***
Сальвадор давненько не навещал своего единственного друга, и несколько соскучился. А потому, как только в клинике снизилась нагрузка, он решил съездить в гости к Викки. В гости? Нет, он уже много лет ездил в особняк близ Каккамо, как домой. Они оба были испанцами, и дом их был хоть и не столь далёк, и всё же оба не желали возвращаться в ту страну. А чтобы не слышать зов родной страны, и заодно и не воспоминать кое-какие печальные кусочки их общего прошлого, Сальви погрузился в работу, в то время как Викки жил в своё удовольствие, не слишком нагружая себя работой, и обустраивая себе очень уютное гнёздышко, которое напоминало о доме. Так что, если бы киллер обустроил себе жилище где-нибудь поближе к Катании, врач без сомнений переехал бы к другу, тем боле что тот звал. Но всё сложилось иначе, и общаться с Виктором приходилось наездами. Однако с тех пор, как друг обзавёлся до ужаса странным сыном, Сальвадор стал разрываться от внутреннего разногласия. С одной стороны Викки хотелось навещать чаще, чтобы удостоверится, что одно конкретное чудовище его не укокошило, ну или яд Реборна не сделал этого, а с другой стороны – с этим самым чудовищем-мутантом, явной ошибкой природы, встречаться не хотелось совсем. Тот одним своим существованием опровергал большинство его знаний, тех, на которых строился его мир, тот мир, в который он слепо верил. Человеку проще отрицать существование вещей или существ, которые подрывали устои их маленьких уютненьких мирков. И Сальвадор от таких людей не отличался…. И всё же, совсем отказаться от заездов в гости к другу он не мог, просто потому что у него осталось всего два близких человека: он, и их общая подруга Роза. И вот он шёл по садовой дорожке, самым коротким путём к беседке у озера, которая и была в особняке друга. О том, что друг в беседке, врачу сообщил дворецкий особняка, который на вопрос о том, дома ли Чудовище, лишь неопределённо пожал плечами. Такой ответ всегда точного Матео насторожил Сальвадора, и он поспешил к киллеру, на всякий случай. Однако поведение друга насторожило его куда, как намного сильнее…. А Виктор был не в беседке. Он был неподалёку от неё, греясь на камнях под последними тёплыми лучами солнца. Блаженно прикрыв глаза, мужчина мечтательно улыбался, заложив руки за голову. Врач не видел его таким лет пятнадцать, если не больше. Но как бы он не думал об этом, а повода такому поведению не находил. - Чему радуешься, дружище? – С искренним любопытством поинтересовался Сальвадор, когда присел на камень рядом с приятелем. Лёгкая мечтательная улыбка стала какой-то, немного безумной: - Я думаю, Сальви, что подписал себе смертный приговор. – Ошарашил Виктор. - Чего?! Что ты несёшь? – Для того чтобы убедиться, что друг не бредит, врач не поленился смерить своему главному пациенту температуру и посчитать пульс. Однако на первый взгляд всё было хорошо. Но Волк, не открывая глаз от неба, со всё той же мечтательной улыбкой на лице, говорил о серьёзных вещах, что было странно: - Ошибку я совершил. Масштабов пока не знаю. Но она страшная, это однозначно. - Так, а с этого места подробнее. – Потребовал Сальвадор, подозревая причину неполадков с психикой друга: - Опять Чудовище твоё… - Ну, я думаю, что переоценил его нервы, терпимость, всепрощение и доброту. – Виктору, разумеется, не нравилось пренебрежительное отношения друга к своему сыну, а потому он старался перебить его до того, как он скажет что-нибудь такое, что могло привести к их ссоре. Друга он ценил, но и сына не меньше, а потому даже на словах между ними выбирать не желал. - Виктор, будь любезен говорить прямо! Ты же знаешь, как я не люблю твои замашки ходить вокруг да около… - Раздражённо передёрнул плечами Сальвадор, ведь ему, напротив, не нравилось, что киллер его не слушал, не желал слышать и прислушиваться. А ведь он сердцем чуял, что именно мальчишка добьёт его единственного друга. - Тогда начну с новостей. – Вздохнул Виктор, тут же кривя губы в весёлой усмешке: - Пожалуй, с главной для тебя новости: мне стало хуже. Ноги слабеют с каждым днём, да и в руках сил всё меньше. Уверенности в ногах нет, так что, думаю, ещё пару недель, и придётся искать трость, используя её по назначению. От прогулок пришлось отказаться уже сейчас…. – Не смотря на то, что сам факт изменений здоровья его не радовал, но заставлял посмеяться над собой, ведь у него было время для того, чтобы примериться со своим будущим, о прогулках он искренне скучал, и печалился, что не может больше сохранять эту приятную, уютную традицию. - Давление…? – А вот Сальвадор не мог не заволноваться. В отличие от друга, его перспектива инвалидности Викки пугала. О том, к чему она вообще вела, он старался не думать. - Волчонок сказал, что в норме для моего состояния. Сказал, что сердце года два ещё протянет. – Легкомысленно пожал плечами Волк. - Волчонок…. – Врач вздохнул: как бы его самого не напрягал этот парень, но он знал, что верить в таких вещах ему можно было на все сто процентов. Если только, он не решил скрыть от отца суровую действительность за желанной ложью. - Ты ему признался? - Да. Пришлось. Трудно скрыть от интуиции такие вещи. - Как это связано с приговором? – Прищурился Сальви. Тут-то Виктор и посерьёзнел: - Тогда я не понимал, но сейчас думаю, что стал торопиться. Хочу успеть дать сыну как можно больше всего. Но кое-куда я, пожалуй, зря залез. Ты же знаешь, что мы с ним похожи. И если всё будет нормально, то конец жизни мы оба встретим в инвалидных колясках, если не прикованными к постели. Но я не хочу, чтобы он закончил как я, в одиночестве. Без любимой женщины под боком. Вот только я не видел у него ни капли интереса не то, что к женщинам, а вообще ни к кому. Подумал, что это из-за травмы психики, и решил лечить эту самую психику клином. – Тут киллер резко сел, и глухо выдохнул: – Сальвадор, я его к Розе отвёл. Сдал на две недели, попросил научить… всему. – Да, чудовищное чувство вины гложило его, с тех самых пор, как он увидел то безразличие, с каким он целовал… клиента. Роза с оценивающим интересом смотрела порнографию с его сыном в главной роли, а он… не смог. Хотя чувствовал, что должен видеть, до чего довёл сына. Он просто не смог. Выключил звук, отвернулся, и сжимал кулаки. С тех пор за прошедшие дни он много чего передумал, и решил, что на колени вставать и просить прощения не будет, так как до сих пор верил, что это было лучшее средство снять с разума моральный барьер перед сексом, поставленный насильниками в детстве. А так же решил, что какое бы наказание, какую бы месть не выдумал ему ученик – он молча примет её, не сопротивляясь, не пытаясь защититься, или оправдаться. Он заслужил, и знал это. Сальвадор же был просто удивлён. Нет, обвинять друга в сумасшествии было глупо: тот всегда умел идеально подбирать решения проблем. Вот только в эту проблему, на его взгляд, действительно лезть не стоило. Потому он очень удивился как тому, что Виктор решился влезть в душу обожаемого сыночка, так и тому, что…: - И он согласился? - Волчонок всегда, ну или почти всегда соглашался с моими предложениями, даже если аргументы у меня были не ахти. – Пожал плечами Чёрный Волк. - Нервничал, тщательно обдумывал, но согласился и на это пойти. И причин своего согласия мне не сказал. – Тут он усмехнулся, опять-таки, весело: - Я подписал себе смертный приговор, потому что не сразу, но понял: он мне этого с рук не спустит, не забудет, не простит. Это издевательство над его нервами, дополнительное надругательство над и без того истерзанным телом, унижение, удар по гордости. Нет, он не простит. Я не простил бы. Ха, я и не простил когда-то своему отцу. Мне тогда одиннадцать было, а Пабло – тринадцать, когда отец отвёл нас в публичный дом, и велел смотреть и мотать на ус. Как он и рассчитывал, урок я запомнил на всю жизнь. Может быть, поэтому женщин у меня было много, но за любимых я даже и не думал бороться. – Да, традиции у Чавесов были под стать норовам выходцев из этой семейки. Тех и история Испании знала как людей, которых невозможно загнать в рамки законов, моралей, религий. Себе на уме и всё. Но и ума у них всегда хватало для того, чтобы связываться с ними попросту не решались. Опасны были во все времена. Последний Чавес традициям изменять не стал, и воспитывал приёмного сына по семейным понятиям… - Думаешь, убьёт? – Деланно незаинтересованно спросил врач. - Думаю, что не в этот раз. В этот раз он просто отомстит, простит, но ошибку мне эту не забудет. А вот если ещё раз ошибусь… - А я предупреждал тебя, что этот мальчишка тебя угробит! – Виктор широко улыбнулся на это утверждение: друг не менялся, и это не могло не радовать. - И нечего тут улыбаться! – Возмущался Сальвадор. - А я может на это и рассчитывал. – Хитро заметил Волк. - О, сумасшедшие! – Возвёл руки к небу его друг, восклицая: - Ни черта Чудовище не Вонгола! Он твой сын, твой. Это точно, потому что вы одинаковые безумцы. – Врач обвиняюще тыкнул пальцем в грудь киллера, мол, не обманывай меня. И тут же криво усмехнулся, интересуясь: - Ты, кстати, предлагая ему добровольно сдаться на попечение нашей Розы, рассчитывая, что в будущем он не испугается как ты, брать на себя ответственность за собственную семью, не вспомнил о сроке, который я ему дал на жизнь, а? Ты не подумал о том, что он не захочет связывать себя узами брака с женщиной, потому что как ты, не захочет, чтобы она страдала, видя, как он мучается своими болячками, как гаснет в инвалидном кресле, как умирает? И детей не захочет иметь по той же причине, потому что иначе им придётся рано взрослеть, ведь они сначала будут видеть страдания отца, а потом и вовсе его лишатся. - Этого и боюсь. Что он станет таким же, как я. – Вздохнул Виктор. - Потому и пытаюсь что-то изменить. К тому же, он, вопреки прогнозам, однажды уже выжил. Кто знает, может, сможет выжить снова. Особенно, если у него будет причина жить. А это может быть и семья. – Тут он снова заулыбался. Сальвадор закатил глаза, и с тоном обречённости в голосе, спросил: - Так почему ты улыбаешься? - Знаешь, Сальви, когда понимаешь, что тебе осталось недолго, не хочется тратить мгновения на скорбь и сожаления. Улыбаться в такие моменты, и думать о хорошем – приятно. - И о чём же хорошем ты думаешь? - Я думаю, что из Волчонка получился бы просто потрясающий папашка. Чуткий, справедливый, внимательный…. А из меня…. – Глаза сверкнули лукавством, а на губах, в общем-то, обречённого мужчины растянулась озорная улыбка: - Хм, как думаешь, дружище, у меня есть шанс примерить на себя роль доброго безотказного дедушки, который жил бы только для того, чтобы баловать внуков?***
Прощаясь с работниками борделя, Леонардо с трудом удалось вырваться из рук, которые так и норовили его потискать напоследок. Его звали заходить к ним в любое время дня и ночи, и можно без денег. Грозились заездить, сжечь пламенем страсти и ещё много чего пошлого, неприличного. Сама Донна Роза пообещала ему дать приют, еду, секс с «птенчиками» и оказать ему любую посильную помощь по первой просьбе. Галантный, обходительный, безмерно талантливый, и очень страстный, своевольный наёмник пришёлся по вкусу всем. Виктор даже позавидовал ему, скромно стоя в сторонке, и ожидая, когда ученик со всем распрощается. Его-то только Роза пригласила к совместному времяпрепровождению… Мужчина решил забрать сына сразу после обеда, и приехал в бордель. Сын поздоровался с ним, но достаточно сдержано, молча собрал вещи, и приступил к прощанию. Между ними висело напряжение, Виктор хорошо это чувствовал. Чувствовал, что Волчонок ещё скажет ему своё слово… Так и случилось, когда по дороге к дому он попросил завернуть на безлюдный пляж, где вышел из машины, и сел на песок, глядя в морскую даль неподвижным взглядом. Волк понял, что ученик хотел разобраться со всем сразу, не принося конфликты в дом. Наверное поэтому, он и решился осторожно спросить: - Ты злишься на меня? - Да я злюсь, чёрт побери! – Мгновенно отреагировал Леонардо, со всей дури шмякнув кулаком по песку, так что в воздух поднялся небольшой вихрь. - Волчонок… - Мужчина, в общем-то, и не знал, что сказать сыну. Он же решил не оправдываться, не просить прощения. Поэтому он просто ждал. Ждал, когда тот выскажется сам, и ему станет легче. Так всегда бывало, и нужно было только дождаться молча… А наёмника тошнило, но не физически, а морально. Тошно ему было, противно, омерзительно до злых слёз. Вот только слёз не было, и он пытался успокоиться, глядя на неспокойное осеннее море. Он глубоко дышал, пытаясь собраться с мыслями. Нужно было высказаться, чтобы не держать в себе всё, о чём он думал там, в царстве блуда, когда трахался со всеми, кому не лень, получая удовольствие, и презирая себя за это… - Я понимаю, чем ты руководствовался…. – Тихо сообщил он отцу. Отцу, не смотря ни на что. И, так же тихо, стал пояснять свои чувства, а так же момент, из-за которого предложение киллера он считал ошибочным. Тот ведь не знал всего, верно? Вот и нужно было пояснить, в чём он не прав: - Знаешь, когда я более-менее оправился после того, как меня с мамой впервые посетили те ублюдки – к нам снова пришли. Я уже ходить мог. Едва-едва, но…. И осознавал всё, что происходило тогда. Я уже хорошо знал, и что такое убийство, и что такое изнасилование, и готов был пойти на что угодно, лишь бы мама, самое дорогое мне существо, никогда больше подобного не испытала…. Тогда пришли совсем другие люди, с другими вопросами к семье Внешнего Советника Вонголы. Но какого же было их удивление, когда пятилетний мальчик загородил собою мать, и предложил себя вместо неё. – Койот горько усмехнулся, когда закрыл глаза, и будто наяву увидел их искажённые удивлением, мерзкие лица. - Как не странно, но я смог их убедить. Убеждение Неба, наверное, подействовало. Конечно, маме, наверное, было бы легче, если было бы наоборот, её насиловали и пытали, а не меня. Но я решил так. Те ублюдки, усмехаясь, решили, что мать не выдержит смотреть на слёзы своего дитя и расколется. Наверное, поэтому согласились не трогать её, в обмен на меня. Но не тут-то было: я совсем не плакал, и покорно терпел всё, что они со мной делали. Только губы почти сгрыз. А мама кричала и плакала, и вырывалась: всё лишь бы они прекратили мучить меня. И знаешь? Они поняли, что она действительно ничего не знала о муже, и даже пожалели о том, что творили такое со мной. Извинялись, говорили о том, что мир таков. Но мне было всё равно. Я лишь пожелал им, чтобы их дети никогда не испытывали подобного. Они ушли, поражённые, хотя по заданию должны были нас в заложники взять, а меня полуживого отлупила мать…. Я снова попал в больницу… Знаешь, к чему я это? – Спросил он у отца, открывая глаза, чтобы посмотреть на лицо поражённого услышанным Волка. - Уже тогда, я ложился под других добровольно. Уже тогда был шлюхой. Просто получал не деньги, а спокойствие за физическое состояние матери. Равноценный обмен. Несколько лет спустя ты спросил меня о том, как я подобрался к своей цели убийства, потому что из отчёта это было непонятно. Я отговорился, отвлёк твоё внимание, и ты забыл. Понимаешь, к чему я веду? – Криво ухмыляясь, поинтересовался наёмник у наставника. И до того, словно мешком с песком по холке, снизошло осознание: - Ты снова под кого-то… лёг? - Точно. – И снова усмешка: - Это случилось не в первый, и не в последний раз. К чему беречь себя, если мне уже всё равно? Если я всё равно уже грязная шлюха?! Тебя ведь никогда не насиловали жирные лысые мерзкие, даже на первый взгляд, мужики? – Спросил он, и тут же ответил сам: - Можешь не отвечать, благодаря интуиции я знаю, что нет. Так вот, знаешь, что такое изнасилование? Это мерзкое ощущение грязи на всём теле, от которой уже никогда не отмыться. И это ощущение никогда тебя не покидает, и меньше не становится. Напротив, с годами оно только возрастает, особенно если изнасилование было далеко не единичным случаем. Боязнь боли, прикосновений, педантичное мытьё рук и тела, вечное зябкое передёргивание плечами от ощущения чего-то мерзкого на теле, и презрение к самому себе – всё включено. Конечно, при желании всё это можно перебороть, но от этого оно не исчезнет. Все эти ощущения просто будут подавленными, но будут. Ты можешь позволять кому-то касаться себя, и даже не передёргиваться от этого, можешь кого-то желать, и даже с кем-то спать, правда, без особого удовольствия. Но всё это почти героические поступки для тебя, потому что храбрости много нужно, чтобы решиться. Я всё это пережил и знаю. Фрейд может сколько угодно рассуждать на тему, но он и близко не догадывается о том, какого это. И знаешь, что самое сложное? Это прикасаться к «чистым», не запачканным людям. Ведь у тебя есть ощущение, что ты пачкаешь их своей грязью. Ты всего лишь чья-то подстилка, и просто недостоин существовать среди нормальных людей. – Виктор слушал и думал, что не такое уж его сын и чудовище, раз человеческое ему не чуждо. Только он удивлялся: живёшь с человеком, живёшь, думаешь, что знаешь о нём если не всё, то очень многое, и вдруг под маской, и слоем льда, обнаруживается ТАКОЕ…. Впрочем, он знал, что Волчонок предпочитал подавлять эмоции, а не делиться ими. Да и такие чувства он бы тоже никому не показал. Можно было даже сказать, что ему повезло, ведь это было своеобразным символом доверия, то, что Леонардо решил показать ему эту часть своего мрачного и кровавого мирка. - Но даже это ерунда, ведь с по-настоящему желанными людьми можно даже начать получать удовольствие. Только как их коснуться, не запачкав? Я в какой-то степени благодарен тебе за эту науку. – Спустя минут пять тишины, в которые успокаивался, продолжил Койот. - Я с лёгкостью мог отдаваться, кому бы то ни было, или даже сам кого-то иметь, но удовольствие от этого почти не получал. Так вот, я благодарен, потому что в борделе меня научили получать удовольствие от плотских утех. Ну, и доставлять его… Однако одно дело, когда шлюхи стонут под тобой. Одно дело, когда спишь, с кем попало, и никакого удовольствия за это не получаешь. Одно дело, когда начинаешь получать удовольствие под клиентами. И совсем другое дело, когда стонешь от удовольствия, не в силах сдержаться, под… такой же шлюхой, как ты сам. Вот что меня напрягает, Виктор. – Признался он. Голос предательски дрогнул. Мужчина тоже дрогнул, потому что Волчонок его звал по имени, только когда считал неразумным, был не в себе, или очень сильно злился на него. - Я теперь не просто шлюха, я супер-шлюха! Подстилка для шлюх! Пал ещё ниже их. – Скривил в оскале губы наёмник, и тут же хрипло захохотал, глядя на дрожащие руки. Словно в противоречие смеха, но всё так же скалясь, он заметил: - Это противно осознавать. Очень противно. Противно до такой степени, что хочется пустить себе пулю в висок, чтобы мир был немного чище…. Можно было помочь мне преодолеть проблему по-другому! Допустим, научиться касаться женщин, доставлять и получать удовольствие в постели с ними можно было действительно со шлюхой. А вот с мужчинами…. Лучше бы ты какого-нибудь альфа-самца нанял, который всех имеет, но сам никому не даётся, чем вынуждать меня ложиться под педиков, которые и сами за бабло перед кем угодно ягодицы раздвинут! Лучше бы ты сам меня трахнул!!! – Волк такой вариант даже не рассматривал, потому что он был кощунственным. Как он теперь понимал, только для него. И, быть может, действительно стоило задавить свои чувства, чем доводить Волчонка до такого?! - Но не так… Да я очень сильно злюсь, Чёрт Побери!!! – Огонь ударной волной прокатился по пляжу. Чистая Ярость Неба, которая удивила лучшего в мире убийцу. Она обожгла его. Слегка подпалила волосы, до волдырей, скорее всего, обожгла внешнюю сторону кистей рук…. Волчонок едва сдерживался, с размаху ложась на холодный сырой песок, видимо, чтобы остыть, и с силой сжал его в руках, плавя. - И знаешь, почему ты всё ещё дышишь? – Ещё пару минут спустя заговорил наёмник, глядя на отца синими, полными ледяной ярости глазами из-под бровей. - Просто потому, что понимаю: я мог ведь отказаться, мог. Но не сделал этого. Пиздец просто, как низко я опустился, да ещё и по собственной воле! Осталось, наверное, только добровольно в рабство продаться и ползать на коленях, выпрашивая ласки хозяина. - Волчонок… - Виктор сделал шаг к сыну, сам не до конца понимая зачем, но Леонардо сел, и отмахнулся от него, как от мухи: - Ай, уйди! Видеть тебя не желаю! Тем более видеть твоё раскаяние и жалость. Уйди, иначе всё-таки пристрелю… - Мужчина несколько мгновений постоял, а потом вздохнул, и абсолютно разбитый морально, поплёлся к машине. Однако на полпути его настигла новая реплика: - Хотя нет, стой. Я передумал. – Койот подскочил на ноги, и в три шага поравнялся с отцом, после чего обогнал его, подходя к машине, выдёргивая ключи из зажигания, и захлопывая дверцу. После этого он положил руку на крышу машины, и выдохнул, что-то шепча под нос. Виктор протёр глаза, потому что ему показалось, будто по любимой тачке пошла, будто водная рябь, после чего она стала уменьшаться. Однако она действительно уменьшалась! И меньше, чем через пять минут, уже была игрушечной, словно из киндер-сюрприза. Наёмник хмыкнул, увидев выражение лица отца, после чего за бампер прицепил машинку, Роллс-Ройс, к брелку от ключей, которые и вернул владельцу. – Я собираюсь развлечься, развеяться, расслабиться. И ты идёшь со мной. – Категорично заявил Волчонок. Виктор понял, что тот уже придумал план мести, а значит, раз он собрался её принять молча, ему оставалось только повиноваться. – Но для начала, выпей. – Леонардо щёлкнул пальцами, доставая откуда-то из пространства колбу с серебристой жидкостью, и протягивая её отцу. Тот принял в руки её, и спросил: - Что это? - Это зелье поможет тебе ровно на сутки избавиться от проблем с передвижением. У него есть побочный эффект, но если шибко не чудить, он почти незаметен. В любом случае, ещё сутки перетерпишь. – Нетерпеливо тряхнул гривой волос Койот. Виктор вздохнул, мысленно что-то крякнул себе о доверчивости, принюхался к «зелью», и, не обнаружив ничего подозрительного, залпом осушил колбочку, возвращая её владельцу. – Хорошо. Тогда готовься. Я познакомлю тебя со своим миром. – Волчонок протянул руку, приглашающе, и его отец без раздумий за неё схватился. Их мгновенно окутало пламя Неба, и в его вспышке они и исчезли.***
Реохей Да, не так уж он и хладнокровен, - это была первая мысль, которая пришла мне в голову после просмотра отрывка. Но он, в общем-то, не прерывался. Я просто отвлёкся, потому что Босс вдруг поднялся на ноги, сунул дневник учителя в рюкзак, и отправился в лабораторию. Некоторое время оттуда слышался звон металла и стекла, а потом Леонардо вышел к нам, одновременно опрокидывая в себя жидкость из маленькой колбочки. После этого он растянулся на диване, уткнувшись в спинку оного, отвернувшись от мира, и буркнул: - Мне захотелось спать. Смотрите, но от меня комментариев и объяснений больше не требуйте. – Он щёлкнул пальцами, призвав свой давешний меховой плащ, и с удобством укрылся им полностью, огромным капюшоном накрыв голову. Вот только было ощущение, что не спать он лёг, а просто закрылся, чтобы…. Чтобы, например, не видеть своё прошлое?! А что, всё может быть…***