MetLife Inc.

Сан-Диего, 2007 Когда долго встречаешься с женщиной, пьешь с ней кофе голышом в постели, делишь день, ночь, общих друзей, по вечерам смотришь, как она расчесывает свои посеченные волосы, а дело явно идет к свадьбе, наступает миг, и вы открываетесь друг другу: рассказываете о тех, кто разбил вам сердце, а кому до сих пор преданы до глубины души. Минус один. Маргарет Свонс, 15 лет, средняя школа. У нее было лошадиное лицо, сиськи первого размера, и она была выше Винса на голову. На общих занятиях по английской литературе стоило Маргарет зайти в кабинет, как он становился первым засранцем. Родители Маргарет были из греческой общины, и темпераментом она ему не уступала, и они дрались как кошка с собакой, но кто тогда мог похвастаться, что заговорил с девчонкой, которая безумно нравилась? На следующий год она вместе с семьей переехала в Вашингтон, где ее отцу предложили хорошую работу. Минус два. Раджни Санджана, 22 года. В детстве она попала под строительный «катерпиллер», и ей поставили диагноз: болезнь Пика. Она путала слова, называла ручку рычагом, забывала лица и имена, зато в сексе была бесподобна. Вместо того, чтобы сказать «трахни меня сильнее», она говорила «брось в меня леденец». Минус семь. С ноября по январь 84-го он работал в спорт-баре, но ничем интересным это не закончилось. 86 год, он встретил Гордона, и супружескую жизнь не начинают с признания, что ты не помнишь, сколько шлюх перетрахал в следующие семь лет. Что касается Рэя… ну, это была довольно щекотливая тема для беседы. Между ним и Глендой не раз повисала та особенная, доверительная тишина, что, казалось, лучше времени для разговора по душам не найти. Он открывал рот и не издавал ни звука, уже зная, к чему это приведет. Винс видел этот диалог мысленно: сначала он зайдет издалека, упомянув о Гордоне, как о друге молодости, и рано или поздно Гленда захочет узнать больше. «─ Так этот твой друг, какой он? ─ Со странностями. ─ Например? ─ Я не могу этого сказать, потому что мне придется тебя убить. ─ Ха-ха, шутка из Джеймса Бонда. ─ На самом деле, нет. ─ Не из Джеймса Бонда? ─ Нет, это не шутка». Он мог бы попробовать и рассказать, что Гордон родился среди «реднеков» ─ деревенщин, отбросов и быдла, большая часть которых и читала-то с трудом. Он рос один, как беспризорник, пока мать сидела в тюрьме за разбойное нападение. В шесть лет на него набросился соседский ротвейлер. Рэй забил его насмерть ломом и оставил голову пса у соседей на заборе. В школе его постоянно вызывали к директору за то, что он показывал на общей площадке, что умеет писать стоя, и за то, что неоднократно мастурбировал во время уроков. На его 16-летие мать вышла из тюрьмы и повела его на фильм «Голова-ластик», затем она напилась в баре, разбила бутылку о голову какой-то сучки и на следующий день вернулась в родную камеру. Единственное наставление по жизни, которое он от нее получил, было: «Заткнись, нахуй, молокосос, и слушайся мамочку, а не то я тебя порежу». Гордон не раз сидел за непристойное обнажение тела, сексуальные извращения, изнасилование крупного рогатого скота и жестокое обращение с животными. Одного пенсионера Рэй заставил выпить свою мочу и отсосать ему. «Чувак, без зубов их рот как вакуумный насос ─ полный улет», ─ сказал он тогда, предлагая Винсу скататься в дом престарелых. Кто такой Рэй Гордон? Человек-праздник. В день смеха он подрался с Винсом, потому что это показалось ему прикольным. Вечером он напился до зеленых чертей и доверительно сообщил, что «комплексы ─ полное дерьмо. Полюби свое тело, Винни. Главное не размер, а индивидуальность, тем более что все в жизни относительно. Когда мне было восемь ─ любой член взрослого казался мне огромным». Рэй рассказал про свое детство далеко не все, но некоторые тайны должны оставаться во мраке. И тогда Гленда в его голове говорила: «─ Ты пытаешься меня запугать? Все это смахивает на отговорки. Представь, что ему угрожает опасность, ты бы пошел его вызволять? ─ … ─ Ну? ─ Все это глупость, никто не может его убить. Я всегда удивлялся, почему так происходит в жизни. В мире миллионы хороших людей: ученые, священники, обычные люди, и всем им далеко до его жажды жизни. Он ─ сорняк, который боролся, чтобы встретить каждый рассвет. И посмотри на остальных ─ болезни, аварии, уныние, петля или таблетки. Гордон попал под асфальтоукладчик и еще песни орал, пока ехал в скорой. ─ Асфальтоукладчик едет 20 километров в час, как это возможно? ─ Он нажрался. ─ Ты его демонизируешь. Мы все рано или поздно умрем, и он в том числе, как вполне обычный человек. ─ Иногда я в этом сомневаюсь. ─ Вы дружили семь лет, Винс. Если бы тебя пугало все это, ты не продержался бы и недели. ─ Это сложно объяснить, не затрагивая темы, которые тебе не понравятся. ─ Откуда тебе знать, что мне не понравится? ─ Ох, Глен, детка, просто знаю. И если этот разговор выйдет дальше моей головы, ты, не будь совсем дурой, сбежишь от меня как можно скорее, а все потому, что твой будущий муж похищал, пытал и убивал женщин и детей, хоронил целые семьи нелегалов под железным прессом. Однажды я отрезал незнакомому парню член, засунул ему в рот и оставил тело на пороге дома. Его нашла 10-летняя дочь. ─ Звучит не очень трогательно. ─ Нет. Трогательного в этом ничего нет. Ни капли. ─ И он к тебе привязался.» На этом месте Винс всегда обрывал разговор, потому что вместо слов на ум приходила лишь мешанина из воспоминаний. Вслух они не значили ничего, но внутри это были Причины с большой буквы. Есть вещи, которые родители должны объяснять своим детям: что такое секс, ранняя беременность, расизм, почему есть богатые и бедные, и зачем люди врут. Но Винс не представлял, как объяснить Гордона и то, что он творит. «─ Ты что, дрочишь на моем диване? ─ Ой, ладно, так и быть, подай мне салфетку. ─ Это мой диван, мудак, и я еще здесь! ─ Перед тобой как будто никогда не дрочили. Ты что, не был подростком? ─ Был, но мы занимались этим наедине, черт побери. ─ Почему? ─ Я не стану объяснять очевидные вещи. ─ Фу, отстой. Ты же не семинарию закончил. На, садись, разрешаю передернуть при мне. ─ Нет, спасибо, блять. ─ Тогда не мешай мне концентрироваться, у меня двойное свидание с собственными руками. Или ты хочешь предложить свои услуги? Эй, ты куда?» От него воняло бензином, потому что он отсасывал его с чужих бензобаков для своего ржавого корыта. Для здоровья и хорошего настроения он рекомендовал три вещи: пить витамины, делать зарядку, и «не совать ебаный нос не в свои дела». На кровати у него висели пристегнутые наручники, как он сказал «для безопасности», а в холодильнике лежали ампулы с конским транквилизатором. Винс не спрашивал зачем. Однажды Рэй так нажрался, что, увидев на улице доставщика пиццы, вдарил ему, угнал мопед и поехал через весь город к Винсу в гости. Голый. Винс посоветовал ему проспаться в другом месте, и Рэй повторил путь до трейлера в непотребном виде без единой мысли о стыде или копах, которые могли его закрыть на пару суток. Он трахал все подряд и называл это «толерантностью». Винс не поднимал тему его озабоченности, но один раз Рэй как будто почувствовал его неодобрение и поспешил оправдаться: «Да чист я, чист, что ты так смотришь. Ни сифилиса, ни спида, ни туберкулеза. Безопасный секс и все такое. И вообще запомни одно правило для развлечений», ─ добавил тогда он. ─ «Делай все, что приятно, пока не пойдет кровь. Это будет означать, что ты переборщил». Чему этот человек мог научить пятилетнюю малышку даже страшно представить. Винс хотел нормальной жизни для Филлис. Женятся же не только по любви или ради корысти, а потому что хотят быть нужными или потому что надоело жить в постоянном одиночестве. По любви, если одна пара из десяти сошлась, и то хорошо. Остальные так привыкли друг к другу, что даже верят собственному вранью. А так все честно: у Гленды есть свои тараканы, и Винс за них готов заплатить, а о его тараканах знать совершенно не обязательно. Потому что за них платят жизнью. Причем, другие люди. ─ Берем керосин и сжигаем его. ─ Где ты керосин увидел? ─ Винс сполоснул руки в ведре, снял фартук и сложил его вместе с испачканной строительной пленкой в пакет. ─ В гараже. Родригес потерял большую часть зубов, верхние веки заплыли и налились фиолетовым цветом, и вряд ли он что-то видел, зато слышал отлично. Пуская кровавые пузыри из разбитого носа, он замычал и задергался на стуле. ─ Ты знаешь, как паршиво воняет паленая человечина. ─ Как бифштекс, ─ Гордон не собирался приводить себя в порядок, его вполне устраивало, что на футболке красные брызги, под ногтями ─ бурые разводы, а на джинсах остались следы чужой рвоты. ─ Ну или давай другой вариант. Большая кастрюля есть? ─ Наверное. Тебе зачем? ─ Разделаем, как братьев Лоуренс. Ной замычал еще громче, стуча ножками стула, скотч, примотанный к котельной трубе, крепко удерживал его на месте. ─ Я слишком стар, чтобы часами возиться на кухне, ─ покачал головой Винс. ─ Пока отделишь мясо от костей, пока пустишь филейные части на фарш, вываришь кости в кастрюле, раскрошишь, ты с ума сошел? У нас нет столько времени. Легче под магнолиями, блять, закопать. ─ Кусок ленивого говна, ты хочешь оставить его в живых, ─ догадался Рэй, складывая руки на груди. ─ Есть такое. Пока что. Ты же хочешь нам помочь, Ной, я правильно понял? ─ Родригес согласно промычал. ─ Видишь, хочет. А ты его сварить хотел. Надо отнести парня в машину, ─ Винс наклонился к полуслепому мексиканцу. ─ Ты же не будешь шуметь? Не будешь? Точно? Почему-то я тебе верю. Рэй хмыкнул, достал нож, и, громко чиркнув воздух, разрезал скотч на его ногах и за спиной. Он закинул Родригеса к себе на плечо и, удерживая рукой под массивный зад, проворчал: ─ Блять, парень, садись на диету. ─ Я пойду, посмотрю, что делают остальные, а ты, пожалуйста, потише. ─ Да я сама скрытность. Винс одарил Гордона долгим взглядом, но ничего не сказал и ушел вместе с вещами наверх. После душного, вонючего подвала свежий ночной воздух показался прекраснейшим на свете. Винс скинул пакет в мусорный бак, закурил и вдохнул табак вместе с прохладой. Раньше он мог держать этот темп неделями: каждые три-четрые дня у них были новые гости, и все, что от него требовалось ─ это следить, чтобы Гордон не слишком увлекался. Они называли схему ─ «экспресс-похищение»: подкарауливали беспечную жертву возле клубов, подъездов, на ночных улицах, держали ее или его голодом дня два, затем избивали. После их резкого подхода все охотно слушались, звонили родителям или родственникам и передавали по телефону сумму выкупа. Естественно, никого они не отпускали. Зачем им лишние свидетели? Винс вернулся в дом и, пройдя на кухню, столкнулся с Глендой. Или скорее напугал ее до полусмерти. Она вздрогнула и отшатнулась. ─ О, прости, не заметил, что ты тут. ─ Н-ничего страшного. Она вытерла покрасневшую щеку, сделала шаг назад, отгораживаясь от него столом и избегая смотреть в глаза. Конечно, Гленда слышала, не могла не услышать. Она была младше Винса, в этом году ей исполнилось 39. Она всегда элегантно одевалась, предпочитая бежевый и серый цвета, носила не яркие, но дорогие украшения, естественная блондинка и лишь слегка подкрашивалась до жемчужного оттенка. Две ее младшие сестры жили в Вене, и они созванивались раз в неделю. Когда она работала, то надевала очки на золотистой цепочке. Винсу нравились ее пальцы: длинные, морщинистые и бледные, с тонким ремешком часов на запястье и парой колец. Перед сном она часто вычитывала материал на завтра, в сексе была сдержанной, брезгливой ─ требовала идти в душ до и после. Давным-давно она спросила, что ему нравится в ней больше всего, и, кроме того, чтобы потешить ее женское самолюбие словами «красивая, добрая, невероятно интересная, я бы мог говорить с тобой часами», Винс в первую очередь думал «я с тобой, потому что я вижу тебя насквозь». И сейчас Гленда его боялась. ─ Я хотел попросить тебя сделать пару сендвичей для одного парня, он у нас немного перенервничал. ─ Сендвичи? ─ переспросила Гленда, сомневаясь, что после тех криков можно было выжить. ─ Он... хочет есть? ─ Ну да, ─ Винс налил молока и приготовил поднос и салфетки. ─ Мы же не тираны какие, зачем голодом морить? Она удивленно моргнула. ─ Ох, да, точно. Сендвичи. Подожди немного. ─ А ты что подумала мы там делаем? ─ Ничего хорошего, ─ Гленда слабо улыбнулась, нарезая артишоки. ─ Нет, правда, что я мог сделать? ─ не отставал Винс, расслабленно прислонившись к столу. Гленда всегда считала себя умнее и расчетливее, а Винса держала за болтливого простака. ─ Убить? ─ Я? ─ со смешком переспросил он. ─ Ну твой чокнутый знакомый точно зверь и садист, ─ пошла она на попятный. ─ Глен, ─ Винс перехватил ее руку с ножом и доверительно посмотрел в глаза, ─ да, он опасен, но это вынужденная мера. Когда ты идешь лечить зубы, ты хочешь, чтобы с тобой был профессионал. Так вот Рэй ─ именно тот, кто мне нужен, чтобы вытащить Филлис. Я бы тоже самое сделал и для тебя. Сидя в темной камере, ты бы хотела верить, что тебя вытащат? Любой ценой? ─ Господи, конечно, да. Зачем спрашивать? ─ он замерла с ножом и куском сыра, подбирая слова. ─ Вы его запугивали, да? ─ Ты же видела Рэя, там и запугивать не надо. У меня, кажется, в ушах до сих пор звенит от его криков. С каких пор молодежь орет, если ты даже никого не ударил? Знаешь, я вот не слишком боевой парень, но этот что-то с чем-то. Вранье, виновен, виновен, виновен. А почему ей приходится все это слушать? А потому что за доверие надо платить: быстрым переездом Тэкса, Гордоном, который находился с Винсом 24 часа в сутки и следил, чтобы тот не сбежал. Не так быстро, по крайней мере, как в прошлый раз. Разве не правильнее было бы притащить мексиканца куда-нибудь за город и там спокойно допросить? Для Рэя ─ нет. Ему нужны гарантии, связи, лишние уши, и Гленда, возможный заложник, которой он, естественно, устроит Диснейленд времен Инквизиции, если Винс только подумает свалить из города. Что ему оставалось? Конечно, врать дальше. ─ Вспомни, как ты решил мне помочь с индейкой, порезался, а потом бегал, будто тебя ранили индейцы. ─ Неправда, ─ фальшиво рассмеялся он, видя, как, наконец, Гленда расправила плечи. Никто не хочет думать, что ваши близкие водят вас за нос. И что ваши самые худшие подозрения и есть правда. Где-то на другом конце города Филлис насилуют, кормят дерьмом, если вообще заморачиваются на этот счет, держат прикованной к батарее или в каком-нибудь подвале с холодным, сырым полом, и эти вторые сутки для нее ─ длинною в вечность. А, может, и нет. Но в отличие от Гленды, он не питает надежд.