Преступление по де Саду

Полиция приехала довольно быстро. Служителям закона удалось повязать какого-то ненормального агрессивного старшеклассника с отцовским охотничьим ружьем. К счастью, серьезно никто пострадать не успел, да и Тиллю повезло — рана оказалась неглубокой, и в тот же день он уже отправился домой. Просто мужчина прикрыл собой Сессилию, когда та ринулась в игровую комнату за детьми. Встречу с ней решено было перенести на следующий день, в офис «Rammstein». Это обстоятельство больше расстроило Линдеманна, чем полученное увечье, но на этом странности дня не закончились. Поскольку у Тилля было повреждено плечо, самостоятельно вести машину он не мог. Из клиники его забирал Рихард, но он был не один. С мужчиной приехал и Вилле. Секретарь всю дорогу молчал, но не обиженно, а будто бы стесняясь: словно хотел что-то сказать, но с глазу на глаз, без Круспе. Но что-то подсказывало Линдеманну, что это самое смущение помощника было не из-за пятничного инцидента в офисе. У детектива вроде бы отлегло, но его по-прежнему терзало какое-то навязчивое чувство стыда и вины, хоть ему в тот вечер было более чем приятно, и низ живота невольно тяжелел от одних лишь воспоминаний о податливом горячем теле секретаря в многочисленных шрамах и татуировках. Но все же Тилль считал, что все произошло слишком быстро, и они оба поддались своим инстинктам и какому-то «тотальному дефициту тепла», который в одинаковой степени испытывали оба, хотя и совершенно разные. Когда автомобиль остановился у ворот «дома-башни» в Мункки, в салоне повисла тишина, но выходить никто не решился. Круспе первым нарушил молчание:  — Вилле, тебя подвезти или как?.. — спросил мужчина. Вилле даже не знал, что ответить на такой, казалось бы, простой вопрос — «да» или «нет»? Парень боялся или, вернее, даже не хотел отвечать на какие-то посторонние вопросы, которые обязательно бы возникли у Рихарда при любом варианте ответа. К счастью, к некоторому облегчению финна, вовремя вмешался Тилль:  — Рихард, ты езжай, а я, если что, вызову такси для него. Просто обсудить кое-что нужно по работе. Тот молча пожал плечами. Мужчины, попрощавшись, вышли. ***  — Хорошо, что вы поселились здесь. Башню ведь сносить собирались. А я тут раньше часто бывал, когда здесь никто не жил, — наконец произнес Вилле, войдя во двор.  — Знаешь, можешь наведываться и сейчас, если тебе тут нравится, — ответил Линдеманн первое, что пришло в голову, но тут же осекся, боясь, что Вилле неправильно истолкует это для себя. Секретарь ничего не ответил, но и уходить явно не собирался. Тилль открыл входную дверь, жестом пригласив его войти. В доме оба стояли друг напротив друга, не решаясь на какие-то дальнейшие логичные в данном случае действия: например, избавиться от верхней одежды и обуви. Внутри Тилля боролось желание стиснуть финна в объятиях, переходящее в необходимость, с каким-то внутренним запретом.  — Простите меня. За пятницу… Мне не нужно было… Я сам виноват, — запинаясь, произнес секретарь. Казалось, он впервые в жизни не знал, что сказать.  — Все в порядке, — улыбнулся мужчина. — Может, все же пройдем? — наконец предложил хозяин дома. И тут произошло то, чего Тилль явно не ожидал. Он почувствовал внезапное тепло от объятий и горячего громкого дыхания в районе уха.  — Простите меня. Просто это опять повторилось. Опять… — невпопад повторял Вилле, переходя на шепот. Мужчина прижал его к себе крепче, будто пытался защитить от постоянных кошмаров и вообще от всего чего только можно.  — Герр Линдеманн, я не хотел вам говорить. Но все же, я думаю, что эта информация будет полезна для дела, — наконец заговорил Вилле, не пытаясь выпутаться из объятий.  — Только давай наконец пройдем, — предложил ошарашенный Линдеманн. *** Когда секретарь снял свою черную вязаную шапку, осеннее пальто и прошел вперед, в гостиную, Тилль наконец заметил, что финн немного хромает на левую ногу. Он понял, что, скорее всего, хромоту секретарь и пытается скрывать за мешковатыми джинсами и великоватыми ему брюками. Немцу захотелось сейчас же подбежать и взять парня на руки, но он одумался, решив, что это действительно может смутить его помощника. Мужчины устроились все на той же кухне. Тилль, заметив, что носки Вилле насквозь мокрые, поставил чайник, решив, что парню нужно согреться. Погода на улице весь день стояла премерзкая — дождь зарядил с самого утра и продолжался до сих пор. Единственное, немец не понимал, где же секретарь умудрился так промочить ноги.  — Снимай немедленно! Не хватало, чтоб ты слег с простудой. На этой неделе ты мне нужен на рабочем месте, — скомандовал Линдеманн, подойдя к парню ближе. Тот немного смутился.  — Да не переживайте, все будет нормально. Сейчас все само высохнет, не переживайте… — затараторил Вилле, махнув рукой и неловко улыбнувшись начальнику.  — Ничего не хочу слушать, — отрезал Линдеманн, буквально усаживая молодого человека на высокий стул. — Снимай немедленно, или я сделаю это сам! — не унимался Тилль. Финн все же не спешил избавляться от насквозь мокрых носков. Однако Тиллю удалось разрядить обстановку, он заметил, что Вилле почувствовал себя более расковано, чем в машине и в больничном холле. Детектив понимал, что его секретарю будет тяжело рассказывать то, из-за чего он пришел. Но именно сейчас ему было приятно видеть его улыбку. Мужчина заметил обнажившуюся щербинку между передних зубов помощника — она, казалось, делала его лицо совершенно детским. В зеленых глазах парня сейчас не было той обычной, дежурной холодности. Он начал доверять директору.  — Ну не надо… Ну что вы… Немец уселся напротив, буквально схватив длинную ногу финна и устроив ее у себя на коленях.  — Я предупреждал, — хитро улыбнувшись, отозвался директор, стянув промокший носок с холодной ступни. Тилль обхватил ее ладонями. Мужчина стал рассматривать порозовевшую влажную ногу. Он, в общем-то, никогда не был так называемым фут-фетишистом, но сейчас ему определенно нравилось рассматривать эту холодную, довольно большую, жилистую ступню с длинным по отношению к остальным средним пальцем; гладить ее, согревая в своих ладонях. Его так же удивляло, что Вилле оставался совершенно спокойным, несмотря на все это сюрреалистичное действо. Он наблюдал за мужчиной. В кухне воцарилась тишина, но не угнетающая, а, наоборот, какая-то мягкая, комфортная, согревающая. Вилле было хотел заговорить, но лишь глубоко вздохнул, отвернувшись к столу, будто боясь спугнуть эту атмосферу комфорта и защищенности. Но все же он решился: ведь именно это — цель его визита к начальнику.  — Они меня насиловали, — как можно быстрее произнес финн, резко опустив голову, отчего отросшие, завившиеся еще сильнее от влажности пряди почти полностью закрыли его глаза. Однако Вилле не торопился их убирать. Тилль вопросительно посмотрел на него.  — Кто? — как можно тише спросил детектив.  — Лоренц, Маатта и Паатеро. Я вспомнил все, потому и оттолкнул вас тогда в офисе. Вы ведь слышали об «особняке де Сада», верно? Я был одной из «жертв», точнее, проституток, работавших в этом борделе. Они — клиентами в разное время. Конечно, их было больше, гораздо больше, но увидев в досье их фото, я почувствовал что-то не то, а потом… в тот вечер… — Секретаря начало трясти, голос задрожал, понизился еще сильнее, но он все же продолжил свой рассказ: — …Я словно перенесся на десять лет назад, я снова увидел их… Только не принимайте на свой счет, прошу вас!.. Я уйду… Но я… Вилле расплакался. Тилль аккуратно высвободил его ногу, подошел к нему и, не говоря ни слова, обнял. Он не стал даже пытаться успокоить Вилле, посчитав, что ему сейчас действительно нужно выплакаться. Детектив знал, что сейчас все равно не выйдет конструктивной беседы, да он и не стал бы выуживать из Вилле показания, когда тот в таком состоянии: Линдеманн понимал, что сейчас финну важно, чтобы рядом был тот, кто точно не осудит, кто не будет задавать дурацких вопросов, кто просто-напросто прижмет к себе. Его же самого трясло от собственных слез, казалось, что вот-вот он начнет от них задыхаться. Вилле буквально вжался в мужчину, словно ему стало стыдно за собственные редкие всхлипы и он таким образом хотел заглушить их. Тот гладил его по волосам и плечам. Ткань рубашки Тилля в районе живота уже стала теплой и мокрой, но он не отстранялся. Боль высвободилась наружу, словно гной из вскрытого опытным хирургом фурункула. После этого непременно становится легче. *** Тилль постелил Вилле в только что отремонтированной спальне, а сам решил отправиться в холл, что на втором этаже — на диван. Мужчина выделил помощнику одну из своих домашних футболок на ночь. Когда же Вилле уже лежал в постели, детектив вновь зашел к нему и устроился на краю кровати.  — Если что нужно будет, то я в соседней комнате, — сказал он. Вилле молча кивнул. Линдеманн уже собрался уходить, но вдруг услышал охрипший, слегка севший, глухой, но ставший сейчас гораздо ближе, голос:  — Останьтесь со мной.