — ему нравилось, как переплетались их пальцы, как Вилле крепко сжимал его ладонь в своей. В тот момент мужчина готов был провести вечность в офисе, доставляя удовольствие своему «неправильному совершенству». Но как только его пальцы скользнули чуть ниже мошонки и указательный слегка надавил на сомкнутый сфинктер, Вилле словно сжался, отпихнув ногой детектива, зажмурился, будто его пронзила острая боль, и свернулся калачиком. Тилль, поднявшись с пола, тут же ринулся к нему. Он накрыл его своим пиджаком, который, по счастью, оказался рядом, наспех оделся и устроился на диване, кое-как уложив на колени Вилле, гладя его взмокшие, закудрявившиеся еще сильнее волосы. Мужчина понял, что у Вилле случился очередной приступ. Он часто дышал, иногда выгибался от фантомных болей, вскрикивал. Тилль беспокоился, но не знал, что делать, поэтому просто оставался рядом. К нему самому начало подбираться жгучее чувство вины.