Преступление по де Саду

Тилль понимал, что порядком опаздывает, но поделать с этим уже ничего было нельзя. Стоя в длинной как никогда пробке, мужчина выматерился, сгоряча ударил ладонью по рулю, и действительно — вроде даже полегчало, и мысли немного упорядочились. Причина нервозности Линдеманна также заключалась и в том, что вот уже какую ночь подряд он как следует не спит, а энергетики, кофе и чай становятся все более бесполезными — организм начал привыкать к ним. Теперь же он думал о де Лорж и ее возможной причастности к пропаже девочки. А также детектив пытался вспомнить, хотя бы визуально, мужчин из архива. Но чем точнее вырисовывались образы в голове, тем ближе к тупику он подходил в своих размышлениях. Ни один из них не соответствовал персонажам, о которых говорилось в сообщении секретаря: никто из них не занимал и не занимает государственный пост, следовательно — никто из четверых не имел такой власти, чтобы совершенно безнаказанно учинить подобный беспредел и избежать ответственности. К тому же те «четыре развратника» были арестованы еще десять лет назад. Но тогда что же имел в виду Вилле? Что он хотел сказать своим письмом? Кого обвинить? Какая между ними связь и в качестве кого они вообще там фигурировали? Сообщники? Охрана? Или, может быть, все сразу? Но опять-таки как минимум у двоих из них есть железное алиби. Очередная несостыковка. Но все-таки послание было не совсем бесполезным. Тилль сопоставил эту информацию с теми скудными данными, которыми располагал в данный момент, и пришел к выводу: Айко Хаокинен чисто теоретически может быть одним из тех самых «жеребцов», про которых говорилось во втором абзаце письма. То есть Вилле и Крис, возможно, были абсолютно правы, когда назвали его так называемым вербовщиком. И опять тупик! Раз он вербовщик, по сути — похищает людей, к тому же детей, то почему же на него так просто выйти? Или он — подставное лицо? Или же скрывается «на виду», чтобы запутать полицию? Пока Линдеманн думал, пытаясь выстроить в голове очередную логическую цепочку, он не заметил, что уже давно пора ехать. Из стоящих сзади автомобилей наперебой сигналили только ему. Буквально через пять-семь минут с соседнего сиденья послышалась мелодия мобильного телефона, возвещающая о новом сообщении. Это от Вилле. Прочитав, Тилль вслух чертыхнулся, потому как до офиса оставались буквально считанные метры, а ехать ему нужно, оказывается, совершенно в другую сторону. Дело в том, что помощнику удалось связаться с Сессилией де Лорж и она должна была с минуты на минуту подойти в кафе, которое находится практически у ее дома — то есть детективу нужно разворачиваться и ехать обратно. К тому же мужчина был вооружен только диктофоном, и то лишь тем, что встроен в мобильный. *** За столиком у окна уже сидела женщина, которую когда-то, наверное, можно было назвать симпатичной или даже красивой. От природы довольно высокая, хрупкого телосложения, с правильными чертами смугловатого восточного лица, она запустила себя настолько, что теперь выглядит лет на десять, если не на пятнадцать старше своих тридцати. Давно не мытые волосы непонятных длины и цвета были небрежно забраны в лоснящийся сальный хвост; вытянувшийся почти до колен молочно-белый свитер с откровенно грязными горлышком и манжетами был ей неприлично велик, отчего невольно создавалось впечатление, что кофта с чужого плеча; так же не по размеру были подобраны и джинсы. С первого взгляда в этой даме нельзя было узнать хозяйку трехэтажного коттеджа в одном из самых престижных районов города. Даже Тиллю, который никогда не обращал особого внимания на внешность, тем более на женскую, и никогда не ставил ее во главе стола, бросилась в глаза общая неопрятность этой в, общем-то, еще молодой особы. Но, естественно, он не подал виду, незаметно включил диктофон и отправился к де Лорж. С первых минут разговора с Сессилией мужчина сделал вывод, что дама весьма приятна в общении, интеллигентна, но невероятно запугана и забита. Только увидев Тилля, она, нелепая и сгорбленная, поднялась с места и начала извиняться за то, что выбрала именно это кафе из-за того, что здесь есть детская комната, а она боится оставлять детей с гувернантками и няньками. Также де Лорж постоянно оглядывалась, будто страдала манией преследования. Линдеманну стало жаль растворившуюся в быту и домашней рутине некогда привлекательную, неглупую женщину.  — Сессилия, вам, наверное, известно от моего секретаря, по какому поводу мы тут… — немного замявшись, напомнил Тилль.  — Да, по поводу моего племянника Айко Хаокинена и пропавшей девушки, — довольно спокойно ответила та. Сказать, что мужчина удивился — ничего не сказать. Очередная его догадка сейчас могла просто рухнуть, как Вавилонская башня. — Ваш секретарь — милый молодой человек, — добавила она, улыбнувшись. Линдеманн понял, что они определенно виделись раньше. Он с содроганием вспомнил последнюю строку письма: «…В лучшем случае станет как я или де Лорж». Тилль догадался, что она — тоже жертва, и, выходит, родственница кого-то из сообщников. Ему стало стыдно за свои, пусть безмолвные, но обвинения Сессилии в небрежности. Но не успел Тилль задать следующий вопрос, как его оглушил звук вдребезги бьющегося стекла — это была входная дверь. Немногочисленные посетители и персонал сначала ничего не поняли, а потом засуетились. Раздались выстрелы. Линдеманн и де Лорж побежали в сторону детской. Но вдруг мужчина почувствовал резкую боль и тепло его собственной растекающейся крови.